Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Глава 7 Северный Тохаристан (Т.И. Зеймаль, Э.В. Ртвеладзе)

Северный Тохаристан на современной карте соответствует южным районам Узбекистана и Таджикистана — от Гиссарского хребта и Железных ворот на севере до Амударьи; западная граница примерно пролегает по горному хребту Кугитанг; восточная проходила в пределах Кулябской области. Рельеф области определяют горы и долины больших и малых рек, составляющих сеть притоков Амударьи.

Изучение раннесредневековых памятников Северного Тохаристана началось в середине XX в. Необходимо отметить наблюдения, сделанные в районе Термеза и в долине Сурхандарьи И.Т. Пославским и Б.Н. Кастальским (Кастальский, 1930), а также сведения по истории ирригации Вахшской долины, собранные в 1915 г. П.Г. Гаевским (Гаевский, 1924). В 30-40-е годы создаются большие комплексные экспедиции — Термезская под руководством М.Е. Массона и Таджикская под руководством А.Ю. Якубовского, в ходе которых были открыты раннесредневековые памятники (Массон М. 1940, 1945; Шишкин, 1940, 1945; Букинич, 1940, 1945; Дьяконов, 1950, 1953; Беленицкий, 1950, 1950а, 1950в и др.). С 1949 г. разведочные и раскопочные работы в Сурхандарьинской области вел Л.И. Альбаум, осуществивший в 1953–1955 гг. раскопки Балалыктепе (Альбаум, 1960), в 1956–1957 гг. — Джумалактепе, в 1961–1962 гг. — Зангтепе (Альбаум, 1963, 1964, 1965; Нильсен, 1966). С 1959 г. в Сурхандарьинской области проводила большие исследования экспедиция Института искусствознания им. Хамзы Министерства культуры УзССР под руководством Г.А. Пугаченковой, изучавшая и раннесредневековые памятники (Пугаченкова, 1966; Ртвеладзе, Хакимов, 1973; Ртвеладзе, 1974, 1982). Особое место в раскопках занимает городище Будрач, отождествленное со столицей раннесредневекового Чаганиана (Пугаченкова, 1963; Ртвеладзе, Пугаченкова, 1981; Аршавская, Ртвеладзе, Хакимов, 1982). Т.Д. Аннаев посвятил специальные исследования раннесредневековым поселениям Северного Тохаристана (Аннаев, 1977, 1978, 1982, 1984). Раскапывались Куевкурган (близ городища Зартепе), Хосияттепе.

Городище Мунчактепе в долине р. Кафирниган было первым раннесредневековым памятником, на котором проводились раскопки (Мандельштам, Певзнер, 1958). Регулярные исследования памятников V–VIII вв. начались в 1956–1957 гг. с раскопок городища Кафыркала близ Колхозабада (Литвинский, Гулямова, Зеймаль Т., 1959; Зеймаль Т., 1959).

С 1959 г., в связи с работами по изучению древней и средневековой ирригации Вахшской долины (Зеймаль Т., 1961, 1962, 1971) выявляются и исследуются основные раннесредневековые памятники в этом районе долины. С 1960 по 1975 г. ведутся раскопки буддийского монастыря VII–VIII вв. Аджинатепе в 12 км к востоку от Кургантюбе (Литвинский, Зеймаль Т., 1971; Зеймаль Т., 1980, и др.). С 1968 г. под руководством Б.А. Литвинского возобновились и регулярно ведутся раскопки городища Кафыркала на окраине Колхозабада (Литвинский, Соловьев, 1985, с. 8–10). В 1974–1980 гг. под руководством Б.А. Литвинского проведены большие работы на городище Калаи Кафирниганкала (Литвинский, 1976, 1977, 1979а, б, 1981). В долине Кафирнигана раннесредневековых памятников исследовано немного (Седов, 1987), как и в Гиссарской долине, где были проведены в 1955 г. (Давидович, 1956) и в 1958 г. большие разведочные работы, а также раскопки на городище Узбеконтепе в Регарском районе (Зеймаль Т., 1961). Материалы раннесредневекового периода (конец IV–V в.) дали верхние слои Яванского городища (Зеймаль, 1969, 1975) и Верхнего Болдая, а также поселения Халкаджар (Зеймаль, 1961; Седов, 1987, с. 80–84). В 1977–1978 гг. исследовалась крепость Нижний Уртабоз (Зеймаль, Соловьев, 1983; Зеймаль, 1984).

Хотя первое упоминание Тохаристана в источниках относится к 383 г. (Muller F.W.K., 1918, s. 575), можно предполагать, что это название возникает много раньше, в связи с появлением на исторической арене во II в. до н. э. племени тохаров, о которых сообщают античные авторы (Бартольд, 1963, с. 116; Tomaschek W., 1877, p. 33). Большую информацию о «стране Тухоло» (известны три варианта написания: T’ou-ho-lo-, Tou-ho-l’o и Т’ou-hou-lo; Chavannes, 1903, p. 155) содержат китайские источники: в гл. 97 Бейши, составленной в танское время и охватывающей события 386–618 гг.; в гл. 83 Суйшу, составленной во второй четверти VII в. и охватывающей события 581–618 гг.; в гл. 221 Таншу (Бичурин, 1950, т. II, с. 274, 277–278, 321; Chavannes, 1903), а также записки китайских путешественников-паломников, и в первую очередь Сюань Цзяна (около 633–645 гг.), его биография (Beal, 1906) и описание Тохаристана, составленное побывавшим здесь в 726 г. другим паломником — Хой Чао (Fuchs, 1938; ср. Ставиский, 1957). Сообщения китайских путешественников более подробны и более достоверны, особенно в тех случаях, когда они пользуются не распространенными сведениями, а собственными наблюдениями. Сведения же династийных хроник (особенно Бейши и Суйшу) основаны на случайной и нерегулярно поступавшей в III–VI вв. информации о Западном крае. «Со времени Юаньвэй (386–555 гг.), — признается Ли Янынеу, составитель Бейши, — никто не составлял записок; записывали одни названия приезжающих к Северному Двору, а описывать народные обычаи не могли» (Бичурин, 1950, т. II, с. 243). Вэйчжен, составитель Суйшу (умер в 643 г.), жалуется читателю: «При династиях Юаньвэй (386–555 гг.) и Цзинь (265–420 гг.) владения в Западном крае поглощали друг друга так, что невозможно представить их в ясном порядке» (там же, с. 277).

В арабо-персидской исторической и географической традиции название «Тохаристан» зафиксировано в узком значении (область от Амударьи на севере и до предгорий Гиндукуша на юге, между Балхом и Бадахшаном, — Первый, или Нижний, Тохаристан) и в широком (области по обоим берегам Амударьи, тяготевшие к Балху), что полностью совпадает с границами «страны Тухоло» у китайских авторов (Бартольд, 1963, с. 116, 118; 1971, с. 47 и сл.).

Кратковременная сасанидская оккупация сравнительно узкой полосы в правобережье Амударьи (включая Термез) во второй половине IV — начале V в. устанавливается главным образом по нумизматическим данным. В 40-60-е годы V в. идет напряженная борьба между Сасанидами, кидаритами и эфталитами за господство в Кушаншахре (бывших владениях кушанских царей), видимо, как к югу от Амударьи, где находился основной театр военных действий, так и к северу от нее (Маршак, 1971). С последней четверти V в. в Тохаристане устанавливается господство эфталитов. Их обширное и могущественное государство просуществовало до 60-80-х годов VI в. Но Тохаристан они контролировали до конца 80-х — начала 90-х годов VI в. В 90-е годы VI в. и в первой четверти VII в. власть в Тохаристане постепенно переходит к тюркским правителям. При кагане Туншеху (618–630 гг.) Тохаристаном с титулом джабгуя-ябгу правит его сын Тарду-шаду. Уже к 30-м годам VII в. тюркские правители стоят и во главе некоторых удельных владений этой области (Beal, 1906, Vol. I, p. 39–40).

Подробные сведения об исторической географии Северного Тохаристана и о владениях, входивших в его состав, имеются лишь со второй четверти VII в.

Большинство владений, которые упоминаются для территории Северного Тохаристана в китайских и арабо-персидских источниках, надежно соотнесены с реальной географией, но отождествлять города в этих владениях с конкретными археологическими памятниками удается не всегда.

Страна Тами, которая простирается на «600 ли с востока на запад и на 400 ли или около этого с севера на юг», соответствует Термезу, его округе и долине Сурхандарьи в нижнем ее течении. Столичный город (около 20 ли в окружности, вытянут с востока на запад), скорее всего, городище Старого Термеза (или какая-то его часть), а десять буддийских монастырей-сангхарама, о которых упоминает Сюань Цзян, — это, видимо, Каратепе, где теперь выявлено строительство в VI или в начале VII в. некоторых пещерных и наземных монастырей кушанского времени (в конце IV или в начале V в. они пришли в запустение и использовались как место для захоронений).

Владение Чиояньна (Чаганиан арабо-персидских авторов) занимало среднее и верхнее течение Сурхандарьи, а его столицу отождествляют с городищем Будрач, расположенным в 6 км от Денау (Пугаченкова, 1963, с. 49 и сл.).

К востоку от Чаганиана (в западной части Гиссарской долины) находилось владение Холумо, имеющее протяженность «около 100 ли с востока на запад и 300 ли с севера на юг» и соответствующее Ахаруну арабо-персидских авторов. Если принять отождествление столицы Холумо-Ахаруна с городищем Узбеконтепе, которое расположено в 3 км от Пахтаабада в Регарском районе, неподалеку от слияния Каратагдарьи и Ширкентдарьи, и имеет мощный раннесредневековый слой, то столица лежащего к востоку от Ахаруна владения Шумань-Шуман должна соответствовать или Гиссарской крепости (что более вероятно), или Душанбинскому городищу (Зеймаль Е., 1961, с. 135–136).

Далее у Сюань Цзяна перечислены владения Цзюйхэяньна-Кобадиан. Одно из них расположено к юго-западу от Шумана, в долине нижнего течения р. Кафирниган; другое — Уша-Вахш, к востоку от Цзюйхэяньна, т. е. в левобережье Вахшской долины, к югу от Калининабада. Его столица, имевшая в окружности 16 ли; видимо, соответствует городищу Кафыркала на окраине г. Колхозабада (Зеймаль, 1969, с. 10–11; Литвинский, Соловьев, 1985, с. 120).

Владение Кэдоло-Хутталь, расположенное далее на восток до гор Цунлин — Памир, одно из самых крупных в Северном Тохаристане («примерно 1000 ли с востока на запад и столько же с севера на юг»), полностью или частично включает на современной карте Кулябскую область, а владение Цзюймито-Кумед («2000 ли с востока на запад и примерно 200 ли с севера на юг») располагалось где-то в области Каратегина, Дарваза и Ванча (Гафуров, 1972, с. 227). Кроме этих восьми владений из 27, входивших в состав всего Тохаристана, возможно, с Северным Тохаристаном частично было связано и владение Олин-Хульм (Архен средневековых авторов), располагавшееся к северу и к югу от р. Пяндж. Владение Полихо-Пархар помещали и к югу от Пянджа, в районе Кокчи (Beal, 1906, Vol. I, p. 42), и к северу, в низовьях р. Кзылсу (Беленицкий, 1950а, с. 110; Гафуров, 1972, с. 227). Владения Шицини-Шугнан, Бодочуанна-Бадахшан и Дамоситеди-Вахан располагались на территории Памира. К югу от Амударьи и Пянджа располагались владения Бохо-Балх, Фоцзялан-Баглан и др.

Природные условия Северного Тохаристана благоприятные для всех видов скотоводства и для богарного и поливного земледелия. Остатки ирригационных сооружений археологически прослеживаются практически во всех владениях-уделах Северного Тохаристана.

Необходимо отметить, что к раннесредневековому периоду происходит заметное сокращение орошаемых площадей по сравнению с кушанским периодом. Перестают функционировать ирригационные сооружения в долинах правых притоков Сурхандарьи, в Яванской долине перестает использоваться часть каналов в Кобадиане, значительно сокращается площадь обводненных земель в Гиссарской долине. Но, несмотря на суммарное уменьшение доли ирригационной сети, в VI–VIII вв. сооружаются новые каналы, в том числе и большой протяженности. Возникает предположение, что в раннесредневековом Северном Тохаристане изменяется соотношение между двумя основными видами хозяйственной деятельности — земледелием и скотоводством. Правда, археологические материалы позволяют нам с уверенностью наблюдать только одну сторону этого процесса — сокращение ирригационной сети, но, возможно, расширение площадей под пастбища (за счет ранее орошавшихся полей) связано с появлением здесь сперва эфталитов, затем тюрок.

В Северном Тохаристане существовали разные типы ирригационных систем: от каналов небольшой протяженности и веерных систем, выведенных из небольших горных речек, до крупных магистральных каналов, длиной до 100 км и более, с разветвленной сетью отводов (канал Кафыр в Вахшской долине, канал Занг в правобережье Сурхандарьи и др.). Большинство ирригационных систем, действовавших здесь на протяжении раннего средневековья, уже существовали к V–VI вв.

В западной части Северного Тохаристана, между горами Кугитанг на западе и массивом Бабатан на востоке, существовало несколько ирригационных систем, для изучения которых много сделали Б.Н. Кастальский, Д.Д. Букинич, Л.И. Альбаум (Кастальский, 1930; Букинич, 1940, 1945; Альбаум, 1955, 1965), Наиболее крупная система — магистральный канал Занг с отходящими от него большими отводными ветками, который, как полагал Л.И. Альбаум (Альбаум, 1965, с. 88), был построен в последние века до н. э., но функционировал и на протяжении V–VIII вв. (там же, с. 135–136). Шерабадская ирригационная система, существовавшая уже в эпоху поздней бронзы, состояла из серии каналов, выведенных непосредственно из Шерабаддарьи, и имела сравнительно небольшую протяженность. Продолжал действовать и древний канал, выведенный из Сурхандарьи примерно в 10 км от Термеза (Букинич, 1945, с. 191–194) или в районе Джаркургана (Кастальский, 1930, с. 16). В среднем течении Сурхандарьи, в треугольнике между Сурхандарьей, Санггардакдарьей и Тентаксаем, Т.Д. Аннаев выделяет среднесурханский ирригационный район, где расположены такие крупные города, как Будрач и Дальверзинтепе. Остатки каналов и их трассы остаются здесь невыявленными (Аннаев, 1984, с. 4). Ирригационные сооружения существовали по рекам Тупалангдарья, Обизарант и в левобережье нижнего течения Сурхандарьи (Альбаум, 1962; Ртвеладзе, 1976, с. 93–100).

В Гиссарской долине орошенной в раннесредневековый период оставалась самая западная ее часть, правобережье Каратагдарьи, где в качестве магистрального канала использовалась р. Ширкентдарья (не исключено, что ее русло в долинной части — это трасса древнего канала, превратившаяся в реку почти за две тысячи лет функционирования), проходившая в самой северной части долины в направлении восток-запад и подводившая воду к городищу (Узбеконтепе и его округе с помощью нескольких отводов (Балагардансай, Мавляносай и др.) (Зеймаль, 1961, с. 127). Об остальных ирригационных системах Гиссарской долины в V–VIII вв. можно судить только по расположению там раннесредневековых городищ и поселений. В междуречье Каратагдарьи и Ханакадарьи их нет, в левобережье Ханакадарьи они немногочисленны, а в долине Варзобдарьи (Дюшамбинки) сосредоточены главным образом в южной части, в районе ее слияния с Кафирниганом. В предгорьях Гиссарской долины раннесредневековых памятников больше, чем в собственно долине.

В среднем течении р. Кафирниган даже значительные городища (Гиссарская крепость, городище Кафирниганкала), видимо, получали воду с помощью сравнительно небольших по протяженности каналов, выведенных непосредственно из реки. В Кобадиане (долина нижнего течения р. Кафирниган) несомненные остатки раннесредневековой ирригационной системы сохранились в правобережье, а в левобережье, вероятно, продолжал действовать, хотя и не в полную мощность, магистральный канал Нахри Калон.

Более подробно исследованы раннесредневековые каналы Вахшской долины (Зеймаль Т., 1969, 1971). В северной и западной частях долины (до городища Лагман-Золи Зард близ Узуна) продолжал функционировать сооруженный в древности магистральный канал Джуйбар с отводами (Каунтепинский, Заргарский, Таштепинский и др.), первоначально подводивший воду и к окрестностям городища Кафыркала в Колхозабаде. Затем, видимо в VII в., в восточной части левобережной долины Вахша, вдоль подножия Акгазинского плато, был проложен большой магистральный канал Кафыр, головной участок которого находился в 2,5 км ниже по течению от Калининабада (валы высотой до 3 м, расстояние между их гребнями 6–7,5 м). По трассе канала Кафыр было расположено несколько групп поселений. Центром самой северной из них, примерно в 7 км вниз от начала канала, было городище Чоргультепе, а всего в этой группе не менее пятнадцати поселений и усадеб. В эту группу входил и буддийский монастырь Аджинатепе. Следующая группа поселений вниз по трассе Кафыра располагалась близ современного поселка Октябрьск; центральное место в ней занимало большое и высокое тепе с крутыми склонами (остатки за́мка), а вокруг него веером, на разных расстояниях, разбросаны укрепленные и неукрепленные усадьбы, отдельные дома (всего около 20 тепе). На участке канала Кафыр между Акгазинским плато и Кзылтумшукской горловиной находилась третья группа поселений, наиболее крупными памятниками в которой были городище Кафыртепе (около 9 га) и неукрепленное поселение Кухнашахр (около 10 га) с расположенным на нем за́мком. Далее трасса канала Кафыр поворачивала (за северной оконечностью гор Кзыл-Тумшук) на юг и разделялась на несколько ответвлений, одно из которых подходило к городищу Кафыркала — столице владения Уша-Вахш. Видимо, с сооружением канала Кафыр это городище перестало получать воду из Джуйбарской системы. Трасса магистрального канала Кафыр была прослежена на протяжении около 100 км, но его реальная протяженность в VII–VIII вв. была еще больше (Гаевский, 1924, с. 28).

Сложная и разветвленная ирригационная система функционировала в VI–VIII вв. в Сарайкомарской котловине. Здесь несколько веток в направлении с востока на запад пересекали долину (ее протяженность более 40 км), а наиболее крупный памятник, к которому подводила воду эта система, — городище Файзабадкала находилось в западной оконечности котловины.

Ирригационные сооружения раннесредневекового периода в низовьях р. Кзылсу (Пархар) и в других долинах Кулябской области (владение Хутталь) исследованы лишь рекогносцировочно. В долине р. Кзылсу действовал сооруженный еще в кушанскую эпоху канал Зульм, частично совпадающий с действующим здесь и сегодня магистральным каналом. Вдоль его трассы расположены поселения и городища, имеющие, судя по подъемному материалу, раннесредневековые слои.

Общее число раннесредневековых поселений разных размеров, зарегистрированных в Северном Тохаристане, превышает 250, включая и памятники, на которых наряду с раннесредневековыми есть более ранние и (или) более поздние слои. Если принимать во внимание не только формально-типологические, но и функциональные признаки, можно выделить семь основных групп северотохаристанских археологических памятников (Ртвеладзе, 1977, с. 90–91; 1982, с. 104–106).

Первая группа. Города — крупные поселения, обнесенные оборонительными стенами и имеющие укрепленную цитадель, жилую квартальную застройку и ремесленное производство. Это в первую очередь столицы владений-уделов: городище Старого Термеза — Будрач, площадь внутри стен 50–60 га (табл. 84, 1) (Пугаченкова, 1963, с. 49 и сл.); Узбеконтепе (длина около 500 м, ширина от 200 до 250 м) — предполагаемая столица владения Ахарун (Зеймаль, 1961, с. 135–136); Гиссарская крепость и Душанбинское городище — «претенденты» на отождествление со столицей владения Шуман; городище Кафыркала (табл. 87, 1, 2) на окраине г. Колхозабада (360×360 м) — столица владения Вахш (Зеймаль, 1969, с. 10; Литвинский, Соловьев, 1985, с. 120). Городище Кафирниганкала в среднем течении р. Кафирниган и другие городища следует рассматривать как остатки административных центров более низкого ранга. Всего в Северном Тохаристане выявлено более 30 таких городов, в непосредственной близости от которых на площади в несколько квадратных километров располагались, как правило, предместья (или пригороды), фиксируемые как скопление больших и малых тепе, например, находящиеся вокруг городища Будрач памятники — Каракезтепе (40×30 м), Культепе (50×50 м), Чаганактепе (90×80 м) и целый ряд безымянных тепе (Ртвеладзе, 1982, с. 104). Они тяготели к округе города, что связано с возможностью укрыться за его стенами в случае военной опасности; но это не торгово-ремесленные предместья, из которых в дальнейшем могли бы вырасти рабады (Литвинский, Соловьев, 1985, с. 122–123).

Вторая группа. Крепости, обнесенные оборонительными стенами (с цитаделью или без нее), предназначенные в первую очередь для небольшого гарнизона и, как правило, не имеющие обычной жилой застройки. Расположение таких крепостей связано с ключевыми в стратегическом отношении пунктами, например, крепость Нижний Уртабоз контролировала и южные ответвления каналов Джуйбарской системы, и важную для магистрального канала Кафыр Кзылтумшукскую горловину. Другой пример — крепость Утенкала (200×200 м) близ Джиликуля.

Третья группа. За́мки — хорошо укрепленные отдельно стоящие здания (как правило, на высоком стилобате-платформе) с парадными, жилыми и хозяйственными помещениями, иногда с укрепленным дворищем; их размеры от 80×80 до 20×20 м. И функционально и конструктивно такой за́мок очень близок к цитадели, видимо (как и в Согде), генетически предшествует ей. Отдельно стоящие за́мки (табл. 87, 5, 6) лучше исследованы в долине Сурхандарьи (Альбаум, 1960; Нильсен, 1966, с. 140–163; Аннаев, 1984, с. 5–6): Джумалактепе (30×30 м), Балалыктепе (30×30 м), Зангтепе (60×60 м), Куевкурган (18×20 м). Остатки более крупных за́мков отмечены в Чаганиане Э.В. Ртвеладзе (Ртвеладзе, 1982, с. 105): Бульбультепе (80×80 м), Сары-Мазар (45×45 м) и Коайтытепе (72×72 м). В Южном Таджикистане за́мки встречаются реже и не раскапывались полностью: Заргартепе (70×70 м), безымянное тепе в Октябрьске (110×90 м), Шортепе (70×70 м).

Четвертая группа. Укрепленные усадьбы — система жилых и хозяйственных помещений (иногда с дворищем), защищенных оборонительными сооружениями (Ртвеладзе, 1982, с. 105). В Вахшской долине — Таштепе (48×45 м) и Каунтепе (150×150 м с дворищем), в долине Сурхандарьи — Игризтепе (100×60 м).

Пятая группа. Неукрепленные поселения — жилые и хозяйственные постройки, сконцентрированные на одной площади, но без упорядоченной планировки и четких границ в рельефе. Иногда занятая ими площадь достигает значительных размеров (до 10 га), в некоторых случаях такие поселения возникают в непосредственной близости от за́мков или укрепленных усадеб (например, Кухна-Шахр на трассе канала Кафыр).

Шестая группа. Неукрепленные усадьбы — отдельно стоящие здания, как правило, в непосредственной близости от укрепленного города или за́мка, например, усадьба К6 близ Чоргультепе (55×55 м) и усадьба К7 (50×30 м).

Седьмая группа. Здания особого назначения. Их планировка и размеры имеют индивидуальный характер. К ним прежде всего относятся различного рода культовые постройки. Так, буддийский монастырь Аджинатепе представляет собой сложный комплекс сооружений общей площадью 100×50 м, со святилищами и сводчатыми коридорами, залами и купольными кельями (табл. 87, 4). Другой пример — холм Чор-Дингак в Чаганиане — монолитное сооружение (диаметр холма около 15 м, высота 11,5 м), напоминающее буддийские ступы (Ртвеладзе, 1982, с. 106).

Индивидуальный облик имеют и светские здания особого (или невыясненного) назначения. Таково здание «Курган» на городище Старого Термеза — с осевым коридором, по сторонам которого расположены однотипные помещения (по пять с каждой стороны). Возведенное не ранее VI в., здание имело оборонительное назначение и являлось казармой, а с конца VIII–IX вв., видимо, использовалось как странноприимный дом при мечети Чор-Сутун. Чоргультепе II на берегу Тентексая (Сурхандарьинская область) и здание у городища Бабатепе в Шерабадском районе, по предположению Э.В. Ртвеладзе, являлись караван-сараями или рабатами (Ртвеладзе, 1982, с. 105; Аршавская и др., 1982, с. 53).

Приведенная классификация не охватывает всего многообразия памятников и применима в первую очередь к сооружениям, облик которых не искажен более поздними перестройками и наслоениями.

Остатки оборонительных сооружений городов, крепостей и за́мков Северного Тохаристана исследованы на многих памятниках — Кафыркала близ Колхозабада (Литвинский, Соловьев, 1985, с. 88–95); Нижний Уртабоз (Зеймаль, 1984); Зангтепе (Альбаум, 1965) и др., но, как правило, не выявляют полную картину фортификации каждого из них, позволяя судить лишь об отдельных элементах и приемах. Оборонительные стены толщиной от 3 до 5 м из пахсы с применением сырцового кирпича возводились на пахсовом цоколе, реже на уплотненном грунте. Бойницы (стреловидные или щелевидные для навесного боя) в VI–VII вв. еще делались сквозными (хотя, видимо, не всегда являлись боевыми), во второй половине VII — первой половине VIII в. они становятся ложными. Основное оборонительное значение в VII–VIII вв. приобретают бойницы, устроенные в бруствере. Обычно они не фиксируются археологически, так как верхние части стен, как правило, не сохраняются.

Башни в раннесредневековом Северном Тохаристане прямоугольные, помещения внутри угловых башен к VII–VIII вв. уже имеют не боевое, а вспомогательное значение (например, для пандусного подъема на боевую площадку), а промежуточные башни становятся монолитными, без помещений внутри. Галереи вдоль стен, как и бойницы в стенах, перестают быть боевыми и превращаются в обходные коридоры, а иногда в складские и хозяйственные помещения. Арочные ниши в стенах (Кафыркала и др.), некогда служившие для повышения маневренности прицела стрелков, сохраняются как «рудимент».

Ремонтно-строительные работы на оборонительных сооружениях VII в., выявляемые раскопками, часто связаны с закладкой бойниц или превращением их в ложные, а также с утолщением оборонительных стен: к основной стене пристраивались дополнительные кладки, закрывавшие бойницы в основной стене, что было вызвано стремлением увеличить толщину оборонительных стен. Вероятнее всего, эти противотаранные мероприятия были вызваны применением арабами стенобойных устройств — манджаник (Беленицкий, Маршак, 1978).

Важную роль в системе оборонительных сооружений играли рвы, окружавшие весь город (Кафыркала) или только цитадель (Узбеконтепе, Кафирниганкала и др.). Глубокий (около 5 м) и широкий (около 50 м) ров вокруг городища Кафыркала являлся труднопреодолимой преградой для нападающих. Существовали и протейхизмы (Кафыркала), но они имели, скорее всего, противопехотное назначение, так как стали неэффективными с появлением таранных орудий. В VIII в. они окончательно утратили свою роль.

Широкий круг раннесредневековых памятников, детально исследованных в Северном Тохаристане (Аджинатепе, Кафыркала, Кафирниганкала и др.), свидетельствует о существовании в VI–VIII вв. северотохаристанской школы зодчества (Литвинский, Зеймаль, 1971, с. 56; Литвинский, Соловьев, 1985, с. 49–88, 130–134) со своими планировочными и архитектурно-декоративными принципами, для осуществления которых применялся богатый арсенал конструктивных решений и приемов (арки клинчатые и выложенные из кирпичей, расположенных плашмя к архивольту; перспективно-арочные тромпы; своды клинчатые и выложенные наклонными отрезками, перекрывавшие пролеты до 3,5 м, с использованием как прямоугольного кирпича, так и трапециевидного; сооружение пазушно-разгрузочных сводиков; разные типы сложных купольных перекрытий и т. п.). Специфические отличия архитектуры Северного Тохаристана от архитектуры Согда и других областей Средней Азии отчасти, видимо, объясняются влиянием здесь традиций буддийского зодчества (Литвинский, Зеймаль Т., 1971, с. 43–45), оказавшего впоследствии несомненное влияние и на мусульманскую архитектуру. Еще B.В. Бартольд писал о генетической зависимости планировки мусульманского медресе от буддийского монастыря и указывал, что, вероятно, «родиной медресе были местности по обе стороны Амударьи» (Бартольд, 1964, c. 30). Возможно, тохаристанские буддийские купольные святилища «участвовали» в сложении среднеазиатского центрического мавзолея (Литвинский, Соловьев, 1985, с. 132–134).

Практически на всех раннесредневековых памятниках Северного Тохаристана широко представлены наконечники стрел из железа, повторяющие в целом набор, характерный и для остальных среднеазиатских областей в VII–VIII вв. (Литвинский, Соловьев, 1985, с. 101–103): трехлопастные наконечники с треугольным и ромбическим контуром головки (табл. 89, 19–24); трехгранно-пирамидальные и бипирамидальные, четырехгранно-пирамидальные, конусовидные, пулевидные черешковые наконечники с повышенной пробивной способностью (табл. 89, 18); двух- и трехлопастные вильчатые наконечники, видимо применявшиеся при охоте (табл. 89, 13, 17, 25). Несколько железных трехлопастных черешковых наконечников дротиков были найдены в слое середины VIII в. на Аджинатепе (табл. 89, 11, 14). Известны и наконечники копий (табл. 86, 15). Парадным оружием знати были кинжалы (табл. 89, 9), известные по изображениям в живописи (Литвинский, Зеймаль Т., 1971, с. 166–167; Зеймаль Т., 1985, с. 165, 171, 187).

Археологические находки дают представление о наборе орудий труда и инструментов, использовавшихся в раннесредневековом Северном Тохаристане: ножи однолезвийные, с вогнутым или прямым лезвием, насаживавшиеся на ручку с помощью черешка (табл. 89, 7, 8); ножницы разных размеров (табл. 89, 12); долотовидный инструмент (клиновидный втульчатый, с шириной лезвия 4 см); гвозди, круглые в сечении, со шляпкой (от 3 до 12 см); скобы в виде двух параллельных пластин, скрепленных штырями (табл. 89, 4).

К концу VII в. относятся найденные на Аджинатепе мотыга (треугольной конфигурации, со штырем для крепления рукояти, рабочая плоскость слегка изогнута, размер 25×12 см), наконечник лемеха (табл. 89, 1–3) и скоба-обойма (плоская железная пластина с загнутыми по длинной стороне краями, сохранившаяся длина 16 см, ширина 6 см).

Опираясь на стратиграфические наблюдения, керамику можно подразделить на несколько хронологических групп.

Первая группа — от второй половины IV — первой половины V в. (слой Яван I, горизонты 2, 3; поселение Актепе в Кобадиане; верхний Болдай; верхний слой на городище Зартепе; верхний слой на цитадели Шахринауского городища и др.). Вторая группа — конец V — середина VI в. Куевкурган, средний слой Безымянного городища; верхний слой на цитадели Зартепе, за́мок Амирбобо III и др.). Третья группа — вторая половина VI — первая половина VII в. (Хосиеттепе, Хайрабадтепе, закрытый комплекс в крепости Нижний Уртабоз — замурованная кладовая и часть коридора, слой КФ II на городище Кафыркала и др.). Четвертая группа — вторая половина VII — середина VIII в. (Аджинатепе — основной слой, слой КФ I на городище Кафыркала; Нижний Уртабоз — слой I–II; за́мок Амирбобо — I–II; Кулаглытепе и др.).

Керамика второй половины IV — первой половины V в. (так называемый кушано-сасанидский комплекс (Зеймаль Т., Седов, 1979), или «комплекс зартепинского типа» (Археология СССР, 1985, с. 256)) типологически непосредственно продолжает традиции керамического производства кушанского времени, не только сохраняя изящество формы и высокое качество отделки, но и развивая их. Именно в это время появляются новые способы отделки поверхности сосудов: узорчатое лощение по ангобу, резьба, штампы, налепы. На обширной территории наблюдается поразительное единство в репертуаре форм и декоративных приемах. Особенно это проявляется в парадной столовой посуде, усиливается воздействие на керамику металлической посуды. Появляются ранее неизвестные типы посуды, явно подражающие металлическим изделиям: одноручные кувшины, ойнохоевидные сосуды, мелкие кувшинчики с ручками и типа бутылочек, кубки-чаши с ручками и без них. Для керамики приамударьинских районов характерен плотный темно-красный, иногда более светлый или желтоватого оттенка ангоб. Локальные различия проявляются в оттенках ангоба, в предпочтении каким-то определенным модификациям форм, определенным видам налепов-оберегов или узорам лощения. Но эти различия не нарушают общего единства стиля, свидетельствующего о высоком уровне ремесленного производства и явной технологической общности керамического производства по всему Северному Тохаристану.

Нет оснований связывать трудности в определении верхней хронологической границы керамических комплексов, относящихся к первому этапу, с нерешенностью проблемы абсолютных дат кушанской хронологии (Археология СССР, 1985, с. 256–257), так как основные датирующие материалы — монеты сасанидских кушаншахов, подражания монетам кушанских царей, штамп на керамике с изображением сасанидского кушаншаха Хормизда не имеют непосредственного отношения к «дате Канишки» (Зеймаль Т., 1975, с. 269; Зеймаль Т., Седов, 1985, с. 139, и др.). Верхнюю дату первого этапа в пределах V в. подтверждают материалы верхнего слоя городища Зартепе (Завьялов, 1979, с. 153; 1984) и уточненная датировка периода запустения на Каратепе и Фаязтепе. Захоронения в развалинах зданий и заброшенных пещерах совершались в конце IV и по крайней мере в начале V в. Об этом свидетельствуют находки в погребениях серебряных подражаний драхмам Пероза и медных монет термезского чекана эфталитского времени.

Горизонты 2, 3 в слое Яван I относятся к последним десятилетиям IV и первым десятилетиям V в. Керамические сосуды горизонта 1 (уровень свалки): лепные корчаги с двумя, тремя и четырьмя ручками; хумчи; котлы с шаровидным туловом — с четко выраженным горлом и без него; горшки с горизонтально отогнутым краем и двумя ручками; глубокие миски с округлыми стенками; сосуды баночного типа с ручками и без них; лепные крышки и мелкие сосуды; лепные светильники-чашечки — должны относиться к середине V или второй половине V в. (табл. 94, 40–60).

По сравнению с предшествующим периодом в керамике конца V — середины VI в. заметно возрастает количество лепных сосудов (Аннаев, 1984, с. 14) и меняется ассортимент форм: исчезают двуручные кувшины и малые кувшинчики; ойнохоевидные кувшины становятся более приземистыми и менее изящными; становятся грубее и тагора с ручками, исчезает штамп как элемент декора; чаши с перегибом сохраняются, но их внутренняя поверхность и край снаружи украшают полосы лощения петли, «букеты», зигзаги; появляются кружки с вертикальным горлом и с одинарными или двойными петлевидными ручками — форма, явно пришедшая из северо-западных районов (табл. 94, 17).

Во второй половине VI — начале VII в. в керамике еще ощутимо наследие кушанских традиций: изготавливаются полусферические чаши с желобками по внешней стороне края; сохраняются чаши с перегибом стенок, но уже без фигурного полосчатого лощения (табл. 94, 20, 23–25); продолжают существовать кувшины с изогнутым носиком, становятся более крупногабаритными кувшины со сливом; исчезает тагора с орнаментированным отогнутым краем. В кухонной посуде появляются горшки с вытянутым туловом и ручками, круглодонные лепные миски. С лепными котлами (шаровидное тулово, вертикальное низкое горло) сосуществуют шаровидные котлы, изготовленные на круге; и у тех и у других на плечиках — ручки-подковы, иногда плетеные (табл. 94, 21, 39). Менее многообразны профили венчиков хумов и корчаг: преобладают подквадратные, округлые в сечении профили отогнутых утолщенных закраин (с наружной стороны часто с вдавлениями от пальцев). Видимо, только в начале VII в. появляются высокие светильники-чаши на полой (с рельефными валиками у основания) конической подставке, сосуществующие со светильниками на конической ножке, украшенной прорезным орнаментом в виде стрелы (табл. 94, 11, 53, 54).

В керамике второй половины VII — первой половины VIII в. типологические связи с керамикой кушано-сасанидского времени окончательно утрачиваются. Со второй половины VII в. получает распространение так называемый пачкающий ангоб. Он наносился после обжига и был непрочным, легко осыпался. Им покрывались миски на сплошном или кольцевом поддоне с перегибом у края и небольшие узкогорлые кувшинчики, относящиеся к наиболее распространенным формам столовой посуды этого времени. К столовой посуде следует отнести также ойнохоевидные кувшины (табл. 94, 37) и кувшины с грушевидным туловом, узким горлом и удлиненным носиком-сливом (табл. 94, 29, 30). Это явное подражание металлическим сосудам. Водоносные одноручные кувшины, плоская ручка которых изогнута под прямым углом, сходны с согдийскими (табл. 94, 10). Встречаются и крупногабаритные экземпляры более тщательной выделки, со сложным резным узором на плечиках. Кружек становится больше. Наряду с прежней формой, с коротким вертикальным горлом, округлым туловом и петлевидной ручкой, появляется новая, с цилиндро-коническим туловом. Среди кухонной посуды преобладают плоскодонные горшки небольших размеров, с округлым или чуть вытянутым туловом, с плавно отогнутым наружу верхним краем (с защипами или вмятинами) и с маленькими ручками-выступами или гребенчатыми налепами на плечиках. К горшкам близки по форме и качеству изготовления котлы, но они больших размеров, с округлым дном и ручками-скобками. Из такого же грубого теста сформованы миски-тагора с чуть округлыми стенками, одноручные кувшины, сосуды-хумча с двумя ручками, сковороды-жаровни. У всех хумов низкое горло с крутым переходом к плечикам; дно, как правило, плоское, устойчивое.

Хумчи меньших размеров повторяют форму хумов. К тарной посуде относятся и корчаги — широкогорлые, с ручками и без них. Светильники стандартной формы и размеров встречаются в большом количестве на буддийских памятниках у статуй, в святилищах, кельях. Они имеют вид неглубокой чашечки с плоским донцем, загнутыми внутрь краями и носиком для фитиля тщательной выделки. Такие же светильники, но попроще, служили для бытовых целей наряду со светильниками на высокой полой конической ножке (табл. 94, 2, 5, 19). Аналогии всем этим формам можно найти в Согде, Фергане и других среднеазиатских областях. Объяснение этому, видимо, следует искать не только в политических, экономических и культурных контактах между разными областями, но и в нарастающей унификации культуры раннесредневековой Средней Азии — процессе, прерванном арабским завоеванием и получившем особенно широкий размах и окончательное завершение только в IX–X вв., уже на совсем иной социально-политической и идеологической основе.

Стеклянные изделия встречаются в слоях V–VIII вв., но только для второй половины VII — первой половины VIII в. можно составить представление о распространенных в Северном Тохаристане видах стеклянных сосудов. Преобладающий тип сосудов — флаконы (табл. 98, 58, 60, 62) с шаровидным туловом, узким цилиндрическим горлом; чаще всего встречаются сосуды с вогнутым донцем, реже — с уплощенным, а также с плоским устойчивым поддоном.

У крупных экземпляров флаконов узкое горло с отогнутым венчиком. Устойчивая разновидность флаконов — бутылочки с цилиндрическим (реже коническим) туловом и массивным вогнутым донцем (табл. 88, 37–42). Флаконы изготовлялись способом свободного выдувания, стекло прозрачное, бесцветное или зеленоватого оттенка. Бокалы-рюмки представлены сосудами на высоких ножках, с плоским основанием и расширяющимся кверху коническим резервуаром. Чаши неглубокие, большого диаметра (до 22 см), край их часто утолщен и слегка отогнут (табл. 88, 45–48, 54–57). Стенки сосудов украшены рельефным узором, что является признаком выдувания стеклянной массы в форму (табл. 88, 63–68). Но есть также сосуды, украшенные припаянными стеклянными жгутами (табл. 88, 62). На фрагменте одной из чаш встречено украшение в виде тонкого золотого листка, прикрепленного заклепкой к краю (табл. 88, 45).

Исследованные в Северном Тохаристане раннесредневековые захоронения пока не дают связной картины местных идеологических представлений о заупокойном культе. Засвидетельствованы несколько типов погребальных сооружений и большое разнообразие в погребальных обрядах, что отражает не только различия между распространенными в этой области религиями и верованиями, но и, частично, этническую неоднородность населения.

В Дальверзинтепе после разрушения буддийского святилища были совершены захоронения предварительно очищенных костей. Кроме того, здесь же обнаружены два трупоположения. Погребенные положены головой на юг. Погребальный инвентарь составляли пять сосудов (Пугаченкова, Ртвеладзе и др., 1978, с. 92–93).

В монастыре Каратепе обнаружено большое количество погребений, совершенных после запустения буддийского комплекса. Это множественные захоронения по 10–13 человек; одиночные погребения умерших, положенных на спину, друг на друга или на пол камеры; сложенные отдельно от других костей черепа. Сопроводительный инвентарь — керамика, украшения, монеты: подражания Васудевы, кушано-сасанидские, эмиссии термезских правителей IV–V вв. н. э. В одном из погребений пещеры № 3 комплекса «В» найдено серебряное подражание Перозу, датирующееся не ранее конца VI в. н. э. (Вайнберг, Раевская, 1982, с. 64–67). Основная масса захоронений, видимо, относится к IV–V вв. н. э., но есть и более поздние — VI в. н. э.

После того как храм в Фаязтепе был заброшен, многие его помещения были превращены в склепы. В них совершены захоронения по обряду трупоположения на спине с различной ориентацией. Возле костяков обнаружены скифатные монеты термезского чекана IV–V вв. и серебряная монета Пероза (Альбаум, 1979, с. 22). В восточное и южное «колена» коридора заброшенного здания поселения кушанского времени Актепе II впущены двухчастные погребальные ямы «лопатообразной формы» с захоронениями предварительно очищенных костей и черепов. Погребенных сопровождали керамические и бронзовые сосуды, украшения, орудия труда, раковины. В погребении 2 обнаружено около ста медных сасанидо-кушанских монет. Поселение относится ко второй половине IV–V в., а погребальные ямы — ко второй половине этого периода (Седов, 1987, с. 44–47).

На северо-восточной окраине Старого Термеза в двухэтажном здании, известном под названием «Курган», открыты погребения. Нижний этаж здания подквадратный в плане (24,2×23,3 м), с центральным коридором шириной 2,3 м и расположенными по его обеим сторонам, по пять с каждой стороны, прямоугольными сводчатыми камерами (5,8×2,2×3 м). В помещениях 1,2 под первым полом обнаружены захоронения 32 погребенных, положенных друг на друга в несколько ярусов. На некоторых из них сохранилась одежда из хлопчатобумажной ткани синего, зеленого и красного цвета, а также остатки ковровой и шелковой ткани. В других помещениях находились одиночные трупоположения, а в помещении 1 открыто захоронение костей в хуме. Найдены медные скифатные монеты термезской эмиссии V–VI вв. н. э. и подражания монетам Пероза, определенные Е.В. Зеймалем. Могильник датируется V в. н. э. (возможно, концом IV) — первой половиной VI в. н. э.

На городище Дальверзин одиночные захоронения обнаружены в заброшенных помещениях ДТ2, ДТ6 и в топке керамической печи, совершены они по обряду трупоположения. Инвентарь незначителен: при одном костяке в ДТ2 обнаружены два сосуда (кружка с петлевидной ручкой и одноручный сосуд), датируемые V–VII вв. н. э., возможно, V–VI вв. н. э. (Пугаченкова, Ртвеладзе и др., 1978, с. 92–93).

В предгорьях Бабатага на левом берегу Сурхандарьи, напротив городища Будрач, расположен могильник Биттепе. Погребальные склепы вырублены в плотных конгломератах на восточном склоне котловины, на высоте 15–20 м от ее подножия, и расположены в основном в один ряд на расстоянии 4–6 м друг от друга. Раскопаны семь склепов (табл. 86, 3, 4). Часть из них оказались поврежденными (Ртвеладзе, 1986).

Каждый склеп включает квадратную (2,4×2,4 м; 3,3×3,3 м), прямоугольную (3,2×1,8 м; 4,9×2,3 м), прямоугольную с нишей (2,7×2,2 м) в задней торцовой стене (2,1×0,7 м) или крестовидную в плане камеру с плоским, сводчатым или полуциркульным потолком высотой 1,3–1,9 м. В камеру ведут узкие (0,6–0,8 м), длинные (1,5–1,7 м) сводчатые коридоры высотой 1–1,2 м. Посредине сторон входного коридора в стенах имеются небольшие нишки, в которых сохранились остатки деревянных плах. Входы заложены сырцовым кирпичом (52×26×10 см) и булыжниками, в одном случае — деревянными щитами. Склепы ориентированы с северо-востока на юго-запад, а входами обращены на юго-запад, на заходящее солнце. В камерах находилось от 10 до 18 погребенных (женщин, мужчин и детей). Детские скелеты, как правило, находились на груди, животе или между бедренных костей женских скелетов. Взрослые погребения обычно лежали на спине вдоль стен склепа друг на друге или валетом. Руки вытянуты вдоль костяка, иногда одна рука согнута в локте и покоится на тазовых костях. В некоторых камерах зафиксированы остатки плетеной камышовой подстилки и кошмы, на которых лежали костяки. Погребальный инвентарь довольно разнообразный. В склепах найдены бусы из сердолика, иногда с содовой инкрустацией, гишера, горного хрусталя, из стекла различного цвета, иногда украшенного полосчатым орнаментом или глазками из голубой египетской пасты (табл. 86, 5-10, 14–16, 33–35); бронзовые амулеты в виде миниатюрных кувшинчиков с проросшим крестом (табл. 86, 22, 23), а также бронзовая подвеска-копоушка в виде стоящего божества, держащего в поднятых руках крупную птицу с распахнутыми крыльями (табл. 86, 26). В склепе 2 обнаружена глиняная головка идольчика со схематичными чертами лица. Во всех склепах найдено много фрагментов хлопчатобумажных и шелковых тканей красного цвета и кусков свиной кожи.

Здесь же обнаружено 15 серебряных и медных монет, лежащих во рту погребенных и рядом со скелетами. Это чаганианские подражания монетам Пероза (459–484 гг.) и Хосрова I Ануширвана (531–579 гг.) с надчеканами трех головок по кругу; сасанидские монеты Хосрова I и Хормизда IV (590–628 гг.); уникальная чаганианская монета, на аверсе которой изображены бюсты правителя и правительницы, курсивная, на реверсе вокруг тамги находится бактрийская надпись. Присутствует также согдийская монета Урка-Вартармука (конец VII в.) и монета тюргешей (вторая половина VIII в. н. э.).

Дальверзинский некрополь занимает северо-восточный обрез городской стены, где на высоте 2–3 м от ее подошвы, в кладке в три яруса вырублены погребальные склепы. В 1981–1982 гг. Б.А. Тургуновым и С. Болеловым на некрополе вскрыты 17 склепов (Болелов, 1994, с. 70–71). Они состоят из прямоугольной или овальной камеры размером (1,8–2,6) × (0,6–1) м и узкого входного коридора, заложенного до середины прямоугольным сырцовым кирпичом и речной галькой. Перед входом, ориентированным на восток, иногда вырубалась небольшая ниша. В камерах обнаружены одиночные, парные и коллективные погребения. В основном погребенные были положены на спину, в одном случае на бок. В склепе 8 часть костей сложена в нишу, а два черепа лежали вместе у восточной стены камеры. В склепе 10 в разных местах камеры обнаружено семь черепов, остальные кости лежали в беспорядке. Три скелета — два взрослых и один детский — лежали на спине.

На полах камер иногда отмечены камышовые подстилки. У многих погребенных во рту монета, иногда она лежит под черепом. В двух случаях вместо монеты под черепом находились золотые браслеты, у одного погребенного во рту найден перстень с бирюзовой вставкой. Кроме монет, в склепах обнаружены бусы из сердолика, стекла, кости и горного хрусталя, медные наконечники, кольца, раковины каури, серьги, браслет из тонкой медной проволоки, железный серп и одна керамическая миска на дисковидном поддоне.

Среди монет есть серебряные чаганианские подражания монетам Хосрова I Ануширвана с надчеканами-портретами по кругу и медные чаганианские монеты с бюстами правителя и правительницы. Обе группы монет имели хождение в Чаганиане со второй половины — конца VI в. вплоть до второй половины VIII в. Один брактеат сделан с византийского солида императора Анастазия.

Однако для датировки наиболее важны чаганианские монеты, которые и определяют время функционирования некрополя концом VI — первой половиной VIII в. н. э.

На западной окраине городища Шуроб-Курган, в 30 км западнее Термеза, раскопано несколько наусов, расположенных на естественных холмах (Ртвеладзе, 1989, с. 60–67). Один из них представляет собой погребальное прямоугольное наземное сооружение, возведенное на пахсовой платформе высотой 0,8 м и состоит из двух частей — открытого айвана и прямоугольной в плане камеры, ориентированной по оси северо-восток — юго-запад, с входом в северо-восточной части, откуда в склепы ведет невысокий пандус. Пол камеры и айвана выложен прямоугольным сырцовым кирпичом размером 52×26×? 54×26×? см в сочетании с квадратным 25×26×? 26×27×? см; толщина стен 0,8–1,1 м. В юго-восточной части айвана — зольное пятно.

В камере находились два погребенных: верхний лежал на спине в вытянутом положении, правая рука вытянута, левая рука согнута в локте и прижата к груди. Этот погребенный был положен поверх помещенного в камеру раньше. При совершении позднего захоронения положение ранее погребенного было нарушено. Один из погребенных лежал на подстилке из грубой ткани, остатки которой прослежены на полу. В заполнении камеры обнаружены фрагменты тонкостенной кушанской керамики и грубой кухонной посуды. Судя по размерам кирпича, наус датируется ранним средневековьем. Это подтверждает найденная в промазке пола айвана медная монета из числа подражаний монетам Пероза, обращавшихся здесь с начала V до второй половины VIII в. н. э.

До V в., как полагают исследователи, продолжает функционировать некрополь Тепаишах. Более или менее определенно можно говорить о двух наусах — I и II. Наус I представляет собой обширное прямоугольное сооружение с дверным проемом в северной стене и широкими суфами, тянущимися вдоль стен. Разрозненные человеческие кости и погребальный инвентарь располагаются на суфах и на полу. Наус II представляет собой прямоугольную постройку, возведенную на цоколе. Здание разделено осевым коридором на две части. Вход находился в северо-западной стене. По обе стороны коридора находятся четыре камеры, по две с каждой стороны. Разрозненные кости лежат на полу. В четырех камерах науса обнаружен 51 череп, остальных же костей скелетов значительно меньше. Это заставляет предположить, что в наус доставлялись лишь черепа и отдельные кости скелетов. Камеры по мере заполнения закладывались. После того как были заложены все камеры, костями завалили коридор.

В наусах, помимо многочисленных украшений и керамических сосудов, найдены терракотовая статуэтка-образок, изображавшая Авалакитешвару (сооружение I), и алебастровый идол в сооружении II (Литвинский, Седов, 1983, с. 41–45) (табл. 86, 65).

Могильник в Каратепе расположен в 1 км к северо-востоку от цитадели городища, находящегося на окраине одноименного кишлака в Шурчинском районе. Здесь найден своеобразный керамический саркофаг в форме полого цилиндра. Сохранившаяся длина 155 см (истинная около 2 м), диаметр по центру 48 см, толщина стенок 1,5–2 см. В середине сбоку имеется овальный вырез, по краям которого расположено с каждой стороны по пять небольших дырочек. Вырез закрывался крышкой, по ее краям проколоты отверстия, совпадающие с таковыми на самом саркофаге; видимо, через них продевался шнур, закрепляющий крышку. На противоположных ее концах две грибовидные ручки. В саркофаге находился женский скелет в вытянутом положении на спине, головой на северо-восток. На погребенной обнаружено 17 бус из хрусталя, лазурита, сердолика, стекла, бронзы, пасты, а также три бронзовые подвески, аналогичные найденным в Биттепе.

В 500 м к юго-западу от городища Дальверзинтепе Л.И. Альбаум обнаружил керамические фрагменты с гладкими неорнаментированными стенками, понятые им как обломки оссуариев (Альбаум, 1966, с. 63). Последующие обследования показали, что и здесь находились саркофаги, идентичные каратепинскому.

Вообще находки оссуариев в Северном Тохаристане чрезвычайно редки: в Дангаре (Смоличев, 1952), в могильнике близ Гиссарской крепости (Абдуллаев А., 1975, с. 49), найден круглый оссуарий в виде здания.

В южной крепостной стене Дальверзинтепе Л.И. Альбаум открыл захоронения в хумах. При погребенных найдены монеты. Среди них есть чаганианские VII — первой половины VIII в. н. э. Погребения в хумах обнаружены также на территории Колхозабада (Соловьев, 1979, с. 68).

Грунтовые могильники раннесредневекового периода изучены хуже: они не имеют намогильных сооружений. Один из таких могильников — на адырной гряде близ Гиссарской крепости (Абдуллаев, 1975; Литвинский, Седов, 1984, с. 96–99) — содержал могилы с трупоположением на спине, с сопровождающим инвентарем и монетами: подражание драхме Пероза с бактрийской легендой в надчекане и подражание драхме Хосрова I (Зеймаль, 1985, с. 255, № 645; с. 256, № 650). Но в этом же могильнике отмечено погребение с костяком в позе всадника (без инвентаря), погребение с захоронением (одно, видимо, впускное) и детское погребение с оссуарием(?). Немногочисленные раннесредневековые погребения были, видимо, и в расположенном по соседству могильнике Тупхона.

Несколько иной грунтовой могильник (или остатки разрушенного пещерного склепа?) был обнаружен в юго-восточной части Пянджского района, на склоне возвышенности близ Джулсая (Литвинский, Седов, 1984, с. 101–102). Здесь расчищены остатки трех разрушенных погребений. По инвентарю и монетам (две драхмы сасанидского царя Пероза) Б.А. Литвинский датировал эти погребения VI–VII вв.

Еще одна разновидность грунтового могильника исследовалась В.С. Соловьевым в верховьях Каратагдарьи (Гиссарский хребет). К числу грунтовых могильников следует отнести и захоронения VI–VII вв. на уже заброшенном городище Дальверзинтепе, стены которого, по словам Л.И. Альбаума (Альбаум, 1966, с. 63), использовались как кладбище. Ранее, во второй половине IV–V в., совершались одиночные захоронения в заброшенных зданиях городища (Альбаум, 1966, с. 63; Пугаченкова, Ртвеладзе, 1978, с. 73–74, 181).

В Гиссаре на открытой возвышенности Бабатага Б.А. Литвинским и А.А. Абдуллаевым вскрыты погребения в грунтовых ямах. Погребенные положены на спину в позе всадника, головой на северо-восток. Имеется коллективное захоронение в подпрямоугольной яме. Открыто погребальное сооружение в виде неправильного овала; в двух ямах — эллипсоидные углубления, заполненные золой, кусками древесного угля и обожженными кусками глины, перенесенными сюда, судя по отсутствию следов огня на стенах ямы, из другого места. Погребальный инвентарь весьма скудный, во рту одного из погребенных найдена монета, отнесенная Е.В. Зеймалем к VI в. н. э., другая монета — подражание монете Евкратида. Грунтовые могильники в раннесредневековый период остаются для местного населения традиционным типом захоронения.

Таким образом, для IV–VI вв. характерно бытование традиционных для Северного Тохаристана способов захоронения — трупоположения и погребения предварительно очищенных костей. Сохраняется обычай помещения в погребение разнообразного инвентаря, в ряде случаев, как в погребальных ямах Актепе II, весьма обильного, иногда среднего уровня (Каратепе, Фаязтепе) или очень скромного (Дальверзинтепе). Не исключено, что такая дифференциация связана с социальным рангом погребенных лиц, а не с этническими и культовыми изменениями. Кое-где сохранялся обычай помещения в могилу монет.

Для этого времени характерно отсутствие специально отведенных участков в городе или поселении для некрополей и специальных архитектурно оформленных наземных погребальных сооружений. Для погребений используются заброшенные жилые дома, храмы и даже керамические печи. Подобные тенденции наметились уже в позднекушанское время, когда погребения устраивались или в заброшенных оборонительных стенах (Кампыртепе), или в зданиях покинутого города (Кухнакала). На наш взгляд, это очевидный показатель того, что данные явления в погребальном обряде рождены в первую очередь внутриобщественными переменами, а не только результат воздействия внешних факторов. Второе обстоятельство лишь усугубило процесс, выразившийся в отсутствии некрополей Северного Тохаристана, что, вероятно, стоит в одном ряду с общими явлениями значительного упадка многих областей материальной культуры в Средней Азии в период становления феодализма.

Однако весьма существенно, что эти изменения коснулись главным образом тех сторон погребального обряда, которые требуют затрат труда большого коллектива людей и средств (возведение погребальных зданий), или наличия социально крепкого сообщества (устройство специальных некрополей в соответствии с общей регламентацией городского благоустройства). Эти изменения не коснулись культовой и совершенно очевидной генетической преемственности. По всей вероятности, ранние некрополи принадлежат коренному бактрийскому населению пришедших в упадок древних городов и поселений Северного Тохаристана. В этом отношении исключительно важны исследованные Т.К. Ходжайовым серии черепов из могильников Дальверзинтепе и Старого Термеза (Курган) IV–V вв. н. э. Этот автор пришел к выводу, что обе серии принадлежали европеоидному населению восточносредиземноморского типа или переходного к типу среднеазиатского междуречья, генетически связанных с населением этих городов кушанского времени (Ходжайов, 1980, с. 137–138).

Вероятно, в V в. н. э. уже начинают появляться специально возведенные погребальные сооружения. К ним относится погребальное здание «Курган» в Старом Термезе, но примечательно, что оно следует архитектурным традициям аналогичного типа построек, в частности Дальверзинского науса.

Погребальные сооружения последующего времени отличаются достаточным разнообразием: однокамерные склепы, выбитые в скальных грунтах (Биттепе) или в старых крепостных стенах (Дальверзинтепе), наземные одиночные (Шуроб-Курган) и многокамерные («Курган») наусы, керамические саркофаги (Каратепе), грунтовые могильники (Джулусай), курганные могильники (Ляхш II, Байтудашт). Они имеют много общего с погребальными сооружениями предшествующего времени. Так, раннесредневековые склепы Дальверзинтепе и Виттепе продолжают архитектурные традиции кушанского времени. Отличия заключаются в большем разнообразии архитектурно-планировочных композиций. Продолжают сохраняться многокамерные и двухкамерные наусы («Курган», Шуроб-Курган), свойственные Северной Бактрии в кушанское время (Тепаишах, Ялангтуштепе). Можно отметить и общность в строительном материале, приемах кладки стен и сводов и в других элементах строительной техники.

Особняком стоят своеобразные керамические саркофаги, зафиксированные в нескольких пунктах Северного Тохаристана (Литвинский, Седов, 1984, с. 138–140).

В целом типы погребальных сооружений, существовавших в Северном Тохаристане в раннем средневековье, продолжают развивать традиционную для этой области погребальную архитектуру. Это в какой-то мере свидетельствует об устойчивости здесь погребальной обрядности, подтверждаемой, в частности, почти полным отсутствием, как и прежде, оссуариев, которые в раннем средневековье широко распространяются почти по всей Средней Азии, охватывая, помимо древних областей их бытования — Хорезма и Маргианы, также Согд, Уструшану, Чач и Семиречье. В этом, как нам представляется, одно из главных отличий тохаристанского погребального обряда от погребального обряда центральных областей Средней Азии, в основе которого лежат, возможно, более принципиальные различия в культовых воззрениях. Второе отличие состоит в слабом распространении в Северном Тохаристане способа захоронения, связанного с предварительным выставлением трупов, которое почти повсеместно заменяет трупоположение на спине, что, вероятнее всего, было вызвано какими-то культовыми причинами.

Памятники культового характера, раскапывавшиеся в Северном Тохаристане, целиком подтверждают сведения письменных источников о широком распространении здесь буддизма. Однако нет оснований считать, что в правобережье Амударьи господство буддизма, начиная от его расцвета в кушанскую эпоху и до арабского завоевания страны в VIII в., было непрерывным и безраздельным. В конце IV — начале VI в. все буддийские монастыри, построенные и функционировавшие в кушанское время (Каратепе, Фаязтепе, Уштурмулло и др.), были заброшены, частично разрушены и использовались местными жителями для захоронений. Сейчас выявлены восстановительные работы на этих памятниках, производившиеся, видимо, уже в VI в.: в комплексе Уштурмулло, на берегу Амударьи в Шаартузском районе Таджикистана, неподалеку от Тепаишах (Зеймаль Т., 1987), была восстановлена (а по существу, возведена заново и частично реконструирована) главная ступа, а сам монастырь остался лежать в развалинах; на Фаязтепе была отремонтирована и превращена в крестовидную одна из ступ; на Каратепе возведено небольшое святилище, заново украшенное скульптурой. Разрушение буддийских сооружений в Северном Тохаристане во второй половине IV в. можно связывать с военно-политическими причинами (оккупация правобережья Амударьи сасанидскими наместниками в Кушаншахре). Их частичное восстановление в VI в. косвенно отражает изменение политической ситуации: уже не существовало официального запрета на буддизм и активной ему оппозиции.

К VII — началу VIII в. относится сооружение в Северном Тохаристане целого ряда буддийских храмов и монастырей: Аджинатепе (табл. 87, 4), состоявшего из собственно монастырской и храмовой половин и расположенного в непосредственной близости от городища Чоргультепе (Литвинский, Зеймаль Т., 1971, 1973; Зеймаль Т., 1980, и др.); храма (табл. 87, 3) на городище Калаи Кафирниган (Литвинский, 1981, 1983; Litvinskij, 1981); купольной часовни на цитадели городища Кафыркала (Литвинский, Денисов, 1973; Литвинский, Соловьев, 1985, с. 22–23). О врастании буддизма в социальную жизнь Северного Тохаристана свидетельствуют и находки буддийских текстов в городах и за́мках. Около 50 фрагментов рукописи на бересте письмом брахми было найдено на городище Кафыркала (Литвинский, Соловьев, 1985, с. 143), остатки не менее 12 санскритских рукописей буддийского содержания обнаружены при раскопках Зангтепе (Альбаум, 1963, с. 58–61; 1964, с. 73–83; Воробьева-Десятовская, 1963, с. 93–97, рис. 1, 2; 1983, с. 65–69; Бонгард-Левин и др., 1965, с. 154).

Культовых сооружений, связанных с какими-то местными разновидностями зороастризма или иными системами религиозных представлений, пока для раннесредневекового периода в Северном Тохаристане не выявлено. Судя по отдельным находкам культовых предметов, таких, как металлические ложки особой формы, киафы и курильницы в погребальных ямах на Актепе II (Седов, 1987, с. 62–64), круглый оссуарий из окрестностей Гиссарской крепости, изображающий здание храма в Тохаристане, который был оплотом «иранского буддизма» (Бартольд, 1971, с. 469–471), зороастрийские верования продолжали сохраняться, а в конце IV — начале V в., когда буддийские памятники были заброшены, возможно, и господствовали.

Художественная культура Северного Тохаристана в V–VIII вв. — явление сложное и многожанровое, тесно связанное с искусством тохаристанских владений, лежавших к югу от Амударьи (Кругликова, 1974, 1979). Пока мы не располагаем памятниками северотохаристанского монументального искусства V в. Датировка V в. живописи и скульптуры Куевкургана (Массон В., 1978, с. 531; Аннаев, 1978, 1984) остается предположительной и нуждается в дополнительном обосновании, особенно если возведение здания на Куевкургане датировать концом V — началом VI в. (Аннаев, 1984, с. 9).

Основной памятник, по которому известна светская живопись Северного Тохаристана, — Балалыктепе (Альбаум, 1960), где была открыта сцена пиршества (табл. 91, 2–5), первоначальная датировка которой V в. теперь пересмотрена, а настенная роспись отнесена к VI–VII вв. (Беленицкий, Маршак, 1976, с. 6; 1979, с. 35; Маршак, 1983, с. 53).

Наиболее полное представление о буддийской живописи Северного Тохаристана дают Аджинатепе (Литвинский, Зеймаль Т., 1971; Зеймаль Т., 1985, с. 165, 170, 186–187) и Калаи Кафирниган (Литвинский, 1981; Зеймаль Т., 1985, с. 171, 188), а также Кафыркала (Литвинский, Денисов, 1973; Соловьев, 1976; Литвинский, Соловьев, 1985, с. 140). Видимо, живопись на перечисленных памятниках следует датировать в пределах второй половины VII в. На Аджинатепе живопись покрывала стены и своды многих помещений, постаменты в святилищах. Своды коридоров были заняты тысячами изображений сидящих будд: каждый в особом медальоне, окруженный двуцветной мандорлой, в обрамлении побегов-стеблей с пятилепестковыми белыми цветами; все — сидящие в позе падмасана; жесты рук и поворот головы у соседствующих фигур различаются; различны также покрой одежды, ее цвет, окраска нимбов вокруг головы и цвет фона внутри мандорл (Зеймаль Т., 1985, с. 170). На стенах были представлены различные сцены жизни и деятельности Будды: проповеди, подношения даров и т. п. Присутствуют в росписях (табл. 92, 1–8) и светские персонажи — представители тохаристанской знати (Зеймаль Т., 1985, с. 165, 171). Поскольку имел место несомненный перерыв в распространении буддизма в Северном Тохаристане, приходящийся на конец IV — начало VI в., неправомерно возводить памятники живописи VII — начала VIII в. непосредственно к образцам северотохаристанской буддийской живописи кушанского времени и предполагать существование в Северном Тохаристане непрерывной традиции и своей буддийской живописной школы. Видимо, живописное убранство Аджинатепе, Калаи Кафирниган, Кафыркалы и др. выполнялось «бродячими» буддийскими художниками, приходившими из-за Амударьи — из тохаристанских владений в Северном Афганистане или из областей, расположенных еще далее на юг.

К такому же заключению приводит и рассмотрение глиняной скульптуры на буддийских памятниках Северного Тохаристана (Литвинский, Зеймаль, 1971; Литвинский, 1981; Зеймаль Т., 1985, с. 164–188). Не вполне ясно, имела ли буддийский характер скульптура Куевкургана, для датировки которой (как и живописи) ранее VI в., видимо, нет убедительных оснований (Массон В., 1978, с. 531; Литвинский, Соловьев, 1985, с. 140). Буддийские ваятели, работавшие в Северном Тохаристане, в совершенстве владели как техническими приемами (от использования нескольких видов теста скульптурной массы до широкого применения набора штампов-форм), так и художественными (от сложных многофигурных композиций до раскраски статуй), создавая отдельно стоящие статуи и горельефные сцены (табл. 93, 1-12) из разномасштабных фигур; фигура лежащего Будды в нирване превышала 12 м в длину, размер ступни 1,9 м (Зеймаль Т., 1985, с. 181).

В художественном убранстве северотохаристанских зданий важное место занимала резьба по дереву, наиболее полное представление о которой дают материалы из Джумалактепе (Нильсен, 1966, с. 302–309, рис. 107–110) и городища Калаи Кафирниган (Литвинский, 1981). Резные колонны и двери, детали мебели и декоративные панно, их сюжеты, перекликаясь с образцами резьбы по дереву из других областей Средней Азии (Согд, Уструшана), обнаруживают несомненное своеобразие.

Пока нет оснований предполагать существование в Северном Тохаристане местной школы торевтики, можно говорить об общетохаристанской школе кушанского и эфталитского времени (Маршак, Крикис, 1969), произведения которой теперь засвидетельствованы к северу от Амударьи (Якубов, 1985; 1985а, с. 161, 166).

Терракоты, обычно составляющие наиболее массовый вид памятников искусства раннесредневекового Северного Тохаристана, сравнительно часто встречаются только в слоях второй половины IV — середины V в. (Завьялов, 1979), и позднее их практически нет. Сходная картина со смещением хронологии к более позднему времени — второй половине VII — началу VIII в. наблюдается и в Согде (Маршак, 1985, с. 197–202). На протяжении всего раннесредневекового периода продолжают бытовать только весьма примитивные, вылепленные от руки фигурки «всадников» или животных (табл. 90, 1-12). Напрашивается предположение о каких-то серьезных переменах в идеологии среднеазиатских народов (как в Северном Тохаристане, так и в Согде), происходивших в IV–VII вв., поскольку весь репертуар терракотовых статуэток обычно связан с культовыми изображениями. Однако, возможно, явный упадок искусства коропластов связан с другими причинами, например, с появлением массовых культовых изображений, изготовленных из другого материала (например, живописные деревянные образки), который сохраняется много хуже. В любом случае за исчезновением терракотовых статуэток в раннесредневековый период стоят серьезные перемены если не в самих верованиях, то в особенностях обрядовости. Находки оттиснутых штампами сложных композиций (Соловьев, 1985, с. 162–163) свидетельствуют о сохранении местными коропластами высокого мастерства, хотя сфера его приложения становится иной.