Лев Харин подошел к полицейскому автомобилю без опознавательных знаков, стоявшему у тротуара на Крымской улице в самом центре района Тимирязево - Донская. Он отпер дверь и открыл ее, позволяя салону остыть, прежде чем войти внутрь. Расстегнув воротничок, он развязал галстук и снял его с воротничка, насквозь промокшего от пота. Он снова прищурился от яркого солнца, глядя на частные домики рядом с железной дороги. Их советская архитектура в стиле кирпичных или деревянных стандартных халуп задавала тон безнадежности, которая душила окрестности, как отупляющая летняя жара. Была середина дня, и он только что провел здесь почти три часа, стуча в двери. Когда он оглянулся, солнце пробивалось сквозь пальмы и ореховые деревья пятнистыми пятнами в заросших кустарником двориках. Он все еще слышал слабые отрывистые звуки музыки и чувствовал запах несвежего лука, доносящийся через распахнутые окна. С фотографией латиноамериканки в потных руках он переходил от дома к дому, будя младенцев, собак и разморенных домохозяек, пока не 'просеял' все окрестности.
Он чувствовал, что из темных дверных проемов за ним наблюдают с обеих сторон переулка.
Никто не признался, что знает эту девушку. Он покачал головой и сел в машину. Руль все еще был слишком горячим, поэтому он достал из кармана носовой платок и, вытер им лоб и шею, накинул его на руль. Он завел мотор, развернулся и направился к улице Полтавской, затем свернул направо через мост на Волжскую и остановился на улице Ясной.
Теперь он был ближе к пристани, где нашли девушку. Дома здесь были маленькие, деревянные, с облупившейся краской пастельных тонов и голыми дворами, огороженными проволочной сеткой. Грязная улица была разбита в мелкий порошок по краям там, где должна была быть сточная канава, и легкая тальковая пленка покрывала тусклую краску машин, припаркованных перед домами, как тараканы, отдыхающие в прозрачной тени деревьев. Во многих дворах пышные акации и цветущие олеандры свидетельствовали о стойком тропическом климате, а герань и кактусы упрямо цвели на затененных верандах.
Харин припарковался за пустым корпусом расселенного общежития, и уставился на открывшуюся его взгляду улицу. Где-то совсем рядом в зарослях мелодии насвистывали скворцы, а на заднем плане резкие гудки портовых кораблей были дополнительным стимулом в давящей жаре. Он достал из кармана пальто черно-белую фотографию размером двенадцать на семнадцать сантиметров и посмотрел на нее. Фотографы Оганяна каким-то образом ухитрились сделать ее глаза открытыми, так что на ее лице застыло пассивное выражение, словно она грезила наяву. Волошин был прав. Она была прекрасна. Смерть не отняла у нее этого. Если она и была нелегалкой, как он подозревал, то лишь одной из многих, которые пересекли украинскую границу и раствориоись на российских просторах.
Этот старый район, мог дать анонимность и молчаливую защиту каждому, кто там жил. Вряд ли он найдет ее связи таким образом, и Харин знал это, как и каждый полицейский, которому приходилось заниматься подобными делами. Впрочем, с этого и следовало начать. Он вышел из машины и захлопнул дверцу. Рукоятка его оружия оставило на его спине потное пятно размером с ладонь, спрятанное под пиджаком. Он подошел к первому дому через калитку, прикрепленную к гниющему столбу забора ржавыми проволочными петлями.
Весь двор, очищенный от травы и чисто выметенный, был затенен полудюжиной кривых и полузасохших платанов, лиловые петунии цвели по обе стороны проторенной дорожки к парадному крыльцу. Харин прошел между петуниями и вышел на крыльцо. Вдоль края оплетенного виноградом крыльца в банках из-под кофе цвели помидоры, и крошечные красные плоды выглядывали из-за перистых зеленых укрытий. Внезапно с темного конца крыльца донесся глухой голос, и пот выступил на лбу Харина, как будто его ударили мокрой губкой. Он повернулся к крыльцу, его глаза болели, чтобы увидеть источник шума, а разум пытался понять опасность. Адреналин закачался в его венах, когда хриплое бормотанье снова пронзило послеполуденную жару. Потом он увидел небольшого попугая. Тот гарцевал взад и вперед, со всем стилем рок-музыканта, вдоль стены размером два на четыре метра между домом и столбом крыльца, высовывая голову в сторону Харина и высоко шагая в своем собственном внутреннем ритме. Попугай еще раз заклекотал, с невероятной смесью звуков, и вдруг остановился посреди своего насеста. который был покрыт коркой собственного известкового помета. Желтая веревка была привязана к одной из ног майны и свисала яркой петлей с доски. На секунду Харину показалось, что у него галлюцинации.
Он медленно выпрямился и подошел к птице. Он вгляделся в красные шары, которые мигали ему в ответ.
− Черт,- сказал он. - Заткнись!
Голос донесся из-за темной сетчатой двери позади него.
- Ты, птица.
Два слова, чтобы прояснить цель команды. Харин обернулся.
- Просто смотрю на твою птичку,- сказал он без всякой надобности. - симпатичный попугай.
Он подошел к сетчатой двери.
- Мой сторожевой пес,- сказала женщина. - Напугал вас, да?
Харин смущенно улыбнулся. Он показал ей свое удостоверение и рассказал ей, что делает.
- У вас есть ее фотография? - Ее голос был хриплым.
Глаза Харина уже привыкли к полумраку, и он увидел, что она стоит в тонком хлопчатобумажном платье, уперев руки в бока и широко расставив ноги. Ей было чуть за пятьдесят, длинные волосы были собраны на макушке, чтобы смягчить жару. В руках она держала белый носовой платок, которым постоянно вытирала вокруг рта. Харин вытащил фотографию из кармана и поднес к лицу. Она молча смотрела на него.
- Она мертва на этой фотографии? - Харин кивнул.
Женщина отодвинула ширму, протянула руку и щелкнула пальцами, чтобы Лев передал ей фотографию. Он отдал ее ей, чувствуя себя маленьким мальчиком, повинующимся строгому учителю. Она стояла, придерживая ногой открытую ширму, и внимательно смотрела на фотографию. Она начала слегка двигать головой, а затем более определенно, пока это движение не переросло в кивок. Твердый кивок.
- Я знаю ее.
Попугай зашумел.
- Вы ее знаете?
Женщина посмотрела на Льва.
- Разве я неясно выражаюсь? Я знаю эту девушку, эту прекрасную девушку.
- Я искал ее два дня, - сказал Харин.
- Кто-нибудь еще ее знает?- спросила она.
- Вы первая.
- А, понятно. - Она презрительно рассмеялась, без юмора. - Никто ничего не знает, да?
- Вот и все, - сказал Харин.
Даже сейчас она не была непривлекательной женщиной, но когда-то, должно быть, была действительно поразительной. Она, конечно, потеряла форму, и кожа на ее лице уже давно начала обвисать, но безошибочная элегантность ее костной структуры все еще присутствовала.
- Дайте мне еще раз взглянуть на фотографию, - потребовала она. Харин передал фото ей. Она прищурилась, чтобы посмотреть: она не торопилась, потом начала щелкать языком по зубам.
- Что с ней случилось?
- Мы думаем, может быть, передозировка наркотиков.
- О, конечно. Передозировка наркотиков. Такое случается со временем. Должно быть, так оно и было, - сказала она таким тоном, который показывал, что она ни на секунду в это не поверила.
- Мы ждем отчета патологоанатома. Откуда вы знаете ее?
- Вы же знаете, она не местная.
Харин поднял брови.
- С востока Украины. Но она - исключение. Большинство из них-нечто иное.
- Вы сказали "Они"?
- Они! - Она покачала головой и съела дольку апельсина, рассеянно ломая кожуру на мелкие кусочки. - Ну, я могу сказать вам, что она не местная. Посмотрите на это лицо. - Она выставила вперед подбородок. - Вы думаете, я не узнаю местного жителя, когда вижу его? И выходцев с Кавказа. И всяких метисов. А она была с Украины. Она использовала суржик.
Харин подумал, что лучше начать все сначала. Он постучал пальцем по фотографии, стоящей перед женщиной.
- Да. - Женщина сунула в рот дольку апельсина и вернула Льву фотографию, пока давила сок из дольки и ела. - Я встречалась с ней, говорила с ней. И с другими тоже, некоторыми из них. - Попугай снова забормотал. - здесь есть тысяча способов чему-то научиться. Сплетни-наша страсть. Но лучший способ, самый безопасный способ-держать свои глаза открытыми, а дырки закрытыми.
Она широко улыбнулась, ей понравилось, как она это сказала. Харин заметил ее зубы. Они были исключительно белыми, прямыми и сильными. Он знал многих девушек, которые заплатили тысячи, чтобы получить такие зубы, и все еще не имели их. Она кивнула головой на лежавший на столе во дворе мощный бинокль.
- Армейские излишки, - сказала она.
- Да, это так, - ответил Харин.
- Из Мамайского лесопарка на Плеханова я вижу корабли, заходящие в порт. Я могу читать их имена и видеть грязную воду, вытекающую из крошечных отверстий. Я вижу, как люди ходят вокруг труб и башен на больших танкерах; я вижу, как они машут друг другу, разговаривают жестами. С этого маленького крыльца мне еще лучше видно улицу. Почему мне должно быть стыдно признаться в этом? Я смотрю в открытые окна по ночам и вижу, как пот пачкает их рубашки. Я даже могу читать по их губам. Эти улицы ночью - все равно что смотреть немое кино.
Она склонила голову набок, указывая ею, держа в руках оранжевые дольки.
- Дальше по улице и на другой стороне есть дом с тремя пальмами перед ним, старые деревья. Дом как бы скрыт большой жимолостью на заборе. В передней есть гостиная, похожая на эту. Я видела эту девушку в той комнате. Ее и других. Все молодые. Они приезжают туда в простой одежде. Невинные в своем роде. Униженные своей новой жизнью. Они остаются недолго, может быть, неделю, а потом исчезают, и я больше их не вижу. Это все.
Она оторвала кусочек от апельсина и съела.
- Вы сказали, что разговаривали с ней.
- На Крымской, рядом с железнодорожными путями, сразу за шлагбаумом, есть прачечная. Ей пользуется вся округа. Я встречала ее там, и мы разок поговорили. Болтовня. Больше и быть не могло, хотя мне было любопытно. - Она усмехнулась. - Может быть, это и неудача, но я любопытная женщина.
Она была вежлива, но продолжала упрямо смотреть на мужчину, стоявшего напротив.
- Я думаю, она была откровенна передо мной.
- И как часто вы с ней виделись?
- Может быть, три раза. Она сказала, что недавно приехала в Россию. Она говорила, что собирается найти хорошую работу, что некоторые люди будут ей помогать. На этом все и закончилось. Только она сказала мне, что она из Луганской области. Я показала ей, каким мылом лучше всего пользоваться, как пользоваться сушилками. Я заметил, что она стирала и мужскую одежду. Дерьмовая работа, конечно.
Харин записал адрес прачечной в блокнотик.
− Кто живет в этом доме?
− Я не знаю. Раньше Расуловы были, но они переехали пару лет назад. Новых жильцов я видела только в прачечной и через окна по ночам.
− Кто они могли быть?
- Не знаю. Они говорили на украинском языке. С вкраплениями русского. Мне показалось, что это такая смесь. Я только общалась с ними в основном словами "мыло", "шелк", "нейлон", ну, знаете, разговоры о стирке.
- Вы не думаете, что эти девушки были проститутки?
- Я не знаю. Они казались довольно милыми девушками. Там никогда не было вечеринок. Они не вели себя как шлюхи.
- Что они делали, когда вы наблюдали за ними через окна?
- Ничего. Смотрели телевизор.
- Как долго это продолжалось?
- Месяцев шесть - семь, наверное.
- А когда вы в последний раз видели эту девушку?
Женщина сложила ладонь чашечкой и выплюнула на ладонь три апельсиновых зернышка. Она закрыла один глаз.
- Пару месяцев назад.
- За то время, что вы наблюдали за домом, сколько разных девушек вы там видели?
- Трудно сказать. - Она откинула голову назад, задумчиво жуя. Харин наблюдал, как работает ее горло, пока она глотала сок из свежего апельсинового ломтика, а затем проглатывала мякоть. Она опустила голову и посмотрела на него. - С десяток.
- Десяток?
- Да, похоже на то. Десять где-то. Это примерно так.
- Сколько их было одновременно в комнате?
- Обычно двое. Никогда больше трех.
- Вы не знаете их имен?
- Куда уж всех. Вот эта красавица,-она указала пальцем на фотографию,-Лена Табакова. Она единственная, чью фамилию я знаю. Я помню Лейлу, Юлю. Давайте посмотрим ... так. Одну звали Нина. Это все, что я помню.
Харин уже давно заполнял свой блокнот, делая заметки. Женщина иногда замедляла шаг, когда видела, что опережает его. Ее помощь казалась естественной, а не натянутой. Не было никакого нежелания давать какие-либо подробности. Он снова пролистал страницы, перепроверяя свои записи, уточняя смысл перефразированными вопросами. Несмотря на периодический ветерок с моря, он чувствовал, как капля пота поднимается между лопатками и резким движением стекает по спине. Пояс на его брюках уже промок насквозь и начинал натирать его кожу. Он знал, что кожаная кобура на пояснице почернела от пота. Он продолжал вытирать настойчивую струйку, идущую от линии волос. Почему-то ему вдруг захотелось вынуть носовой платок и вытереть лицо и шею, словно признаться, что он тонет в поту, было бы для него оскорблением.
- Сколько их там сейчас живет?
- Я не видела там девушек больше месяца.
- Кого из этих девушек вы видели там в последний раз?
- Наверное, Лейлу.
- Вы заметили там еще что-нибудь, что привлекло ваше внимание? Все, что угодно. Какая-то конкретная машина появлялась не раз и не два? Конкретный человек?
Она немного подумала об этом, не испытывая ни малейшего нежелания использовать свой носовой платок, чтобы обтирать им вокруг рта, чтобы впитать постоянное кольцо пота, которое появилось там.
- Нет.
- Какие машины вы там видели?
- Понятия не имею. Я не обращаю внимания на машины. Я даже не могу их различить.
- 'БМВ'? 'Форд'? 'Дэу'? 'Ауди'?
- Она покачала головой.
- Цвета?
Она снова покачала головой.
Харин достал мятную жвачку и зажевал ее.
- Вы мне очень помогли, - сказал он. - возможно, я вернусь и встречусь с вами снова послезавтра или около того.
Женщина перестала вытирать рот и посмотрела на него. Она положила локоть правой руки на забор и указала на него пальцем.
- Только одно. Я не дура. Там что-то происходит. Не знаю, что именно. Но мне жаль этих девушек, и никто больше не будет с вами разговаривать. Теперь вы должны сделать кое-что для меня. Я больше не собираюсь с вами разговаривать. Я не единственная, кто следит за улицей. Теперь уже три или четыре человека знают, что мы здесь разговаривали достаточно долго, что это не случайно. Это было бы нетрудно выяснить, если бы вы хотели знать, кто болтал. Так?
Харин кивнул.
- Так вот что вам нужно сделать. Вы идете по улице и стучите в двери. Так или иначе, вам стоит остановиться у одного или двух домов, пока вы здесь. Вы можете говорить с ними о жаре, о пробках, о чем угодно. Но вы останьтесь ненадолго. Позже, если кто-нибудь захочет узнать, о чем они говорили, а они говорят только о жаре и пробках, то я могу сказать то же самое. Я не собираюсь быть единственной, кто провел с вами какое-то время. Ладно?
Харин внутренне застонал, но согласился. Он знал, что она права. Он узнал ее имя и номер телефона, а также предупредил, чтобы она больше с ним не разговаривала. По крайней мере, не в ее доме. Он еще раз поблагодарил ее и вернулся на крыльцо, где попугай немедленно зашумел и начал нервно гарцевать и расхаживать. Женщина не пыталась заставить птицу замолчать, когда Лев вышел из ворот двора и направился вдоль края шумной стойки к следующему дому. Он бросил небрежный взгляд вдоль улицы на дом с тремя пальмами. Он чувствовал, как несколько армейских биноклей наблюдали за ним, пока он брел в пыли.