Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Глава 9 Семиречье (К.М. Байпаков, В.Д. Горячева)

В IV в. на обширной территории Средней Азии происходила консолидация племен в государственное объединение раннефеодального типа — Тюркский каганат. К концу 60-х годов Тюркский каганат включается в систему политических и экономических отношений крупнейших государств того времени — Византии, Сасанидского Ирана, Китая. В Суябе на р. Чу находилась ставка Западнотюркского каганата (Clauson, 1961, s. 1-13; Кляшторный, 1964, с. 21–22). Став политическим гегемоном на обширных просторах Центральной Азии и взяв под контроль торговлю по трассе Великого шелкового пути, тюркские каганы установили прочные связи с согдийцами. Политические и экономические связи с Согдом не только стимулировали, но и в известной мере определили своеобразие городов и селений в Семиречье.

Письменные источники свидетельствуют о расселении согдийцев по трассе Великого шелкового пути, где ими был основан ряд городов (Pulleyblank, 1952, s. 317–356). Первые сведения о согдийцах в Чу-Таласском междуречье содержатся в сообщении Менандра о посольстве Земарха к западнотюркскому кагану Истеми (568 г.). К этому же времени относится сообщение Нершахи о переселении из Бухары группы согдийских дехкан и купцов, основавших в Таласской долине город Хамукат (Джамукат) (Волин, 1960, с. 178; Нершахи, 1891, с. 12–13). В VII в. широкую известность приобретают города Тараз, Суяб, Навекат, в которых имелись согдийские общины.

Становление раннефеодальных отношений привело к обострению социальных противоречий в Тюркском каганате, к росту богатства и влияния тюркской аристократии, обеднению массы рядовых общинников, военным поражениям, голоду и в итоге — к распаду каганата в начале VII в. на два самостоятельных владения — Восточный и Западный.

В состав Западно-Тюркского каганата вошли южные и юго-восточные районы Казахстана. Центром его стали земли Семиречья (Кляшторный, 1964, с. 21–22). Отсюда началось завоевание тюрками Средней Азии. Постепенно тюрки осваивают систему административного управления среднеазиатских владений. При кагане Туншеху местные среднеазиатские правители были превращены в наместников кагана и получили соответствующую титулатуру (Бичурин, 1950, т. I, с. 238).

Но вскоре внутренние и внешние события привели к гибели Западнотюркского каганата и образованию на его развалинах в конце VII в. каганата тюргешей (Кляшторный, 1964, с. 139–140).

В начале VIII в. арабы, укрепившись на территории Хорасана, начинают захват Мавераннахра. Внешняя опасность заставила объединиться тюргешей и согдийцев, и они сумели нанести поражение арабским войскам, но, пользуясь тактикой обмана, арабам все же удалось добиться успеха и занять Бухару, а затем Самарканд.

В 712–713 гг. против арабов выступили объединенные силы тюрок, согдийцев, шашцев и ферганцев. Эта коалиция превращается в главного противника арабов. Благодаря ей ни средняя Сырдарья, ни Семиречье не были завоеваны арабами (Кляшторный, 1964, с. 152–155).

Борьба тюргешей с арабами ослаблялась междоусобицами в каганате, чем не замедлили воспользоваться китайцы, которые временно захватили Суяб. Однако в Таласской битве китайская армия потерпела поражение от арабов и карлуков (Волин, 1960, с. 80; Большаков, 1980, с. 132–136). В 766 г. власть в Семиречье захватили карлуки. Они активно поддерживали антиарабские и антимусульманские мятежи в Средней Азии, что вызывало со стороны арабов ответные действия. Так, исторически засвидетельствованы походы арабов на среднюю Сырдарью, когда они под предводительством Фадла бен Сахля вторглись в область Отрара, убили начальника пограничной крепости и взяли в плен сыновей карлукского джабгу (Михайлова, 1951, с. 11–12). Более успешно действовали Саманиды. В 839–840 гг. Нух ибн Асад совершил поход против владетеля Испиджаба, подчинил город и построил стену вокруг виноградников и посевов жителей (Волин, 1960, с. 75; Бартольд, 1968, с. 46).

В начале второй половины IX в. Наср I Ахмед завоевал Шавгар (Бартольд, 1968, т. I, с. 268), и лишь во второй половине IX в. Саманиды распространили свое влияние до Таласа (Волин, 1960, с. 76; Бартольд, 1968, т. I, с. 46). Таким образом, юг Казахстана и Семиречье по крайней мере в первой половине IX в. сохраняли известную самостоятельность и поэтому позже других областей Средней Азии были втянуты в процесс исламизации, сохраняя традиции раннесредневековой, или «домусульманской», культуры.

На фоне этих политических событий, в условиях становления феодальных отношений в долинах Таласа и Чу развивалась городская культура, способствовавшая включению развитых оседло-земледельческих областей Согда и Тохаристана в состав Тюркского каганата. В раннее средневековье культурные взаимосвязи были теснее, чем в предшествующие времена, и это предполагает «подтягивание» социально-экономических уровней и сопоставимость (адекватность?) социально-экономических моделей не только для Согда и Тохаристана (Литвинский, 1986, с. 198), но и для всей области «страны Сули» — от р. Чу до Железных ворот — Чу-Таласское междуречье (Гафуров, Литвинский, 1976, с. 7–8). Однако до настоящего времени остается дискуссионным вопрос о степени влияния Согда на формирование городов Семиречья. В.В. Бартольд полагал, что городская культура здесь появилась благодаря согдийской колонизации (Бартольд, 1964, т. II, с. 265–302, 461–470). С.Г. Кляшторный, вслед за В.В. Бартольдом, пишет о федерации согдийских городов Семиречья (Кляшторный, 1964, с. 123–135). А.Н. Бернштам и П.Н. Кожемяко считают памятники оседлой культуры Семиречья согдийскими, а памятники кочевой культуры — тюркскими (Чуйская долина, 1950, с. 145–147; Кожемяко, 1959, с. 167–184).

Существует другая точка зрения, согласно которой Семиречье не было объектом колонизации Согда, а было самостоятельным регионом развития городской культуры (Агеева, 1962, с. 125). По мнению Т.Н. Сениговой, население Тараза и его округи состояло из местных тюрок-карлуков (Сенигова, 1972, с. 205).

В настоящее время благодаря интенсивным исследованиям в самом Согде и в Семиречье выделены составные компоненты раннесредневековой культуры Южного Казахстана и Семиречья и выяснена интегрирующая роль согдийского культурного комплекса (Массон В., 1979, с. 5; Байпаков, 1979, с. 7–10). В нем находит воплощение и функция города как центра административной власти, ремесла, торговли и сельского хозяйства. Показательно сложение городского быта, который представлен устойчивыми канонами жилой архитектуры, терракотой, керамическими коллекциями, надписями на керамике, монетами, погребальными сооружениями, обрядом захоронения.

Распространение согдийского культурного комплекса не только было результатом непосредственного расселения согдийцев, о чем достаточно четко свидетельствуют письменные источники, но и отражало процесс культурной интеграции. Согдийским образцам как эталонам подражали в Чаче, на юге Казахстана и в Семиречье.

Одновременно с согдийским распространяется и тюркский культурный комплекс. Тюркское влияние все отчетливее обнаруживается при исследовании материальной культуры не только Юго-Западного Семиречья и Южного Казахстана, но и Ферганы, Уструшаны, Тохаристана, Согда (Гафуров, 1972, с. 222–223). Под воздействием тюрок вырабатывались новые типы вооружения, украшений и металлической посуды, в частности кружек, которые распространялись на обширной территории Евразии (Распопова, 1970, с. 86). Некоторые формы керамических сосудов подражают металлическим (Маршак, 1965, с. 25–26).

Велико было тюркское воздействие на искусство, имело место также взаимовлияние тюркской, ирано-таджикской и арабской поэзии, эпоса и литературы (Гафуров, 1972, с. 223).

В результате в VI — первой половине IX в. складывается своеобразный культурный комплекс, который можно назвать тюркско-согдийским. Одно из проявлений его — единообразие городской культуры Согда-Мавераннахра, Тохаристана, Чача и Юго-Западного Семиречья (Байпаков, 1986, с. 92–98), в котором сказывался градостроительный опыт согдийцев. Причем Семиречье наряду с Ферганой и Восточным Туркестаном, выступает в известной мере ретранслятором ремесленно-торговых и культурных традиций.

Однако при общем согдийском облике городской культуры здесь существенную роль играли элементы несогдийского происхождения (Маршак, Распопова, 1983, с. 78–80).

Согласно письменным источникам, в VII–X вв. в Семиречье насчитывалось 27 городов и селений, которые в большинстве своем отождествляются с конкретными городищами.

На территории Чуйской и Таласской долин зафиксированы 36 городищ, имеющих слои VII–VIII вв. Все они продолжали жить и в последующее время. У городищ выделяется центральная часть, состоящая из цитадели и шахристана. К ним примыкает территория, окруженная стеной, протяженностью от трех до нескольких десятков километров. Кроме внешнего вала, встречаются участки оплывших внутренних стен (Кожемяко, 1959, с. 65–130; 1963, с. 145–224). Цитадель, как правило, не превышает 1 га и занимает меньшую часть шахристана. «Длинные стены» защищают сельскохозяйственную округу города с усадьбами и земельными участками, садами и огородами горожан.

В расположении городищ с «длинными стенами» намечается строгая закономерность: в долине Таласа они находятся на расстоянии 15–20 км одно от другого в наиболее удобных участках долины, в местах впадения в Талас мелких горных речек. В Чуйской долине закономерность расположения городищ еще более четкая: 13 городищ расположены в предгорной зоне на конусах выноса горных речек на расстоянии 15–35 км одно от другого; остальные образуют северную внешнюю цепь в местах впадения стекающих с Киргизского хребта речек в р. Чу.

Считая площадь городища одним из наиболее существенных признаков его значимости, можно предложить типологию их и сопоставить с городами письменных источников. Так, к первому типу относятся городища, площадь центральных развалин которых исчисляется несколькими десятками гектаров (от 30 и более). Соответственно большими размерами отличаются и территории, окруженные «длинными стенами». Эти городища сопоставляются с известными по письменным источникам столичными и крупными городами региона: развалины в Джамбуле — с Таразом; Ак-Бешима — с Суябом; Красной Речки — с Навекатом; Шиштобе — с Нузкетом.

У городищ второго типа площадь составляет от 10 до 30 га; часть из них удается отождествить: городище Актобе Таласское — с Текабкетом; Чалдовар — с Сусом; Мерке — с Мирки; Аспара — с Аспарой; Сокулук — с Джулем; Беловодскую крепость — с Харанджуваном; Толекское — с Йага; Грозненское — с Сарыгом; Касымчи — с Бунджикетом.

Согласно ал Макдиси, Текабкет и Сус являются «городами». Ибн Хордадбех и Кудама называют Мирки, Аспару, Харанджуван, Джуль «большими селениями». Однако для этой группы характерны развитые ремесла, в первую очередь гончарное. Наличие монет и расположение на торговых путях свидетельствуют о развитой экономике. Эти города следует отнести к категории средних.

Площадь городищ третьей группы составляет менее 10 га. Часть их отождествляется с городами, названными в источниках: Джувантобе — с Атлахом; Торткольтобе — с Нижним Барсханом; Тоймакент — с Адахкетом; Оххум — с Дех-Нуджикесом; Луговое — с Куланом; Чумышское (по одной версии Новопокровское) — с «селением тюркского кагана»; Новопокровское (по другой версии Милянфанское) — с Кирмирау (Байпаков, 1986, с. 228–235; Горячева, 1988, с. 100–103). Это небольшие города, или городки.

К городским поселениям Чу-Таласа можно отнести еще несколько десятков поселений, являющихся городками-спутниками или крепостными форпостами на подступах к крупным городам (Малый Ак-Бешим, Ивановское, Старопокровское, Кенешское, Маевское, Кызыласкерское и др.). В их структуре нередко выделяются цитадели и шахристаны, пригородные участки с некрополями. Некоторые поселения имели мощные крепостные сооружения. В ряду городищ типа торткулей (дословно «четырехугольник») выделяются ставки, поселения, караван-сараи (Кожемяко, 1959, с. 131–184; Байпаков, 1986, с. 128).

О формировании городов в долинах Таласа и Чу высказывались разные точки зрения. А.Н. Бернштам сопоставлял города региона с согдийскими и выделял в их структуре три составные части: цитадель, шахристан, рабад. П.Н. Кожемяко комплекс холмов шахристанов именовал центральными развалинами, отрицая наличие в семиреченских городах развитых шахристанов и рабадов. Городской застройкой он считал всю территорию, окруженную «длинной стеной». По его мнению, в поселениях Чуйской долины до X в. не произошло полного отделения ремесла от сельского хозяйства (Кожемяко, 1959, с. 183). К.И. Петров считал, что в отличие от большинства среднеазиатских городов поры раннего средневековья чуйские не имели сельскохозяйственной округи. Она была как бы инкорпорирована в самом городе, в пределах его оборонительных валов (Петров, 1981, с. 132–133). Хотя ремесло было четко отделено от земледелия, «город» территориально не отделялся от «деревни». Поэтому для чуйских поселений этот автор предлагает термин «аграризированный город» (там же, с. 134).

Источники свидетельствуют, что города были административными центрами. Каждый из городов выставлял определенное число воинов в случае опасности. Административный характер города подчеркивают и письменные источники, сообщая, что владетель города Керминкет носил титул «Кутегинлабан»; городом Яр управлял феодал с титулом «Тексин»; владетель Невакета назывался «Яланшах», а Семекны — «Йиналтегин» (Бартольд, 1963а, т. II, ч. I). Наиболее укрепленной частью города была цитадель, служившая в это время резиденцией правителя города или всей округи.

В Таласской долине археологически наиболее изучена цитадель Садыркургана, отождествляемого с Шельджи. Она восьмигранная в плане, размером 170×135 м по основанию, высота 21 м. Центральные развалины имеют площадь 7500 кв. м (2270×280 м). Их окружают ремесленные кварталы. На цитадели Шельджи раскапывалось дворцовое сооружение. Вскрыты четыре помещения площадью 230 кв. м, относящиеся к пятому строительному горизонту; ниже вскрыты еще три горизонта с остатками построек VIII–IX вв. Внутреннее пространство города (шахристан), по наблюдениям П.Н. Кожемяко, не было плотно застроено. Интенсивное освоение его территории проходило в более позднее время. В топографии Садыркургана зарегистрировано явление, не встречавшееся при изучении других городов долины: к западному отрезку «длинной стены» примыкает значительный участок городской застройки, включавший серию смежных усадеб с жилыми и производственными комплексами (Кожемяко, 1970, с. 35–38).

Раскопки цитаделей городищ Джамбул (Тараз) и Луговое (Кулан) в слоях VI–VIII вв. выявили остатки построек за́мкового типа (Байпаков, 1986, с. 73).

Интересные наблюдения сделаны при раскопках цитадели городища Костобе в Таласской долине, отождествляемого с Хамукатом. Цитадель городища представляла собой пирамидальный холм высотой 12–15 м с верхней площадкой размером 30×40 м. Первоначальная постройка цитадели, относящаяся к VI–VIII вв., представляла собой сооружение за́мкового типа, поставленное на высокий стилобат. По периметру его проходили обходные галереи.

Городища Ак-Бешим и Красная Речка — наиболее ранние и крупные поселения региона. Они являлись столичными городами, возникли и развивались одновременно, хотя и имеют некоторые структурные отличия. Представляется, что городище Ак-Бешим (Суяб) по своей структуре соответствует городу согдийского происхождения. Первоначально он имел высокую цитадель и шахристан.

Их общая площадь равнялась 35 га. Во второй половине VIII в. (по-видимому, после разрушения Суяба в 748 г.) с юго-востока пристраивается новая часть города, возможно ставка кагана, площадью 60 га. Окружавшие шахристаны земли с за́мками феодалов и рядовой застройкой горожан, с постройками религиозных общин и некрополя, пашни и сады были обведены кольцом «длинных стен» (табл. 99, 1). Культурный слой датирует город VI–X вв., и лишь на отдельных участках жизнь продолжалась и в XI в. (Кызласов Л., 1959, с. 237; Кожемяко, 1959, с. 78; Байпаков, Горячева, 1983, с. 74–75).

Развалины городища Красная речка состоят из цитадели, двух шахристанов, некрополя с культовым комплексом (табл. 97, 1). Топография городища в совокупности с материалами раскопок послужила основным источником для создания схемы формирования города и суждений о характере его застройки. В свое время А.Н. Бернштам писал о сложении города из отдельных за́мков согдийской знати, поселившейся здесь в V–VII вв. (табл. 97, 2, 3, 5).

Древнейшим укрепленным ядром города был квадратный в плане шахристан II площадью 19 га в северо-западном углу центральных развалин, он застраивался одновременно с возведением за́мков в его округе. К VII в. за́мки приходят в запустение в связи с возведением укреплений шахристана I, а в VIII–IX вв. здесь формируется город (Бернштам, 1941, с. 73; Чуйская долина, 1950, с. 11–12, 14, 20).

Типичным за́мковым сооружением являлась цитадель города, построенная в юго-восточном углу шахристана I на высоком стилобате размером 110×110 м. Стилобат же был возведен на естественном возвышении. Раскопками выявлены три строительных горизонта, относящиеся к VII–XII вв., причем со второй половины X и до середины XI в. отмечен период запустения на цитадели. Первоначально здесь находился за́мок с обходной галереей. В его центре размещались парадный зал, служебные и жилые помещения с богатым декоративным убранством (Байпаков, 1986, с. 73).

В VII–VIII вв. происходит рост города за счет застройки территории между шахристаном II и за́мком-цитаделью. В общую оборонительную систему включается вся территория; цитадель усиливается двумя выносными башенками, а рвы со стороны города превращаются во внутренние водоемы-хаузы.

О структуре шахристанов без широких раскопок судить трудно, однако россыпи шлаков и наличие производственных отвалов позволяют предполагать размещение здесь и ремесленных мастерских. За пределами шахристанов ремесленные комплексы зафиксированы пока только для X–XII вв. (Кожемяко, 1967, с. 63–90).

Крепостное строительство занимало важное место в градостроительстве региона. В состав городских укреплений входили цитадели и оборонительные стены с башнями. В свое время на основании хорезмийских материалов С.П. Толстов высказал предположение, что крепостные стены раннесредневековых городов представляли собой монолитные сооружения без внутренней стрелковой галереи (Толстов, 1962, с. 51). Разрезы крепостных стен цитаделей, шахристанов и длинных валов показывают, что в строительстве использовались пахса, сырцовый кирпич и их комбинации. Наиболее показательна фортификация городища Красная Речка. Оба его шахристана, цитадель и некрополь имели мощные укрепления. Стены сохранили башни и предвратные сооружения. С внешней стороны шахристаны были окружены рвами шириной до 50 м. Разрез крепостной стены шахристана II выявил следующую конструкцию: на вырубленной в лессовом грунте платформе высотой 2,5 м возведена стена из нарезных пахсовых блоков. Ширина ее по основанию 12,3 м, сохранившаяся высота 5 м. Перед крепостной стеной с внутренней стороны оставалась свободной незастроенная полоса.

Стена участка, примыкающего к шахристанам с запада, была построена в процессе формирования здесь некрополя в VII — середине VIII в. Она глинобитная и возведена на гребне естественного возвышения на пахсовой платформе; ширина по основанию 10,5 м, кладка сохранилась на высоту 2,7 м.

Индивидуальные ограждения из глинобитно-сырцовых стен имели отдельные усадьбы, культовые комплексы и расположенные в пределах «длинной стены» за́мки.

В Таласской долине наиболее мощными стенами был окружен Тараз. Ширина стены, возведенной из пахсовых блоков, чередующихся со слоями гальки, достигала 15–20 м (Сенигова, 1972, с. 65). Разрез крепостной стены Актобе Таласского выявил пахсовую кладку, в качестве наружной облицовки которой применялся рваный камень (Кожемяко, 1963, с. 167–171).

Разрезы «длинных стен» показали, что они возводились из пахсы ленточной техникой с использованием в конструкциях сырцового кирпича, слоев гальки и гравия. Параметры стен различны: при ширине стен от 2 до 7 м сохранившаяся высота их, как правило, не превышает 5 м.

При сравнении стен раннесредневековых городов Семиречья с укреплениями городов Средней Азии и Южного Казахстана обнаруживается их близость и однотипность как в устройстве, так и в строительной технике (Беленицкий, Бентович, Большаков, 1973, с. 14–23; Воронина, 1959; Нильсен, 1966, с. 224–232).

Развитие экономики и расширение торговли способствовали расцвету строительного дела, монументального искусства и архитектуры, о которых можно судить главным образом по жилым и общественным постройкам, культовой архитектуре и погребальным комплексам. В период начальных этапов градостроительства четко выделялись согдийские культурные эталоны и навыки, привнесенные переселенцами из Согда, Чача, Тохаристана, Уструшаны. Особенно наглядно это проявляется в за́мковых сооружениях. За́мки раскапывались на городищах Ак-Бешим, Красная Речка, Тараз, Луговое, Актобе Таласское. Они возводились из пахсы, сырцового длинномерного кирпича на лессовом растворе, с применением комбинированной кладки (табл. 97, 8, 9).

Это монументальные здания, возводившиеся на высоких искусственных платформах. Нередко использовались естественные возвышения. Постройки имели один или два этажа с множеством узких полутемных помещений, коридоров. Обычно нижний этаж имел по шесть-восемь длинных комнат, толщина стен которых достигала 2 м и более. Нижние этажи освещались через специальные люки в сводах или с помощью светильников. Пандус или перекидной мостик вел на второй этаж, а уже по лестнице можно было попасть в комнаты нижнего этажа. К за́мку обычно примыкал обширный двор, обнесенный глинобитной стеной. Гребни стен, как правило, венчали уступчатые парапеты, откуда можно вести обстрел. Весь облик построек свидетельствует о том, что за́мок был не только жилым, но и оборонительным сооружением.

Коробовые своды выводились наклонными отрезками, арки — клинчатой кладкой. Квадратные помещения перекрывались куполами. Переход к куполу осуществлялся с помощью арочно-ступенчатых тромпов (табл. 105, 2).

Примером такой постройки могут служить за́мки Краснореченского городища. А.Н. Бернштам в предвоенные годы раскопал за́мок, расположенный в 1 км к югу от шахристана, и относил эту постройку к типу согдийских кешков. Здание прямоугольной формы. Длинный коридор вытянут с востока на запад. С севера и юга к коридору примыкают однотипные длинные прямоугольные помещения, перекрытые коробовыми сводами (табл. 97, 2). К зданию примыкал небольшой дворик с хозяйственными постройками, обнесенный стеной (Бернштам, 1950, с. 32–36, табл. V).

На Краснореченском городище исследованы еще два за́мка. Оба они расположены к югу от центральной части городища. Первый находился в 200 м южнее юго-западного угла городища и представлял собой прямоугольное в плане монументальное сооружение, ориентированное по странам света. Площадь здания 24×29 м. К нему примыкал дворик, окруженный валами. Монументальность и архитектурно-планировочный принцип сооружения подчеркивают его оборонительные функции. Здание включает три длинные узкие комнаты, соединенные между собой широкими проходами, расположенными в середине стен. В восточной (торцовой) стене среднего помещения находился вход в за́мок (табл. 97, 3). В здании неоднократно проводился ремонт, сводившийся к промазке полов и очень незначительным перестройкам (Кожемяко, 1989, с. 66–67).

Третий за́мок открыт неподалеку от юго-западного угла шахристана II и представлял собой прямоугольную постройку, ориентированную углами по странам света. Три угла за́мка, кроме южного, обращенного во двор усадьбы, укреплены башнями подтреугольного и пятигранного очертаний. Башни выступают за линии стен на 2,8 м. Мощные глинобитные стены, толщиной до 6,7 м, образуют периметр здания. Внутренние стены выложены из длинномерных сырцовых кирпичей.

Здание принадлежит к постройкам коридорно-гребенчатого типа. По центральной оси с северо-востока на юго-восток на всю внутреннюю длину прямоугольника проходит коридор. По обе стороны коридора расположены параллельно однотипные длинные помещения (по четыре с каждой стороны). На каждой из внутренних стен в центре — полуциркульная арка, скорее всего декоративная (табл. 97, 8). На плоскостях стен, образующих коридор, выложено по три арки. Они закрыты торцами стен, образующих комнаты. В здании не выявлено ни одного дверного проема: ни между помещениями, ни внешнего, выводящего из за́мка наружу. Автор раскопок за́мка П.Н. Кожемяко предполагал наличие в за́мке второго этажа, пандуса или перекидного моста от какого-то сооружения, по которым входили в помещения второго этажа, а оттуда по деревянным лестницам спускались на первый этаж (Кожемяко, 1989, с. 33–37). За́мок разрушен в VIII в., на нем была сооружена глинобитная платформа, на которой возведен буддийский храм (табл. 97, 4).

Замок «Луговое А» включал семь помещений, прямоугольных в плане и вытянутых в направлении восток-запад. Размеры их варьируют: (2,6–3,6) × (7–7,5) м (табл. 105, 5–7).

Массивные стены полутораметровой толщины сложены комбинированной кладкой из глинобитных блоков и сырцового кирпича. В основании их лежат блоки размером 100×50×20 см, затем три ряда кирпичей размером 48×22×11 см. Сводчатое перекрытие выложено наклонными отрезками из кирпичей такого же размера (табл. 105, 2, 4).

В конструкции за́мка прослеживаются два строительных горизонта, соответствующие двум периодам жизни здания. В первый период высота помещения с коробовым перекрытием составляла 2,25 м, а купольного — 2,5 м. В этот период все помещения объединялись в единый жилой комплекс и сообщались между собой арочными проходами. Наружные и внутренние стены толщиной 1,7–4,5 м. Углы здания укреплены четырехугольными контрфорсами, выступающими за периметр стен (табл. 105, 6). Первый период датируется VI–VIII вв. Второй период характеризуется рядом существенных перестроек. Помещения изолированы одно от другого. Часть арочных проходов первого периода заложены кирпичом, зато прорублены новые в толще наружных стен, и каждая комната имела свой выход во двор. Уровень нового пола поднялся почти на целый метр. Стены покрыты глиняной штукатуркой и слоем алебастра. Судя по остаткам деревянных балок, для этого периода характерно использование для поддержания сводов дополнительных деревянных опор у внутренних стен в завалах. Верхний строительный горизонт датируется VIII-Х вв. (Байпаков, 1966, с. 61–66).

В городах Семиречья открыты буддийские храмы и монастыри, христианские (несторианские) церкви, зороастрийско-маздеистские наусы и храмы. Их наличие засвидетельствовано и письменными источниками. Персоязычный автор Худуд ал Алам сообщает, что на поселениях в Семиречье жили христиане, зороастрийцы и «сабби» (буддисты?) (Бартольд, 1964, т. II, ч. 2, с. 465–466). При взятии Тараза Сасанидами в 893–894 гг. христианская церковь была перестроена в мечеть. Соборная мечеть города Мирки также прежде была церковью (Бартольд, 1964, т. II, ч. 2, с. 228). В колофоне манихейской рукописи из Ходжо (Турфанский оазис) «Священная книга двух основ» перечислен ряд городов Чуйской и Таласской долин, где в VIII–IX вв. имелись манихейские общины. Это Тараз, Йаканенд, Ордукенд, Чигильбалык (Кляшторный, 1964, с. 131).

Судя по археологическим памятникам, наибольшее распространение в области получили зороастризм, буддизм и христианство несторианского толка.

Памятники буддийских общин Семиречья VII–X вв. открыты в разные годы на городищах Ак-Бешим, Красная Речка, Новопокровское, Новопавловское. Это храмы, монастыри, часовни, а также находки скульптур, статуэток и стел с буддийскими персонажами и сценами, характерными для других областей Средней Азии, и для Восточного Туркестана середины и второй половины I тысячелетия н. э.

Полностью раскопаны остатки двух буддийских храмов Ак-Бешима, датированных концом VII — началом VIII в. (Кызласов Л., 1959, с. 155–227) и VI–VII вв. (Зяблин, 1961, с. 3–73). Частично раскрыты два храма на Краснореченском городище, первый из них датирован IX–X вв., а второй VII–VIII вв. (Кожемяко, 1989, с. 18–24, 37–41). Храмы имеют некоторые отличия в планировке, но они одинаковы в основной планировочной части. В их комплекс входили внутренний двор, святилище с обводным коридором, жилые и хозяйственные помещения. Стены построек сложены из сырца и пахсы, мощность их от 1,5 до 3 м, коридоры перекрывали своды, а целлы — купола. Портальную нишу входа в храм перекрывала арка.

Первый акбешимский храм имел прямоугольную форму и вытянут с востока на запад. Вход в храм находился с восточной стороны и представлял собой пандус с суфами по сторонам. Вход вел в небольшой вестибюль, по сторонам которого располагались привратные помещения. Проход из вестибюля вел в большой открытый двор площадью 576 кв. м. Вдоль стен были айваны — навесы с суфами. Двор, видимо, предназначался для отдыха богомольцев. Дверь в западной стене вела в обширный зал, в котором проходили богослужения (табл. 99, 2, 3).

Плоское перекрытие зала опиралось на восемь колонн. В западной стене находились три двери. Две из них вели в обходную галерею, третья — в святилище. В зале были четыре постамента, на которых размещались статуи Будды. Две из них были около западной стены по сторонам от входа в святилище. Две другие — в юго-западном и северо-восточном углах зала. На северном пьедестале помещалась статуя Будды Майтрея. От нее сохранились лишь ноги, стоявшие на лотосовидных возвышениях, и куски торса, перед ногами находился круг для жертвоприношений.

На южном постаменте сидел Будда с подогнутыми ногами. От него сохранились куски торса и головы. Перед постаментом был глиняный круг для жертвоприношений. Из зала происходит бронзовая бляха, изображающая Будду с поджатыми ногами.

Судя по находкам, зал был богато украшен живописью и скульптурой.

В святилище из зала вела лестница, сложенная из сырцовых кирпичей, она имела марш из пяти ступеней. Святилище квадратное в плане, площадью около 40 кв. м. Посреди пола находилось прямоугольное углубление. Его стенки выложены кирпичом. Исследовавший этот памятник Л.Р. Кызласов полагает, что в этом углублении стояла основная статуя Будды из бронзы (Кызласов, 1959, с. 185). Около западной стены святилища найдены 12 бронзовых блях, лежавших вместе. На них изображен Будда, или один, или в сопровождении бодисатв (табл. 100, 1–3, 5–8).

Бляхи, видимо, являются частью иконостаса, располагавшегося около западной стены святилища. Вокруг святилища проходила обходная галерея. Вдоль галереи шли суфы. По всей галерее на суфах были размещены скульптуры и даже скульптурные группы. Их обломки обнаружены в галерее в большом количестве.

Второй храм Ак-Бешима имел квадратный план (38×38 м) и был обращен входом на север. Крестовидная в плане целла (10,5×10 м) была обведена двумя коридорами, выходящими в квадратный дворик (табл. 101, 1). В стенах святилища и коридоров имелись ниши для скульптур, сами стены покрыты росписями. По мнению Л.П. Зяблина, святилище храма имело деревянную конструкцию перекрытий, характерную для памятников Восточного Туркестана. Среди остатков глиняной скульптуры выделены различные персонажи буддийского пантеона, в том числе будды, бодисатвы Докшита и др. (табл. 102, 9, 11, 12).

Несколько отличался от акбешимских храмов первый краснореченский храм, датированный IX–X вв. Он состоял из целлы с обводным коридором и зала, открытого на юго-восток. Центральное святилище имело площадь 3,2×3,2 м. На стенках его сохранились небольшие участки росписей по белой подгрунтовке голубыми, коричневыми и красными красками. На одном из фрагментов сохранилась надпись, нанесенная черными «чернилами», которую, однако, отнести ни к согдийской, ни к индийской невозможно. Обходная галерея окаймляет святилище с трех сторон, ширина коридоров от 2,3 до 2,7 м. В комплекс храма входили два открытых во двор помещения, пристроенные по бокам от святилищ. Вдоль стен этих залов имелись суфы (табл.97, 4). Скульптуры в храме не обнаружено (Кожемяко, 1989, с. 18–20; Горячева, 1991).

Второй краснореченский храм по планировке аналогичен первому акбешимскому. Вскрыты святилища и небольшой участок двора перед ним, два обводных коридора. Целла имела квадратный план (6×6 м) и купольное перекрытие; сохранились подкупольные конструкции в виде тромпов с фестончатым очертанием арки. Святилище украшали сложные скульптурные композиции, конструктивно связанные с кладкой стен с помощью деревянных столбов и креплений. Время не сохранило до наших дней эту пристенную массивную скульптуру, но в завалах поднята масса фрагментов мелкой пластики (размещавшейся поверху, в нишах или сочетавшейся с основной скульптурной композицией). Остатки двух глиняных скульптур подняты у входа в целлу. Они стояли по бокам на постаментах; по отдельным частям торса и голов реконструируется их высота в полтора человеческих роста. Скульптура разрушена еще в древности.

Обводные коридоры имели длину по 12 м. На стенах сохранились остатки полихромной живописи по лессу. В один из периодов эта роспись была перекрыта живописными композициями по ганчу.

В западном коридоре находилась скульптура «усопшего Будды». (Сохранилась часть торса.) Длина скульптуры 8 м при ширине торса 1,5 м. Скульптура лежала на правом боку на постаменте, окрашенном в красный цвет. Одеяние Будды, драпированное в складки, также красного цвета. Скульптура конструктивно была связана с кладкой стены и выступала за линию стены лишь на 3/4 объема (табл. 102, 17). Фоном для Будды, пребывающего в нирване, служили живописные сцены и, возможно, пристенные барельефы, не дошедшие до наших дней. Храм разрушен в IX-Х вв. (Кожемяко, 1989, с. 21; Горячева, Байпаков, 1989, с. 73–75).

К этому же времени относятся частично вскрытые на Акбешимском и Новопавловском городищах монастыри (сангарамы) и часовни с комплексом жилых помещений, украшенных живописью и орнаментальной росписью, монументальной скульптурой и барельефами (Бернштам, 1950, с. 48–55, 91–93). Подобный же памятник разрушен при строительстве в с. Новопокровка, расположенном между Ключевским и Краснореченским городищами. Отсюда происходят часть собранной скульптуры из ганча и глины, бронзовые и каменные предметы индийского импорта (Goryacheva, 1980, p. 50–51).

О храмовой архитектуре христиан-несториан Семиречья дает представление церковь, раскопанная в северо-восточной части шахристана городища Ак-Бешим. В плане это прямоугольное сооружение с арочным оформлением входа, размером 36×15 м. Здание ориентировано по оси запад-восток; с западной стороны располагается двор, вдоль стен которого первоначально были навесы. В восточной части размещалась сама церковь. Крестообразная в плане, церковь перекрыта куполом, стены расписаны яркими красками. Вскрытые здесь захоронения с инвентарем датируют весь комплекс VII–VIII вв. (табл. 99, 4). Небольшая, простая по форме акбешимская церковь сходна с парадной несторианской церковью V–VI вв. в Мерве (Хароба-Кошук). В отличие от храмовой христианской архитектуры Ближнего Востока в Средней Азии сложился особый тип церкви, где неф заменен открытым двором (Высоцкий, 1983, с. 25; Кызласов, 1959, с. 231–233).

Культовые постройки зороастрийцев не раскапывались. Один комплекс, возможно храмового назначения, связанный, по-видимому, с отправлением зороастрийской погребальной обрядности и возжиганием священного огня, располагался в западной части Краснореченского городища (Горячева, 1989, с. 85–86). Это массивная коническая башнеобразная постройка в окружении разного рода помещений, выходящих во двор и образующих ограду. Весь комплекс занимает площадь 220×160 м. Коническая башня высотой 12 м стоит на массивной платформе диаметром 40 м. Наверху находилась площадка, вымощенная сырцовым кирпичом с ганчевой обмазкой. Ниже ее на 2,3 м проходила, по-видимому, галерея. Арка свода перекрытия выведена наклонными отрезками, проход в нее заложен кирпичом. У подошвы холма, с северо-восточной стороны, скопилось большое количество прокаленной многослойной глиняной промазки (пола?). При храме, по всей видимости, были производственные мастерские, в которых изготовлялись храмовый инвентарь и различные культовые атрибуты. В храме-башне мог храниться священный огонь, который при общественных церемониях выносили наверх, как это было принято в Иране и Хорасане сасанидского периода. Там подобные постройки назывались «сигналами» (Godard, 1938; Филанович, 1978, с. 32–43).

Многочисленные находки культовых очажков, заслонок, курильниц и подставок для них на поселениях Чуйской долины служат неопровержимым доказательством широкого распространения среди оседлого населения культа огня. Некоторые из этих курильниц копируют башнеобразные постройки. Поэтому не исключено существование храма огня и в среде семиреченских зороастрийцев.

Некрополи изучались на городищах Ак-Бешим, Красная Речка, Беловодская крепость. Наиболее многочисленны и лучшим образом стратифицированы погребения на Краснореченском комплексе, где в разное время открыты четыре оссуарных кладбища, наусы VIII — начала X в., в которых находились захоронения. А.Н. Бернштам раскопал оссуарный некрополь при за́мке начального периода освоения территории города в V–VII вв. (Бернштам, 1950, с. 30–35). Л.Р. Кызласов на городище Ак-Бешим вскрыл за пределами шахристанов кладбище VII–VIII вв. с захоронениями предварительно очищенных костей в хумах, сосудах и ямках, в камере науса и его овальном склепе и с погребениями по обряду трупоположения (табл. 99, 10) на прилегающей открытой площадке (Кызласов, 1959, с. 230–231). Оссуарные захоронения были впущены в платформу разрушенного за́мка на Ак-Бешиме (Кызласов, 1959, с. 230–231).

В Таласской долине городские некрополи изучались в Таразе (Тектурмас) и Костобе. Распространение оссуарного обряда на Таразском некрополе прослеживается с VI по IX в. (Ремпель, 1957, с. 102–110). Наряду с захоронениями по зороастрийскому обряду здесь же отмечены захоронения христиан (Пацевич, 1948, с. 98–104) в грунтовых и сырцовых могилах по обряду трупоположения.

При раскопках Тектурмаса обнаружены захоронения в деревянных гробах и оссуариях. Они, видимо, принадлежали христианским и зороастрийским общинам города. На городском кладбище Хамуката открыты одиночные и коллективные захоронения в наусах из сырцового кирпича. В коллективных захоронениях находилось до 20 погребенных. Как правило, анатомическое положение скелетов нарушено подзахоронениями и грабительскими раскопками.

В наусах найдены серебряные серьги, перстни со щитками и выступами, серьги с бусинами, железные браслеты, бусы, бляшки в виде двух павлинов в геральдической позе, бронзовый нательный крест, ручка бронзового зеркала в виде фигурки сидящего человека. Здесь же находились захоронения костей в хумах и скопления костей. Встречены трупоположения в позе всадника, в вытянутом положении на спине. Среди керамики — котлы, кружки, кувшины, характерные для VI–X вв. Самые верхние, поздние захоронения принадлежат мусульманам.

Городской некрополь Краснореченского городища располагался в 300–350 м к западу от шахристанов, на площади около 5 га, и содержал наусы и могилы под курганными насыпями, характерными для полуоседлого населения этого региона, а также Ферганской долины (Брыкина, 1982), Чач-Илака (Буряков, 1982, с. 139) середины I тысячелетия н. э. Отмечено несколько видов подкурганных захоронений — в грунтовых ямах, подбоях и катакомбах, — получивших массовое распространение на некрополе с конца VII — начала VIII в., что может быть связано с оседанием в городе кочевого населения (табл. 98, 8-14).

Курганные насыпи были снивелированы в начале VII в., когда на территории города стали строить зороастрийское святилище. С этим же горизонтом связаны несколько ям, заполненных золой, перемешанной с углями, песком и гумусом; в других ямах содержались зола, закопченная кухонная посуда и кости животных. На участке в 300 кв. м расчищены семь таких ям, причем разного диаметра и глубины. Захоронения этого периода включают следующие типы: полуземляные склепы; кирпичные камеры; подбои; грунтовые ямы, в которые ставили оссуарии и хумы с предварительно очищенными костями; захоронения в хумах; трупоположения с различной ориентацией без сопроводительного инвентаря. Преобладали же погребения в виде скоплений костей в ямках и небольших склепах.

Следующий этап в формировании некрополя города Невакета связан с горизонтом подбойных и катакомбных могил, разрушивших постройки предшествующего горизонта. Под стенами и суфами алтарного помещения хоронят по тюркскому обряду. Наиболее интересны захоронения с конем. Они производились в подбоях, устроенных в северных стенах могильной ямы, с восточной ориентацией людей и западной — коня. Одно из тюркских захоронений парное: мужчины монголоидной расы в возрасте 55–60 лет и европеоидного типа женщины (по всей видимости, согдианки) 23–29 лет; на приступке в южной половине могилы была положена лошадь в полном боевом снаряжении с седлом. Рядом с черепами людей сохранились кости барана (лопатка и грудинка) и четыре железных черешковых наконечника стрел (Горячева, 1985, с. 41–422).

Захоронения этого горизонта свидетельствуют о процессе интенсивного внедрения в городскую среду тюрок-кочевников. Парные захоронения с конем подтверждают свидетельства письменных источников о практике смешанных браков, особенно среди феодальной знати. Показателен в этом отношении так называемый брачный контракт из Мугского архива согдийских документов, датированный 711 г., из которого следует, что самаркандский князь по имени Уттегин (тюрок по происхождению) брал себе в жены согдиянку Дугдгончу из города Невакета (Лившиц, 1962, с. 17–45).

Верхний, четвертый горизонт Краснореченского некрополя, датирующийся серединой VIII — началом X в., представлен новым обрядом погребений в наусах, однокамерных склепах, на открытых площадках, в нишках под основаниями стен наусов, в крепостной стене, черепов и разрозненных костей — в хумах, оссуариях, корчагах (табл. 98, 1–6).

На всей площади раскопа в 300 кв. м наусы подстилала мощная (до 40–50 см) платформа из плотной утрамбованной земли. Попадающиеся при этом костные останки людей и кости животных (следы поминальных тризн) были сложены в яму, специально вырытую у крепостной стены, но за пределами наусов. В ней оказались разрозненные кости и черепа не менее 24 человек. Слой костей в яме (диаметром 1,75 м) составил 30 см; поверх костей насыпан чистый лёсс (Байпаков, Горячева, 1981, с. 491).

Открыт 21 наус. Наусы, заключенные в небольшие оградки, представлены и двухкамерными и однокамерными постройками из глины и сырцового кирпича и перекрыты сводами или куполами. Площадь внутренних камер этих «мавзолеев» различна — от 1 до 10 кв. м, при толщине стен от 0,7 до 1,5 м и высоте 1,2–1,8 м. В наусы вел узкий лаз, заложенный кирпичом, но разбиравшийся при необходимости нового захоронения. Внутри стояли оссуарии, хумы, горшки или лежали кучки костей и отдельные черепа. У входа некоторых наусов сохранились трупоположения. Между группами наусов оставались незастроенными площадки, где и было сконцентрировано наибольшее количество керамики, костей животных, следов кострищ. Здесь проводились поминальные обряды. Наблюдается также захоронение предварительно очищенных костей в небольших индивидуальных ямках, под полами наусов и в нишках.

Одна из вскрытых погребальных построек была квадратной в плане формы, с длиной стен 12,3 м по внешнему фасу. Центр науса занимал широкий коридор во всю длину здания, по сторонам которого располагалось шесть камер — по три с каждой стороны (табл. 98, 6).

Вход оформлен двумя выступающими пилонами. Наус перекрыт сводами, а входы в камеры — клинчатыми арками. Размеры их примерно одинаковые, (1,1–1,85) × (0,9–1,1) м, при высоте до 1,8–1,9 м. Входы в камеры замурованы сырцовым кирпичом, в каждой из них было по одному-два захоронения в виде скоплений или россыпей костей. На полу камер и по углам отмечены надувные слои, свидетельствующие о долгом пребывании костей в открытых и продуваемых помещениях. Это согласуется с сообщением ал Бируни о том, что в наусах огнепоклонники выставляли трупы умерших, которые там должен обдувать ветер (Бируни, 1957, с. 478).

В северном конце коридора выявлена большая яма, заполненная чередующимися слоями рыхлой глины, песка с золой и угольками, камышового тлена, органических и зольно-гумусных пятен. Пространство между двумя уровнями полов также заполнено золой, прокаленной глиной, небольшим количеством косточек барана, фрагментами кухонной керамики VIII–IX вв. По-видимому, в яму сбрасывалось все то, что оставалось от обряда очищения костей и манипуляций с огнем (сжигание одежды, носилок). Зола перекрывала слой органического содержания. Очищенный, но еще сохраняющий связки скелет переносили в камеры, а где он истлевал окончательно. По истечении определенного времени кости либо собирались в сосуд, либо складывались в уголок камеры, а вход в нее замуровывался. Так восстанавливается обряд погребения и хранения костей в наусе, который одновременно совмещал функции «ката» — «дахмы».

При некрополях для совершения обрядов поминовения и жертвоприношения находились небольшие святилища, ритуальные площадки и специально вырытые ямы для захоронения костей жертвенного животного, остатков жертвенных костров и тризн.

Святилище на Краснореченском городском некрополе (горизонт VII в.) представляло собой двухкамерное сооружение небольших размеров (6×4,3 м), сложенное из пахсы и сырца. Вдоль трех его стен устроены широкие суфы, покрытые ганчем. В центре помещался небольшой постамент с «экраном» в виде невысокого валика для установления на него жертвенника-алтаря с огнем. Святилище как бы прикрывало тамбурное помещение, в углу которого находилась яма с золой и угольниками, небольшим числом закопченной керамики, чередующимися со слоями песка и лёсса.

С запада к святилищу примыкало помещение, где и стены и полы были прокалены на большую глубину. Здесь зачищены остатки очагов, кухонной посуды и костей животных (по-видимому, жертвенных).

Многообразие культовой и храмовой архитектуры в раннесредневековых городах Притяньшанья подтверждает свидетельства письменных источников о веротерпимости тюркских каганов, с одной стороны, а с другой — об этнической и конфессиональной пестроте населения Семиречья. По своим планировочным и архитектурно-строительным особенностям семиреченские постройки находят прямые аналогии с раннесредневековыми, а порой и с более ранними культовыми сооружениями Согда и Тохаристана, истоки зодчества которых кроются в греко-бактрийских пластах культуры.

Художественное творчество городов Притяньшанья отличается большим разнообразием. Выделяются прежде всего хорошо представленные виды художественной керамики и металла, мелкой пластики (терракота), оссуарии, монументальная (буддийская) скульптура и живопись. В архитектурном убранстве домов появляется резная глина — прообраз ганчевого архитектурного декора и резной терракоты.

Большим спросом пользовались изделия согдийских ремесленников. Отдельные предметы утвари отличались высоким художественным мастерством. Многие сюжеты из металла и резного дерева были перенесены на глину, осваивались новые технические приемы в искусстве орнаментики, в частности лепка, тупой и острый стэк, пунсон, штамповка. В гончарном производстве широкое развитие получили тонкий резной орнамент и лощение, воспринятые от керамического искусства эпохи кушан. Весьма разнообразны и сюжеты орнаментов: символы и эмблемы культово-магического характера, антропоморфные и зооморфные мотивы, а также линейные и геометрические, как продолжение орнаментальных традиций украшения металлических изделий в среде кочевников.

Тюрко-согдийское взаимовлияние особенно хорошо прослеживается в искусстве мелкой пластики. Раннесредневековая терракота представлена образами согдийцев, степняков-кочевников, тюрок с характерными типами лиц, прическами и одеждой. Они запечатлены в антропоморфных сосудах, в налепах на сосудах (чаще всего ритуальных). В терракотах представлены самые различные эпические и культовые персонажи; некоторые из них связаны с образами божеств зороастрийско-маздеистской и буддийской иконографии. Характерен в этом отношении образ обожествленной царственной персоны или божества Ардвахишт с курильницей-жертвенником в левой руке (табл. 100, 10), в сложносоставной короне и с нимбом из перлов на терракотовой плакетке из Красной Речки (Гренэ, 1987, с. 50–51).

Краснореченские оссуарии представлены многообразием художественно-орнаментальных образов, выполненных глубокой резьбой по глине, штампом, налепами и раскраской. Навершия их крышек нередко оформлены в виде человеческих головок, птиц и зверей, фантастических мифологических образов. Налепы на оссуарии составляют особую группу изображений, генетически связанных с искусством древнего Согда и Бактрии-Тохаристана. Особенный интерес представляют два оссуария: овальный в плане с налепами на фасадной стене сцены оплакивания, где центр композиции занимают три человеческие фигуры с молитвенно сложенными на груди руками (табл. 107, 4), и прямоугольный, так называемый ящичный, оссуарий со сценой возжигания священного огня в храме. По центру изображен высокий ступенчатый алтарь с языками пламени, а по сторонам от него — жрецы в рубахах, драпирующихся мелкими складками и трижды обвитых поясами. В руках жрецов и вокруг них — различные символы, связанные с заупокойным обрядом, совершаемым в храме (табл. 107, 1–3).

Монументальное искусство (буддийская живопись и скульптура) повествовало о жизни богов и эпических героев и было тесно связано с религиозными представлениями. Росписями покрывались большие плоскости стен, но наиболее распространенной манерой украшения храмов, монастырей и частных домов буддистов являлась орнаментальная роспись. Однако, как отмечает А.Н. Бернштам, в краснореченских домах встречены и такие сцены, как похороны Будды, подношение даров Будде (Бернштам, 1952, с. 151).

В скульптурной пластике буддийских общин Семиречья господствуют канонизированные образы. Лица будд широкие, с мягким овалом, полуопущенными веками, оттянутыми мочками ушей, очерк глаз утрированно удлинен. На краснореченских скульптурах поверх ганча, нанесенного на глину, красным контуром обводились верхние части глазного яблока, крылья носа, края губ; глаза прорисовывались двумя черными линиями, тонко сходящимися у виска. Четко очерчены линии бровей, крупные завитки волос, подкрашенные в синий и черный цвет, массивные налепные украшения в виде височных полушарий-бубенцов, нагрудных ожерелий, браслетов на запястьях и т. п. Все это, вместе взятое, свидетельствует о преемственности искусства от поздней античности Средней Азии и в то же время отражает становление в раннем средневековье новых художественных форм и направлений (Пугаченкова, Ремпель, 1982, с. 86–87).

Достаточно широко представлен индийский импорт: бронзовые и серебряные с позолотой и инкрустацией драгоценными камнями статуэтки будд и бодисатв, бронзовые бляшки и пластины, каменные рельефы в виде мелких поделок и стелы с сюжетами буддийской иконографии, оформлявшие некогда иконостасы и реликварии буддийских храмов и монастырей. Особый интерес представляет найденная в 1982 г. гранитная стела из Краснореченского храмового комплекса. Лицевая сторона поделена на три изобразительных пояса, где вверху под аркой изображена триада — восседающий на лотосе Будда и стоящие бодисатвы по сторонам. Их лица сбиты, очевидно, при разгроме храмовой скульптуры. Средний пояс изображает сидящих по сторонам ножки лотоса фантастических зверей, а нижний — донаторов (табл. 100, 4). На боковых гранях в цветочном обрамлении даны божества индийского пантеона, исполненные в технике тонкой гравировки. На обороте стелы сохранились следы индийской надписи (не дешифрованы).

К числу привозных изделий относится также горельеф на двух сторонах миниатюрного кубического камня (из Новопокровского буддийского комплекса), копирующий сцену в стиле искусства Аджанты: Будда в миру и сцена джатак. Акбешимскому храму принадлежала гранитная плита с рельефным изображением переплетенных между собой двух хищников.

Наиболее распространены фигурки стоящих бодисатв с разными атрибутами и положением рук. Изделия имеют снизу и с тыльной стороны штыри для крепления. Т.В. Грек относит их к Кашмиру и Бихару VIII–IX вв. (Грек, 1983, с. 81–83). Таким образом, буддийские и индуистские памятники Семиречья свидетельствуют о достаточно широких международных контактах населения городов и селений Притяньшанья с Северной Индией.

Развитие городов, как торгово-ремесленных центров сопровождалось значительным расширением ремесленного производства. В нашем распоряжении пока мало данных о становлении ремесел в раннесредневековом городе. Пока раскопаны единичные мастерские, по которым можно судить об уровне ремесленного производства, известного главным образом по готовой продукции. Это прежде всего керамика, изделия из металла, кости и камня. Письменные источники свидетельствуют о группе городов и поселков, где добывались и обрабатывались полезные ископаемые. Это отмечается для городов Таласской долины, известной как область по разработке серебра и меди. Область Шельджи (верховья Таласа) в этой сфере соперничала с Илаком и Ферганой.

Техника горного дела основывалась на тяжелом ручном труде. Орудия представляют железные кирки, кайла, каменные кувалды, молотки, деревянные и железные клинья. Руду на поверхность доставляли в кожаных мешках, корзинах. Добытая руда проходила стадию обогащения, ее дробили каменными кувалдами или жерновами, затем промывали и обрабатывали вручную. Обогащенную руду доставляли затем в ремесленные центры, где производилась плавка.

Обнаруженные у с. Орловка (г. Куль) печи для плавки железа, частично заглубленные в землю, на поверхности сложены из сырцового кирпича. Печи овальные в плане, размером 2,2×1,6 м. В них загружали руду и топливо. Железо получали сыродутным способом. Естественно, качество его было низким. Свинец и серебро плавили в несколько этапов. Вначале получали черный свинец, повторной плавкой его очищали, и только на третьем этапе серебро отделяли от свинца.

Из железа кузнецы изготовляли различные орудия труда, быта и оружия. Кроме орудий сельскохозяйственного назначения, известны предметы для упряжки рабочего скота, для повозок. Для бытовых нужд изготовлялись железные сосуды, котлы, весы, гири, ножницы, ножи, замки, скобы.

Кварталы гончаров с остатками печей для обжига и мощными отвалами шлаков зафиксированы на некоторых поселениях как в черте крепостных стен, так и за их пределами. Одна из керамических печей обнаружена вблизи центральных развалин Краснореченского городища. Ее топка имеет форму округлой ямы диаметром 2,6–2,8 м и высотой немногим более 2 м. Под печи поддерживал столб, устроенный в центре топки, из подтесанных кирпичей. Стенки и столб ошлакованы. Прослежены щели и дыры — жароходы, ведущие в камеру обжига.

Способы формовки посуды восстанавливаются по характерным следам на ней. Конструкция гончарного круга представляла собой сочетание ножного круга с элементами ручного и плоским диском из обожженной глины, на котором формовался сосуд. Посуда VII–VIII вв. имеет неровное дно, что характерно для ручного гончарного круга. Готовый сосуд снимался с круга вместе с диском, а после просушки легко от него отделялся. Некоторые изделия сохраняют следы обработки после формовки: на нижней части некоторых сосудов имеются вертикальные срезы и виден след зачистки дна острым ножом (или ниткой по сырому изделию).

Продукция керамистов VII–VIII вв. отчасти копирует формы сосудов, бытовавших в Согде не позднее V–VI вв. С одной стороны, это указывает на сохранение гончарами Семиречья традиции, привнесенной ранее из Согда, а с другой — возможно, на некоторое отставание здесь этого вида ремесла.

Основную продукцию раннесредневековых гончаров составляли разной величины и назначения сосуды — хумы, хумчи, корчаги, кувшины, кружки, чаши, тазы, котлы, оссуарии и другие изделия.

Кухонная керамика представлена котлами со сферическим туловом и широким устьем. Венчик обычно загнут внутрь или нередко прямой. Тулово украшалось налепными жгутами, манжетовидными накладками, рядами кольцевых вдавлений. Ручки петлеобразные, но встречаются и налепные в виде скобы.

В комплексе с котлами идут массивные подставки, крышки плоские либо слегка выпуклые, асимметричной формы, с невыразительными украшениями в виде наколов, защипов по краю.

Хумы имеют яйцевидное тулово с подквадратными или округлыми венчиками. Аналогии широко известны в керамике Чача и Согда (Тереножкин, 1948, с. 112–113; Бентович, 1964, с. 266, рис. 1).

Водоносные кувшины также имеют яйцевидное тулово и короткую горловину. Коленчатая ручка соединяет венчик и плечики (табл. 103, 1, 9). Различаются два типа кувшинов — со сливом и без него; и те, и другие имеют аналогии в Пенджикенте (там же, с. 269–271, рис. 6). Следует отметить, что в Семиречье водоносные кувшины — одна из наиболее распространенных форм посуды, лучше всего исследованная по коллекции керамики VII–VIII вв. из Ак-Бешима. На горловине кувшина из «Лугового А» имелся налеп в виде стилизованной фигурки человека (Байпаков, 1966а. Рис. 3). Аналогичные налепы встречены на керамике Нижней Сырдарьи. По мнению Л.М. Левиной, они, как и другие элементы на керамике джетыасарской культуры, характеризуют тесные связи этого района с Семиречьем (Левина, 1971, с. 69). Антропоморфные налепы на месте соединения ручки с туловом — нередкое явление для керамики других поселений (Сокулук, Красная Речка).

Среди кувшинов наиболее распространены грушевидные сосуды с массивными треугольными сливами, характерными для керамики Согда (Маршак, 1965, с. 224).

Кружки представлены несколькими типами: биконической формы с маленькими ручками на ребре; приземистые с широким устьем и вдвое меньшим дном (табл. 103, 2, 3, 6–8). Встречены кружки с «раздутым» туловом со слегка расходящимися кверху стенками, покрытые красным ангобом и украшенные налепами в виде человеческой головки, идентичные кружкам из верхних слоев Пенджикента (Бентович, 1964, с. 281, рис. 21, 1). Есть кружки с волнистым краем и кружки с плоским налепом на ручке.

Светильники представлены массивными, выполненными из грубого теста столбообразными подставками с полусферическими резервуарами наверху. Другие светильники — на высокой полой ножке с зубчатой чашей-резервуаром, покрытые красным или светлым ангобом и лощением. Они находят аналогии в материалах Пенджикента (там же, с. 288, рис. 28). Широко распространены светильники на трех ножках, иногда с зооморфными налепами (табл. 103, 19–21, 23, 24). Широко бытовали очажные керамические подставки в виде стилизованных животных.

Керамический комплекс из Юго-Западного Семиречья датируется VI — первой половиной IX в. Керамики, которую можно датировать раньше VI в., здесь нет, хотя отдельные ее формы (котлы, водоносные кувшины) и характерны для Согда V–VI вв., в семиреченских городах, в частности в Ак-Бешиме, они бытовали в VII–VIII вв. (Распопова, 1960, с. 162–163). Сейчас можно довести верхнюю границу существования согдийской керамики в Юго-Западном Семиречье до IX в.

О производстве тканей можно судить по находкам пряслиц; об изготовлении кожаной посуды — по глиняным краснолощеным кувшинам с рельефным орнаментом, подражающим тиснению на коже. Такие кувшины найдены в слоях VII–IX вв. Тараза (Сенигова, 1972. табл. VI).

Ювелирное дело в городах развито повсеместно. Ювелирам были известны такие технические приемы, как фигурное литье, чеканка, тиснение, инкрустация, зернь, скань, гравировка, позолота. В ходе археологических исследований найдены украшения (табл. 104, 1–3, 11–17, 27–30), предметы женского туалета, наборные пояса (табл. 104, 4–8, 12–15, 18–24, 31–35), отдельные изделия в виде флаконов, подставок, печаток, чернильниц. Распространены зеркала, серебряные и бронзовые браслеты, серьги, перстни, бубенчики, подвески, именные печатки. Поделки из металла сочетались с нефритом, бирюзой, жемчугом и сердоликом.

Излюбленным камнем был нефрит, который добывался в горах Тянь-Шаня. Им отделывали рукоятки ножей. Из нефрита вытачивали женские браслеты, кольца, подвески и серьги, нательные кресты.

Коллекции женских украшений и наборных поясов отличаются разнообразием форм, конструкций, обусловленным способом ношения, размещения на одежде и головных уборах, социальным положением хозяина украшений. Комплексы бус (табл. 104, 37), драгоценных вставок, пластин и бляшек, а также монет с просверленными отверстиями предполагают существование довольно сложных композиций налобных, височных, нагрудных украшений.

Торговля была одним из важнейших факторов развития города. Город не только производил, но и торговал, причем вторая его функция в глазах современников была едва ли не важнейшей. В городе сходились три основных направления товарообмена: между странами, между городом и его округой, между городом и кочевой степью. Хорошо известна для этого времени международная караванная торговля, в развитии которой важная роль принадлежала согдийцам и тюркам (Кляшторный, 1964, с. 101–103). Именно северная ветвь Великого шелкового пути проходила через Чач, юг Казахстана и Семиречье. Известно описание его участка, который шел через города Суяб, Тараз и Испиджаб (Зуев, 1960, с. 87–96). В Испиджабе от него отходило ответвление на северо-запад, в Фараб, Шавгар и дальше в низовья Сырдарьи и в степи Центрального Казахстана.

Торговля приносила тюркской аристократии значительную выгоду, и в частности позволяла реализовать захваченную в набегах добычу. Не случайно уже в 567 г. каган Истеми направил два посольства в Иран для налаживания торговли (Бартольд, 1963, т. II, ч. 1, с. 31). Посольства успеха не имели. Тогда каган направил посольство в Византию, и между двумя государствами был заключен торгово-политический союз (Пигулевская, 1951, с. 202–204).

Из Китая вывозили шелк, лаковые изделия, бумагу, зеркала. В Китай со Среднего и Ближнего Востока из Византии везли краску для бровей, вавилонские ковры, драгоценные камни, кораллы и жемчуга, стекло, ткани (там же, с. 90–94).

Согдийцы производили и продавали серебряные изделия, цветное стекло, лекарственные и красящие вещества, ковры (Шефер, 1981, с. 164, 270, 312; Распопова, 1974, с. 83). В числе центров производства серебряных сосудов, видимо, были города Семиречья (Даркевич, Маршак, 1974, с. 213–232). Часть предметов роскоши из Византии, Согда, Китая и других стран оседала в ставках тюркской знати, в домах горожан. Известны серебряные кувшины с подражанием византийским клеймам, золотые византийские монеты, китайские зеркала (Городецкий, 1926, с. 77–81; Бернштам, 1950, с. 48).

Обменная торговля с кочевниками осуществлялась на ярмарках, которые устраивались в городах Тараз, Суяб, Невакет, Дех-Нуджикес, Кулан. Важным торговым центром Юго-Западного Семиречья был Тараз, о котором источники сообщают как о «городе купцов» (Волин, 1960, с. 73). В Чуйской долине таким городом являлся Суяб, где «смешанно живут торговцы из разных стран», а половину жителей города составляли купцы (Зуев, 1960, с. 90–91).

О развитии денежной торговли в городах Чуйской долины свидетельствуют монеты тюргешей и тухусов (Смирнова, 1981, с. 59–61), которые выпускались в каганатах в VII–VIII вв., но находились в обращении вплоть до XI в.

Семиреченские монеты представляют собой медные литые кружки диаметром от 12 до 28 мм, с квадратным отверстием в центре. Наиболее распространены монеты тюргешские и так называемые круга тюргешских, в том числе тухусские. Тюргешские монеты выпускались от имени кагана, о чем свидетельствует круговая согдийская надпись на одной из сторон: «Господина (Божественного) тюргешского кагана деньга»; или: «Господин тюргешский каган Фан». Наиболее типична легенда «Тухусский господин» (Смирнова, 1958, с. 531; Настич, 1988, с. 96–120). Тухусские монеты были меньших размеров и худшего качества. Установлены четыре типа семиреченских монет, внутри которых выделяются группы, отмеченные различными вариантами тамг, наличием или отсутствием легенды, разницей в весе и технике изготовления (литые и чеканные).

Важную роль в жизни городского и оседлого населения играли земледелие и животноводство. Выращивали зерновые (пшеницу, просо), занимались виноградарством, садоводством и огородничеством. Сведения о производстве вина в городах содержатся в эпиграфических находках. Судя по согдийским надписям на венчиках хумов из Краснореченского и Новопокровского городищ, эти сосуды с вином предназначались в дар. Одна из надписей гласит: «Этот сосуд — дар общины Пакапа. Это вино в радостное время пей, государь… Государь ал Сильге, получивший счастье от богов, да будет счастливым, благоденствующим!» (Лившиц, 1981, с. 70–77). Остатки винодельни VII–VIII вв. обнаружены на городище «Луговое Б». Она находилась в одном из помещений жилого комплекса усадьбы и состояла из нескольких соединенных трубами давильных площадок, откуда виноградный сок стекал в емкость, где отстаивался, очищался, а затем разливался в сосудах. Здесь же из сока варили бекмес — патоку (Байпаков, 1966, с. 88–91). Винодельня обнаружена и на городище Торткуль (Нижний Барсхан) в Таласской долине (Сенигова, 1972, с. 68).

Средневековые авторы свидетельствуют, что достаточно большое количество жителей городов занималось сельским хозяйством. По сообщению автора начала VII в., в Чуйской долине «тех, кто возделывает поля, и тех, кто преследует выгоду (торгует), поровну» (Зуев, 1961, с. 90–91). В источнике середины VIII в. характеризуется Таласская долина: «…с третьего до девятого месяца не бывает дождей, а для полива полей пользуются снеговой водой. Здесь произрастают ячмень, пшеница, рис, горох, бобы. Жители пьют виноградные и конопляные вина, айран» (Зуев, 1960, с. 93). В Таразе и Краснореченском городище обнаружены косточки урюка, винограда, арбузные и дынные семечки, зерна пшеницы, проса, риса. Таким образом, сельское хозяйство играло немаловажную роль в жизни средневекового горожанина. Находки зерна, семян садовых и бахчевых культур свидетельствуют о подсобных занятиях горожан полеводством, садоводством, бахчеводством.