Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Глава 4 Чач и Илак (Ю.Ф. Буряков, М.И. Филанович)

В эпоху средневековья в бассейне Средней Сырдарьи и ее правых притоков (Ахангаран, Чирчик, Келес) и в прилегающей к долине степной левобережной зоне сложился крупный историко-культурный регион с самобытной культурой и своеобразным хозяйством, ядром которого являлся Ташкентский оазис.

Регион включал два феодальных владения — Чач и Илак, тесно связанные между собой политически, и экономически. Илак, известный своими рудными богатствами, входил в состав Чача на правах особой области.

Природно-климатические условия этого региона, характеризуются большим разнообразием. Район включает ряд ландшафтных зон. На востоке его ограждают отроги Тянь-Шаня, Чаткальский и Кураминский хребты которого окружают оазис подковой и ниспадают к реке адырами. На севере оазис открыт безбрежной Казахстанской степи. Природные условия способствовали развитию в области многоотраслевого хозяйства. Горные районы с разнотравьем и арчевником были прекрасными пастбищами для отгонного скотоводства. Адыры предгорий являлись зоной богарного земледелия и использовались также под пастбища, благоприятные для зимнего и осенне-весеннего содержания скота. На равнинах, в долинах рек развивалось поливное земледелие, садоводство, выращивались бахчевые и технические культуры. Недра гор богаты полиметаллами, особенно серебром и золотом.

Комплексность хозяйственно-культурного потенциала Чача и Илака и его особенности определялись, во-первых, их расположением на границе между оазисами с древнеземледельческой культурой и кочевой степью, в зоне активных экономических контактов кочевых и оседлых народов и сложных миграционных процессов; во-вторых, интенсивной разработкой богатых рудных месторождений с преимущественной добычей благородных металлов; в-третьих, постепенным перемещением на север основных торговых путей, соединивших страны Среднего и Ближнего Востока с Китаем, и активным включением в торговлю скотоводческих народов.

Все это способствовало интенсивному развитию земледелия, ремесел и активному процессу урбанизации.

Для периода раннего средневековья сведения письменных источников об Илаке отсутствуют, о Чаче они кратки и отрывочны. В первую очередь это сообщения китайских хроник Суйшу, Вейшу, Таншу, в которых владение под именем Ши или Чжеши с одноименной столицей упоминается с V в. н. э. (Бичурин, 1950, т. II).

Известны факты проходившей в пределах Чача борьбы эфталитов с тюрками, смены политической власти, участия в дипломатических миссиях (Бичурин, 1950, т. II, с. 278, 281).

Анализ сведений побывавшего здесь в 30-е годы VI в. Сюань Цзяна позволяет почерпнуть данные о структуре владения (Beal, 1884). О чачской торговле можно судить по «старым согдийским письмам» из Восточного Туркестана (Лившиц, Кауфман, Дьяконов, 1954), а согдийские документы дают ценные сведения об изменении размеров владения в период борьбы с арабами (Согдийские документы, 1962, вып. II, с. 78–79).

Первую характеристику чачского войска дали арабоязычные авторы Табари и ал Асир (Табари, BGA, т. 2, с. 1247; МИКК, 1978, с. 53).

Более детально владения описаны арабо- и персоязычными географами X в. Истахри, Мукаддаси, ибн Хаукалем и особенно анонимным автором Худуд ал Алама (Hudud al Alem, 1970). Наряду с характеристикой границ региона эти авторы сообщают об экономическом потенциале городов и торговых путей.

Однако сведения их очень скудны и часто противоречивы. Основные материалы для характеристики средневековой истории Чача и Илака содержат археологические источники.

По данным источников, в V в. регион вошел в состав эфталитского государства. В VI в. эфталиты столкнулись с Тюркским каганатом и бассейн Сырдарьи становится зоной активных боевых действий с хаканом Истеми, о котором источники говорят, как о правителе «с войском, казной и короной… от Китая до Гульзариума [Сырдарьи] и Чача». В середине VI в. каган Санжибу захватил, кроме Чача, Фергану и Согд. В результате в «Чаче, Параке, Самарканде и Согде много [мест] было разорено и стало местом пребывания сов» (Гафуров, 1972, с. 218).

Возможно, в этот период происходит выделение Илака, автономия которого базировалась на эффективной добыче золота и серебра.

При последующем дроблении каганата Чач и Илак входят в состав западного объединения, а после неудачного восстания в 605 г. против хакала к власти во владении приходят тюркские правители — тудуны.

Китайский путешественник Сюань Цзян отмечает в этом владении несколько десятков городов, управлявшихся феодалами, подчиненными тюркскому кагану (Beal, 1884, p. 452). Однако последующие междоусобицы в каганате способствуют росту независимости Чача и его более тесным культурно-экономическим связям с Согдом и Ферганой. Реальная опасность арабского нашествия в конце VII — начале VIII в. приводит к оформлению союза владений Мавераннахра под эгидой Тюркского каганата.

В составе коалиции Чач активно участвует в борьбе с арабами. В 712 г. оказывает помощь осажденному Самарканду, что вызывает в 713 и 714 гг. ответные карательные походы арабов.

В период борьбы происходит объединение Чача с северными степными районами вплоть до Отрара. Это укрепляет союз с тюркским каганатом.

В 723–724 гг. объединенным силам удалось нанести арабам поражение на Сырдарье. Лишь к середине VIII в. арабы разгромили тюркский каганат и осадили Чач. Воспользовавшись ослаблением владения и его столкновением с Ферганой, в середине VIII в. Чач попытались подчинить себе китайцы, захватившие его столицу и разрушившие ее. Однако в 751 г. они были разбиты арабами на Таласе, и Чач был включен в состав халифата. Его жители активно участвовали в антиарабской борьбе. Здесь находился один из очагов движения Муканны, и даже авторы X в. сообщали, что в Илаке много сторонников «людей в белых одеждах».

Таким образом, в политической истории Чача и Илака можно выделить два этапа. Первый этап: V — середина VI в., обе области входят в состав эфталитского государства. Второй этап: вторая половина VI — конец VIII в., Чач и Илак в составе тюркского каганата.

Эти этапы четко прослеживаются в археологическом комплексе, архитектурно-строительной технике, монетной системе и культурных связях, выявленных на многочисленных памятниках региона.

Вхождение Чача в состав эфталитского объединения не изменило его экономических связей и способствовало развитию традиционных форм земледельческо-скотоводческого хозяйства.

Включение области в состав тюркского каганата и частичная замена местных правителей тюркскими укрепляли экономические связи со степными кочевниками. Прослеживается их интенсивный переход к оседлости, особенно в адырной и предгорной зонах на границе со степью, а также в городах и сельских поселениях. Регион делится на ряд мелких владений, подчиненных центральному правителю и чеканивших свою монету.

Сосредоточение в руках Тюркского каганата международной торговли способствовало передвижению к границе со степью одного из ответвлений Великого шелкового пути, который стал проходить через Чач.

Ускорился процесс освоения горнорудных ресурсов в Чаткалокураминском районе. Особое внимание уделяется добыче и обработке благородных и цветных металлов, бирюзы.

Все это приводит к резкому росту сельских и городских поселений, к интеграции культурно-хозяйственного комплекса, усилению связей с соседними регионами, в первую очередь с Согдом, купцы которого господствовали на сухопутных торговых путях.

Формируется близкий к согдийскому облик материальной культуры, где наряду с согдийскими чертами отмечается влияние тюркской кочевой среды. Это прослежено в вооружении, архитектуре, бытовых комплексах, обычаях. Изменяется система денежной эмиссии.

Первые сборы археологических материалов из Ташкентского района относятся к последней четверти XIX в. Они представлены случайными находками, поступавшими в основном, начиная с 1876 г., в Туркестанский музей (Остроумов, Аничков, 1903). В 1895 г. был организован Туркестанский кружок любителей археологии (ТКЛА), члены которого провели обследование ряда средневековых памятников. Результаты этих изысканий вместе с интересными находками публиковались в Протоколах ТКЛА и «Туркестанских ведомостях». Среди них упомянуты Канка, Актепе, Ханабад, Шаркия, находки оссуариев в долине Ахангерана и в районе Ташкента, коллекции сфероконических сосудов, металлических изделий и др. Член кружка Е.И. Смирнов в 1896 г. готовит первую сводку древностей Ташкентского оазиса, в которую включаются городища Мингурюк, Ханабад, Ногайкурган и некоторые другие (Смирнов, 1896).

Новый этап археологических исследований наступает в 20-е годы нашего столетия. Систематизацией памятников занимаются А.А. Потапов, М.В. Воеводский, М.П. Грязнов, М.Е. Массон и Т. Миргиязов. Проведены раскопки в Тойтепе, в результате которых получена интересная коллекция оссуариев. Обследованы жилые и производственные памятники в долине Ахангерана (Массон М., 1935).

С середины 30-х годов В.Д. Жуков обследует памятники в верховьях Чирчика, а Г.В. Григорьев приступает к раскопкам городищ и поселений в его нижнем течении (Григорьев, 1940). Ряд средневековых памятников был выявлен в 1940 г. А.И. Тереножкиным при археологическом надзоре на Ташкентском канале (Древняя и средневековая культура Чача, 1979, с. 37–39). В 1940–1941 гг. он начинает стационарные раскопки за́мка Актепе близ Ташкента, позволившие В.Л. Ворониной впервые охарактеризовать архитектуру раннефеодального Чача (Тереножкин, 1948; Воронина, 1948).

В 40-50-е годы кафедрой археологии ТашГУ (руководитель М.Е. Массон) осуществляется фиксация памятников в Ташкенте и области с обследованием Ханабада и Ногайкургана, Зангиата, Чиназа и других (Баишев, Массон, 1956; Лунина, Усманова, 1956; Буряков, 1956; Буряков, Зильпер, 1960; Буряков, 1963, 1966). Институт истории и археологии с конца 50-х годов ведет работы по изучению погребальных сооружений оазиса, в том числе и средневековых (Агзамходжаев, 1966), а Музей истории начинает исследование городища Мингурюк в Ташкенте, затем столицы Илака — Тункета, обследуются городища Нукет, Канка, Шахрухия, изучаются памятники горного дела и металлургии (Буряков, 1974).

В 60-е годы обследуются памятники горных районов (Лунина, 1966; Буряков, 1972, 1972а), а основные раскопки сосредоточиваются в районах новостроек, на Чарвакском и Туябугузском водохранилищах (Древности Чарвака, 1976; Древности Туябугуза, 1978).

Работы по систематизации памятников завершились в начале 70-х годов выпуском археологической карты области, в которую вошло около 500 памятников средневековой эпохи (Буряков, Касымов, Ростовцев, 1973).

Последующие раскопки сельских и городских поселений, горно-металлических пунктов и погребальных сооружений способствовали уточнению этапов развития культуры и экономических связей региона (Абдуллаев К., 1975; Буряков, 1972, 1975; Древняя и средневековая…, 1979). Специальный отряд, созданный в 1967 г., изучает памятники в пределах Большого Ташкента. Полученные материалы дали возможность выделить два этапа в средневековой истории региона (Древний Ташкент, 1973; Филанович, 1983).

Для поры раннего феодализма в Чаче и Илаке выявлены 348 памятников, в том числе 255 сельских и 32 городских (табл. 37). Сложнее обстоит дело с погребальными комплексами. Всего в оазисе открыт 121 могильник. Из них уверенно к данному этапу можно отнести лишь 23 (Буряков, 1982, с. 12–46, 52–57).

С конца IV в. н. э. начинается активное освоение всего оазиса вплоть до предгорий, когда создаются локальные ирригационные сооружения и формируются системы городских и сельских поселений, связанные между собой.

Средневековые города вырастают либо на месте античных городов на старых караванных путях, либо в горнорудных районах, как ремесленные металлургические центры по переработке сырья.

Особенно активно формирование городов происходит на границах с кочевым миром на новых караванных путях. Контакты со степью особенно интенсивно нарастали в период тюркского каганата.

Наряду с традиционной системой расположения поселений вдоль Сырдарьи вокруг крупных городов Канка и Шахрухия появляются новые города с сопутствующими селениями. Наиболее крупный урбанистический узел складывается в среднем течении Чирчика на границе со степью, где формируются шесть городов. Вдоль Чирчика протягивается цепочка городов-крепостей. Изменяется статус некоторых городов. Так, в VII в. один из крупнейших городов региона — Мингурюк становится столицей Чача.

Столицей Илака становится расположенный в бассейне Ахангарана Тункет с крупной цитаделью «дехкана Илака», металлургическими мастерскими. К ней примыкает группа рудных городов Илака. В нижнем течении Ахангарана формируются пункты, связанные с древними центрами Сырдарьи. Через Улькантойтепе, расположенный в центре оазиса, проходит путь, соединяющий северные и южные районы. Увеличение числа городов, их пространственное распределение обусловлены факторами экономического и социально-политического развития области. Дробление владений на Чач и Илак и перемещение центра экономической и политической жизни из бассейна Сырдарьи в долину ее притоков, в предгорные и степные районы, оформление локальных раннефеодальных владений приводят к переносу столицы Чача на север и образованию столицы Илака, выполняющей административные и экономические функции в южных районах оазиса (Буряков, 1982, с. 1982, с. 121–140).

Но в основном урбанизация области идет за счет образования мелких городских пунктов. Большинство их тесно связано с сельской округой, развитие которой обусловлено широким освоением новых земель в адырной и предгорной зонах и формированием системы поливного земледелия.

Типичную картину рассеяния в зоне контактов со скотоводами степных районов представляет Ташкентский микрооазис, сложившийся на базе разветвленной водной системы среднего течения Чирчика. Его основными действующими оросителями в эту эпоху стали Салар-Джун и частично Бозсу с сетью протоков и каналов, пересекавших водоразделы, так что территория, пронизанная ирригационными артериями, была приспособлена для ведения земледельческого хозяйства. В пределах микрооазиса сосредоточивалось до 20 населенных пунктов, большая часть которых вошли сейчас в границы современного Ташкента. В целом микрооазис демонстрирует типичную структуру эпохи раннего средневековья, где наряду с главным городом существуют подчиненные городские пункты, сельские поселения, за́мки раннефеодальных владетелей и региональный культовый центр.

Городище Мингурюк этого периода соответствует «мадине Чача» арабских источников и главному городу Ши китайских хроник (Буряков, 1975, с. 52). Окружность стены города исчислялась в 10 ли (табл. 37, 8). По карте прошлого столетия, уточненной археологическим обследованием, сохранившаяся площадь городища составляет около 35 га, а его конфигурация позволяет реконструировать подпрямоугольный план, видимо унаследованный от более раннего периода и напоминающий очертания другого крупного городища Чача — Канки, на планировке которого, возможно, сказались античные градостроительные традиции эллинистических цивилизаций Юга (Буряков, 1982, с. 106; Филанович, 1983, с. 78–90).

Город делится на цитадель и Шахристан, причем цитадель занимала 0,5 га, т. е. 1/70 часть площади. Город питался водой из Салара, откуда был проведен специальный канал.

Цитадель вместе с городской стеной, снабженной стрелковым коридором, составляла внушительную систему обороны. Фасад цитадели фланкировали прямоугольные башни оригинальной ступенчатой формы в верхней части. В стене цитадели также проходил внутренний коридор.

Особенность фортификации этого города заключалась в отсутствии бойниц, что заставляет предполагать оборону только с верхнего яруса стены. Внутри цитадели оформился комплекс узких сводчатых помещений. Важным атрибутом городов такого ранга являлся дворец. В условиях раздробленности страны накануне арабского завоевания существование в городах великолепных дворцов правителей раннефеодальных владений подтверждает многочисленность мелких столиц. Раскрытые на Мингурюке остатки здания принадлежали самому крупному дворцовому сооружению региона (табл. 41, 12, 13). В основе его планировки лежит чередование залов и комнат, объединенных широкими коленчатыми коридорами, и функциональная разграниченность помещений. В окончательном варианте своей планировки, в каком он предстал ко времени прихода в Чач арабских завоевателей в первой трети VIII в. н. э., дворец Мингурюка делился на парадную, жилую, культовую и хозяйственно-складскую части. Здание, выстроенное из прямоугольного сырцового кирпича и пахсы, разбитой на блоки, перекрывалось в зависимости от размеров и назначения помещений сводом или плоским потолком, опиравшимися в залах на две или четыре колонны. Глинобитные суфы вдоль стен в залах с выступающей «эстрадой» в центре хозяйственных помещений, невысокие глинобитные «столы» — характерные приемы внутреннего оборудования построек.

Для дворцовых зданий региона обязательно наличие зала для культовых церемоний с алтарным возвышением в форме полуовала в центре и следами сильной прокаленности на нем, что указывает на установку здесь жертвенника или же на длительное горение огня непосредственно на подиуме. На Мингурюке в комплекс святилища входит еще и небольшая комната (табл. 41, 13).

Залы, кулуары, святилище и даже комната для хранения запасов во дворце «мадины Чача» были украшены настенной живописью, почти полностью уничтоженной пожаром, вспыхнувшим при разрушении здания. Куски полихромных штукатурок в завале и небольшой участок нижнего бордюра на стене коридора, изображавшего растительный побег с лентами и рядом перлов, — это все, что осталось от живописи. Черты сходства с согдийским миром в конструкции и декоре дворца могли бы совсем скрыть местную чачскую основу, если бы признаки ее не ощущались в комплексе материальной культуры, прежде всего в находках монет местных правителей и в керамике, где наряду с общесогдийскими типами посуды присутствует набор форм, продолжающих традиции местной каунчинской культуры.

Дворец «мадины Чача» вместе с цитаделью господствовал в городском рельефе, будучи, видимо, самым высоким зданием шахристана. Исследование же самого шахристана, хотя и ведется в условиях густозаселенного современного города, все-таки позволяет составить некоторое представление о его структуре и характере застройки. Раскопки показали, что застройка в городе была плотной. В центре шахристана открыты остатки многокомнатного дома с толстыми пахсовыми стенами, а также мастерские гончаров и металлистов. Расположенные вплотную друг к другу жилища горожан разных социальных слоев соседствовали с торгово-ремесленными зданиями (Беленицкий, Бентович, Большаков, 1973, с. 25).

Ремесленники столицы Чача занимались обработкой металлов, изготовляли орудия труда, оружие, украшения, драгоценную утварь из металла, хлопчатобумажные и шерстяные ткани, керамическую и стеклянную посуду, ювелирные изделия. Обрабатывали продукты животноводства, поступающие из степи.

Город был местом оживленной торговли, о чем свидетельствуют найденные монеты ближних и дальних государств от Византии на западе до Китая на востоке. Собственную монету чеканили в столице Чача. Отмечен также взлет культуры. Источники свидетельствуют об особом развитии в области изобразительного и музыкального искусства.

Несмотря на временную зависимость от Тюркского каганата, Чач сохранил свой язык и культуру. Государственным языком оставался диалект согдийского языка, согдийским письмом проставляли и титулы, и имена правителей на монетах (Артачака, Шчаниябага, Тарнавча) и составлялись официальные документы. Столица Чача была также культовым центром. Здесь практиковались земледельческие культы плодородия, огнепоклонничество, почитание обожествленных предков.

Руины другого крупного города, располагавшегося в ближайшей округе столицы Чача на берегу р. Чирчик, скрывают городище Ханабадтепе. Городище отождествлено М.Е. Массоном с упомянутым источниками X в. и лежащим в двух фарсахах от столицы городом Нуджкет (Массон М., 1953б, с. 41). Здесь, согласно письменным сведениям, жили лодочники, обслуживавшие переправу через Парак (Чирчик) и Хашарт (Сырдарью) (Худуд ал Алам, 1930, с. 246). Исследования выявили более раннюю, чем предполагал М.Е. Массон, основу города. На этом участке поймы Чирчика городской пункт сложился к VI в. н. э. В VII в. н. э. он уже был окружен оборонительной стеной с цитаделью в восточном углу. Площадь города составляла около 34 га, цитадели — около 1 га. Располагаясь на подводящем с юга к «мадине Чача» отрезке торгового пути, город имел военный и торговый характер.

В основе планировки цитадели Ханабадтепе лежит прямоугольник, обведенный по периметру коридором с угловыми башнями. Стрелковая галерея, башни, узкие, идущие монотонным рядом помещения-казематы, открытый двор — плац в середине свидетельствуют о ее роли как крепости-казармы для гарнизона, что отличает ее от других подобных сооружений Средней Азии (Древности Ташкента, 1976, с. 183) (табл. 41, 11).

Оборонительная городская стена Ханабада сложена из слоев нарезной пахсы, перемеженных рядами сырцового кирпича. Внутренний фас стены отвесный, внешний — скошенный. Она была снабжена внутренним перекрытым сводом стрелковым коридором, стены которого прорезаны бойницами. Раскопки юго-восточного участка стены демонстрируют яркую картину гибели города в пламени пожара в первой половине VIII в. н. э. Под рухнувшими стенами оказались погребенными защитники города. Следы пожара указывают также на разгром цитадели. Вскоре после падения города оборонительная стена была восстановлена и использовалась еще некоторое время в VIII в. н. э., пока за ее внешним фасом не сложилось городское оссуарное кладбище.

Жилую застройку шахристана Ханабада составляли массивы кварталов. Внутри шахристана улавливаются следы ремесленного производства. Ханабад, располагаясь близ переправы через Чирчик, был развитым торговым центром, о чем свидетельствуют многочисленные находки монет. Кроме монет правителя Чача, на его рынках обращались монеты вассальных доменов (Кабарны, Фарнкета) и сопредельных областей Согда, Уструшаны, а также тюргешские и китайские. Торговля была не только транзитной. По данным письменных источников, Чач — крупный центр ремесленного производства. На международных рынках он выступал активным экспортером собственной ремесленной продукции, а его купечество по количеству не уступало купечеству Согда. В согдийских торговых колониях Восточного Туркестана Ханабад занимает третье место, после Самарканда и Бухары. Ханабадтепе демонстрирует большое влияние согдийского культурного комплекса и представляет на территории Ташкентского микрооазиса более развитую урбанизированную структуру.

Третий по масштабам района город Кугаиттепе, расположенный на берегу Салара, сохранил лишь небольшую часть своей территории (ранее составлявшей около 11 га). Цитадель Кугаиттепе представлена мощным за́мком с монолитными, постепенно утолщавшимися стенами. Шахристан был застроен домами, включавшими несколько жилых комнат, парадное помещение с суфами вдоль стен и сырцовым возвышением в центре, где возжигался огонь (табл. 40, 10), а также подсобно-кухонную часть. За пределами города располагался некрополь с захоронениями в оссуариях.

Главной структурной единицей ташкентского микрооазиса, как и всего региона Чача в целом, в эпоху раннего средневековья был за́мок-усадьба крупного раннефеодального владетеля с зависимым от него населением. Приуроченные к разветвленной водной сети микрооазиса разномасштабные за́мки-кешки густо покрывают его территорию, отражая, очевидно, в размерах и степени сложности своей архитектуры и фортификации иерархическую систему зависимости в раннефеодальном обществе Чача. Наиболее изученным и типичным примером такого за́мка служит Актепе Юнусабадское, также расположенное в северных пределах современного города Ташкента, на арыке Актепе (табл. 41, 1).

Сооружение включает собственно за́мок, выстроенный из сырцового кирпича и пахсовой глины, и двор с постройками, объединенными единой системой обороны, окруженные стенами и рвом на площади 2,5 га, из коих около 1 га приходится на за́мок, а также рассеянное поселение на площади до 100 га (табл. 41, 3).

Определенный как за́мок-кешк первым исследователем А.И. Тереножкиным (Тереножкин, 1948; Воронина, 1948), массив сырцовых руин в ходе последующего изучения почти полностью раскрыл свою структуру, подтвердив правильность первого определения (Филанович, 1983, с. 100 и сл.). Попасть в за́мок можно было, пройдя во двор по террасе вдоль рва по узкому коридору, образованному двумя барьерными стенами. Во двор вели ворота, через которые свободно проезжал всадник. Предвратный ансамбль во дворе включал комнату кордегардии, крытую сводом, и открытое проходное помещение с проемами во всех стенах. В полу последнего был устроен сток, обложенный керамическими плитами, отводивший воду через ворота в ров. Стена двора толщиной до 3 м представляла собой монолитную оборонительную линию с открытой площадкой наверху, откуда дождевая вода также отводилась в ров по водоотводу из керамических труб-кобуров. Пространство двора было занято постройками, из коих раскопана часть с массивными стенами и деревянными полами в одной из комнат (Тереножкин, 1948, с. 110). Сам за́мок в виде квадратного массива площадью 80×80 м в основании охватил естественный лёссовый бугор двумя рядами сводчатых галерей. Уже на первом этапе существования, в V — начале VI в. н. э., он представлял собой квадрат с прямоугольными башнями. Внутреннее пространство застраивалось узкими глухими казематами с выходами в верхнюю галерею, которая на углах замыкалась круглыми купольными внутрибашенными помещениями. Пройдя два этапа перестроек, в VII–VIII вв. н. э., за́мок приобрел вид ступенчатой пирамиды с прямоугольными башнями на углах и возвышающейся в юго-западном углу башней-донжоном. Главный вход в здание со двора также был оформлен выступающей башней. Оборона за́мка обеспечивалась со ступеней пирамиды из-за зубцов, так как во внутренних галереях и в цитадели самой «мадины Чача» (Мингурюке) не встречено бойниц. Внешний фасад и парапет за́мка украшали резные терракотовые детали в виде зубцов, кругов и завитков S-образной формы, придавая ему типичный облик крепостей, известный по изображениям на предметах раннесредневековой торевтики. Комплекс построек за́мка последнего периода существования четко делился на парадно-жилую, культовую и подсобно-хозяйственную части. Башня-донжон включала первую, причем основные парадные помещения, украшенные сюжетными настенными росписями, фрагментарно сохранившимися в завалах, располагались в верхнем этаже. На подсобно-хозяйственный отсек приходится большая восточная часть за́мка. Застройка в нем включала ряд однотипных параллельных узких помещений, вытянутых в меридиональном и широтном направлениях и освещавшихся оконными проемами в торцовых стенах. Во всех помещениях отмечен второй антресольный этаж, о чем свидетельствуют гнезда балок межэтажного перекрытия и проем окна второго этажа. В этих хранилищах на вытянутых вдоль стен суфах были расставлены хумы с мукой, маслом, вином и прочими припасами. В верхних помещениях, вероятно, пребывала охрана за́мка. В отличие от сводчатых обводных галерей и нижних помещений в башне-донжоне весь отсек хранилищ был перекрыт плоской крышей из балок с накатом из ветвей и камыша, залитых сверху глиной. Часть хозяйственного отсека занимал двор, видимо перекрытый навесом, с тануром для выпечки лепешек и кухонными очагами. Здесь же, в за́мке, специальное помещение было отведено для винодавильни, состоящей из двух вымощенных терракотовой плиткой больших загородок со специальными сливами в общий резервуар, в дно которого до самого венчика вкопан хум-отстойник.

Культовая часть за́мка представляется довольно сложным комплексом, сложившимся постепенно вокруг отдельно стоящего купольного науса-мавзолея, суфы которого предназначались для размещения семейных оссуариев владельца кешка. Рядом сложилось двухчастное святилище огня, включавшее камеру с суфами и полуовальным алтарем и зал для культовых церемоний. Другие помещения с антропоморфным алтарем и суфами предназначались, очевидно, для поминальных жертв и для обитания обслуживавшего храм священнослужителя. О повседневной жизни за́мка говорят находки различных предметов материальной культуры: бытовой керамики, изделий из камня, железных орудий труда, оружия, доспехов, ювелирных украшений. Уникальна найденная А.И. Тереножкиным терракотовая плитка с оттиском портретного изображения пожилого бородатого мужчины, донесшего до нас, возможно, черты одного из обитателей за́мка (табл. 41, 8).

На примере кешка Актепе вырисовывается хозяйство крупного дехкана, которое имело в основном натуральный характер. Снабжение необходимыми продуктами с последующими их обработкой и хранением происходило в пределах усадьбы. Это, однако, не исключало из ее жизни торгового обмена. Железные изделия, оружие, а также находки небольшого количества монет чачского, согдийского и тюргешского чеканов свидетельствуют о связи с рынком и ремесленниками города.

Обстоятельства гибели за́мка в первой половине VIII в. н. э. красноречиво раскрывает картина разрушения и пожара. Сокрытый в уже полуразрушенном здании «кладик» монет, состоящий из 12 серебряных дирхемов омейядского чекана и одного «черного дирхема», убедительно связывает ее с временем разрушительных походов в Чач арабских завоевателей, огнем и мечом прокладывавших себе дорогу.

Примечательный элемент округи «мадины Чача» — расположенный к юго-западу от последней отдельно стоящий комплекс Актепе Чиланзарского, который можно интерпретировать как общественный храм, собиравший на праздничные церемонии население округи столицы. Сложившееся здесь с конца IV в. н. э. здание, связанное с культом огня, после перестройки сменилось в VII–VIII вв. н. э. новым комплексом культового характера (табл. 40, 1, 2, 3, 5).

В целом «мадина Чача», города и за́мки в ее округе демонстрируют высокое развитие фортификационного и строительного искусства, не уступавшего таковому развитых регионов Средней Азии, но отличавшегося видимым своеобразием, свойственным контактной зоне. Повышенная забота об обороне и мощи фортификации, система планировки с обводным глухим коридором и угловыми башнями, преимущественный способ обороны из-за зубцов, разнообразие конструкций и форм арок, сводов, применение купола, использование деревянных покрытий полов, ступенчатое оформление фасадов башен — вот некоторые характерные черты строительной техники Чача. При прогрессивных формах строительства наблюдается далеко не одинаковый уровень развития материальной культуры. Господство традиций исконной каунчинской культуры с ее огрубленными примитивными формами керамики нарушается в микрооазисе появлением признаков более развитой культуры, вдохновленной согдийскими образцами. Округа «мадины Чача», хотя и густонаселенная, не была еще оживлена устойчивыми связями, что, в частности, проявилось в неравномерной интеграции прогрессивной культуры. Ее признаки — распространение типа святилищ с полуовальным алтарем, использование сюжетной росписи в интерьерах, перекрытий без колонн, согдийский комплекс бытовой керамики — проявились в облике города-лидера — «мадины Чача». Намечаются также система и направление наиболее активных связей, объединяющие его в одну группу с Ханабадом, за́мком-усадьбой Актепе Юнусабадским, вытянутыми по линии трассы торгового пути, наиболее оживленной дороги продвижения согдийских купцов и колонистов. Особое место здесь занимает Ханабадтепе, ярчайшим образом демонстрирующий свою торговую функцию, пестроту и многоязычие своих базаров.

Характерный городской пункт ремесленного профиля в горном районе — Намудлыг, сформировавшийся в период раннего средневековья в верховьях р. Ахангаран. Площадь городка 12 га. Ядром его является цитадель подпрямоугольной формы площадью 1,5 га, возведенная между рекой и ее притоком. Цитадель построена на искусственном глинобитном стилобате, стены выведены из крупного прямоугольного кирпича-сырца и пахсовых блоков. Затем на расстоянии 1,2 м выстраивается новая стена с междустенным обводным коридором. Снаружи к ней пристроена берма. В систему обороны включен квадратный в плане за́мок.

За пределами цитадели вдоль реки вырастают ремесленные мастерские, связанные с выплавкой серебра и полиметаллов. Здесь же находилась одноярусная керамическая печь. Город формируется как металлургический пункт в богатом сырьевом районе и как центр перехода к оседлости горных скотоводов (Буряков, 1972а).

Характерный центр сельской округи горного района — Фарнкет (городище Ишкурган) в междуречье Чирчика и Ахангарана, на левом берегу Паркентсая. Его цитадель площадью около 1 га возведена на отдельно стоящем холме. Вокруг нее на прилегающих изолированных холмах формируется шахристан с домами свободной застройки. Система фортификации шахристана не выяснена (Буряков, 1982, с. 31) (табл. 37, 5).

Таким образом, в период раннего средневековья количественный рост городов, их топографическое распределение обусловлены факторами экономического и социально-политического развития. Центр экономической и политической жизни передвигается из района Сырдарьи в глубину оазиса, в долины ее притоков, в предгорные и степные районы.

В VI–VII вв. наблюдается интеграция структуры городских и сельских пунктов. Важную роль в ней играют элементы фортификации. Города в основном двухчастные, состоят из цитадели и шахристана. Цитадель изолирована от города, окружена стеной и рвом. На завершающем этапе при некоторых городах начинает складываться пригород. Сельские пункты включают цитадель или за́мок, поселение вокруг которого не всегда окружено стенами. Цитадель поселений обычно крупная, занимает более 20 % всей площади, в то время как в городе она не столь значительна. Застройка сложная и плотная, но в шахристане она более насыщена ремесленными объектами; в цитадели сосредоточены парадные, хозяйственные, иногда культовые постройки.

Размеры городской территории в пределах стен относительно невелики. Площадь наиболее крупного города — Хараджкета на начальном этапе по сравнению с античным периодом сокращается до 45 га, но затем вновь осваивается в пределах античных стен (около 150 га). В VI — начале VIII в. за внешними стенами этого города вырастает ремесленный керамический квартал. В то же время внутри шахристана плотность застройки неоднородна. Наряду с квартальной застройкой раскрыта за́мково-усадебная, занимающая специальные участки внутри шахристана.

Площадь городов, зародившихся в период раннего средневековья, более ограниченна. Площадь «мадины Чача» не превышала 35 га, Нуджкета — менее 30 га, Тункета — 17 га, Чиначкета — 12 га. Эти размеры обычны для раннесредневековых городов Средней Азии. Они близки к цифрам письменных источников. (По сообщениям китайских хроник, окружность стены «мадины Чача» составляла 10 ли, столицы Ферганы Касана — 4 ли, Тараза — 8 ли).

Характерная черта строительства укреплений за́мков, цитаделей и городских стен раннесредневекового Чача — возведение искусственных цоколей и стилобатов. Основным строительным материалом служила крупноблочная пахса, прослоенная прямоугольным крупноформатным сырцовым кирпичом размером (48–52) × (23–26) × (10–12) см, применявшимся преимущественно при оформлении сложных узлов-сводов, арок, переходов и других архитектурно-строительных деталей. Архитектура этого времени дает развитые сводчатые конструкции с четко разработанными приемами. Помещения перекрываются сводами полуциркулярной формы, выложенными наклонными отрезками с разгрузочными элементами. Входные проемы оформляются арками.

Оборонительные стены имеют валгант и бруствер для ведения навесного огня. В их систему включаются выступающие башни овальной, прямоугольной и ступенчатой конструкций. Наряду с ними применена система обводных коридоров с одноярусным и двухъярусным боем с бойницами непосредственно в стене.

Основные материалы для истории дают археологические исследования городов, в первую очередь Канки, Мингурюка, Ханабада, Кульаты, на которых отмечены два крупных этапа перестроек, характерных для V–VI и VII–VIII вв. Выделяется несколько типов цитаделей, связанных с особенностями их функций. В большинстве раннефеодальных городов Чача цитадели сочетали оборонительные, жилые и административные функции. Примером может служить цитадель Канки, представлявшая собой четырехбашенный за́мок с под квадратными выступающими башнями-пилонами по углам, конически расширяющимися вниз с уклоном до 75°. Вход-пандус коленчатой формы с приспособлением для очищения входящих огнем (табл. 38, 1, 4).

Внутри цитадели находились жилые и хозяйственные помещения. В северном углу раскрыт двухэтажный культовый комплекс с суфами вдоль стен и подковообразным алтарем в центре. На главной суфе — «эстраде» найдены обломки керамической переносной курильницы. Нижний этаж перекрыт ложным куполом с деревянным каркасом шатровой формы, верхний — с плоским перекрытием. Зал выполнял функции домашнего храма огня типа известного и в Чаче, и в Согде (Буряков, 1982, с. 127–128). Как отмечает В.Л. Воронина, распространение купольных залов, «вероятно, отвечало требованиям зороастризма, видевшего в куполах наиболее идеальную форму выражения небесной сферы» (Воронина, 1977, с. 122). В целом цитадель Канки представляет собой типичный за́мок правителя.

Такие же функции выполняла цитадель Мингурюка, в которой раскрыты остатки дворца VII–VIII вв. (табл. 41, 13, б), где находился аналогичный культовый зал (Зильпер, 1978).

Монументальная цитадель Тункета площадью 5 га возведена на цоколе с умелым использованием рельефа. Часть ее стен представляет собой обкладку пахсой естественных холмов, что обусловило ее неправильную в плане форму. Размеры и обособленное положение в системе обороны (цитадель имеет лишь одну общую с городом стену) характеризуют ее как самостоятельное фортификационно-административное ядро. Она функционировала и как цитадель города, и как за́мок правителя, который в источниках назван «сильным дехканом Илака».

Наряду с указанным типом комплексных функций цитаделей известны другие — специализированного оборонительного характера. Примером может служить цитадель Ханабада-Нуджкета. Она возведена на цоколе и имеет прямоугольную форму. Пахсовые стены толщиной до 11 м, с внутристенным боевым коридором — стрелковой галереей. По периметру цитадель обведена узкими прямоугольными сводчатыми помещениями, обращенными к крепостной стене торцом. В узкой стороне цитадели по 12 помещений, в широкой по 15. Судя по интерьеру, это помещения казарменного типа. Все они выводят в общий прямоугольный двор (Древности Ташкента, 1976, с. 6–34). Появление таких укреплений заставляет вспомнить сообщения источников о городках типа «военного лагеря Чача».

Структура шахристанов выяснена недостаточно, но даже незначительные имеющиеся материалы позволяют считать их не только оборонительными, но в первую очередь ремесленными, торгово-экономическими центрами новой формации. Наряду с жилыми постройками в них открыты ремесленно-производственные комплексы, а в некоторых — крупные металлургические, металлообрабатывающие, гончарные мастерские с отвалами производств. В целом для шахристанов характерно густое обживание с уличной застройкой, однако определенные участки их были заняты феодальными усадьбами со свободной застройкой, как в шахристане Канки.

Наличие за́мка в шахристане раскрывает сложную структуру раннефеодального города. Ее дополняют элементы формирующегося торгово-ремесленного предместья — рабада. Примером может служить рабад Канки, развивавшийся интенсивно с юга вдоль торгового пути из Согда. Здесь в 100 м от южных ворот шахристана располагался большой квартал керамистов (Абдуллаев К., 1974а, с. 84–92), близ него раскрыта мастерская, связанная с обработкой кож. Это специализированный двухкамерный комплекс с системой вымочки кож в гидрофобных растворах в специально оформленном помещении и отсек для окончательной индивидуальной обработки кож. Кожевенное ремесло в этот период превращается в самостоятельную отрасль, несомненно имеющую тенденцию к активному развитию, особенно в контактных со степью районах. Интересно соседство с гончарными мастерскими, зола которых использовалась при обработке кож. В западном рабаде города в VIII в. формируется квартал керамистов (Тихонин, 1986, с. 123).

Основное занятие оседлого населения — земледелие и садоводство. На поселениях и городищах VII–VIII вв. найдены образцы зерновых культур и семена садово-бахчевых. Источники сообщают, что в Чаче выращивали пшеницу, просо, горох, виноград и садовые культуры. Расширение посевных площадей и ирригационной базы земледелия сопровождается интенсификацией хозяйства. Вводится полив с помощью чигирей. Вместо зернотерок появляются жернова.

В ремесленном производстве важную роль начинают играть горное дело и металлургия. Основные рудные центры сосредоточены в Южном Чаткале и Кураминском хребте. Ведущей отраслью горного дела Илака стала добыча свинцово-серебряных руд. Добыча золота в VII в. занимала по объему второе место.

Большие изменения происходят в металлургии. Если в IV–V вв. многие плавильные мастерские были привязаны к выработкам, то в VI–VIII вв. происходит их концентрация в специальных металлургических пунктах и в ремесленных кварталах городов. Специальные мастерские раскрыты и в столице Илака Тункете, на городищах Кульата, Севильтепе, Безымянном, на поселениях Кокрель, Ташбулак, Куйлюктепе, в Кендырсае и Ирматсае.

Кузнечные печи, связанные с окончательной обработкой металлов, раскрыты в Кендыктепе, Шаматепе, Севильтепе, Кургантепе, в Тункете. Они прямоугольные, с искусственным поддувом. Около них найдены железные крицы, шлаки.

Растущая потребность в орудиях труда для сельского хозяйства, тесная связь с кочевыми племенами, требовавшая производства конской упряжи, оружия, украшений, торговля, для которой необходима была монета, — все это определило основной круг ремесел чачских металлургов. При раскопках городищ найдены серпы со слегка скошенным рабочим краем, кетмень, наконечники сохи. В жилых домах и погребениях встречены железные однолезвийные ножи с изогнутой спинкой. Разнообразны металлические детали конской упряжи. Поясные наборы представлены прямоугольными и округлыми пряжками с подвижным язычком и рамкой без язычка.

Наконечники стрел железные, черешковые. По формам выделяются пять типов: четырехгранные квадратные; четырехгранные прямоугольные; четырехгранные с пулевидным жалом; трехлопастные малого формата; трехгранные.

Украшения представлены бронзовыми и серебряными колечками и ложными печатями на перстнях. Интересна золотая бляшка с портретным изображением мужского лица монголоидного типа. Аналогичные изображения есть в тюркских комплексах Семиречья.

Анализ керамического материала V–VI вв. подтверждает этнокультурную преемственность с предшествующим этапом. В долине среднего течения Сырдарьи и в Чаче продолжается дальнейшее развитие керамического производства на базе джетыасарско-каунчинской культуры.

Печи, раскрытые в Кендыктепе, цилиндрические, одно- и двухъярусные, диаметром до 2 м (Буряков, 1982, с. 77–80). Шире используется гончарный круг, распространяется краснокрашенная и слегка залощенная серая задымленная керамика. Основные керамические формы — хумы и хумча яйцевидной формы. Горловина невысокая, диаметр устья почти равен донцу. Венчик прямопоставленный или слегка изогнутый, уплощенный сверху, валикообразный или клювовидный в разрезе. Горшки одноручные и двуручные, крупные с широким устьем и мелкие кружечковидной формы, некоторые с носиком-рожком, иногда на ручке имеется стилизованное изображение животного (табл. 46, 32, 33, 38, 39).

Котлы традиционной формы — плоскодонные подцилиндрические с одной или двумя вертикальными ручками и шаровидные с округлым донцем. Плоские крышки (табл. 46, 19–23) с петлевидной ручкой на краю или стержнем в центре покрыты и процарапанным (волна, линия), и штампованным (пунсоны), и налепным (жгутовидные налепы, имитация рогов быка, барана) орнаментом. Объемная стилизованная фигура животного изредка украшает навершие ручки горшка-кружечки. Интересен расписной орнамент, покрывающий подобные сосуды. Заштрихованные черной или коричневой краской треугольники или косые линии покрывают либо все тулово сосуда, либо до горловины. Иногда расписной орнамент сочетается со скульптурным украшением ручки (табл. 46, 28).

Столовая посуда представлена тщательно моделированными чашами и мисками (табл. 46, 1–4), кувшинами с яйцевидным туловом, цилиндрической горловиной и вертикальной ручкой, опущенной от горловины на плечико (табл. 46, 12–14). Характерны лепные сосуды-курильницы в виде небольших горшочков закрытой формы со сквозным отверстием в тулове, открытых или полузакрытых чашевидных плошек на цилиндрической ножке. Тулово покрыто вертикальными поясами рельефных налепов и сквозных отверстий.

Широко распространяются появившиеся начиная с этапа Каунчи II очажные подставки «рогатые кирпичи» — стилизованные изображения рогатой головы быка (табл. 46, 40). На городище Эгартепе, близ Шахрухии, были открыты две комнаты, оказавшиеся мастерской, где они изготовлялись. В одной из комнат на суфе обнаружены подставки в виде стилизованной бычьей головы с выступами-рогами и широко открытым ртом. Всего здесь найдено около 50 однотипных подставок. Варьируют только их размеры. Подставки не были обожжены. Вблизи от мастерской открыта разрушенная гончарная печь, в которой содержались фрагменты обожженных подставок (морды, рога). Можно предположить, что в открытых помещениях изготовлялись подставки (в одном формовались, в другом подсушивались до обжига), а в расположенной поблизости печи обжигались (Богомолов, Алимов, 1996, с. 160–163).

Широкое распространение получает терракота. По технике изготовления выделяются две группы произведений керамистов — объемная скульптура и плоскостные изображения, плакетки, оттиснутые в форме. Сюжеты антропоморфные и зооморфные. Антропоморфная скульптура представлена изображением мужской фигуры (табл. 45, 3) с выразительным лицом согдийского типа и обозначением глаз углубленными ямками — прием, который В.А. Мешкерис считает характерным для V–VIII вв. н. э. (Мешкерис, 1977, с. 49), а также изображением обнаженной женской фигуры с крупным орлиным носом, к животу прилеплена плошка-курильница (табл. 45, 2). Интересную группу представляют изображения женщин-музыкантш, играющих на струнном инструменте типа лютни. Это и барельефные скульптурные изображения, являющиеся частью фриза (Абдуллаев К., 1974, с. 45–46; Усова, Буряков, 1981, с. 50–51), и плакетки (табл. 45, 9).

В зооморфной терракоте наиболее интересна скульптура, изображающая дикого кабана, морда которого передана в легком оскале, из пасти торчат небольшие клыки, насечками показана вздыбленная шерсть (табл. 45, 8). Морда покрыта черной краской «внаплеск» — прием, символизирующий изобилие (Литвинский, 1968). Он отождествлялся с божеством победы зороастрийского пантеона Веретрагной, выступающим во многих ипостасях (быка с золотыми рогами, белой лошади с золотыми ушами и уздой, верблюда, дикого кабана, орла, дикого барана или волка), приносящим славу и исцеление и дарующим победу.

Со второй половины VI в. и особенно в VII–VIII вв. техника керамического производства и типы продукции, как и весь облик материальной культуры Чача, постепенно изменяются. Это объясняется, с одной стороны, тем, что с подчинением области Тюркскому каганату в оазис вливается новая кочевая волна. С другой стороны, еще большую роль сыграло укрепление связей с Согдом и влияние согдийской культуры. Оно выражается в определенном изменении форм керамики, техники и технологии ее изготовления.

В городах и за их пределами, в рабадах, вырастают ремесленные кварталы гончаров. Они выявлены на городищах Кендыктепе, Безымянном.

Большой квартал гончаров VI–VIII вв. открыт на городище Канка за пределами шахристана, в 100 м от южных ворот, а следы гончарного производства конца VIII в. — к западу от шахристана.

Вырабатывается характерный для всего региона тип двухкамерной цилиндрической в плане гончарной печи диаметром до 3,5 м. Стены сложены из сырцового кирпича, положенного на ребро. В центре топочной камеры, также сложенной из сырцового кирпича, квадратный столб от 0,5 до 1,3 м в стороне, служивший для поддержания пода обжигательной камеры. Другой тип двухкамерной печи отличается меньшим размером (диаметр до 2 м). Подпорного столба нет. Этот тип печей распространяется с VIII в. н. э. (Абдуллаев К., 1974а, с. 83–92; Тихонин, 1986, с. 120–125).

Происходят определенные изменения в наборе посуды, особенно столовой: она становится более разнообразной, меняются мотивы декора. Керамические изделия близки согдийским. Характерными формами становятся высокие одноручные кувшины, широкогорлые и узкогорлые, иногда со сливом, оформленным в виде носика (табл. 46, 61), кружки с петлевидной ручкой с упором, чаши, чайникообразные сосуды, кубковидные курильницы и башнеобразные подставки со стреловидными прорезями. Выделяется группа сосудов, по форме, прорезной и штампованной технике орнаментации подражающих металлическим. Особенно интересны комплекс парадной посуды и детали штампов, которыми наносился ажурный рельефный орнамент, из мастерской в западном рабаде Канки (Тихонин, 1986, с. 120–122).

Письменные источники упоминают в Чаче только храм, связанный с поклонением предкам (Бичурин, 1950, т. II, с. 272). Археологические материалы, став основным источником сведений, значительно расширили наши представления как о религии раннесредневекового населения региона, так и о типах культовой архитектуры. В пределах современного Ташкента зафиксирован ряд оригинальных сооружений, связанных с культом. К IV–VI вв. н. э. относится сооружение, открытое на Кугаиттепе, и комплекс нижнего горизонта Актепе Чиланзарского. Первое представляло собой площадку, устроенную на выложенной кирпичом ровной платформе высотой 0,5 м, обмазанной глиной. По краю платформа ограждена прямоугольником монументальной сырцовой стены. Сохранился лишь участок площадью 20×13,5 м с сильно прокаленным пятном и ямой, заполненной чистой мелкой золой, огражденный несколькими рядами жердей, поддерживавших над очагом легкое перекрытие. Рядом с очагом лежала курильница на ножке. Использование жердевого ограждения является более поздней репликой того же приема, зафиксированного в крестообразном здании солярной символики на Шаштепе (Филанович, 1983, с. 57), далее уводящего в конструкции погребений сакского населения Приаралья и низовьев Сырдарьи (Вишневская, 1973, с. 15; Вишневская, Итина, 1971, с. 197). Само сооружение отразило культовые представления каунчинцев, уходящие корнями в мир религиозного творчества сако-сарматских племен (Смирнов, Попов, 1969, с. 69). Символику того же типа демонстрируют и глиняные печати-амулеты. Некоторые из них с изображением солнца, иногда антропоморфизированного светила или символов креста и свастики связаны с традиционным солярным культом скотоводов, упомянутым Геродотом, распространенным также и у земледельцев. Другие несли зооморфные изображения, связанные с той же астральной символикой и культом плодородия, с почитанием священных животных. Широкое распространение «очажных подставок» с бараньими и бычьими протомами и курильниц в форме стилизованных букранцев свидетельствует о стойких представлениях жителей Чача об охраняющей и очищающей силе этих изображений. Как элемент зороастрийской символики популярно было изображение собаки в сочетании с солярными и лунарными знаками. Изображения баранов, быка и собаки в роли оберегов, связываемых с представлением в кангюйско-сарматской среде о фарне (Литвинский, 1968, с. 109), часто оформляли ручки и сливы керамической посуды.

Иной тип сооружения культового характера представляет здание нижнего горизонта Актепе Чиланзарского, возведенного на низкой пахсовой платформе. Здание (12,5×12 м) с четырьмя угловыми овальными башнями с бойницами внешне напоминало небольшой за́мок. Внутреннее пространство включало центральное помещение, обведенное с двух сторон коридорами, и комнату. Сходство этого здания с таким же автономным синхронным сооружением в сопредельной с Чачем области Уструшане (Пулатов, 1977, с. 78–79), повторяющим его в деталях, позволяет выявить основную схему этих сооружений, а также установить особенности храмовой постройки в этих пограничных с кочевой степью регионах. Прежде всего это оборонные качества здания. Внешне оно воспринимается как квадратный в плане пахсовый за́мок с овальными или круглыми башнями по углам, снабженными бойницами. Внутреннее пространство с обожженными стенами заполнено чистой золой, полностью отсутствует бытовой инвентарь, кроме керамики, а внутрибашенные комнаты сохранили на полу остатки обугленных зерен пшеницы и проса, игравших, видимо, какую-то роль в ритуале. Основным признаком, определяющим функциональное назначение здания, служит центральная комната, которая открывалась с четырех сторон проемами в обводной коридор, являя собой некое подобие чартака, помещенного внутрь здания. В середине этой комнаты располагался прямоугольный сырцовый подиум со следами прокаленности, служивший для возжигания огня. Он четко прослежен в уструшанском здании, но не зафиксирован в ташкентском, что помешало поначалу определить назначение последнего сооружения (Древний Ташкент, 1973, с. 121). Оба здания, связанные с возжиганием в замкнутом пространстве огня, хотя и являются пока уникальными в регионе Уструшаны и Чача, видимо, отражают определенный тип культовых построек. Здание храма после определенного периода функционирования было обведено стеной, а затем плотно забутовано пахсой. Образованный в результате этого девятиметровой высоты массив послужил стилобатом для новой постройки, размером 28×26 м, сооруженной по иному плану, но также, видимо, связанной с культом и функционировавшей в VII–VIII вв. н. э.

В основе планировки открытая прямоугольная платформа, окруженная пахсовой стеной с нишами и четырьмя глухими помещениями по углам. На главной оси платформы возвышается сырцовый постамент.

Кроме оригинальной планировки, на культовый характер здания указывают накопления на платформе сгнившей органики с золой, находки башнеобразных курильниц, кувшинов и кружек.

Типовая схема, заложенная в основе планировки здания, может быть связана с функциональным назначением, близким к церемонии поклонения духам предков, упоминаемой китайским источником: «Во владении Ши по юго-восточную сторону резиденции есть здание, посреди которого поставлен престол. В шестое число луны поставляют на этом престоле золотую урну с пеплом сожженных костей покойных родителей владетеля, потом обходят кругом престола, рассыпая пахучие цветы и разные плоды. Владетель с вельможами поставляет жертвенное мясо. Вельможи и прочие садятся… и по окончании стола расходятся» (Бичурин, 1950, т. II. с. 272). Вариант прочтения текста Торавалем позволяет восстановить и другие детали ритуала (Grenet, 1984). Суть церемонии сводилась к выставлению на некоем постаменте урны с прахом, к обходу вокруг нее с разбрасыванием плодов и цветов и заканчивалась жертвенным пиршеством в специально устроенном рядом шатре, в котором участвовал и правитель с супругой и его свита.

Другой тип культовых построек, демонстрирующих усиление в эпоху раннего средневековья связей Чача с сопредельными регионами, в частности с Согдом, составляет группа сооружений, устойчиво повторяющихся в системе дворцовых построек, цитаделей и за́мков.

Пример дворцового святилища дает комплекс VII–VIII вв. на городище Мингурюк. Это система из центрального квадратного помещения (7×7 м), смежного с ним небольшого подсобного коленчатого коридора, связывающего всю ячейку с остальной частью дворца (табл. 41, 13, а).

Плоское балочное перекрытие зала опиралось на четыре деревянные колонны. Вдоль всех стен, оформленных сюжетной живописью, тянулась глинобитная суфа, расширяясь у восточной стороны до ширины «эстрады». Центр зала занимал сырцовый подиум полуовальной формы с тщательно оштукатуренной поверхностью и с бортиком по краю, на поверхности этого алтарного возвышения находилось сильно прокаленное углубление с остатками чистой золы. Подсобное смежное помещение также снабжено очагом, углубленным в пол.

Примечательны обнаруженные на суфах специфические сосуды — эйнохои, количество которых, несомненно, указывает на их роль в отправляющемся здесь ритуале.

Дополнение к указанной схеме дает хорошей сохранности помещение того же типа, раскрытое в цитадели городища Канка. Оно располагалось в центре цитадели также в комплексе помещений с коленчатым коридором (Буряков, Богомолов, 1983, с. 451). Оно повторяет в деталях планировку зала дворца Мингурюка, за исключением кровли, которая благодаря сохранившимся на большую высоту стенам и ячейкам от балок в них восстанавливается как двойная. Причем нижний ярус обоснованно реконструируется в виде шатрового деревянного перекрытия (Гуревич, 1981, с. 46), что при наличии верхней основной кровли оставляет за шатром роль символического внутреннего ограждения, защищающего алтарь со священным огнем. Собранные в канкинском зале курильницы и кувшины использовались в обрядовых церемониях.

На обширном холме шахристана I, к юго-востоку от цитадели, был вскрыт монументальный храмовый комплекс, сыгравший важную роль в формировании облика шахристана раннесредневекового периода. Он включал два разновременных храма. Нижний состоял из квадратного зала с длиной стороны 14,25 м с входом с востока. С трех сторон его окружал обводной коридор шириной 3 м. К востоку от храма находился дворик с подсобными помещениями. К центру западного фасада примыкало помещение. Сохранившиеся на высоту 2,8–4,5 м стены зала толщиной 2,99 м сложены из крупноформатного сырцового кирпича прямоугольного стандарта ((48–50) × (24–25) × (12–14) см). Верх стены был оформлен карнизом из обожженных плит. Некоторые из них завершались фигурным изображением зубца. На плитах имелись различные тамги. Чтобы равномерно распределить нагрузку карниза, стены армированы деревянными стойками, вставленными в вырубленные для них пазы в стенах шириной 30–35 см, в которых сохранились остатки дерева. Аналогичный строительный прием отмечен в святилище первого буддийского храма в Акбешим (Кызласов, 1959). Внутри зала по периметру стен проходили низкие (0,2 м) и широкие (до 1,22 м) суфы. Напротив входа, в центре западной стены, была сооружена возвышенная фигурная трехъярусная суфа-«эстрада» (подиум или пьедестал). Ее поверхность сильно обожжена, местами даже прокалена. Остальные суфы покрыты хрупкой серовато-зеленой штукатуркой с примесью ганча.

Стены были украшены росписью, выполненной черной и красной красками и погибшей при пожаре. Прослежены растительные мотивы росписи: бутоны цветов, круги и перлы, полоса красного и черного цвета. На суфе-«эстраде» лежали сползшие со стены фрагменты глиняной лепнины в виде окрашенных в красный цвет языков пламени.

Зал имел два уровня полов. Стены обводного коридора, как и стены зала, армированы деревянными стойками. Вдоль северной стены суфа шириной 1,1 м. Поверхность стен была покрыта росписью, почти полностью уничтоженной. Сохранились фрагменты желтого, красного, белого цвета, стилизованные цветы, часть крупной стоящей мужской фигуры.

За западной стеной зала располагалась комната площадью 4,75×3,1 м. На ее полу два крупных напольных очага с лунками диаметром 15 см, заполненными чистой золой. Вокруг очага чистая зола заполняла почти все помещение слоем в 4-10 см. Из комнаты имелся выход в зал на суфу-«эстраду».

На полу зала расчищены небольшие кострища, в золе которых обнаружены скопления зерен пшеницы, ячменя, проса. Они, судя по отпечаткам тканей, были положены в мешочки. В них же положены и пучки со стеблями гороха, косточки плодов персика и фисташки, коробочки хлопка, украшения — бронзовые серьги, медные монетки, сурьматаши, наконечники стрел. На суфах отмечены остатки сгоревших тканей в свертках, небольшие горшочки, характерные для конца IV — начала VI вв. н. э. Комплекс погиб от сильного землетрясения, в результате которого лопнули стены, упали карнизы, полностью разрушилось перекрытие.

После этого разрушения рядом, на более высокой платформе, над подсобным помещением «нижнего» храма возводится новый, возвышающийся над первым на 2 м. Он строился, вероятно, как временный и состоял из обширного двора и подквадратного здания размером 16×14 м. Стены его толщиной 1–1,25 м тщательно оштукатурены, но без следов росписей.

Здание состояло из двух небольших залов — северного и южного вестибюля-коридора, имевшего сначала входы в оба этих зала, а затем лишь в южный.

Южный зал, вытянутый с востока на запад (9,4×5,3 м), в центре имел прямоугольный подиум (2×1,6 м) со слабо обожженной поверхностью. У северного фаса подиума размещались очажок подковообразной формы и кострище. Вокруг него в золе — несколько очажков и кострищ. В них также кучки горелой пшеницы, ячменя, гороха, головки хлопка, косточки персика и мелкие предметы: заколки, подвески, бусины, наконечники стрел, мелкие медные монеты, пряжки, железные изделия.

Северный зал имел площадь 9,6×6,1 м. В центре его ряд ямок от квадратных баз колонн, а вдоль южной и северной стен — ряды мелких круглых лунок от столбов. Вероятно, плоское перекрытие зала опиралось на круглые колонны. В восточной стене, ближе к южному фасу, располагался вход с массивной деревянной дверью. Около входа ниша со следами огня. Вдоль стен по периметру были разостланы камышовые циновки. В центре зала в положении на боку, головой к нише лежала лошадь, за ней в той же позе жеребенок. В обоих скелетах недоставало лишь нескольких костей от крестцовой части (табл. 39, 1).

Этот храм погиб, вероятно, при штурме, завершившемся сильным пожаром. На полах и в стенах найдены наконечники стрел, железные крючья, с помощью которых осаждавшие цеплялись при подъеме на стены, железный наконечник копья и обломок кинжала. В коридоре расчищены останки погибшего во время штурма мужчины с наконечником стрелы, застрявшим в верхней части туловища.

С этим комплексом связана находка уникальных предметов — булл-печатей, имеющих вид овальных лепешек или конических столбиков. На тыльной стороне отпечатки ткани и кожи, в центре следы шнурков из толстой нити. Судя по форме булл и характеру расположения шнурков, ими опечатывали куски тканей, сосуды, кожаные и матерчатые мешочки (табл. 39, 2-14).

Буллы изготовлены из пластинчатой, тонкой отмучки глины, иногда с мелкими гипсовыми включениями. Большая часть булл (36 экз.) найдены на полу верхнего зала рядом с кострищами, 2 экз. — на нижнем полу. Во время пожара обожженные буллы превратились в терракоту с разной степенью обжига.

На лицевой стороне булл сохранились рельефные оттиски печатей (на одной — два оттиска). Печати разнотипны, различаются размерами и формой, хотя и незначительно. На некоторых были вырезаны надписи имен владельцев.

Выделены три серии, включающие девять типов изображений.

Первая серия — антропоморфная, включающая большую часть булл, объединяет четыре типа — портретные изображения персонажей высокого ранга. Тип 1 — погрудное изображение (фигура фронтально, голова влево) мужчины с высоким лбом, взбитым чубчиком, миндалевидными глазами, крупным орлиным носом, небольшими усами или без них. На груди гривна, иногда застежка плаща. Вокруг надпись согдийским шрифтом. Портрет похож на изображение правителя не древнечачских монетах (табл. 39, 2, 6). Тип 2 — погрудное изображение (фигура фронтально, голова влево) мужчины с челкой над лбом, с миндалевидными глазами, прямым носом, усиками и клиновидной бородкой. На голове шапка-кулах с мягким верхом. Иногда видна царская корона с полумесяцем, а по основанию шапки лента или металлическая полоса. Сзади шапки бант, а на спину ниспадают две ленты. Шею и грудь облегает рубаха или кольчуга. Вокруг изображения надпись. Тип 3 — аналогичная фигура бородатого мужчины, но вправо, в таком же венце с длинными, опускающимися на шею волосами и слегка закругленными на концах. Шапка-венец с высокой тульей и лентой — повязкой почета. Иногда низ шапки цилиндрический. Одежда: рубашка и поверх нее парадный халат. Вокруг изображения надпись (табл. 39, 7, 9). Тип 4 — мужская фигура вправо. Голова занимает треть фигуры. Лицо схематично, нос крупный, губы в виде линий. На голове полукруглая шапочка или тиара; одежда: длинный, ниже колен, халат, на ногах сапоги с острым носком. В руках перед грудью зажат какой-то предмет.

Вторая серия — зооморфные изображения, также объединяет четыре типа. Тип 5 — изображение льва вправо. Фигура хорошо моделирована в движении, пасть открыта, точками выделена взлохмаченная грива, хвост загнут вверх. За львом почти в центре буллы раскидистое дерево с плодами (табл. 39, 12). Тип 6 — изображение кошачьего хищника, стоящего на задних лапах влево. Голова небольшая, округлая, передние лапы подняты перед грудью. Кошачий хищник характерен для монет Чача с поры раннего средневековья. Тип 7 — изображение птицы, возможно голубя, с округлой головой, сложенными крыльями, опущенными ножками и коротким хвостом. Печать небольшая. Тип 8 — изображение козла. Печать неровная, изображает козла влево. Головка небольшая, с острой бородкой, небольшим ухом и крупными рогами. Хвост загнут вверх, ноги подогнуты в прыжке.

Третья серия представлена изделиями одного типа. Тип 9 — изображение руки. Раскрытая ладонь пальцами кверху. Интересно, что в кострище нижнего храма было найдено бронзовое кольцо-печатка с аналогичным изображением, но меньшего размера (табл. 39, 11).

Находки верхнего храма датируют его концом VI — началом VII в., но сюжет изображений на буллах характерен для IV–VI вв. н. э. Надписи полностью не прочтены, но в отдельных словах исследователи видят имена, а в одном — титул правителя — «хваб». Большинство портретов на буллах близки к изображениям правителей на древних монетах Чача. Некоторые мотивы находят аналогии в глиптике Сасанидского Ирана (характер передачи портретов, прически, фигуры льва, охраняющего древо жизни, птиц).

Планировка и декор комплекса, характер находок свидетельствуют о его специальном культовом назначении. Комплекс из нижнего храма особенно характерен для храмовых построек поры раннего средневековья. Центральный зал с ориентацией входа на восток — навстречу лучам восходящего солнца, с суфой-«эстрадой» в центре западной стены, которая была украшена рельефным узором, изображающим языки пламени, а площадка и ступени прокалены в результате активного использования огня. Мелкие кострища на полу зала с семенами зерна и стеблей, плодов, семян, с фрагментами мелких украшений, которые можно рассматривать как приношения в храм. То же могло быть и в мелких сосудах. Замкнутая комната с длительно горевшими кострами и заполнявшей ее чистой золой, соединенная дверью-нишей с центральной суфой зала, служила, возможно, для постоянного хранения огня, выносившегося на подиум зала в торжественные праздники, вероятно, на специальные алтари. Все это свидетельствует о культовых действиях, связанных с огнем и приношением плодов, что соответствует зороастрийской традиции: два помещения — адуриан, где хранился священный огонь, и большой зал для молений — дари мехре, куда он выносился в торжественные дни, где приносились жертвы с пением гимнов и в который имели доступ все члены общины. Важнейшими были три жертвы: хаома, цветочные жертвы и жертвы в память усопших (Gropp, 1969). Таким образом, огонь мог возжигаться и в честь умерших предков.

Не о данном ли храме Чача сообщают хроники? Он расположен к юго-востоку от цитадели — резиденции правителя. В центральном зале типичный подиум-престол. В нижнем храме сохранились остатки даров — цветов, стеблей, плодов, возможно, хаомы в малых сосудах. В зале верхнего храма сохранились останки жертвенных животных — лошади и жеребенка, от которых успели отделить лишь куски мяса из крестцовой части.

Храм погиб, вероятно, в момент празднества, когда жертвенные животные еще находились в нем. Скопление булл в одном зале свидетельствует о том, что и дары, скреплявшиеся печатью храма, и возможно, опечатанные обрядовые храмовые документы также не были унесены. Характер последних находок позволяет предположить, что храм сгорел в осенний период — в праздник урожая. Близость изображений на буллах с портретами правителя Чача на его монетах позволяет считать, что правитель являлся и верховным жрецом главного храма столицы.

Культовый комплекс как неотъемлемую часть дехканского за́мка-кешка представляет Актепе Юнусабадский в Ташкенте. Здесь выявлена система помещений, включающая зал с суфами и стенами, окрашенными в красный цвет, смежную с ним квадратную комнату также с суфами вдоль стен и полуовальным возвышением-алтарем в центре, а также маленькую подсобную комнату. Все три помещения выходят в узкий коридор. Кроме того, к комплексу примыкают кубическая купольная постройка и расположенные рядом с ней две комнаты: одна — с суфой и отопительным очагом, вторая — с очагом антропоморфного очертания. Плоское перекрытие зала опиралось на две деревянные колонны с деревянными же базами. В центр зала периодически выставлялся переносной алтарь, или жаровня. От него на полу сохранились обожженные пятна. Этим он отличается от алтарной комнаты, где огонь, судя по глубокой прокаленности жертвенника, поддерживался постоянно. Сама комната отгораживалась от прямого попадания света из двери небольшой тамбурной стенкой, что составляет отличительный признак функционального назначения подобных помещений. Примечательно, что пол подсобных алтарных комнат несколько приподнят относительно других помещений кешка (табл. 41, 3).

Таким образом, на основании всех раскопанных сооружений в Чаче восстанавливается устойчивая система планировки сооружений, функционально связанных с культовым возжиганием огня. Центральное место в ней занимает комната с обязательными полуовальным алтарем, в котором постоянно горел огонь, суфами, тамбурной стенкой и приподнятым полом. Второй составной частью является квадратный зал с суфами и окрашенными стенами, зал значительно превышает по размерам целлу. Сюда огонь выносился только для определенных церемоний, собиравших значительное число участников. Дополняют систему подсобное помещение и объединяющий их коридор. Эта общая схема известна в двух вариантах алтарной комнаты. Первый вариант — перекрытая плоской кровлей комната с опорой на четыре столба и сюжетной росписью стен; второй вариант — имеющая двойное перекрытие комната (из коих одно, шатровое символически вознесено над алтарем).

Выявляемое для Чача четкое двухчастное деление культового комплекса, свойственного дворцу, цитадели и за́мку, находит аналогии в Западном и Восточном (горном) Согде (Шишкин, 1963, с. 58; Якубов, 1979а, с. 74).

Двухчастность, как один из вариантов планировки храма огня, свойственна современным храмам огнепоклонников Ирана. Такого рода храм с заимствованным от парсов Индии названием «Агиари» включает два помещения. Первое — камера огня — адуриан или гумбад, — сохранивший древний традиционный купольный киоск с постоянно горящим огнем, слабый дым которого уходит через отверстия в куполе и верхнем своде (Gropp, 1969, p. 147–170, 569). Огонь горит на небольшом круглом столбе-жертвеннике, традиционно сложенном из сырцового кирпича и оштукатуренном. Второе помещение храма — агиари-зал — «дари мехре» или гаханбар-хане, в котором установлены глубокие переносные чаши для огня, временно зажигаемого здесь во время церемоний, столики-подносы с ритуальными принадлежностями для жертвоприношений и сосуды для ритуальных возлияний и пищи.

Нельзя не отметить органичное сходство структуры и устройства иранского храма с таковыми культовых комплексов раннефеодального Чача. Так, в сочетании алтарной комнаты с полуовальным подиумом и зала с суфами, открытыми в Актепе, обнаруживаются те же главные элементы, свойственные храму типа агиари, где первая выполняла роль адуриана с постоянно горящим огнем на сырцовом кирпичном жертвеннике. Деревянный шатер нес здесь ту же смысловую нагрузку, что и купольный чартак внутри камеры современных храмов. Однако наличие суф вдоль стен предполагает ее роль не только как хранилища огня, поддерживаемого одним посвященным жрецом, но и как места проведения каких-то церемоний в узком кругу. На характер возлияний и таинств, имевших место в этом помещении, указывают находки кувшинов, эйнохой и курильниц. Вторая часть комплекса — зал с суфами, более крупный, чем святилище, сопоставимый с «дари мехре», куда выносили огонь в курильницах и переносных жертвенниках. Органично вписана в комплекс актепинского за́мка-кешка кубическая купольная постройка с суфами внутри, отвечающая всем признакам конструкции науса, хотя и без следов захоронений в нем. Присутствие науса и связанных с ним помещений — одного с очагом, видимо, жилища священнослужителя, и второго, включавшего антропоморфный очаг-алтарь, — увязывает комплекс помещений и с заупокойными верованиями жителей Чача. Следуя терминологии современных зороастрийцев, можно выделить три основные иерархические категории огня, существовавшие в Иране и в сасанидское время: 1 — Аташ Бахрам; 2 — адараи; 3 — дадгах (в сасанидское время адургах). Археологические данные позволяют соотнести их и со среднеазиатскими областями. Огни первых двух категорий в Согде и Чаче могли соответствовать, видимо, по рангу автономным храмам — культовым центрам города или целого округа — и могли возжигаться в сооружениях типа открытого в Уструшане или на Актепе Чиланзарском.

Огонь же, соответствовавший дадгаху или адургаху, видимо, возжигался в резиденциях дехкан (замках, домах знати), в домах состоятельных горожан. Сложная система культовых построек за́мка Актепе со святилищем огня, мавзолеем-наусом, помещением с антропоморфным очагом, как кажется, наиболее полно отражает функции святилища, связанного с возжиганием огня-дадгаха, который выполнял определенную функцию в поминальном ритуале в честь предков.

Рассмотрение объектов культовой архитектуры Чача эпохи раннего средневековья, связанных с ритуалом почитания огня, без сомнения свидетельствует о большой близости этого комплекса к общесогдийской культуре. В период раннего феодализма в Чаче и Илаке сосуществовали различные воззрения и обряды в разноэтнических группах земледельцев и скотоводов. Культовые центры располагались и в долине, и в горных районах. Крупным центром в низовьях Чирчика, вероятно, является Данфеганкет, само название которого О.И. Смирнова транскрибирует как Динбагинакет и полагает, что в городе функционировал крупный домусульманский храм, обрядовая сторона которого, однако, не ясна (Смирнова, 1970а, с. 7).

С древним храмом связывается и название горного городка Фарнкета, расцвет которого в раннефеодальное время запечатлен выпуском собственной монеты.

Разнообразие культов подтверждают погребальные обряды. В середине I тысячелетия н. э., как и в предшествующее время, господствуют захоронения в катакомбах и подбоях с трупоположением на спине, иногда в «позе всадника», часто групповые, возможно, семейные захоронения мужчин, женщин, детей (табл. 42, 8-16). В погребениях присутствуют бытовой инвентарь, украшения, иногда оружие. Большинство погребений ограблены, но в них встречены лепная посуда типа Каунчи III, включающая сосуды с зооморфными ручками, разрозненные бусины из самоцветов и цветного стекла, золотые серьги с инкрустацией цветным стеклом.

Наряду с подкурганными захоронениями начинают распространяться захоронения в наусах (табл. 42, 1–7), в которых отмечены как трупоположения, так и захоронения очищенных костей в оссуариях.

Погребения в наусах открыты в правобережье долины Ахангерана, в 10 км от Пскента, по дороге к Муратали, и сохранились в виде лёссовых курганов диаметром 10–24 м, высотой 1,5–3,5 м.

Туябугузские наусы расположены к западу от предыдущих, в местности Уртабоз. В 1959–1960 гг. Т.Р. Агзамходжаевым вскрыто 11 наусов, возводившихся на пахсовой подушке. Постройки также округлой формы с портальными арочками-входами и прямоугольными камерами с суфами, а иногда с нишами в стенах. Внутри наусов сохранились остатки многократных захоронений в виде разрозненных костей и трупоположений на спине с инвентарем. В наусах находились керамические сосуды, железные ножи, бронзовые шилья, монеты, украшения, бусы, шпильки, детали поясных наборов. В двух наусах встречены оссуарные захоронения, в том числе один оссуарий цилиндрической формы на ножках (Агзамходжаев, 1962, с. 71–79).

Наусы Кульата расположены на левом берегу Ахангерана, к северо-западу от Алмалыка, близ городища Кульата. Раскопки проведены в 1978 г. Склепы возведены на пахсовой подушке, стены из кирпича и пахсы, своды кирпичные. Внутри на суфах и полах лежали разрозненные кости и остатки разграбленного инвентаря: обломки керамики IV–VII вв. н. э., медная монета Илака VI–VII вв. с портретом правителя на лицевой стороне и вилообразной тамгой на обороте (Буряков, 1978).

В горном районе севернее Ангрена в апартакских наусах под каменными курганами раскрыты подземные склепы с входом-дромосом, со сложенными из камня стенами и округлым сводом. Вдоль стен суфы. На полах и суфах прослежены скопления разрозненных костей многоразовых семейных захоронений с инвентарем, почти полностью разграбленным (Агзамходжаев, 1966).

В Ташкенте, Тойтепе, в Ниязбаше, близ Янгиюля и в с. Чанга, близ городища Канка, открыты оссуарные захоронения в земле. Оссуарии представляют собой овальные ящички со съемной крышкой. Стенки украшены налепами, процарапанным, прорезным орнаментом, преимущественно растительного или космогонического сюжетов. Крышки некоторых оссуариев (табл. 43, 1-17) украшены головками (или фигурками) людей, фигурками летящей птицы (Массон М., 1953, с. 28–29) или животных (Буряков, 1968, с. 135–136). Примером более сложного сюжета может служить оссуарий из Чанги с изображением женщины с чашей в приподнятой левой руке (Буряков, Богомолов, 1986, с. 114–120). Внутри оссуария находились кости одного или двух человек.