Спасенный рудник

14 Взрыв

По большим и крохотным трещинам, через рыхлые пласты горных пород течет, каплет, просачивается в шахты вода. Бывает, что горняки встречают на пути целые потоки воды, и совсем не обязательно для этого иметь какие-нибудь замысловатые пещеры с гротами, сталактитами и озерами.

Нередко развитие целых горнорудных районов задерживалось на долгие годы, пока не удавалось справиться с потоками подземных вод. Именно в этом, например, была одна из трудностей освоения некоторых крупнейших месторождений Курской магнитной аномалии.

В любой шахте большую и ответственную работу выполняют устройства, обеспечивающие подачу на глубокие горизонты чистого воздуха. Существует специальная служба вентиляции. Однако никак не меньше роль водоотлива. Малейшая неисправность в работе насосов — и, так же как при неисправной подаче воздуха, вся жизнь шахты оказывается под угрозой.

Массы накопившейся или неожиданно прорвавшейся воды могут затопить выработки. Вода сметает все на своем пути. Горе тому, кто не успеет уступить дорогу или окажется отрезанным от выходов на поверхность.

Медленнее, а значит, и менее, опасны потоки воды, идущие вверх по принципу артезианских колодцев, но и эта вода беспощадна.

Днем и ночью независимо от того, какой наступает день — праздничный или будничный, в водоносных шахтах работают насосы… Но вот шахта прекратила работу. Убраны основные механизмы; ушли люди. Вода постепенно заполняет выработки. Шахта оказывается поставленной на водяную консервацию.

Для того чтобы вернуть ее к жизни, надо прежде всего постепенно откачать воду. Только после этого можно будет приступать к ремонту или восстановлению подъемных, вентиляционных и других устройств. Задача не из легких.

Несколько дней Тарасов оттягивал встречу с главным инженером рудника. Но обстоятельства оказались сильнее желаний. Без указаний главного ни один механик не возьмется за проведение такой работы, как деконсервация шахты. Правда, могут быть чрезвычайные условия… Но здесь их не было или еще не было, особенно пока не испробована последняя возможность. Кроме того, Корчмарев неплохой специалист по оборудованию и при желании может дать ценные советы.?!

Особенно манила шахта «Параллельная». На собрании стариков во всеуслышание было сказано, что уже через два-три дня после откачки они смогут начать давать богатую руду из спрятанных в этой шахте, скрытых от бывших хозяев участков; а тем временем можно продолжить разведку и попытаться обнаружить потерянные крылья других жил.

Раньше чем постучаться к Корчмареву, Тарасов постоял напротив окон его дома. Не хотелось, чтобы разговор состоялся в присутствии лишних свидетелей. Только убедившись, что посторонних нет, он толкнул дверь.

Корчмарев встретил его относительно приветливо, особенно когда убедился, что Тарасов один, без сопровождающих. Пригласил раздеться и провел^в рабочую комнату, большую часть которой занимал стол, заваленный какими-то книгами, — записями, чертежами. Заговорил первым.

— Как бы я вам, и вам лично и Польникову, ни сочувствовал, поймите, не могу ввязываться. Но вот уже не первый день сижу над работой, готовлю статью в журнал о некоторых опытах, практически проведенных на здешней фабрике, и не получается.

— Почему же? — дружелюбно спросил Тарасов.

— Сосредоточиться не могу. На душе буря!

— Зря. Вы, как я слышал, человек больной. Быть может, и правда было бы лучше поехать куда-нибудь подлечиться, тем более что текущие дела рудника сейчас вас не должны были бы особенно волновать. Во всяком случае, официально ответственности за все происходящее вы не несете.

— Нет. Не знаю. Пожалуй, мы оба очень зря сюда приехали. Вы — потому, что по молодости и горячности ввязались в эту драку, а я — потому, что не горняк. Рассчитывал, что налажу образцовую фабрику, а на шахтных работах думал иметь хорошего заведующего горными работами.

— Но ведь главный инженер треста тоже не горняк, а один из наиболее известных в стране металлургов золотой промышленности.

— Сравнили. У него опыт. Он в сто раз хитрее и умнее меня. При любых обстоятельствах выйдет сухим из воды и с начальством не поссорится.

Тарасов ответил, уже сбившись с тона:

— Боюсь, что на вас он очень серьезно обидится, если узнает о такой точке зрения, и хорошо, если обида не будет высказана вслух.

Корчмарев сделал вид, что не слышал реплики, и продолжал говорить как бы для себя:

— Вот и вас я понимаю только наполовину. Конечно, вы чувствуете себя героем — геолог, сумевший нащупать причины катастрофы рудника и, мало — этого, на практике проверивший свои теоретические построения. Это здорово… Но зачем все остальное? Зачем вам лично понадобилась комедия с выпивкой у Устинова в бараке.

Если бы Тарасов не понимал, что открытое излияние чувств может сорвать намеченные переговоры, и если бы не дал себе слова выдержать, попробовать понять, чем дышит Корчмарев, то дело уже в этот момент кончилось бы плохо. Но он стерпел и слушал дальше:

— Мне известно, что уже сработали борзописцы. Доложено, что якобы вы и Польников упились до полусмерти в гостях у старателей, безобразничали, поносили Руководство треста и так далее. Не пойму… Ведь у вас же семья! Ну хотя бы меня позвали, болтовня была бы поменьше.

— Вы же больны.

— А сегодня, что же я, по-вашему, выздоровел? Пришли уговаривать меня целиком перейти на вашу сторону. Наверное, скажете, что мое поведение недостойно коммуниста, и будете разъяснять, как необходимо сейчас собственной властью отменять решения треста или еще хлеще — деконсервировать шахты…

— И да и нет.

— Что да и что нет?

— Не собирался и не собираюсь уговаривать переходить на какую-либо сторону. Если интересует мое личное мнение, пожалуйста. Считаю, что представление с болезнью действительно является затянувшейся комедией, понятной любому ребенку на руднике, да еще и не слишком достойной для ее главного действующего лица. Больше того, не могу поверить, что у вас при всем происходящем может быть спокойной совесть; думать же, что она нечиста, не имею оснований. Да, пожалуй, в противном случае я сюда и не пошел бы.

— А если я вам сейчас покажу на дверь?

— Не уйду. Вы оскорбили ни в чем не виновных стариков, хотя и сказали то, что думали; я ответил вам тем же — сказал то, что думаю.

— Да! Пожалуй, квиты, — переходя на шутливый тон ответил Корчмарев, — но что же да?

— Давайте решать вопрос о деконсервации шахты «Параллельной».

— Здорово. Как говорят, быка за рога. Я знаю, что ее очень усиленно расхваливали старики. Я там был перед самым затоплением и, признаюсь, ничего отличного от других шахт, кроме разве беспорядочности горных работ, не заметил.

— Тем более.

— Михаил Федорович! Поймите меня. Признаюсь честно, с каждым часом все больше сочувствую вашей затее, от души хочу удачи. Но что я сейчас могу сделать. Акт о консервации утвержден трестом. Если будет оттуда разрешение, помогу во всем. Дам расчеты, укажу оборудование, помогу сообразить, как все сделать быстрее. Опыт откачек, даже аварийных, у меня есть.

— Ловлю вас на слове. Акт о консервации я взял у Польникова и принес. Вот он. Давайте будем считать или, быть может, лучше проверим те расчеты, которые сделаны?

— Давайте проверим.

Корчмарев углубился в бумаги, переданные ему Тарасовым; потом начал рыться в своих бумагах; считал, сравнивал, делал какие-то поправки.

Тарасов с интересом следил за Корчмаревым. Сейчас перед ним был совершенно другой человек, ничего общего не имевший с тем, что жил по принципу «как бы чего не вышло». Наконец проверка была закончена.

— Здесь почти все правильно. Правда, не учтены резервные насосы. Я это исправил и указал, где их взять, хоть сегодня. Все остальное оборудование стоит на месте, состояние его удовлетворительное. Демонтировать не успели. Восстановить электропроводку, подключить и можно начинать в любой момент. Посылайте в трест. Если разрешат, я кончу болеть. Считайте, что перешел в вашу веру.

— Трест уже решил.

— Как так, когда?

— Резолюция на акте.

Корчмарев только теперь обратил внимание, что акт лежит у него на столе. Внимательно прочитал написанное поперек. На минуту задумался и протянул акт Тарасову.

— Сумасшедший! Вы же не трест, не директор и не главный инженер, даже не заведующий отделом.

— По приказу я являюсь уполномоченным треста, даже членом комиссии, назначенной для решения судьбы Кара-Кыза. Приказ утвержден Москвой и пока еще не отменен.

— Это я знаю, но…

— Я вас понял. Пишу второй раз то же самое. Смотрите! — Через весь лист акта легла размашистая надпись: «Вторично. Снять с консервации. Уполномоченный треста, член комиссии Главного управления М. Тарасов». Так? Теперь пишите распоряжение механику.

— Михаил Федорович! Это же просто мальчишество! У вас же семья…

— Опять семья! — Тарасов откровенно расхохотался. — я здесь, если рассуждать с вашей точки зрения, уже набедокурил столько, что одной бумагой меньше, одной больше — не имеет никакого значения. Уверен, если меня накажут за смелость, да еще оправданную интересами дела, семья будет на моей стороне… А главное в том, что такого решения хочу не только я, а ваш коллектив, горняки.

— Ну делайте, как знаете, — с неподдельной серьезностью ответил Корчмарев.

— А как же насчет болезни?

Теперь наступила очередь улыбнуться собеседнику.

— Разрешите подумать до утра…

— Больше ждали, потерпим.

Тарасов вежливо, но наотрез отказался от чая, сославшись на то, что его ждут заранее вызванные люди. А выйдя на улицу, не выдержал и бегом помчался к Устинову, чтобы поделиться происшедшим, а затем получить команду Польникова на организацию работ.

…Ночью, когда подготовка к откачке шахты была в полном разгаре, Тарасов, проходивший мимо весело освещенного домика маленькой насосной, решил заглянуть туда, а подойдя к двери, услышал голос Корчмарева; прислушавшись, понял, что тот руководит наладкой машин. Это была победа.

Оставалось не мешаться и поворачивать домой.

…Взрывники заканчивали свою обычную вечернюю работу, когда вошел уже знакомый нам паренек, тот самый, что угостил гулом и газами взрыва Тарасова и Корчмарева.

— Порядок! Смотрите. — Вошедший обратился к сидевшим за столом и выложил куски кварца с видимым золотом. — Это с «Параллельной», прямо от первой отладки из разведки, что в штреке была припрятана; а это вот с захороненного шурфа. Не соврали, выходит, старики. Все как обещано.

Сюда, в избушку-зарядную, обычно собирались все рудничные новости. Взрывники находились в самой гуще событий. Им был известен и каждый новый забой, и каждая потерянная жила, с юношеской горячностью обсуждались распоряжения, приходившие от сторонников консервации рудника, и меры, которые принимались для его сохранения.

Со дня на день на руднике ждали приезда управляющего трестом, и уже просочились слухи, что высокое начальство недовольно самоуправством Тарасова и непослушанием Польникова. Понятно, что очень многое зависело от того, насколько удачными будут начатые работы.

Нередко в зарядной разгорались горячие споры, в которые втягивался и старый сторож. Но поскольку он был не горняком, а железнодорожником, взрывники вынуждены были рассказывать ему о деталях, начиная от объяснения наименований выработок, кончая вопросами извлечения золота из руды. Старик оказался понятливым и иной раз высказывал собственное мнение, с которым трудно было не согласиться.

Куски принесенной руды переходили из рук в руки. Разговор затянулся особенно надолго. Потом вышли гурьбой, попрощались со сторожем, и еще долго слышались голоса, постепенно удалявшиеся к поселку.

Макаров следил за ними с порога избушки. Когда голоса смолкли, он, нарочито ковыляя, обошел склад, проверил, как заложены ставни на окнах, и рывком отворил дверь. Одну, за ней вторую, ведущую в рабочую комнату, где только что сидели взрывники. Пахнуло теплом. Комната топилась из сеней, обычно он делал это с утра, но сегодня люди дольше обычного задержались на работе, и пришлось затапливать еще и вечером, как только пришел на смену.

Лампа «летучая мышь» осветила чисто выструганный стол, скамейки, сбитые без единого гвоздя, полки с зарядными сумками. Осмотревшись, вернулся в сени и старательно запер дверь на задвижку.

Не раздеваясь, сел, вытащил из кармана и поставил перед собой литровую бутылку, пододвинул оказавшуюся на столе кружку…

В ушах еще звенели молодые голоса взрывников.

— Дрянь такая, — вслух рассуждал сам с собой Макаров. — Туда же. Хозяева нашлись. Скажите спасибо, что я вам этого самого Мишку тогда в Риддере не добил. Просчитался. Откуда же мне было знать, сколько в нем вредности. Только рановато радуетесь. Устрою вам праздничек…

Он высосал почти кружку сивухи, но не почувствовал удовольствия. Гнетущая тяжесть во всем организме и даже позывы тошноты усилили озлобленность.

— Тьфу! Пакость! Давно не пил..

Уставившись на закопченное стекло лампы, Макаров перебирал в памяти последние дни, и особенно сегодняшний. Он уже начал привыкать к роли сторожа — наблюдателя событий: его никто не беспокоил требованиями более активных действий, а проведенные на свой страх и риск мелкие диверсии оставались нераскрытыми.

Пожалуй, у него были все основания надеяться, что они не вызвали особых подозрений. Удачно был подброшен заряженный динамитный патрон, взорвавшийся в одном из разведочных забоев; неплохо поработала вода, спущенная им в выработки; мимоходом брошенный в машину болт вывел из строя на несколько дней секцию обогатительной фабрики; ярким пламенем полыхнул в ночи один из складов… Правда, все это не оказало никакого влияния на дела рудника. Кроме того, вопреки всем предположениям люди не только не испугались вероятной консервации, но начали делать какие-то совершенно непонятные ему дела вроде того совещания стариков, на которое его вежливо не пустили. Кстати, это, пожалуй, к лучшему. Вдруг кто-нибудь узнал бы в стороже-железнодорожнике того самого Кузю Макарова, что был одним из самых преданных приказчиков прошлых хозяев на соседних рудниках.

Бывали дни, когда к нему возвращался страх. То он ждал, что вот-вот появится кто-нибудь из недругов по исправительно-трудовой колонии или тюрьме; то сталкивался лицом к лицу с Тарасовым. Не раз торопливо уходил от встречи с Устиновым, который рано или поздно должен был его узнать.

Взрывники оставили на столе куски руды с золотом. Это тоже не укладывалось в его воображении и пугало. Он понимал, когда люди прятали свои находки, хоронили золотинки в кубышки на черный день, перегрызали друг другу горло из-за хорошего участка или нескольких десятков граммов металла… Но отдавать?! Открывать спрятанное?!

— Ишь мозги людям залили, попы советские. Надо же!

Но такое высказывание не было объяснением, и невольно возвращались мысли, которые уже не однажды приходили к нему там, на лесозаготовках. Мысли о том, кто сильнее, о том, как быть ему, Макарову, не отвалиться ли от хозяев совсем.

Однако рассуждения сменялись приступами злобы, как только он обращался к своему положению незаметного сторожа, вынужденного довольствоваться грошовым заработком, ждать подачки, прозябать в надежде на то, что в случае удачи он еще сможет, хотя бы немного, пожить в свое удовольствие за рубежом. Есть же еще на свете места, где ценят деньги и таких, как он, прожженных людей.

Неприятности начались с того, что в один из вечеров он столкнулся со своим двойником — таким же худым, чуть сгорбленным, бородатым, одетым в казенный тулуп сторожем продовольственного склада.

— Не признаешь, Кузя? Куда уж тебе. В добрые времена вроде бы мы не ссорились.

— Язык придержи, пока цел, — прошипел Макаров. Это был один из отцовских лавочников — лабазников, умевших грабить и покупателей, и хозяина. Встреча с такой фигурой никак не входила в расчеты Макарова.

— Разговор-то, как и прежде, весь в батюшку. Нам с тобой по пути, да и положение вроде одинаковое. Пройдемся.

— Пошли.

А когда отошли в сторону от жилья и Макаров начал раздумывать, как разделаться с нежданным встречным, тот заговорил:

— Не очень довольны тобой, Кузя. Передать велели: может, переметнуться вздумал или староват стал. Так чтобы имел в виду — все заготовлено в аккурате. Сами пачкаться не будут, только мигнут — и уполномоченный из чека за тобой прискачет.

— К чему ты это все брешешь? Если что надо, так говори толком.

— Плохой ты стал, Кузя. Сарай поджег, а мне за тобой раздувать пришлось. В шахту лезешь, а кто стоит у отвала, не замечаешь.

— Плохой, так пусть отвяжутся хозяева твои.

— Не сердись, Кузьма. Хозяева они наши. Веревочка одна. Не сумел ты здесь место выбрать, чтобы ударить. Сорвалась консервация. Виноваты мы оба. Ты в первую очередь, я во вторую. Ну что бы загодя хотя бы этих, что в директорском ночуют, придушить.

— Это что, команда такая?

— Теперь поздно.

— Так что же?

— Во вторник сам будет, на базаре около станции, в обед, проездом. Не опаздывай.

Не одну бессонную ночь провел Макаров после этой встречи. Выходит, за ним следили и, значит, не очень-то доверяли. Правда, угрозы он слышал не раз и раньше, но не в столь откровенной форме. Видно, не больно хороши дела у хозяев, раз бесятся. Но во вторник он все же пошел на станционный базар.

На свидание действительно явился сам — Рыжий. На этот раз он ничего не обещал. Может быть, потому, что было слишком мало минут для беседы. Задача была сформулирована просто: либо он, Макаров, найдет способ уничтожить рудник, либо будет уничтожен сам. Рыжий передал довольно внушительную пачку денег, намекнул, что на раздаточном взрывскладе временами бывает значительное количество взрывчатки, и уехал не попрощавшись.

Как ему хотелось вот так же сесть в поезд и уехать куда глаза глядят.

Деньги жгли руки, и он сразу нашел применение первой из лежавших в кармане бумажек — под тулупом появилась литровка первача-самогона, на вкус куда более крепкого, чем «казенная» водка.

Ехал на попутной подводе, а на въезде в поселок опять столкнулся со старым лабазником.

— Побыстрее поворачиваться надо, Кузя, и уходить. Верно говорю.

Вот и все.

Взгляд упал на скомканную газету, валявшуюся на полу. Макаров поднял ее, разгладил, поднес поближе к лампе.

Обычно он читал только раздел происшествий да про международные события, отыскивал в первых знакомые фамилии, а во вторых — поддержку надежды на организацию новой интервенции. Сейчас с газетного листа на него взглянуло удивительно знакомое лицо в красноармейской фуражке. Выпитый самогон туманил сознание, да вдобавок очки остались в бараке.

С трудом разобрал написанное под фотографией: «Красноармеец Макаров, награжденный за неоднократное задержание нарушителей границы». Дальше следовала беседа с награжденным. В ней сообщалось, что красноармеец-пограничник, воспитанник детского дома, не знает своих родителей, но слышал, что отец не был честным человеком и бросил детей на произвол судьбы.

Только теперь Макаров начал понимать.

— Встретились, выходит. Отец тебе, значит, не по нутру: честным не был! Не помогла кровь. Как же теперь. А?

Он сам отдал детей в приют, тогда еще не называвшийся детским домом, да еще через третьи руки; никогда не возвращался к воспоминаниям о них, а сейчас фотография и коротенькая заметка вызвали совершенно незнакомые чувства и мысли.

Конечно же, думал Макаров, если бы не эта проклятая революция, разве был бы он один. Собирался сам стать хозяином. Глядишь, тогда сохранилась бы семья и отец был бы по нутру… А теперь он исполняет команду шпиона, сам до последней клеточки ненавидит все советское, а сын защищает это новое и ловит таких, как отец.

Да, полно, наконец, так ли уж силен Рыжий и все, кто его окружают? Чем кончится схватка?

Состояние опьянения прошло. Его место заняла пустота, ощущение безвыходного одиночества и злости.

Макаров встал, прошелся шатаясь по комнате. Уперся в дверь, соединявшую рабочую комнату зарядной с самим раздаточным складом. Дверь была заперта, ключи от нее всегда хранились у старшего взрывника. Вспомнил, что только позавчера туда загрузили большую партию свежей взрывчатки. Зачем-то потрогал замок и пломбу.

«Я слышал, что в вашем складе иногда бывает немало динамита. Подумайте…» Так, так… Что же этим хотел сказать Рыжий?

А ну как взорвать? Если динамитом целиком заполнен основной склад, что в полукилометре отсюда, то он сдетонирует. Взрывная волна и обломки горящих строений… Мысль работала лихорадочно…Повалятся трубы электростанции и фабрики, загорится контора, а за ней и жилые дома. Пусть тогда выскакивают в чем мать родила!..

…Вот будет им праздничек!.. А сам?.. Можно успеть уйти. Выбрать шнур подлиннее, зажечь — и ходу!

Остальное было делом нескольких минут.

— Макаров стащил с полок подготовленные к утренней смене сумки взрывников. Свалил их у внутренней двери в склад.

Потом аккуратно заправил в капсюль конец от большого куска бикфордова шнура, осторожно прикусил его края зубами. Порылся в сумках, перебирая серо-желтые колбаски динамитных патронов, завернутых в промасленную вощеную бумагу. Наконец ему приглянулась колбаска, раза в полтора длиннее ладони; проткнул карандашом с торцовой части довольно глубокое отверстие и погрузил в него капсюль.

Положил патрон на стол.

В бутылке еще осталась сивуха. Присел, чтобы допить. Не пропадать же добру, да и неизвестно, какой окажется дорога.

Пощупал деньги в потайном кармане. На первое время хватит, а там видно будет.

Патрон лежал на газете рядом с фотографией…

Взять ее с собой? Он уже протянул было руку и отдернул ее.

Страшные мысли громоздились одна на другую.

Ну хорошо. Пусть он уйдет, исчезнет, скроется от ответственности. А дальше что?.. Чем все это кончится, когда и как?..

Может быть, проще — закончить сразу счеты и с рудником, и с хозяевами, и с этой фотографией, которая теперь все равно не даст спокойно жить.

Макаров зарядил еще один патрон и заложил его в чью-то сумку, приготовленную на утро, а первый заправил за околыш шапки-ушанки, лежащей на столе.

Несколько минут что-то писал на листке бумаги, вырванной из тетрадки для записей работы взрывников. Завернул записку в газету и засунул себе за голенище…

Медленно поднялся с места, обрезал шнуры у обоих заряженных патронов так, что они должны были сгореть за одну-две минуты… Подошел опять к двери, ведущей к складу… Надел шапку, закурил и той же спичкой по очереди зажег оба шнура.

Всеми силами прижавшись к двери, чтобы не упасть, он лихорадочно затягивался махорочным дымом… Раз, другой… Но поймав себя на желании сбросить с головы страшную шапку, выплюнул закрутку, схватился руками за дверь и запел, вернее, зарычал:

«Соловей, соловей, пташечка…»

Довольно сильный взрыв сразу нескольких патронов динамита разбросал и поджег зарядную. Уже через несколько минут прибежали люди.

Пожар был потушен. Среди обломков помещения нашли обезображенный труп старика.

Поселок об этом происшествии услышал только утром, когда люди пришли с ночной смены.

Макаров не знал, что в этот самый день, когда он уезжал на железнодорожную станцию для встречи с Рыжим, из зарядной была вывезена вся взрывчатка.