Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Глава 1 Северный Хорасан (Г.А. Кошеленко, В.А. Гаибов, А. Губаев)

Раннее средневековье в истории Южного Туркменистана — это время, когда его территории входили в состав государства Сасанидов, которое включало в себя также Иран и Месопотамию. Только в самом конце эпохи территории Южного Туркменистана оказались под властью арабов. Арабское завоевание этих земель произошло в середине VII в., т. е. значительно раньше, чем остальной части Средней Азии. Именно этот район, в частности крупнейший город его — Мерв, стал базой для дальнейших завоеваний арабами Средней Азии.

В эпоху Сасанидов вся территория государства делилась в военно-административном отношении на четыре больших региона. Один из них назывался Хорасаном. В состав его входили территории современного Северо-Восточного Ирана и Южного Туркменистана. При этом прохождение восточной границы Хорасана зависело от успехов сасанидских войск: в период наивысших успехов Сасанидов в состав этого региона включались Балх и Бухара (Колесников, 1970, с. 95). Из территорий Южного Туркменистана в состав наместничества Хорасан, управляющего спахбедом, как это явствует из географических сочинений, безусловно, входили следующие провинции: Мерв, Мерверуд, Бадгис, Серахс. Труднее определить, входили ли в состав Хорасана более западные части северных предгорий Копетдага. Несомненно, что самая западная часть (район Гургана) административно принадлежала к «северному наместничеству» и входила в провинцию Гурган (Gyselen, 1989, p. 84). Более восточные районы (начиная примерно с Ашхабада вплоть до современной Каахки включительно) входили в состав провинций Абавард и Шахр-Рам-Пероз (Gyselen, 1989, p. 84), которые были каким-то образом связаны с Абаршахром (район Нишапура) и тем самым могли считаться включенными в состав «восточного наместничества», т. е. Хорасана. Во всяком случае, в момент арабского завоевания Ниса (городище Новая Ниса у с. Багир) входила в состав Хорасана (Бартольд, 1965, с. 127). Абавард (Абиверд) являлся центром одноименной области, отвечавшей парфянской Апаварктикене. На территории Туркменистана эта область покрывала подгорную полосу от Баба-Дурмаза до Меана и Чача (Логинов, 1985).

Мерв, как правило, являлся столицей всего Хорасана, хотя в исключительных случаях ставка правителя могла переноситься и в другие города.

Соответственно в данной главе будут рассматриваться проблемы археологии раннесредневекового времени территорий, которые составляли северную часть исторической области Хорасан с III по VIII в., т. е. оазисы к северу от Копетдага вплоть до Серахса и расположенный в сердце Каракумов Мервский оазис.

Археологическое изучение как подгорной полосы Копетдага, так и Мерва началось только с 80-х годов XIX в., когда эти территории были присоединены к России, хотя некоторые сведения о них просачивались в Европу благодаря немногочисленным путешественникам (русским, англичанам, французам), побывавшим здесь (Массон М., 1949; 1980, с. 10 и сл.). После присоединения Мерва и особенно после завершения строительства железной дороги число таких путешественников увеличилось, и соответственно возросло число сообщений о здешних памятниках (Массон М., 1980, с. 19 и сл.). Первые научные исследования на территории Мерва провел востоковед В.А. Жуковский (Жуковский, 1894). Хотя ученый интересовался главным образом историей и памятниками Мерва поры послеарабского завоевания, он уделил некоторое внимание и памятникам раннесредневековой поры. Проводились небольшие раскопки на территории Эрккалы. Позднее в оазисе работала американская экспедиция под руководством Р. Пампелли. В ходе ее исследований было заложено несколько шурфов на Гяуркале и Эрккале, а в северной части оазиса было открыто несколько памятников, как позднее выяснилось, сасанидского времени (Exploration in Turkestan, 1905–1908). И методы, и результаты исследований этой экспедиции были резко критически оценены В.В. Бартольдом (Бартольд, 1966в, с. 141–153). Раскопки на городищах древнего Мерва (главным образом в Эрккале) были осуществлены только в 1937 г. (под руководством А.А. Марущенко, при участии Б.Б. Пиотровского). Однако масштабы их были невелики, а публикация материалов — очень краткой (Пиотровский, 1949). После окончания Великой Отечественной войны основные исследования в Мервском оазисе проводила ЮТАКЭ, в особенно больших масштабах начиная с середины 50-х годов. Слои раннесредневекового времени исследовались на Гяуркале (основные итоги см.: Филанович, 1974) и Эрккале (основные итоги см.: Усманова, 1963, 1969). Кроме того, в ходе разведочных поездок по территории оазиса были зафиксированы памятники, относящиеся к этой эпохе (Массон М., 1966). Важнейшие результаты первых лет работ ЮТАКЭ отражены в монографии Г.А. Пугаченковой (Пугаченкова, 1958). В эти же годы небольшие по своим масштабам исследования в оазисе проводили и археологи, работавшие в АН Туркмении (Ершов, 1959; Дурдыев, 1959).

В 70-е годы активность ЮТАКЭ резко упала, но с 1980 г. начала свою деятельность объединенная экспедиция ИА АН СССР и Туркменского государственного университета, которая проводила раскопки ряда городищ и занялась составлением археологической карты оазиса. В конце 80-х годов в работу по созданию этой карты включились и итальянские археологи из ISMEO. Сейчас работа завершена, и публикация карты ожидается в ближайшее время. С 1993 г. на территории Гяуркалы в Эрккалы проводит свои исследования англо-туркменская экспедиция, предварительные отчеты о работах которой публикуются ежегодно в журнале «Iran».

Исследования в предгорной полосе не имели столь интенсивного характера, как в Мервском оазисе. Крупнейшее городище этого района Новая Ниса, в сущности, не подвергалось серьезному археологическому изучению, а при небольших по масштабам раскопках слои раннесредневекового времени почти не вскрывались (Вязьмитина, 1949, 1953). Стратиграфический шурф показал, что в сасанидское время Ниса находилась в запустении, но не ясно, можно ли этот вывод перенести на все городище, или это черта, характеризующая только его часть. ЮТАКЭ в данном районе исследовала городище Старая Ниса и памятники гораздо более раннего времени (эпохи неолита и бронзы), не уделяя практически никакого внимания сасанидскому периоду. Совершались только разведочные поездки и предварительное обследование памятников (Массон М., 1953).

Несколько более активны были сотрудники Института истории, археологии и этнографии АН ТССР, которые в 50-е годы проводили раскопки Хосровкалы (Марущенко, 1956) и Серахса (Марущенко, 1956а). Ими были вскрыты слои раннесредневекового времени. В очень небольших масштабах исследовалось городище Куня-Каахка (Дурдыев, 1959б). В дальнейшем было продолжено изучение Серахса (Оразов, 1973) и определенное внимание уделялось ирригационной системе оазиса (Оразов, 1972). Большое внимание было обращено на один из за́мков предгорной полосы — Акдепе (Губаев, 1967, 1968, 1971, 1977; Губаев, Кошеленко, 1968, 1972). Основные результаты еще не опубликованы. Значительные по масштабам разведочные работы были произведены в конце 70-х — первой половине 80-х годов по составлению археологической карты Каахкинского района, однако результаты опубликованы только частично (Пилипко, 1982; Логинов, 1991).

В первые века н. э. Мервский оазис и подгорная полоса Копетдага входили в состав Парфянского царства, но пользовались широкой автономией. Мерв и восточная часть предгорий входили в состав вассального царства Мерва и управлялись собственной династией (видимо, одной из боковых ветвей Аршакидского дома) (Кошеленко, 1966, с. 67 и сл.; Пилипко, 1980). Западная часть предгорной полосы, видимо, входила в состав такого же автономного царства Гиркания. После падения власти Аршакидов и перехода власти к персидской династии Сасанидов Мерв и подгорная полоса оказываются под властью последних. Это происходит во время царствования Ардашира I, когда он совершил большой поход на восток (Frye, 1984). Иногда высказывается предположение, что в конце парфянской эпохи Мерв был захвачен кушанами, что и стало причиной похода Ардашира на восток (Бивар, 1991, с. 7–8). В списке приближенных этого царя, содержащемся в накши-рустемской наскальной надписи, упоминается Ардашир, царь Мерва (Frye, 1984, p. 372). Однако автономия Мерва уже в период царствования Шапура I была утрачена, и он вошел в обычную административную структуру государства Сасанидов. Правда, вполне вероятно, что какое-то время Мерв был частью кушанского наместничества. Во всяком случае, известно, что некоторые кушано-сасанидские монеты чеканились на мервском монетном дворе (Carter, 1990). О положении районов подгорной полосы в составе государства Сасанидов серьезной информации нет.

Мерв стал одной из основных опорных баз сасанидского государства на востоке, и правитель его приобрел титул марзбана (Колесников, 1970, с. 95 и сл.). Однако при обострении конфликтов с восточными соседями Мерв иногда оказывался под ударами врагов. Такие периоды отмечаются отсутствием чекана на местном монетном дворе. Особую роль сыграл Мерв в судьбе последнего сасанидского шаха Иездигерда III. Когда началось завоевание государства Сасанидов арабами, именно Мервский оазис был последним убежищем этого шаха, и здесь он в 651 г. нашел свой конец (Колесников, 1982, с. 131–146). В истории его гибели много неясного, поскольку в событиях принимало участие много политических сил (сам шах со своим окружением, марзбан Мерва Махуйе, жители города, тюрки, призванные из-за Амударьи то ли Иездигердом, то ли Махуйе, арабы), а сообщения историков об их деталях очень различаются. Районы подгорной полосы практически одновременно с Мервом оказались под властью арабов.

Переход власти к арабам в первые десятилетия мало сказался на характере общественных отношений и культуры населения региона. Только с IX в. можно заметить серьезные изменения. Первым существенным знаком перемен стало запустение старого города (городище Гяуркала) и обживание новой территории — к западу от прежней (современное городище Султанкала).

До недавнего времени считалось, что стратиграфия и периодизация памятников Мервского оазиса (а также и памятников подгорной полосы) сасанидского времени хорошо установлены. Основой стратиграфии служили материалы шурфов Эрккалы (их обобщение см.: Усманова, 1963, 1969) и Гяуркалы (их обобщение см.: Филанович, 1974). Однако сравнительно недавно выяснилось, что стратиграфические наблюдения для раннесасанидского времени основывались на неточных нумизматических данных, так как М.Е. Массон, определявший монеты, систематически ошибался, принимая монеты царя Шапура II за монеты Шапура I (Логинов, 1990; Loginov, Nikitin, 1993а, p. 226). Только в последнее время были предприняты усилия для установления надежной стратиграфии этого времени. Наиболее надежными в этом отношении стали материалы Гёбеклыдепе (северная часть оазиса), где четко различаются слои парфянского и раннесасанидского времени, а последние не выходят за пределы IV в. (Кошеленко, Никитин, 1991); правда материал из раскопок этого памятника опубликован только частично. Для подгорной полосы «стратиграфическая колонка» составлена на базе исследований за́мка Акдепе (периоды Акдепе I–V — от II по первую половину VII в.), но она, к сожалению, не опубликована.

В сасанидскую эпоху происходили большие изменения в системе расселения в Мервском оазисе. В эллинистическое время заселены были только территория Гяуркалы (с Эрккалой) и непосредственные окрестности города. В парфянский период осваивались территории к северу от Гяуркалы. Был создан ряд небольших укрепленных населенных пунктов, имевших строго геометрическую планировку (Губаев, Кошеленко, Новиков, 1990; Gubaev, Koshelenko, Novikov, 1991; Bader A., Gaibov, Koshelenko, 1993/4): Дурнали (Bader A., Gaibov, Koshelenko, 1996), Чанглы (Koshelenko, Bader A., Gaibov, 1992), Койне-Кишман (Koshelenko, Bader A., Gaibov, 1993), Кыркдепе (Дурдыев, 1959a) и др. В сасанидское время освоенная территория не увеличивалась, но возросло число населенных пунктов. На территории Мервского оазиса в это время существовало несколько десятков населенных пунктов разного характера. Главным центром оазиса по-прежнему оставался Мерв, состоявший из городской цитадели (Эрккала) (Усманова, 1963) и собственно города (Гяуркала) (Филанович, 1974). Город и цитадель имели укрепления. За городскими стенами располагался пригород. Основная застройка занимала центральную часть Гяуркалы, в углах оставалось достаточно много незастроенного пространства. Город имел четверо городских ворот. Главные улицы шли от них и пересекались в центре (табл. 1, 1).

Сохранялись некоторые следы регулярной планировки, восходящей к моменту основания города. Цитадель имела овальный план, в нее вел только один вход — со стороны города, где находился длинный пандус. В центре цитадели располагались здания административно-официального назначения, а на гребне ранних стен с южной стороны находился за́мок-форт, видимо резиденция мервского правителя. Изменения в системе расселения проявляются по-разному в разных частях оазиса. В районе Дурнали (Bader А., Gaibov, Koshelenko, 1996) созданный при парфянах небольшой городок сохранял свой характер до IV в. Позднее вокруг него вырос неукрепленный пригород площадью до 7 га. В начале арабского периода укрепленный город был полностью покинут, а неукрепленная часть его выросла и достигла площади 15 га. На его окраине в конце VII или начале VIII в. был построен укрепленный лагерь для арабов — рабат (табл. 1, 2).

В районе Чанглы (Koshelenko, Bader A., Gaibov, 1992) эволюция имела несколько иной характер. В парфянское время здесь была создана круглая в плане крепость, которая просуществовала примерно до IV в. В это время она была покинута, и на ее руинах построен за́мок, вокруг которого выросло неукрепленное поселение площадью до 15 га. В начале арабского периода старый за́мок и поселение были оставлены, и рядом возникло новое поселение площадью до 60 га. Также был построен и рабат.

Улы-Кишман (Bader A., Gaibov, Koshelenko, 1993/4, p. 58–60) начинает свое существование в виде небольшой прямоугольной в плане крепости, построенной в позднепарфянское время. Ее характер не меняется и в раннесасанидский период. Однако в конце сасанидского периода крепость была оставлена и на ее руинах строится за́мок, к югу от него возникает небольшое поселение со скромными укреплениями.

Рассмотрев этот материал, мы можем прийти к выводу, что в начале сасанидской эпохи в системе расселения в оазисе практически не произошло никаких серьезных изменений. Основным типом населенного пункта по-прежнему оставалось небольшое укрепленное поселение прямоугольной в плане формы. Только с V в. начинаются существенные перемены. Появляется новый тип сооружения, который обычно определяется как за́мок. Старые поселения пустеют, а вокруг за́мков вырастают новые, как правило неукрепленные (хотя иногда вокруг них строятся достаточно слабые укрепления). Арабское завоевание приносит новый тип сооружения — укрепленный лагерь (рабат), строящийся обычно на окраине поселения.

Некоторая информация о системе расселения имеется и для оазиса Серахса. В сасанидское время здесь существовал только один город — сам Серахс (Оразов, 1973, с. 21 и сл.). Он занимал только ту территорию, которая позднее стала цитаделью города эпохи развитого средневековья и был окружен пахсовой стеной. Вокруг него уже сложился неукрепленный пригород. Цитадель в плане имела форму неправильного многоугольника (поперечник 280–300 м) (Марущенко, 1956а, с. 166). Основным типом населенного пункта в оазисе были поселения, имевшие в центре мощный бугор (обычно определяемый как за́мок) и неукрепленное поселение вокруг него (Яссыдепе I, Яглыдепе, Геокдепе и др.). За́мок и поселение часто разделялись рвом (Оразов, 1973, с. 22 и сл.). Самый крупный из за́мков имел площадь около 2 га. Имеется несколько типичных за́мков (Ходжамураддепе, Ганлыдепе и др.), вокруг которых нет следов поселений. Зафиксированы также и небольшие отдельно стоящие крестьянские усадьбы (например, Учдепе 2, северный холм). В собственно подгорной полосе бесспорно крупнейшим населенным пунктом было городище Куня-Каахка, которое практически не исследовано (Дурдыев, 1959б, с. 12). Сейчас общепринятым является мнение, что именно это городище представляло собой центр области Апаварктикены, который в раннесредневековое время стал называться Апаварт (название засвидетельствовано надписью на булле из раскопок Акдепе, см.: Губаев, 1971а, с. 47; Луконин, 1971, с. 50), а после арабского завоевания — Абиверд (Баверд) (Массон М., 1953, с. 27 и сл.; Логинов, 1985, с. 66). Город возник в парфянское (может быть, даже в эллинистическое) время, но наивысшего расцвета достиг в сасанидское. Он был обнесен стеной и представлял собой в плане прямоугольник, вытянутый с северо-востока на юго-запад (размеры стен: юго-восточная 737,5 м, северо-западная 675 м, северо-восточная 587,5 м, юго-западная 487,5 м). Город имел двое ворот. В центре городища находилась цитадель. Имелся также неукрепленный пригород, но время его существования не определено (Дурдыев, 1959б, с. 12).

Еще один город на территории подгорной полосы — городище Хосровкала (Марущенко, 1956). Город возник очень рано, существовал и в парфянскую эпоху, но наивысшего расцвета достиг в сасанидское время. Отличительная особенность его устройства — двухчастное деление: собственно, город и цитадель представляют собой изолированные комплексы, разделенные рвом. Цитадель имеет форму неправильного шестиугольника (поперечник примерно 170 м), собственно город имеет форму прямоугольника (260×160 м). Город и цитадель разделены свободным пространством площадью около 20–30 м². Имеется также и неукрепленный пригород, но время его существования не определено (табл. 1, 4).

На территории предгорной полосы засвидетельствовано значительное количество за́мков (некоторые из них раскапывались). Как правило, вокруг за́мка или рядом с ним находилось поселение (иногда укрепленное). Так, рядом с за́мком Акдепе располагалось большое поселение, продолжавшее существовать и после гибели за́мка.

Строительная техника сохраняла свой традиционный характер. В качестве основных строительных материалов использовались сырцовый кирпич и пахса (битая глина). Сырцовые кирпичи обычно были квадратными (около 40 см в стороне и толщиной примерно 10 см). С течением времени проявляется тенденция к постепенному уменьшению их размеров. Связующим материалом служила жидкая глина. Очень часто конструкции создавались из чередующихся слоев пахсы и сырцового кирпича. Жженый кирпич использовался редко, главным образом для всякого рода вымосток. Достаточно широко были распространены сводчатые перекрытия и даже купола простейшего типа, перекрывавшие небольшие квадратные помещения. В качестве покрытия стен использовалась глиняная штукатурка, иногда ганч. В некоторых случаях стены расписывались, но росписи сохранились только в виде мельчайших фрагментов, не позволяющих представить их характер.

Характер фортификации населенных пунктов Мервского оазиса в сасанидскую эпоху только недавно стал более или менее ясен. Дело в том, что во время первичных разведочных исследований на севере оазиса было открыто большое количество памятников, у которых достаточно хорошо сохранились стены и башни, и эти памятники были определены как крепости парфянского времени (Пугаченкова, 1952; 1958, с. 45–47; Кошеленко, 1963). Позднее в результате более углубленных исследований стало ясно, что сохранившиеся части фортификационных систем относятся к более позднему времени, и поэтому можно более точно определить характер укреплений на каждом из исторических этапов.

Сейчас в той или иной степени изучены укрепления сасанидского времени Гяуркалы (Ташходжаев, 1963; Филанович, 1974, с. 36 и сл.). Эрккалы (Усманова, 1989), Чильбурджа (Gaibov, Koshelenko, Novikov, 1990), Гёбеклыдепе (Губаев, Кошеленко, Новиков, 1990; Gubaev, Koshelenko, Novikov, 1991) (табл. 1). Во всех этих случаях стены сасанидского времени строятся на руинах стен парфянского времени, превратившихся к тому моменту в валы. Для создания стен используются как сырцовые кирпичи, так и пахса. Чаще всего слои пахсы и кирпича чередуются. Все известные стены имеют внутренний коридор, который делится на отсеки выступами стен, так что из одного отсека в другой можно пройти через узкую дверь. Основными узлами обороны являются башни, которых обычно довольно много. Внутрибашенные помещения квадратные или прямоугольные. Сами башни обычно прямоугольные, но со скругленными углами. Особое внимание уделяется обороне ворот. Ворота узкие, они фланкируются двумя башнями.

Исследованные за́мки сасанидского времени показывают, что их тоже необходимо рассматривать как укрепления. Все они расположены на высоких платформах, имеют один вход, мощные стены. Нижний этаж лишен окон.

В сасанидское время была построена и стена, охватывавшая оазис с севера. Ранее эту стену считали построенной при Селевкидах, в начале III в. до н. э., однако более внимательное изучение проблемы показало, что селевкидская стена располагалась гораздо ближе к центру оазиса, данная же стена, проходившая именно там, где кончались освоенные в период Сасанидов земли, возведена была, по всей вероятности, при царе Хосрове I (Bader A., Gaibov, Koshelenko, 1995а).

Система фортификации, существовавшая в подгорной полосе, изучена недостаточно, однако некоторые материалы, характеризующие ее, все же имеются. К сасанидскому времени относятся, видимо, укрепления города Абиверда (городище Куня-Каахка). Автор раскопок полагал, что городские стены построены из сырцового кирпича на глинобитном цоколе (Дурдыев, 1959б, с. 12), но более правильно, по-видимому, считать (на основании аналогий с памятниками Мервского оазиса), что глинобитный цоколь — это остатки пахсовой стены парфянского времени. Характерная особенность памятника — очень частое расположение башен (на расстоянии 6,5 м одна от другой). Башни также имеют своеобразную «килевидную» форму. Внутрибашенное помещение — треугольное в плане, из башни ведет проход в город (шириной 0,8 м). В каждой из башен — три стреловидные бойницы, в стенах между башнями — четыре такие бойницы.

Стены Хосровкалы также выполнены из сырцового кирпича, однако никаких данных о характере стен и башен не сообщается. Отметим только, что особенность данного населенного пункта состоит в следующем: его цитадель и собственно город имеют самостоятельные системы укреплений. Ворота цитадели устроены в наименее опасном месте — они обращены в сторону города (Марущенко, 1956). Укрепления за́мков лучше всего изучены на примере раннего (III в. н. э.) за́мка Дашлы I (Логинов, 1991, с. 8–9). Здание представляло собой в плане прямоугольник (47×50 м) с четырьмя прямоугольными башнями по углам и над входом (через прямоугольную же башню). Любопытна фортификационная структура за́мка Акдепе у Артыка (Губаев, 1977). Он имел достаточно мощную сырцовую стену с округлыми башнями по углам. Затем эта стена была усилена и, наконец, вдоль всей внешней северной стены за́мка был построен ряд дополнительных помещений, что резко снизило его оборонительные возможности.

Если предположить, что вал Мерв имел не ирригационное, а фортификационное предназначение (Дурдыев, 1959б — на основании исследований А.А. Марущенко), то можно будет считать, что оборона оазисов Хорасана в сасанидское время строилась на одних и тех же принципах.

Архитектура изучена еще недостаточно. Особенно плохо известна рядовая жилая застройка. Для раннесасанидского времени наилучший материал дает так называемый квартал мукомолов, расположенный в северо-восточной части Гяуркалы, рядом с городской стеной (Кацурис, Буряков, 1963). Ранее его датировали парфянским временем, но после пересмотра определений монет, найденных при его исследовании (Логинов, 1990), стало ясно, что он относится к раннесасанидскому периоду. Здесь зафиксировано несколько отдельных домохозяйств, разделенных небольшими внутриквартальными переулками. Стены домов очень значительной толщины. Дворики не являются организующим элементом планировки жилища — они находятся обычно на краю застройки. Четко выдержана специализация отдельных помещений — производственных, складских и жилых, во всех имеются глинобитные суфы (табл. 1, 6).

В районе Тургайдепе было зафиксировано несколько домов позднесасанидского времени, однако они не раскапывались, их план был зафиксирован только по гребням стен, возвышавшихся над песком. Характерны большие размеры отдельных домохозяйств, чем они отличаются от городских жилищ Мерва. Характерно наличие двух дворов: жилого — в центре дома и хозяйственного — с краю (Пугаченкова, 1958, с. 139).

К числу за́мков обычно относят такие памятники, как Большая и Малая Кызкала (Пугаченкова, 1958, с. 135–139). Эти два памятника находятся в непосредственной близости от Мерва и впервые зафиксированы еще В.А. Жуковским (Жуковский, 1894, с. 165–167). Здания построены на мощных платформах, имеют очень толстые стены, украшенные снаружи гофрами. Здания были двухэтажными, с большим центральным залом, видимо перекрытым куполом. Боковые помещения украшены своеобразной кирпичной выкладкой. Однако, поскольку здания не раскапывались, существуют сомнения в их датировке, некоторые исследователи предлагают датировать их более поздним временем — вплоть до XII в. (Пилявский, 1947, 1950). Очень похожи на них Большая и Малая Нагимкала, находящиеся в северо-западной части оазиса (Пугаченкова, 1958, с. 132–134) (табл. 1, 13).

Сооружения общественного назначения в Мерве зафиксированы как на Эрккале, так и на Гяуркале. На центральном бугре Эрккалы находилось здание, видимо, административного назначения — очень простого устройства, с помещениями прямоугольной формы, перекрытыми сводами, лишенными всякой парадности (Пугаченкова, 1958, с. 131). К сожалению, почти ничего не известно о резиденции правителя на гребне стен Эрккалы (Усманова, 1963, с. 52 и сл.). Здание парфянского времени было целиком забутовано и превращено в мощный форт. Новые помещения строились на этом монолите, но они почти не сохранились. Можно только отметить наличие частично сохранившейся стены — контрфорса с ложными декоративными стрельчатыми бойницами. Эти строительные работы были произведены в начале сасанидского периода, а в его конце был предпринят ремонт, имевший задачей усиление внешних стен (табл. 1, 6).

В пределах Гяуркалы было построено так называемое Овальное здание, которое исследователи обычно называют монастырем Дресвянская, 1974), что, однако, совершенно неправильно, так как несторианские монастыри располагались обычно вне городских стен и имели совершенно иное устройство (Бадер А., Гаибов, Кошеленко, 1996). Здание представляет собой в плане овал с единственным входом (по пандусу), внутри вдоль стен располагаются отдельные помещения, лишенные окон. В каждое из них ведет одна дверь. Центральная часть почти незастроенная, в ней имеются три объединенных в блок помещения (табл. 1, 8). По всей видимости, данное сооружение представляло собой какой-то склад, вероятнее всего принадлежащий местной администрации. Этим назначением его объясняется, с нашей точки зрения, отсутствие всякого рода бытовых находок и чрезмерно скромное убранство его.

В пределах Мервского оазиса зафиксировано несколько сооружений явно сакрального назначения. На территории Гяуркалы находилось буддийское святилище (Пугаченкова, Усманова, 1994; Pugachenkova, Usmanova, 1995). Оно состояло из монументальной ступы, имевшей почти квадратное основание (13×14 м), монолитную круглую в плане башню (диаметром 10 м) и лестницу на северной стороне. Ступа пережила четыре периода функционирования. К югу располагалось монументальное здание — сангарама — с большим двором и серией помещений вокруг него. Из двора вел проход на север — к главной ступе. В южной части двора находилось помещение, перекрытое куполом, в центре которого располагалась квадратная платформа (предназначенная для небольшой ступы, реликвария или статуи). Здание пережило два этапа. Весь комплекс построен в IV в. из сырцового кирпича, жженый использовался только для вымосток (табл. 1, 11). За пределами городских стен с восточной стороны города располагалась еще одна ступа (Ртвеладзе, 1974). Поскольку сооружение разрушено при земляных работах, сейчас трудно сказать, была ли это изолированная ступа, или рядом с ней имелись еще какие-либо сооружения. Ступа состояла из платформы (размером 15,6×15,4 м) и цилиндрической башни (диаметром до 11 м). Сложена она была из кирпича-сырца. Возможно, ступа возведена в VI в.

Считается, что на территории Мерва находились еще два здания, имевшие сакральное назначение. Одно из них располагалось в южной части города (Филанович, 1974, с. 93 и сл.; 1989, с. 96). Оно было построено на платформе, на которой ранее стояло здание парфянского времени (также, видимо, религиозного назначения), сложено из сырцового кирпича. Судя по опубликованному плану и описанию, авторы раскопок не смогли найти дверей и все здание представляет собой комплекс из четырех глухих помещений с очень толстыми (до 2,5 м) стенами. Любопытные находки, сделанные в одном из помещений (рука алебастровой статуи и мелкие фрагменты алебастра с красной краской и позолотой), заставили высказать предположения: сначала — об общественном характере здания (Филанович, 1974, с. 93), а затем более определенно — о храмовом (Филанович, 1989, с. 96).

Другое здание расположено в северо-восточной части городища (Филанович, 1974, с. 69 и сл.; 1989, с. 96). Здесь также на руинах здания парфянского времени (зафиксированы небольшие остатки скульптуры и цветные штукатурки) в III в. н. э. возводится комплекс сооружений общественного назначения. В его состав входят монолитная башня и частично сохранившиеся три помещения. М.И. Филанович считает возможным сравнивать это здание с «Домом огня» на Джанбаскале (Хорезм) и с храмами Пенджикента, хотя сама же отмечает, что никаких следов огня в здании не обнаружено.

Вне пределов Мерва засвидетельствованы два памятника общественного назначения. Прежде всего это Хароба-Кошук (Пугаченкова, 1954; 1958, с. 126 и сл.). Здание сложено из сырцового кирпича и ориентировано главной осью с северо-запада на юго-восток. Его размер 51×13 м. Оно перекрыто сводом, внутри разделяется на несколько частей небольшими выступами. Северо-восточное окончание оформлено полукруглой нишей. Исследователями отмечалось его сходство с некоторыми церквами более западных регионов. Видимо, справедливо его определение в качестве христианской церкви (табл. 1, 3).

На центральном бугре городища Гёбеклыдепе в раннесасанидское время было создано своеобразное сооружение (Губаев, Кошеленко, Новиков, 1990; Gubaev, Koshelenko, Novikov, 1991). Ядром его является монолитная платформа грубо шестиугольной формы, окруженная с пяти сторон узким обводным коридором и открытая на свободную площадку (на юг). За этим ядром по периметру располагаются несколько помещений хозяйственного назначения. Сооружение явно необычное по устройству, но не имеющее никаких аналогий в памятниках Ирана и Средней Азии (табл. 1, 10).

В Серахском оазисе полностью была вскрыта рядовая крестьянская усадьба, состоявшая из двора и двух помещений (размеры 9,5×4,3 м и 9,5×4,5 м) (Оразов, 1973, с. 25).

В предгорной полосе исследовались некоторые из за́мков (укрепленные усадьбы). Дашлы I представляет собой прямоугольную в плане структуру (размером 47×50 м), на углах находятся прямоугольные башни, вход в за́мок оформлен также в виде прямоугольной башни. Центральную часть комплекса занимал двор (25×25 м), все помещения хозяйственного и жилого назначения располагались по периметру стен (Логинов, 1991, с. 7). Подобное устройство за́мка указывает на сохранение в начале сасанидской эпохи традиций парфянского времени. За́мок Акдепе, видимо, имел аналогичное устройство, но в нем сказались уже веяния времени: башни округлые, а вокруг стен вырос еще ряд помещений (Губаев, 1977).

В предгорной полосе исследовались два памятника, которые имели явно сакральный характер. На поселении, расположенном рядом с Акдепе, был раскопан зороастрийский храм огня (Gaibov, Koshelenko, Novikov, 1991, p. 88–90, fig. 8–9). Основное помещение храма имеет вход с севера и двумя устоями делится на две части. Во второй части помещения располагался типичный ступенчатый алтарь, предназначенный для возжигания огня, имеющий форму усеченного конуса. Храм датируется VI–VII вв. (табл. 1, 9).

Еще один сакральный объект представляет собой святилище у Баба-Дурмаза (Марущенко, 1930; Губаев, Логинов, 1984). Здесь на вершине скалы располагаются руины сооружения, в которых, видимо, можно видеть остатки монументального алтаря; к нему вела вырубленная в скале лестница, начинавшаяся у источника, вытекавшего из-под скалы.

Несмотря на всю важность историко-экономических проблем, первые исследования в этом направлении в применении к Мервскому оазису были произведены только в самые последние годы (Кошеленко, Губаев, Гаибов, Бадер А., 1994; Бадер А., Гаибов, Губаев, Кошеленко, 1995; Кошеленко, Гаибов, Бадер А., 1997). В результате их выяснилось, что ахеменидский и аршакидский периоды в истории Мерва (как и всей Средней Азии) прошли в рамках плювиального периода. Благоприятная экономическая ситуация способствовала резкому расширению территории оазиса в северном направлении. Относительно благоприятные условия сохранялись и в начале сасанидского времени, хотя постепенно нарастали факторы, показывавшие приближение ксеротермического периода. Его настоящее начало — V в. н. э. Продолжался этот период до VIII в. н. э. (включительно). Как в самом оазисе, так и в районах, примыкавших к нему, наступление его сказалось самым неблагоприятным образом на экономической ситуации. В это время перестает функционировать Узбой, замирает жизнь в районе Сарыкамышской дельты Амударьи, прекращает существование Келифский Узбой, что связано с недостатком воды в Амударье. Видимо, аналогичной была ситуация и с Мургабом. Во всяком случае, именно на это время падает некоторое (хотя и не очень значительное) сокращение освоенной человеком территории оазиса. Мы имеем в виду прекращение жизни в районе Гёбеклыдепе. Во всех остальных районах территория оазиса не сокращалась, несмотря на неблагоприятные экономические условия. Вполне вероятно, что это было результатом усовершенствования ирригационной системы, существовавшей в оазисе.

Первая плотина на Мургабе была построена еще при Ахеменидах. Видимо, какие-то усовершенствования имели место и позднее. Сложная ирригационная система оазиса, восхищавшая арабских географов, вероятнее всего, была создана в сасанидское время (Лившиц, 1971). Эта ирригационная система была своего рода ответом населения оазиса на ухудшение природных условий.

Как и в парфянское время, на Мургабе имелось несколько плотин. Одна плотина, прототип позднейшей Султанбентской, давала начало каналу, который орошал земли непосредственно вокруг Гяуркалы и Эрккалы. Другая плотина, предшественница позднейшей Каушутбентской, была создана в парфянское время (Ляпин, 1986, с. 15 и сл.). У нее было две задачи. Первая-дополнительно снабжать город Мерв и его окрестности водой. Во всяком случае, как показывают старые планы, тот канал, остатки которого еще сейчас видны между городищами Султанкала и Гяуркала и который снабжал водой сам город, получал воду благодаря Каушутбентской плотине (Ляпин, 1986, с. 18). Эти земли были высоколежащими, и плотина здесь была необходима. Вторая задача — снабжать водой земли на севере оазиса. Хотя земли этого района были низколежащими по сравнению с землями вокруг Гяуркалы, но и для их орошения необходима была плотина, так как основное русло Мургаба этого времени (а им, как и в парфянское время, был Джар — самое западное из старых русел Мургаба) очень глубоко врезалось в рельеф. Помимо Каушутбентской, существовала еще одна плотина. Остатки ее зафиксированы в 30-е годы. А.С. Кесь у городища Геоктепе (на полпути между Байрам-Али и Мары, в 700 м к югу от современной железной дороги). От этой плотины, которую назвали Верхнеджарской, отходили четыре канала (Кесь, 1933). В районе действия этой плотины находились такие крупные населенные пункты, как Сулыдепе (Сувлыдепе). Ниже по Джару была еще одна плотина, возле городища Нагимкала (Хорава). Ее остатки возвышались над дном водотока на 3 м. Здесь также зафиксирован ряд каналов и арыков. Наконец, еще одна плотина на Джаре располагалась на расстоянии 25 км к северу от железной дороги.

В сасанидское время, видимо, не создавали новых плотин, но поддерживали и усовершенствовали старые, а также, что очень важно, осваивали новые земли в зоне командования ирригационных систем. Поскольку в пределах одной и той же территории число населенных пунктов возрастало, необходимо было увеличивать и число каналов и рационально распределять воду между ними. К сожалению, остатков мелкой распределительной ирригационной сети практически не сохранилось.

В подгорной полосе основные источники воды — небольшие речки и ручьи, имевшие свои истоки в горах. Соответственно здесь не создавались сложные ирригационные системы. Поселения в результате этого располагались на очень узкой полосе орошаемых земель вдоль гор, в районах конусов выноса. Можно полагать, что в сасанидское время орошенная площадь несколько уменьшилась по сравнению с таковой в парфянское (Логинов, 1991, с. 15). Особую проблему составляет так называемый вал Мерв. Одни исследователи считают его ирригационным сооружением (Логинов, 1985а), а другие допускают что он представлял собой стену, ограждавшую населенные территории от набегов с севера, подобную другим стенам, строившимся в сасанидское время (Дурдыев, 1959б, с. 13).

Некоторые материалы по истории ирригации получены и в районе Серахса (Оразов, 1972). Ирригационные системы здесь возникают в ахеменидскую эпоху. В эллинистическое и парфянское время площадь орошаемых земель, кажется, уменьшается. В сасанидское время происходит дальнейшее развитие и усложнение системы. К двум ранее существовавшим магистральным каналам (Кичиагаяп и Атаяп) добавляются два новых (Ханяп и Караманяп). В результате этого резко возрастает количество орошаемых земель. В районах, где проходят эти каналы, возникает значительное число новых населенных пунктов.

Естественно, что основой экономики Мерва и подгорных районов было сельское хозяйство, основанное на ирригации. О сельскохозяйственных культурах, использовавшихся здесь, свидетельствуют как археологические находки, так и данные письменных источников, которые могут быть использованы для освещения этого вопроса. Они распадаются на три категории: 1) письменные источники, говорящие обо всем государстве Сасанидов, не выделяя специально Хорасан; 2) письменные источники более позднего, арабского, времени, говорящие о Хорасане (и иногда конкретно о Мерве или о районах, расположенных рядом с ним); 3) китайские источники, рассказывающие о стране Босы (Сасанидское государство), относящиеся к интересующему нас времени, но, к сожалению, очень краткие. Сопоставление этих данных позволяет более или менее отчетливо представить тот набор культур, который характерен для Мерва (и Хорасана в целом) (Лившиц, 1971, с. 84–91). Основными зерновыми культурами были, несомненно, пшеница и ячмень. По-видимому, уже в сасанидское время различались по крайней мере две группы сортов пшеницы — возделываемые на поливных и неполивных землях. Видимо, определенную роль играли просо и хлебное сорго (дурра), известное сейчас под названием джугара. Кроме того, широко распространены были всевозможные виды бобовых: бобы, различные сорта гороха, фасоль, чечевица. Среди кормовых бобовых растений первое место занимала, несомненно, люцерна. В числе технических культур известны шафран и хлопок. Среди масличных растений первое место занимал кунжут, культивировалась и конопля. Бахчевые и огородные культуры были представлены дынями, огурцами, тыквой, репой, перцем, морковью, луком, тмином, чесноком, кориандром. Среди плодовых деревьев первое место занимали яблони и груши, кроме того, выращивались айва, персик, слива, тутовое дерево, грецкий орех. Естественно, что широко распространена была культура винограда.

При раскопках Эрккалы найдены зерна риса, косточки винограда, вишен, семечки дыни, арбуза, огурцов, крупные косточки персика (Усманова, 1963, с. 80). Позднее находили остатки зерновых (пшеницы, ячменя), хлопка (Herrmann, Masson V., Kurbansakhatov, 1993) и почти всех растений, известных по письменным источникам (Herrmann, Kurbansakhatov, Simpson, 1995).

Лучше всего документировано археологическими материалами керамическое ремесло. В Мервском оазисе серия изученных горнов охватывает практически весь период: от III в. вплоть до времени после арабского завоевания. Печь, раскопанная на городище Гяуркала (Ахраров, Усманова, 1980) технологически полностью продолжает традиции печей предшествующего периода: круглая в плане, двухкамерная. Из заглубленной в землю топочной камеры горячий воздух поступал через продухи в поде в надземную обжигательную камеру. Новшеством по сравнению с предшествующим временем является только двойная стена верхней камеры, чтобы лучше сохранять тепло.

Керамическое производство V–VI вв. лучше всего представлено керамическими печами, исследовавшимися на Мунондепе (Мережин, 1962). Эти печи по-прежнему круглые в плане, двухкамерные, но происходит изменение в соотношении размеров топочной и обжигательной камер. Топочная становится много меньше, соотношение ее диаметра с диаметром обжигательной равно 1:5. Появляются печи, в которых топочная камера имеет вид узкого и высокого коридора.

В VII–VIII вв. целый ряд керамических печей был построен на оплывах стен Гяуркалы, которые утратили свое оборонительное значение. Здесь зафиксировано несколько типов горнов (Заурова, 1962). Основная масса их — традиционно круглые в плане, но печи фактически однокамерные, с одним радиально идущим длинным жаропроводящим каналом, который одновременно служил топкой. Открытое пламя из нее поступало в обжигательную камеру, посуда, предназначенная к обжигу, устанавливалась вдоль стен на сплошном поде. Имеется также печь с двумя камерами. Обжигательная камера почти квадратная, топочная — несколько уже. Под поддерживается тремя арками со щелевидными каналами (для поступления горячего воздуха) между ними. Именно печи этого типа наиболее характерны для последующего времени в оазисе.

Другие ремесленные производства в оазисе археологически документированы гораздо хуже. С III в. до н. э. невдалеке от северных ворот Гяуркалы возникает квартал мукомолов, существующий и в IV в. Здесь обнаружено около 10 отдельных домохозяйств, в состав которых входили достаточно большие по размерам производственные помещения, в них устанавливались жернова ручных мельниц и очень большие хумы для хранения зерна. При раскопках этого квартала найдено более 50 жерновов, что явно превышает потребности самих жителей. На этом основании был сделан вывод, что здесь жили и работали мастера-мукомолы, снабжавшие мукой местный рынок. Жернова имеют различные размеры (от 6 до 35 см в диаметре) и были изготовлены из гранита, кварцевого песчаника, гнейса. Для конца сасанидского периода характерно появление водяных мельниц. Известно, что последний сасанидский царь был убит именно на мельнице, стоявшей на канале.

Видимо, в Мерве существовало прядение и ткачество. Можно также говорить и о некоторых других видах ремесел. Источники, относящиеся ко времени вскоре после завоевания Мерва арабами, свидетельствуют, что в городе существовало производство шелковых, льняных и хлопчатобумажных тканей (Филанович, 1989, с. 117), которое, естественно, было развито в предшествующее время. Остатки тканей были найдены при раскопках за́мка на Эрккале (Усманова, 1961; Федорович, 1969). Среди них зафиксированы ткани из хлопка, кенафа, шерсти, шелка. Часть тканей была окрашена. Имеются, хотя и очень незначительные, свидетельства о наличии и других ремесел: металлообработка, косторезное дело, изготовление украшений — металлических и из полудрагоценных камней (Ханмурадов, 1989).

На территории подгорной полосы, бесспорно, были развиты керамическое ремесло (на городище Акдепе у Артыка найдена керамическая печь), металлообработка (в сасанидских слоях Хосровкалы имеются крицы) (Марущенко, 1956, с. 115).

В эволюции керамики достаточно четко выделяются два периода. Первый из них охватывает III–IV вв. (может быть, самое начало V в.; табл. 1а, 25–43). Можно, видимо, говорить о некотором изменении технологии производства, результатом чего стало ухудшение качества изготовляемой продукции: черепок часто порист и обожжен неравномерно (Филанович, 1989, с. 94 и сл.). Изменился и цвет теста сосудов. У большинства из них цвет черепка серовато-зеленый. Для этого периода характерно уменьшение количества чаш; почти совершенно исчезли небольшие тарелочки и бокалы. Взамен резко возрастает число кувшинов, как узкогорлых, так и широкогорлых. Существует огромное разнообразие их вариантов и размеров, начиная от вытянутых, грушевидных, яйцевидных и кончая шаровидными. Появляются амфоровидные сосуды с двумя изящно изогнутыми ручками и кувшинчики с вычурно профилированной закраиной горловины. Наиболее распространены кольцевые поддоны с шишечкой посредине, но есть и плоские. В конце этого периода появляются утяжеленные поддоны, выступающие за стенки кувшина, с продолжением в них емкости сосуда. Новым типом можно считать конусовидные поддоны с валиком-перехватом, целые и сплошные.

Распространены также широкогорлые кувшины с шароподобной раздутой горловиной и двумя изогнутыми массивными ручками. Ручки самые разнообразные — от кольцевидных и напоминающих «ослиное ухо» до витых вертикальных и горизонтальных с вмятинами и налепами. Широко распространены глубокие тарелки с пельменеобразными налепами и орнаментированным широким бортиком. Бытуют горшки с клювовидным и треугольным в сечении венчиком, украшенные по стенкам волнистым орнаментом. Так же украшены массивные сосуды типа ступок.

Можно полагать, что на формы керамических сосудов, особенно кувшинов, повлияли формы металлической посуды.

Следующий период в развитии керамики охватывает время с середины V до середины VII в. (Филанович, 1989, с. 108 и сл.) (табл. 1а, 44–56). В это время улучшается качество выделки и обжига сосудов. Они изготовляются из хорошо отмученной глины, обжиг равномерный, цвет серый и кремовый. Преобладают сосуды закрытых форм: кувшины, вазы, горшки. Сократился набор открытых форм, особенно столовой посуды. Чаши и миски довольно простых очертаний. В это время постепенно выходят из употребления тарелки с орнаментированным широким бортом и пельменеобразными налепами, им на смену пришли глубокие миски близких форм, но без налепов. У них часто имеются полосы волнистого процарапанного орнамента на боку. Очень разнообразны горшки с характерными шаровидными очертаниями с подтреугольной в сечении закраиной, иногда со сливом, а так же сосуды с подчеркнутой шейкой и расходящимся венчиком типа закрытых ваз, в рельефно выступающий поддон которых переходит емкость сосуда.

Среди кувшинов очень много таких, которые в керамике повторяют формы металлической посуды. Отмечаются (Филанович, 1989, с. 109 и сл.) следующие характерные особенности этого типа керамических сосудов: эллипсовидная и грушевидная форма тулова; кольцевой или расширяющийся книзу конусовидный поддон; полая высокая ножка с перехватом; раструбообразная горловина с бортиком; навершие ручки в форме шишечки; витая форма ручки; овальный слив с бортиком. Керамика Серахского оазиса, насколько можно судить по имеющимся материалам, не имела сколько-нибудь серьезных отличий от керамики Мерва (Марущенко, 1956а, с. 183).

Что касается керамики подгорной полосы, то при целом ряде мелких отличий от мервской в своих основных формах и технологии она практически идентична последней (Логинов, 1991, с. 11–12).

Основной материал для суждения относительно монетного чекана и характера денежного обращения в данном районе дают сами монетные находки, сделанные в оазисе. В парфянское время основу денежного обращения здесь составляли бронзовые монеты, чеканенные на местном монетном дворе. Видимо, переходную стадию от парфянского к сасанидскому чекану в Мерве представляют монеты с изображением всадника на оборотной стороне, в то время как на лицевой представлен бюст правителя вправо (Логинов, Никитин, 1984, 1986).

Чекан царя Ардашира на мервском монетном дворе представлен только бронзовыми монетами традиционного для этого правителя типа: на лицевой стороне — бюст царя вправо, на оборотной — алтарь огня, надписей нет. Все монеты относятся к концу его царствования (Loginov, Nikitin, 1993а).

Много сложнее картина деятельности монетного двора Мерва при Шапуре I. Здесь выпускались золотые динары: известен уникальный экземпляр в коллекции ГЭ, впервые опубликованный В.Г. Лукониным (Луконин, 1969, с. 169; 1977, с. 161). Считается, что он был отчеканен в начале царствования этого царя. Здесь выпускались также серебряные драхмы, а также бронзовые монеты различных номиналов (Loginov, Nikitin, 1993а, p. 228 sq.). Из других сасанидских царей раннего периода только Варахран II (276–293 гг.) использовал монетный двор Мерва: известны две драхмы этого царя, относящиеся к раннему периоду его царствования (Loginov, Nikitin, 1993а, p. 230). Видимо, очень активен данный монетный двор был в период царствования Шапура II (309–379 гг.). Выпускались золотые динары, серебряные драхмы и бронзовые монеты (Loginov, Nikitin, 1993b). Непосредственный преемник Шапура II Ардашир II (379–383 гг.) не чеканил монет в Мерве, но при Шапуре III (383–388 гг.) деятельность монетного двора возобновилась (Loginov, Nikitin, 1993с, p. 271 sq.). Работал монетный двор и при Варахране IV (388–399 гг.), и при Иездигерде I (399–420 гг.). Своеобразна ситуация с монетами следующего царя — Варахрана V. Судя по монограммам, указывающим монетный двор, почти половина монет, выпущенных во вторую половину его царствования, являлась продукцией мервского монетного двора. Возможно, это объясняется тем, что в то время шла война с эфталитами и Мерв был главной базой сасанидских войск, для потребностей которых и выпускались монеты (Loginov, Nikitin, 1993с, p. 272).

При Иездигерде II (438–457 гг.) активность монетного двора снижается. При Перозе I (457–484 гг.) здесь выпускаются только бронзовые монеты, и в небольшом количестве. Однако в очень значительном числе присутствуют монеты чекана Табаристана, что заставляет предполагать, что сюда были переброшены войска, расквартированные ранее в Табаристане (Loginov, Nikitin, 1993с, p. 274).

В первый период царствования преемника Пероза Кавада I в Мерве практически не выпускались серебряные монеты, но после 20-го года его правления они стали чеканиться регулярно (наряду с бронзовыми монетами). Эта практика продолжается при Хосрове I (531–579 гг.) и при Хормизде IV (579–590 гг.). Монеты самого конца существования Сасанидского царства изучены еще плохо, и какие-либо заключения о них пока сделать невозможно, хотя среди монетных находок имеются также монеты, выпущенные при Хосрове II (590–628 гг.).

Есть также некоторое количество монет, выпущенных местными мервскими правителями, находившимися в зависимости от арабов, в период от середины VII до начала VIII в. (Loginov, Nikitin, 1993d). В подгорной полосе монетное обращение изучено еще недостаточно. В начале сасанидского периода использовались как бронза мервского чекана, так и местные подражания этим монетам (Логинов, 1986; 1991, с. 12; Gubaev, Loginov, Nikitin, 1993, p. 72). Позднее в монетном обращении участвовали монеты, выпущенные как на мервском, так и на других сасанидских монетных дворах (Рей, Стахр, Гай, Бишапур). Кроме того, здесь же были найдены имитации монет Иездигерда I и Варахрана V, выпущенных на мервском дворе (Gubaev, Loginov, Nikitin, 1993, p. 12–1 А).

Аналогичная ситуация наблюдается в раннесасанидское время в монетном обращении Серахского оазиса. Относительно позднего времени информации не имеется.

Религиозная ситуация в Мерве сасанидской эпохи была достаточно сложной. Первоначально здесь господствовал какой-то вариант зороастризма. Об этом свидетельствуют погребения, совершенные по оссуарному обряду еще в парфянское время (Кошеленко, Оразов, 1965). Этот обряд и позднее был здесь достаточно широко распространен (Ершов, 1959; Кошеленко, Десятников, 1966; Обельченко, 1972; Сусенкова, 1972; Дресвянская, 1989), что подтверждает существование здесь этой религиозной системы, как государственной, в Сасанидском Иране. В конце сасанидского периода последний «царь царей» перенес в окрестности Мерва один из «великих огней» зороастризма, вывезенный из Рейя (древний город Раги) (Колесников, 1982, с. 132).

В конце парфянского периода в Мерве распространяется буддизм (Koshelenko, 1966). Здесь найдена ступа с сангарамой в юго-восточном углу городища Гяуркала, еще одна — за пределами городских стен, к востоку от города (Пугаченкова, Усманова, 1994; Pugachenkova, Usmanova, 1995; Ртвеладзе, 1974). Хотя найденные в Мерве памятники буддийского культа не могут быть датированы временем ранее IV в. н. э., тем не менее китайская буддийская традиция совершенно определенно свидетельствует о том, что уже во II в. н. э. буддизм занимал заметное место в жизни населения и что в состав общины входили представители различных его слоев (купцы, члены правящей династии) (Кошеленко, Гаибов, Бадер А., 1994). Можно полагать, что буддизм сохранял позиции до самого конца сасанидской эпохи.

В III в. н. э. в Мерве начинает распространяться христианство (Бадер А., Гаибов, Кошеленко, 1996; Bader А., Gaibov, Koshelenko, 1995). Очень скоро мервская церковь начинает играть важную роль. Именно из Мерва отправляются миссионеры далее на восток, вплоть до Китая. Мервский епископ приобретает ранг митрополита, участвует в Синодах несторианской (Восточной) церкви, иногда решительно вмешивается в сложные вопросы высшей церковной политики (Древний Мерв…, 1994, с. 76–80). Письменные источники свидетельствуют о существовании в оазисе ряда церквей, а на его окраине — монастырей (там же, с. 73–75). Из христианских памятников археологически зафиксирован только один — Хароба-Кошук, который определяют как церковь (Пугаченкова, 1954) (табл. 1, 3). Видимо, определение «Овального здания» на территории Гяуркалы как монастыря (Дресвянская, 1974) надо признать ошибочным (Бадер А., Гаибов, Кошеленко, 1996). Эта постройка вероятнее всего, должна быть определена как здание складского характера. В мервском некрополе значительная часть погребенных — христиане (Дресвянская, 1968; Усманова, 1993, с. 30–31). Предметы, связанные с христианским культом, неоднократно находились на Гяуркале. Важнейшим свидетельством совершенно особого места, которое занимало христианство в Мерве, является чеканка монет на местном монетном дворе со знаком креста на оборотной стороне (Loginov, Nikitin, 1993с, p. 271–272). О большой роли христианского клира в жизни Мерва свидетельствуют и сообщения о погребении последнего сасанидского царя в специальном сооружении в саду митрополита (Колесников, 1982, с. 139–141). В период арабского завоевания мервским митрополитом был Илья — один из самых крупных деятелей всей церкви Востока, который получил почетное прозвище «апостол тюрок» (Древний Мерв…, 1994, с. 95–96).

Во второй половине III в. н. э. Мерв стал одним из важнейших центров возникшей тогда новой религии — манихейства (Древний Мерв…, 1994, с. 46 и сл.). После казни основателя этой религиозной системы Мани и начала массовых гонений на ее приверженцев масса манихеев и руководители церкви устремились на восток. Некоторое время Мерв, как показывают письменные источники, был резиденцией преемника Мани по руководству церковью манихеев (там же, с. 55 и сл.). Однако о роли этой религиозной организации говорят только письменные источники, археологически она никак до сего времени не зафиксирована.

В подгорной полосе, видимо, религиозная ситуация была более простой. Во всяком случае, наличие двух зороастрийских святилищ и отсутствие каких-либо данных об иных культах заставляют предполагать, что этот район на протяжении всего рассматриваемого периода оставался главным образом зороастрийским. Материалов относительно религиозной ситуации в Серахском оазисе в настоящее время не имеется.

В сущности, до сего времени изучен (хотя и недостаточно) только один некрополь на территории оазиса, расположенный недалеко от Мерва (Ершов, 1959; Кошеленко, Десятников, 1966; Обельченко, 1972; Сусенкова, 1972; Дресвянская, 1989). Некрополь в данном месте возник еще в парфянский период. В это время существовало несколько небольших зданий (игравших роль склепов), в которые помещали умерших в могилы, обложенные сырцовыми или жжеными кирпичами. Несколько позднее умерших стали укладывать прямо на пол без устройства специальных могил. Эта практика существовала и в начале сасанидского времени (возможно, вплоть до IV в. включительно). Начиная, видимо, с V в. совершается переход к оссуарному обряду погребения. В специально изготовленные из обожженной глины оссуарии укладывались предварительно очищенные кости (табл. 1а, 21–22). Кроме оссуариев, для этой цели использовались также и обычные типы сосудов, как правило амфоровидные или одноручные кувшины больших размеров (табл. 1а, 23). Иногда приспосабливали большие кобуры, закрытые с двух сторон мисками. Эти сосуды-оссуарии либо устанавливались в сохранившихся помещениях, либо закапывались в землю. В оссуариях в небольшом количестве имелся сопроводительный материал: бусы (сердолик и халцедон), бронзовые колокольчики, монеты, резные камни. Наконец, в самом конце рассматриваемого периода вновь стали совершаться погребения по обряду ингумации в тех холмиках, в которые превратились руины сооружений. Никаких закономерностей в положении умерших не наблюдалось. Они, как правило, лежали на спине, руки иногда перекрещены на груди.

Подобные захоронения существовали здесь, видимо, и в самом начале арабского времени. Вопрос о культовой принадлежности людей, погребенных в некрополе, остается до сего времени не до конца решенным. Высказывалось предположение о принадлежности ранних погребений христианам, что, несмотря на привлекательность этой идеи, кажется несколько сомнительным по хронологическим причинам. Обычно погребения, совершенные в оссуариях, считаются зороастрийскими. Однако на трех из оссуариев, найденных при раскопках С.А. Ершовым, были еврейские надписи (Дресвянская, 1989, с. 157). Кроме того, необходимо резко возразить против предположения, что в мервском некрополе совершались массовые захоронения христиан, ставших жертвами гонений. Среди крайне многочисленных свидетельств о гонениях и огромного числа «деяний мучеников» нет ни одного свидетельства о гонениях на христиан в Хорасане.

Недалеко от некрополя находилось сооружение, частично исследовавшееся. Высказывалось предположение, что оно представляло собой дахму (Пилипко, 1980а).

Надежных материалов по погребальной практике в подгорной полосе и в Серахском оазисе в настоящее время не имеется.

Искусство Мерва сасанидской эпохи известно еще недостаточно. В целом ряде пунктов зафиксированы остатки настенных росписей, но во всех случаях они столь плохой сохранности, что ничего определенного о них сказать (кроме самого факта их существования) нельзя. Зато мы имеем некоторое представление о мервской вазописи этого времени. Самый яркий пример ее — расписная ваза из буддийского святилища на территории Гяуркалы (Кошеленко, 1966а). На ней представлен сюжетный цикл: царская охота, свадьба, болезнь и погребение. С точки зрения художественных особенностей ваза входит в общий круг сасанидского искусства, напоминая некоторыми особенностями произведения торевтики. Среди оссуариев мервского некрополя имелось несколько, также украшенных росписями, но неизмеримо более низкого уровня: известно изображение птицы (видимо, орла) (Ершов, 1959, табл. 6) и женщины с ребенком (Кошеленко, Десятников, 1966, рис. 1). В дальнейшем при раскопках продолжали встречаться небольшие фрагменты оссуариев с остатками росписей. В сангараме буддийского комплекса Гяуркалы был найден фрагмент с профильным изображением мужского лица (Пугаченкова, Усманова, 1994, с. 166, рис. 19). Встречались и совсем маленькие фрагменты с изображением, главным образом птиц.

Наиболее распространенный вид произведений искусства — небольшие терракотовые статуэтки. Как известно, коропластика была широко распространена в Мервском оазисе в эпоху бронзы, но совершенно исчезла в период раннего железного века. Только после завоевания Мерва Александром Македонским и появления здесь греков-колонистов коропластика переживает в оазисе второе рождение. Небольшие терракотовые статуэтки широко распространялись в парфянское время и продолжали существовать и в сасанидскую эпоху.

В III–IV вв. н. э. основным типом терракотовых статуэток являются по-прежнему два варианта изображения женского божества (Пугаченкова, 1959, с. 135 и сл.; 1962, с. 138 и сл.; Филанович, 1989, с. 97–98). Как и ранее, основная масса статуэток изготовлялась путем оттискивания в штампе и последующего обжига. Первый из вариантов, который обычно называют изображением «богини-матери», представлял собой изображение женской фигуры, закутанной в складчатую одежду, в мягком «двурогом» головном уборе, прижатые к груди руки держат зеркало (табл. la, 1). Второй вариант — «богиня-дева». Она без головного убора, на одежде представлены многочисленные нашивные бляшки (табл. 1а, 2–3). Изображения стали гораздо схематичнее, чем ранее. Распространились в это время и мужские изображения. В частности, появилось изображение обнаженного юноши с медальоном на шее и поднятыми руками (табл. 1а, 4). Еще один тип мужского изображения — бородатый мужчина на коне с булавой или мечом в руках (табл. 1а, 5). Фигурка всадника оттискивалась в штампе, конь лепился от руки. Наконец, в это же время появились достаточно многочисленные фигурки лошадей с нанесенными на них черной краской или процарапанными знаками солнца, луны свастики и т. д. В V–VII вв. н. э. искусство коропластики постепенно утрачивается. На смену разнообразию типов приходит однообразие — в сущности, единственным типом является примитивное, сделанное от руки изображение мужчины на лошади (Филанович, 1989, с. 111).

Скульптура Мерва известна недостаточно. В буддийском святилище на Гяуркале имелась гигантская глиняная скульптура Будды (Пугаченкова, Усманова, 1994; Pugachenkova, Usmanova, 1995), возведенная в IV в. и несколько раз ремонтировавшаяся. При исследовании других памятников Мерва находили небольшие фрагменты глиняной и ганчевой скульптур (в одном случае — руку) (Филанович, 1989, с. 96). Видимо, на местное буддийское искусство оказывали определенное воздействие и привезенные из Индии паломниками небольшие каменные скульптуры и рельефы гандхарского стиля, которые были найдены в ступе, расположенной за пределами города (Ртвеладзе, 1974; Пугаченкова, 1968; Pugachenkova, Usmanova, 1995, p. 77–81, fig. 37–43). По всей видимости, иногда привозились в Мерв и такие объекты, которые служили моделями для создания здесь произведений искусства. При раскопках ступы, расположенной на Гяуркале, найдены глиняные пластинки с изображением бодисаттвы, ступы и донатрисы. Вокруг — надпись на одном из индийских языков (табл. 1а, 24). Исследователи справедливо подчеркивали, что глиняные таблички слишком хрупки, чтобы привозить их издалека, они явно изготовлялись на месте, но матрица, конечно, была привезена из какого-то буддийского центра (Пугаченкова, Усманова, 1994, с. 164). Найденные в Мервском оазисе резные камни ничем не отличаются от тех, которые встречены в большом количестве в различных центрах сасанидского государства. Резали изображения главным образом на полудрагоценных камнях, чаще всего на сердолике (Ершов, 1959, с. 178, табл. 23; 23а; Пугаченкова, 1957, 1963).

Своеобразным видом искусства Мерва сасанидского времени являются оссуарии и курильницы, воспроизводящие архитектурные формы. Наиболее яркие образцы оссуариев происходят из мервского некрополя (Ершов, 1959, табл. 3, 4). Анализ их (Пугаченкова, 1963а) показал, что более ранние воспроизводят круглое здание с куполом и зубчатым парапетом. Позднее более распространенными становятся квадратные в плане, с куполом же и четко выделенным порталом. Некоторые из них украшены налепными изображениями человеческих головок, оттиснутых в формах, другие украшены росписью. Характерны воспроизведения окон в виде стреловидных бойниц. С III в. получают распространение курильницы в виде башен круглых или квадратных в плане, со стреловидными бойницами и расчленением внешней поверхности на горизонтальные ярусы (Филанович, 1978; 1989, с. 98). С V в. наряду со старым типом курильницы появляется новый — чаша на простой высокой конусовидной подставке.

Материалов для суждения о характере искусства Серахского оазиса в раннесредневековое время пока нет. Отметим только, что в оазисе практически полностью отсутствует терракотовая пластика.

Для подгорной полосы материалы, позволяющие судить об искусстве, очень ограниченны. Здесь не находят терракотовых статуэток. Единственной достойной рассмотрения категорией произведений искусства являются оттиски печатей на глине (буллы) (табл. 1а, 6-11, 14–19). Буллы в значительном количестве (несколько десятков экземпляров) были встречены при раскопках за́мка Акдепе у Артыка (Губаев, Лелеков, 1970; Губаев, 1971а; Луконин, 1971). На многих буллах сделано по нескольку оттисков. Основная часть булл имеет изображения, а некоторые — также и надписи. Большая часть изображений традиционна для сасанидской глиптики: верблюд, цветы, помещенные в развороте крыльев, герой (или царь), который поражает льва, бараны в паре и поодиночке, крылатый конь, нешаны и т. д. Вместе с тем среди этих изображений имеются и достаточно редкие: конь вправо перед отнесенным на задний план деревом и некоторые другие. Особенно интересно нетрадиционное изображение бога Митры на колеснице в фас (Сердитых, 1986). В целом эти буллы датируются VI — первой половиной VII в. н. э.

На территории Мервского оазиса встречены различные виды текстов. Две рукописи найдены при раскопках буддийских памятников Мерва. Одна из них была обнаружена при исследовании разрушенной ступы, находившейся за пределами Гяуркалы. Текст написан на берестяных листах. Рукопись состоит из двух частей, по-разному оформленных и написанных разным почерком, имеет проклейки из старых рукописей. В ней содержатся три буддийских текста: 1 — конспект притч (джатак и авадам) и рассказов из сутр и «Винаи»; 2 — компиляция из текстов «Винаи» сарвастивадинов; 3 — конспекты не дошедших до нас сутр с цитатами. Текст — на брахми, наиболее вероятная дата — VI–VII вв. (Воробьева-Десятовская, 1983, с. 69–85). Вторая рукопись (из ступы на городище) — также на берестяных листьях, написана тем же самым письмом и представляет собой пачку слипшихся листов, до настоящего времени не отреставрированных и не определенных. Предполагаемая дата — V–VI вв. Здесь же найдены глиняные таблички с буддийскими изображениями и текстом на брахми. По палеографическим соображениям они могут быть датированы V–VI вв.

Самые ранние остраки открыты при раскопках Гебёклыдепе в слоях раннесасанидского времени (III–IV вв.). Они нанесены черной краской на сосуды. В большинстве случаев это собственные имена, на одном из сосудов — довольно пространная надпись, представляющая собой формулу благоположения, но в своеобразной форме, не встречавшейся до сего времени. Самое главное, что эти надписи выполнены на парфянском языке и парфянским письмом, а это показывает, что по крайней мере до IV в. население оазиса продолжало говорить на парфянском языке (Лившиц, Никитин, 1989).

И в самом Мерве в начале сасанидской эпохи продолжает употребляться парфянский язык. На сосуде, найденном в Эрккале и датируемом II–III вв., имеется надпись: «Собственность Пакура, сына Исы». В.А. Лившиц обращает внимание на то, что отец хозяина сосуда носит типичное еврейское имя Иса (т. е. Иосиф) (Лившиц, 1990, с. 37). К IV или V в. относится черепок с надписью на парфянском языке, видимо являвшийся черновиком письма (Лившиц, 1990, с. 37–38).

Позднее, однако, ситуация изменяется, и в конце сасанидского периода население переходит на среднеперсидский язык. В пределах буддийского комплекса на территории Гяуркалы было найдено 18 остраков, датируемых на основании палеографических особенностей VI–VII вв. Они написаны на среднеперсидском языке, очень короткие, как правило, содержат только собственное имя или патроним. Все имена иранские, они могли принадлежать зороастрийцам (Никитин, 1992; 1993, с. 191–192). Не совсем ясно отношение этих остраков к святилищу. Высказывалось предположение, что они появились в руинах здания, когда последнее уже было разрушено (Никитин, 1992, с. 95). Здесь же встречен фрагмент сосуда с изображением лица мужчины в профиль, и рядом с ним — небольшая часть надписи арамейским шрифтом (Pugachenkova, Usmanova, 1995, p. 72), но В.А. Лившиц считает данный текст согдийским (Лившиц, 1990, с. 38).

Среднеперсидские остраки из других раскопов прочитаны сравнительно недавно. В ходе работ американской экспедиции начала века под руководством Р. Пампелли были найдены две бараньи лопатки со среднеперсидскими надписями и два острака (Лившиц, 1984). Бараньи лопатки, к сожалению, утрачены. Из остраков прочитан один — это или школьное упражнение, или черновик судебной жалобы (Никитин, 1993, № 1). Второй острак утерян. При раскопках А.А. Марущенко в 1937 г. Была найдена целая коллекция разнообразных остраков в слое второй половины VII — начала VIII в.: из двух остраков со среднеперсидскими надписями один опубликован В.Г. Лукониным (Луконин, 1969а, с. 40. прим. 1; Никитин, 1993, № 3), второй не читается. Из двух согдийских остраков опубликован также один (Фрейман, 1939; см. также: Согдийские документы с горы Муг, 1962, с. 68). Кроме того, здесь встретились арабские остраки (Певзнер, 1954) и семь фрагментов большого острака, начертанного разновидностью тюркского рунического письма (Лившиц, 1984, с. 19).

Во время работ ЮТАКЭ остраки были обнаружены на ряде раскопов. На Эрккале один из них представляет собой черновик какого-то делового документа, возможно манумиссии (Никитин, 1993, № 5), а другой — список выплаченных сумм (Никитин, 1993, № 6). Несколько черепков с надписями были найдены при раскопках «Овального здания». Все прочтенные остраки имеют хозяйственный смысл: упоминаются, например, какие-то продукты (сухие сливки, сорго), должностные лица (начальник канцелярии) или списки личных имен (Никитин, 1993, № 7-13).

Среди случайных находок необходимо указать острак, найденный у поселка Мургаб (Никитин, 1993, № 32), представляющий собой список имен. К этой же категории находок необходимо отнести и клейма на керамике, имеющие надписи (Никитин, Согомонов, 1987). На территории крепости Старый Кишман был найден фрагмент сосуда с практически нечитаемой среднеперсидской надписью, оттиснутой эпиграфической печатью. На поселении возле крепости Дурнали был обнаружен венчик сосуда с оттисками двух клейм. Размеры и форма оттисков говорят о том, что они были сделаны не с помощью инталий, а специальными штампами, предназначенными для нанесения клейм на керамические сосуды. Надписи в обоих случаях среднеперсидские. В первом случае, видимо, упоминается имя мастера, произведшего сосуд, — Шапур (?), во втором — формула благоположения, должность («хамбарбед», т. е. начальник амбаров) и имя — Михрасвар. Клеймо относится к VI–VII вв. Необходимо указать, что подобная практика клеймения тарной керамики не засвидетельствована ни в Сасанидском Иране, ни в Средней Азии.

В подгорной полосе парфянские (Livshits, 1993) и среднеперсидские остраки находились только на Акдепе (Никитин, 1993, № 33–35), в надписях упоминаются личные имена, представитель зороастрийского клира (рат), какие-то просьбы, обращенные к администрации. Здесь же были найдены буллы, с традиционными надписями на пехлеви: имена, должности, в том числе жреческие, географические названия (Луконин, 1971). Буллы датируются VI — первой половиной VII в. В Серахском оазисе до сего времени эпиграфические находки не зафиксированы.