Спасенный рудник

11 Телеграмма

Теперь уже не двое, а трое — Тарасов, Польников и Устинов — обсуждали планы наступления. Согласились, что еще рано просить о помощи трест, а пока необходимо развертывать работы своими силами. Перебирали одного за другим сотрудников рудника, которых можно было привлечь к разведкам.

Польников пригласил главного инженера. Но тот наотрез отказался включиться в организацию разведок. Да еще заявил, что не обязан участвовать в авантюрах, даже если их разрешает директор.

Произошел долгий и недобрый спор. Единственное, что удалось добиться, — это согласия Корчмарева продолжать не вмешиваться в дела разведчиков и не сообшать о них в трест. Правда, он согласился, повторив при этом несколько раз, что как специалист интересуется только работой обогатительной фабрики, а добывать руду — дело горных мастеров и инженерного искусства Вне требует. Даже увеличение добычи золота в последние дни он относил в основном за счет введения некоторых усовершенствований в обогащение руд, не замечая изменений в их качестве.

На другой день после вызова в директорский кабинет главный инженер объявился больным и на шахтах не появлялся.

Разведка, начатая по инициативе Устинова, продолжалась. На различных участках рудника появились энтузиасты поисков «тарасовки».

Конечно, не везде все шло гладко. Далеко не каждая потерянная жила могла быть обнаружена вновь так просто, как первая. Особенно много неприятностей могло произойти там, где разведку начинали старатели на собственный риск, не посоветовавшись с геологом. Понимая, насколько опасны последствия неудачи и разочарования у любой из таких групп, Польников и Тарасов потребовали без договоренности с геологом поисков не начинать. Теперь все чаще к нему приходили за советом, просили подтвердить у директора, что выбранный ими забой заслуживает внимания. А он едва успевал за день обходить новые участки, не прекращая в то же время своей основной работы.

Несмотря на предосторожности, провалы бывали. Обычно они вызывались технической малограмотностью старателей. В одной из таких неудачных выработок новый забой направили не к оторванной сбросом части жилы, а в противоположную сторону. Тарасов узнал об этом, только когда старатели зря прошли уже не один метр. А в ответ на вопросы расстроенного геолога председатель артели невозмутимо ответил:

— Так Устиныч же говорил, два метра вперед да три вправо — и порядок.

Тарасов не выдержал, расхохотался.

Пришлось разыскивать Устинова.

— Это они про «Красную», — объяснил старый горный мастер, — когда я первую разведку там задавал, так рассказывал людям про нашу беседу. Сам же ты говорил: «Пройти бы забоем вперед метра три, а там вправо, под прямым углом». Мы так и шли, аккурат на два метра вправо.

— Но то же была просто мечта, Устиныч! Хорошо, что она оправдалась. Теперь мы знаем, что сбросы отодвинули оторванные крылья жил к востоку, на расстояние от двух до двадцати метров. В той шахте у нас забой шел к северу, вот и получилось, что надо было биться вправо; а здесь забой до сброса шел почти на юг, — значит, искать-то надо было не к востоку, а к западу.

Кое-где сказывались торопливость при организации разведок и то, что каждый старатель — собственник. Особенно старатель-одиночка; он думает, как бы найти, добыть и обязательно скрыть «свое» личное, собственное золото от окружающих.

Поиски потерянной руды часто велись в старых, заброшенных выработках. Не везде сохранилась крепь, и кое-где предательски нависала кровля, готовая обрушиться при первом же неудачном взрыве. Даже если Тарасов или Устинов успевали заметить опасность и запретить работы, это вовсе не значило, что их послушают, да и знали они далеко не о всех разведках.

Особенно не везло в старой шахте, расположенной на краю рудника, почти перед подъемом к холмам. Когда-то здесь, по рассказам стариков, добывали доброе золото. Однако никаких планов не сохранилось, а внизу прямо в стволе чернела вода.

Теперь тут началось с того, что в одном из забоев во время разборки породы взорвался недочет. По счастливой случайности разлетевшиеся при взрыве куски лишь слегка оцарапали двух рабочих. Взрывник клялся, что недочета не было.

— Все точно помню, дождался я, пока забойщики ушли, зарядили все семь шпуров. Ждал у ствола. Когда сработал седьмой, так я еще минут двадцать просидел, чтобы упредить, ежели кто полезет, пока не проветрит. Потом пошел в зарядную. Кроме старика сторожа, там никого уже не было. Можете его спросить. Пересчитал патроны, сумку повесил, лист заполнил, запер все, ключи сторожу отдал и до дому.

— Ну а уронить заряженный патрон ты мог?

— Говорю же, как пришел в зарядную, так все пересчитал. Потери не было.

Артель попросила выделить другого, более опытного и аккуратного взрывника. Но не успели люди успокоиться, как новое происшествие заставило прекратить разведку в этой шахте на довольно значительный срок.

Очередная смена, спустившись в выработки, встретила завал, целиком заполнивший еще вчера очищенный штрек, и воду, непрерывным потоком текущую откуда-то сверху. По-видимому, за время, пока шахта не работала, за целиками или перемычками накапливалась вода, и теперь она вырывалась на свободу.

Можно было представить себе, что вначале вода стекала через какое-нибудь небольшое отверстие, которое потом засосало обломками крепи, камнями глиной Но такая пробка далеко не всегда устойчива. По мере того как воды становится больше, она начинает искать выход. Если поблизости обнаруживаются трещины или водопроницаемые породы, вода снова будет двигаться вниз, подчиняясь законам тяжести. Старый путь останется закрытым навсегда.

Возможно иное. Мельчайшие капельки воды постепенно будут просачиваться в окружающие горные породы — в тончайшие, незаметные для невооруженного глаза поры между зернами минералов, а иногда и между ионами в самих минералах. В одном случае капли растворят минералы, в другом — разрушат их механически, в третьем — изменят состав и свойства.

Большая часть минералов — природных химических соединений — в разной степени подвергается растворению. Одни растворяются легко и быстро, другие чрезвычайно трудно. Но геологический возраст той или иной горной породы обычно исчисляется многими сотнями тысяч, а то и миллионами лет, а за такие сроки обязательно скажется результат любого, самого медленного процесса.

В конце концов золотистый пирит, известный своими красивыми кубическими кристалликами, превращается в рыжеватые охристые окислы железа. Он отдает всю свою серу воде, и она уже в виде частичек серной кислоты уходит в более глубокие горизонты и приступает там к разрушению куда менее растворимых минералов. Кристаллы полевых шпатов постепенно превращаются в глину; на месте блестящих сернистых минералов свинца или цинка окажутся бесформенные белесые массы карбонатов этих элементов; огненно-желтый халькопирит, главная сульфидная руда на медь, может нацело исчезнуть. Следы ее сохранятся также в виде рыжих скоплений окислов железа да голубых или зеленых выцветов, среди которых иногда попадается и красавец малахит.

Некоторые минералы и горные породы могут растворяться без остатка, и на их месте останутся пустоты. Именно так, например, образуются карстовые пещеры с гротами, сталактитами и сталагмитами, подземными озерами и речками, с провальными воронками и глубокими естественными колодцами-шахтами, о которых сложено столько удивительных легенд.

В самых верхних слоях земная поверхность то разогревается, то остывает. Темные минералы нагреваются быстрее, но также быстрее и отдают тепло. Соответственно одни будут расширяться или сокращаться, тогда как другие еще сохраняют прежний объем; в результате появятся трещины. В трещины проберется вода; замерзая, она расширится, и даже такая твердая порода, как гранит, постепенно превратится в «дресву» — рыхлую смесь разнообразных минеральных зерен.

Ведь и самые небольшие струйки воды выполняют механическую работу — перетаскивают, шлифуют, снова откладывают захваченные ими минеральные частицы, а если воде удается подкопать вышележащие слои, то начинаются оползни. Оползни то уничтожат дорогу, проходящую по склону гор, то разрушат здания, выстроенные без учета геологического строения местности. Лес, растущий на склонах, подверженных оползням, начинает изгибаться, становится «пьяным». А если оползень начнется в горных выработках…

Подобный случай мог иметь место и на неудачных разведках в старых шахтах Кара-Кыза. Но когда после долгих усилий расчистили завал, то выяснилось, что какие-то причины потревожили пробку; не исключалось, что вышиб ее вес собравшейся сверху воды.

На счастье, эти происшествия не вызвали человеческих жертв.

…Вечером Тарасов вернулся домой счастливым. Очередной обход разведок показал, что поиски дали отличный результат уже на нескольких участках рудника. Вместе с Польниковым они составили подробный доклад для треста. Неопровержимо доказывалось, что рудник сможет выполнить годовой план добычи золота, что есть перспективы для значительного улучшения работы в ближайшие же месяцы — конечно, при условии, если со стороны треста будет оказана помощь. Наконец, авторы доклада выражали уверенность, что о закрытии рудника не может быть и речи.

Теперь можно было написать подробное письмо домой, жене. До этого дня он посылал только коротенькие записки о том, что жив, здоров и очень много работы. Сейчас Тарасов не мог удержаться. Он делился пережитым, советовался и просил рассказать об успешных поисках потерянной руды тем из работников треста, кого ей удастся увидеть.

Прошло несколько дней, простудившийся геолог сидел в конторе, обрабатывая записи предыдущих дней, когда к нему вошел радист.

— Посмотрите, как же это так получается, Михаил Федорович? Мы здесь бьемся, а начальство… Эх! — выговорил он и протянул радиограмму.

В радиограмме на имя директора рудника сообщалось, что комиссия из Москвы готовится выехать в ближайшие недели. Ей поручено оформление консервации Кара-Кыза. Руководители треста требовали у Польникова и Тарасова прекратить самовольничать и ускорить подготовку документов и материалов к акту о ликвидации рудника. Объяснения причин такого категорического и срочного решения в радиограмме не было. О докладной записке, посланной геологом, даже не упоминалось. Затеряться она не могла. Очевидно, все сделанное коллективом за последние недели отрицается полностью. Радиограмма заканчивалась ссылкой на ранее данные указания и, как обычно, грозными предупреждениями.

— Не волнуйся, все равно наша возьмет, — стараясь сохранить внешнее спокойствие, ответил Тарасов. — Неси Ивану Васильевичу.

Радист ушел, а Тарасов заметался по комнате.

«Распоряжение противоречит здравому смыслу, — думал он. — Но, быть может, записка еще не получена, а ежедневные сводки о добыче золота на руднике не привлекли внимания? Рост добычи могли счесть случайностью, как одно время полагал даже главный инженер рудника… Или неведомая подлая душа скрывает от трестовского начальства изменение к лучшему дел на Кара-Кызе?»

Через несколько минут Польников пригласил Тарасова к себе в кабинет и протянул радиограмму.

— Погляди, что там надумали…

— Уже читал.

— Предупреждение — шах, можно сказать, — горько усмехнулся Польников и тут же, вскочив, с силой ударил кулаком по столу. — А вот мата не будет, Михаил Федорович, не будет…

— Но неужели они не получили нашей записки?!

— Не придумывай. Доклад наш давно у начальства.

— Тогда я совершенно отказываюсь понимать.

— Обычная история — бюрократическая, одни получили, другие сделали вид, что не читали, третьи не доложили, а четвертым о таких делах и знать не положено… Думаю, что в тресте сильны людишки, кровно заинтересованные в ликвидации золотых рудников Алтая.

— Что же будем делать, Иван Васильевич?

— Пришло время все рассказать нашему рудничному народу — горнякам. На атаку надо отвечать контратакой. Оружие у нас теперь есть. Сейчас соберутся товарищи, не уходи.

Польников занялся бумагами, а Тарасов приник к окну.

Хмурое осеннее утро казалось особенно неприветливым. Рыхлый туман окутывал поселок. Очертания домов и окружающие холмы выступали в нем близкими расплывающимися контурами.

Гряды холмов, поднимавшихся ступеньками, окрашенные каменистыми осыпями в рыжеватые тона, закрывали горизонт. Лишь в нескольких местах их ровные контуры разнообразили скальные обнажения, в которых угадывались выходы на поверхность кварцевых жил или других устойчивых горных пород. Правда, в этих местах кварцевые жилы часто содержат золото, и потому их пересекают яркие полосы разведочных канав — характерный признак пейзажа любого горнопромышленного района.

Холмы скрывали все, что было за ними, но с высоты, наверное, можно было бы увидеть, как холмы смыкаются с предгорьями Калбинского хребта, островерхими вершинами, круто спускающимися к долине Иртыша. Туман, обычный здесь по утрам, заволакивал окружающее, появлялся своеобразный зрительный эффект: даже очень далекие предметы казались ближе; резко сокращался кругозор.

В кабинет входили члены партийного бюро, начальники участков, парторг, главный инженер. Последними появились Устинов, несколько горных мастеров и председателей старательских артелей. Радиограмма переходила из рук в руки, и каждый из входивших реагировал по-своему. Одни открыто выражали возмущение; другие обращались с короткими вопросами к угрюмо молчавшему Тарасову, остальные недоуменно покачивали головой и усаживались, ожидая, что скажут старшие.

Директор обратился к собравшимся:

— Распоряжение треста теперь всем известно. Нам необходимо посоветоваться. Прежде всего хотелось бы выслушать присутствующего здесь уполномоченного. Вероятно, он сумеет внести ясность в создавшуюся обстановку.

Для геолога это было неожиданностью. Он никогда не считал себя уполномоченным по подготовке рудника к консервации; ему до боли хотелось разобраться в причинах отставания рудника, помочь работающим здесь людям. Как инженера его очень интересовало строение золоторудного месторождения Кара-Кыз. Все его взгляды были хорошо известны присутствующим. А по поводу телеграммы ему вообще не хотелось говорить. Титул, который назвал Польников, сразу отделил Тарасова от остальных участников совещания. На мгновение он почувствовал себя чужим, мелькнула мысль, что товарищи могут посчитать его причастным к злополучной телеграмме! Как смеет Польников делать такие намеки. За что такая несправедливость?! Геолог резко поднялся:

— Все, кто находятся здесь, хорошо знают, что наша страна богата золотыми месторождениями, и, конечно, ей не нужно золото, добыча которого дороже золота. Но здесь дело не только в этом. Хищническая, технически безграмотная разработка Кара-Кыза привела к потере главных рудных тел. Работали последние годы на остатках прежней роскоши, случайно найденных маленьких обогащенных участках в давно заброшенных выработках да на перемыве отходов минувших лет. Теперь это в прошлом. Мы отыскали потерянную руду. Сколько времени рудник сможет работать нормально, как будет расти или, допустим, сокращаться — покажет недалекое будущее. Уже сейчас мы обеспечены хорошей рудой месяцев на пять, хотя разведка только началась. Вместе с товарищем Польниковым мы написали об этом в трест. Но видимо, доклад еще не получен либо в нем не разобрались. По-моему, телеграмма является недоразумением. Разве можно сейчас говорить о ликвидации рудника? Чистый абсурд.

— Вы закончили? — официальным тоном спросил вПольников.

— Остальное понятно и так.

— Что именно?

— Надо спокойно продолжать начатую работу; успешно завершить годовую программу добычи золота; вернуть государству долг за прошлые месяцы. Одновременно добиваться отмены…

Корчмарев вкрадчиво спросил:

— Выходит, что вы предложили нам не выполнять распоряжение треста и указание из Москвы? Но может быть, там есть какие-то другие соображения, о которых в телеграмме не сообщается.

— Думаю, что я не одинок в своих выводах, а кстати, — огрызнулся Тарасов, — впервые вижу главного инженера, желающего ликвидации рудника, которым он сам руководит.

— Боюсь, что вы чересчур увлекаетесь, — не остался в долгу Корчмарев.

В спор вступил кто-то из присутствующих.

— Не получилось бы, как с осиновыми дровами. Треску много, тепла мало. Сомневаюсь, чтобы у вас были полномочия выступать здесь с такими речами, товарищ Тарасов.

— Это право здравого смысла!

Начавшуюся перепалку оборвал Польников, прочитавший сводку о работе рудника. В последние недели добыча металла непрерывно росла. Ежедневно в кассу поступало в три-четыре раза больше золота, чем месяц назад; почти двести процентов суточного задания. Польников читал цифры за каждый день. Закончил он фразой, что если бы удалось сохранить достигнутый уровень, то годовой план будет выполнен. Несколько цифр будто подлили масла в огонь. Критика в адрес сторонников ликвидации обострилась предельно. Даже наиболее осторожным, не желавшим вначале вмешиваться, передался энтузиазм Тарасова и Польникова. Совещание решило: продолжать разведку, усиливать добычу и всеми силами отстаивать рудник.

Довольно большая группа усталых людей осталась в кабинете по просьбе секретаря партячейки. Закурили в ожидании, пока беспартийные покинут контору..

Явно обескураженный ходом обсуждения и репликами в его адрес, Корчмарев, насупившись, сидел в углу.

Усталость брала свое, и людям, несмотря на то что они только что пережили столь бурную борьбу, начинало становиться безразлично. Именно эту усталость и попробовали использовать два-три сторонника отказа от спора с трестом. Один из них назвал Тарасова авантюристом, а Польникова — идущим у того на поводу. Потом последовали выкрики, что руководитель рудника неправильно себя ведет по отношению к вышестоящему начальству.

В первую минуту люди молчали, не веря в то, что они услышали. Потом кто-то спросил.

— Ну и что же ты предлагаешь?

— Обсудить вопрос об их пребывании в партии, а решение треста немедленно выполнить.

Одним из первых опомнился Польников.

— Если так, давайте соберем всех коммунистов рудника и расскажем им все, как есть. Это не так трудно, большинство уже здесь, — предложил Польников, — такие разговоры должна слушать вся партячейка.

С ним согласились. В томительном ожидании прошло около получаса. Наконец люди собрались, встревоженные неурочным созывом. В президиуме оказались двое?1 рабочих и Корчмарев. Прослушали сообщение Польникова.

Снова началось бурное обсуждение. Председателю с трудом удалось успокоить собрание. Снова было под- 1 держано решение бороться! А в связи со сложностью обстановки решили, что надо усилить партийное бюро.

После недолгих прений секретарем единогласно был избран Устинов.

Перед уходом из кабинета Польников подозвал Корчмарева и сказал с необычной для него строгостью:

— Вы ограничились репликами на совещании — правильно сделали. На собрании вам ничего не оставалось, как воздержаться от голосования. Теперь же рекомендую вам снова заболеть, а лучше поехать куда-нибудь подлечиться — в Семипалатинск, Новосибирск, а то и подальше. Единственное условие: вы ничего, понимаете, ничего не знаете о положении дел на руднике. Вот так.

— Я… подумаю… — нехотя ответил тот.

Домой возвращались в серой предрассветной мгле, вполголоса обсуждая развернувшиеся события. Постепенно отставали попутчики.

Около директорского дома их осталось только трое — Прльников, Тарасов и Устинов. Старик всю дорогу молчал, да и теперь ему, видимо, не хотелось говорить, но не хотелось и оставаться одному.

— Ну и ночь, Устиныч! — проговорил геолог.

— Ночь сурьезная.

— Теперь уже наверняка больше половины поселка знает о телеграмме и собрании, — заметил Польников.

— Собрал бы ты стариков, директор, да и поговорил с ними начистоту, глядишь кое-что ладное посоветовать смогут, — предложил Устинов, и в голосе его прозвучало требование.

— Мысль толковая. Но как собрать?

— А вот так и позови не на собрание, а просто для доброго совета.

— В гости, что ли?

— А почему бы и не в гости. Зазорного в этом ничего не вижу. Хочешь, так мы сами соберемся по всем правилам.

— Получится нечто вроде того, как старый хозяин десятников к себе звал на второй день пасхи, — вмешался Тарасов.

— Не то, Михайло Федорович, — улыбнулся Устинов, — хотя коли желаешь, так за десятников вы оба с директором как раз и сойдете. Нам, старикам-то, и знать, кого приглашать и о чем беседовать. Захотим, чайку подадим, а то и на дверь покажем. Всяко бывает.

— Если так, то никуда не денешься, — шутливо ответил Польников, — собирай, Устиныч, как считаешь лучше.