Спасенный рудник

Эпилог

Одно за другим уходили под крыло самолета знакомые места сначала Подмосковья, затем Поволжья, Урала. Короткая остановка в Свердловске, и вот уже самолет идет над необъятными просторами Сибири.

Целина… Самолет идет две, три, пять минут над сплошной пашней, и, только когда вспаханная земля сменяется перелеском или нетронутой степью, вы вдруг понимаете, что поле это далеко не обычно; оцениваете скорость воздушного лайнера, и… дух захватывает от сознания совершенного там, на сибирской земле, великого подвига.

Посадка. Люди, которые летели позднее, через год-два, уже видели здесь аэровокзал. Наших героев встретило несколько временных деревянных строений, далеко еще не оборудованный аэродром на берегу небольшого озерка и пыльный ветер, идущий от степи. Колючий степной ветер здесь принято называть «ржавым», потому что тонкий рыжеватый песок действительно обладает своеобразным вкусом ржавчины.

Но если постоять несколько минут на ветру, дождаться, когда забудутся запахи самолета, вы почувствуете смесь ароматов скошенной травы, каких-то удивительно знакомых деревьев, жилья и отработанных газов дизельного мотора.

Нет! Это уже не та голодная, бескрайняя, безжизненная, да еще и безводная степь, о которой писалось в старых учебниках географии. Пусть еще нет элегантных построек аэропорта и кварталов нового Целинограда. Они будут. Будут очень скоро. Степь уже отступила от своих казавшихся вечными позиций. А разве возможно было бы свершить что-либо подобное одному, даже тысячам одиночек…

Невольно возникает чувство зависти к тем, кто успел за несколько лет испытать трудности первых биваков, бездорожья, неопытности, горьких неожиданностей, которые несла им природа, а вместе с тем и счастье победы…

В кабине зажглась контрольная надпись: «Не курить! Надеть пристяжные ремни!» — и самолет покатился по бетонной дорожке Семипалатинского аэродрома.

В распоряжении транзитных пассажиров оказалось несколько часов. В город можно было попасть различными путями. Тарасов выбрал самый неудобный. Он добрался пешком до станции железной дороги, сел в рабочий поезд, переехал на нем через Иртыш, вылез на разъезде «Третий километр» и пошел по городу.

Конечно, Семипалатинск на этот раз не мог быть назван «Семипроклятинском». Приезжий видел перед собой другой город, уверенно начинающий жизнь. Появились новые дома. Много новых домов, кое-где целые улицы. Кажется, что уменьшилось количество песка под ногами. Проложены первые полосы асфальта, больше стало зелени. Однако через новое еще достаточно ясно проглядывает старая «ткань», как грубая «основа», на которую потом будет наложен новый рисунок. Она напоминала о прошлом… Старенький вокзал с крохотным полузасыпанным сквериком и идущая от него улица с фонарными столбами посередине, белые дома старого монастыря над Иртышем за каменным забором, в котором одно время помещался трест «Алтайзолото»…

Утром, по мере того как поднималось солнце, на смену впечатлениям от Семипалатинска приходили новые.

Земля внизу тем красочнее, чем дальше вперед и в стороны вы можете ее видеть. Живыми игрушками встают населенные пункты, дороги; кажутся близкими, ощутимыми горные хребты, и по-особенному живо блестят реки, то серебряные, то небесно-голубые в зависимости от того, как падает на них луч солнца.

Вот впереди словно вытянутые навстречу друг другу руки влюбленных. Это сближаются отроги Алтайских Белков и Калбинского хребта.

Самолет шел именно туда, к этому могучему слиянию, где даже при взгляде с воздуха прятался в горы Иртыш. Теперь расстояние до гор уменьшалось все быстрее, и вдруг внизу выросли кварталы многоэтажных зданий; несколько заводских корпусов в одном, потом в другом месте большого поселения.

Заметив удивление, сосед по кабине заметил:

— Усть-Каменогорск!

— Не может быть… Устькаменный?

— Он самый.

Глаза лихорадочно искали знакомый пейзаж, приземистые деревянные домики, базарную площадь с каланчой, дебаркадер или паромную переправу, вокзал узкоколейки Усть-Каменогорск — Риддер, заречную деревушку Согру… Искали и не находили.

Мелькнул в иллюминаторе ажурный железнодорожный мост через Иртыш, там, где когда-то был паром; показалось краешком озеро выше плотины электростанции, шлюз… Их ведь тоже не было!..

Снижаясь, самолет завершил круг, пронесся над протокой реки и покатился по дорожке аэродрома.

Еще несколько минут ожидания. Открылась дверь. Ступеньки стандартного трапа — и перед вами аэровокзал. Точно такой, как в десятках и сотнях других городов страны. Небольшой уютный домик, чуть поодаль служебные помещения с неизменной стеклянной будкой командного поста и вращающимися зеркалами радара. За оградой несколько машин.

Окружающие считали, что все так и должно быть — город на месте деревушки; аэродром там, где недавно главным видом транспорта была пароконная бричка и с трудом входила в быт автомашина; рейсовые автобусы с двузначным номером. Тарасову же все это было удивительно и бесконечно радостно… Он поднял голову, чтобы еще раз осмотреть такую знакомую и такую новую округу, и в упор встретился с внимательным взглядом. Настороженные, веселые с искринкой глаза и клок серебряных волос, выбивавшихся из-под кепки, да и сама поза человека, готового ринуться вперед, не оставляли сомнений.

— Иван!

— Мишка!

— Ага.

— Жив, здоров. Уж не меня ль встречать явился?

— А тебе что, не нравится?

Вот уже не первый день они вместе. Оказалось, что оба приехали повидаться со ставшими родными местами, современниками и наследниками первых советских разведчиков, покорявших Алтай, воспользовавшись для этого предстоящим совещанием геологов.

Большую часть суток заполняют прогулки по городу и окрестностям и беседы, воспоминания и планы на будущее.

— А помнишь… — спросил Тарасов, — мы с тобой последний раз виделись, когда я уезжал с докладом о нашей победе на руднике Кара-Кыз?

Фраза была не случайной. Перед ними был вход в универмаг — здание, когда-то служившее резиденцией тресту «Алтайзолото».

— Пойдем на берег, — вместо ответа предложил Польников.

Они поднялись над участком старой пристани в сопки, прошли немного и очутились на берегу нового Усть-Каменогорского озера. Где-то правее остались гидростанция и участок свободно текущей реки. Перед ними же был залив спокойного горного озера, и только причудливость очертаний берегов, отсутствие обычных для любого озера галечниковых или песчаных пляжей говорили о его недавнем появлении.

— Вот видишь, обуздали-таки, — заговорил Тарасов. — А совсем вроде недавно здесь, метров на двадцать поглубже, я еле успевал отворачивать плот от ударов о скалы на крутых поворотах; колесные пароходы часами по одному месту плескались.

Польникову осталось только поддакивать да подыскивать плоские камешки. Если их умело бросить, то они долго подпрыгивают на мелкой ряби озера, пока не окунутся и не исчезнут, оставив после себя несколько расходящихся кругов.

— Вот так и на Кара-Кызе все кончилось, — заметил он. — Когда народом взялись, руда нам подчинилась, а от всякой мрази только круги остались. Покачались— и смыло их. Главное — народ там настоящий. Хороший народ. Стариков вроде Устинова и всех, кто сам тогда шел в разведчики, наверное, никогда не забуду.

Вспомнили, как главный инженер треста тогда долго беседовал с Тарасовым. Под конец согласился со всем, что было сделано на руднике, но все же объявил «строгое предупреждение» за самоуправство. А через несколько дней спровадил его в еще более далекую, сложную и действительно опасную командировку.

Правда, может быть, это было сделано для того, чтобы не допустить встречи Тарасова с комиссией. Хотя к этому моменту рудник Кара-Кыз уже устойчиво перевыполнял задание. Ни о какой консервации из-за отсутствия руды или невыполнения плана не могло быть и речи…

Солнце легло на вершину водораздела и начало прятаться за ним, готовясь к ночлегу. А с его уходом как раз со стороны той горы, за которую пряталось солнце, наступала тень. Солнце уводило с собой на отдых не только свет и тепло, но и бесконечное разнообразие красок.

От озера потянуло прохладой.

Надо было отправляться в город.

С перевала друзей встретил давно знакомый и в то же время заполненный бесконечным числом новых деталей ночной пейзаж. Не изменившиеся, сколько их помнили собеседники, широкие меандры реки оказались убранными в бесчисленные ряды огней. Город, заводы; дальше — в сопках — новые шахтерские поселки, тоже залитые электрическим светом. Поезд из десятка светящихся ленточкой окон вагонов прогромыхал по мосту… Но главное — окна. Тысячи окон, и за каждым из них золото!

Да, да! Именно золото! Самородки мыслей, желаний, любви тех, кто пришел сюда, чтобы сделать Рудный Алтай еще богаче и краше…