Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Глава 10 Среднее течение Сырдарьи (К.М. Байпаков)

Южный Казахстан, или Присырдарьинская географическая провинция, ограничивается на севере степями Центрального Казахстана, на юге Таласским Алатау, на востоке Джувалинским плоскогорьем, на западе песками Кызылкумов (Чупахин, 1970, с. 186–188, 339–349). Наиболее удобна для жизни и развития земледелия предгорная зона Таласского Алатау, по своим природным условиям во многом сходная с северными районами Средней Азии, и прежде всего с Ташкентским оазисом.

В пределах Южного Казахстана находятся горы Каратау. Склоны хребта на всем протяжении орошены многочисленными реками. Среди них наиболее крупные Боролдай, Чаян, Бугунь, Баялдыр, Икансу. Особое место занимает долина Сырдарьи. Древнее ее название, переданное греками в форме «Яксарт», сохранялось вплоть до арабских завоеваний. В средневековье она именуется в письменных источниках Сейхун, Кангар, Гюль-Зариун, Йинчуугуз, и лишь в XVI в. вновь приобретает популярность ее первоначальное название «Сыр» (Кляшторный, 1964, с. 74–76). Природные условия способствовали развитию в районе комплексного скотоводческо-земледельческого хозяйства (Андрианов, 1969, с. 227).

В последние столетия до н. э. — первые века н. э. на Сырдарье находился центр государственного объединения Кангюй, а в средние века здесь формируются несколько крупных центров городской культуры: предгорья Таласского Алатау и верховья р. Арысь, где находились округ Испиджаб и одноименный город, столица Южного Казахстана IX–XII вв. (Бартольд, 1963, т. I, с. 232), в среднем течении Арыси локализуется средневековый округ Кенджиде (Бартольд, 1963, т. I, с. 233); Отрарский оазис соответствует средневековому округу Суараб (Бартольд, 1963, т. I, с. 233); Туркестанский оазис занимает часть среднего течения Сырдарьи. Судя по письменным источникам, здесь в раннем средневековье размещался округ Шавгар (Бартольд, 1963, т. I, с. 234), а в позднем средневековье находился главный город Южного Казахстана — Туркестан (Пищулина, 1969, с. 19–21).

В низовьях Сырдарьи в IX–X вв. располагался центр государства огузов. В XI — начале XIII в. здесь находилась столица кипчакского государства, а в XIV–XV вв. — Ак-Орды (Бартольд, 1963, т. I, с. 235–237; Агаджанов, 1969; История Казахской ССР, 1979).

Начальный период накопления исторических знаний о древностях южных районов Казахстана охватывает XVII — первую половину XIX столетия. В это время усиливаются торговые, дипломатические и экономические связи России с Казахским ханством и среднеазиатскими владениями. В дошедших до нас записках, дневниках, донесениях служилых людей обстоятельно описываются обычаи и нравы, хозяйство народов Казахстана и Средней Азии (Масанов, 1968). Сведения о древних памятниках чаще встречаются у русских топографов, геодезистов, картографов, инженеров (Книга к Большому Чертежу, 1950).

Во второй половине XIX в., после присоединения Средней Азии и южных районов Казахстана к России и образования Туркестанского генерал-губернаторства, включавшего Сырдарьинскую (Туркестанскую и Семиреченскую) область, усиливается интерес к новому краю, к его прошлому.

Интересную страницу в истории русской восточной археологии представляют работы по изучению развалин города Джанкента (Янгикента). Сведения о нем впервые появились на страницах печати в 1867 г. (Макшеев, 1867; Григорьев, 1867). Весной того же года Джанкент осмотрел известный русский ориенталист П.И. Лерх. Он обследовал также городища Сауран, Туркестан, Сыгнак (Лерх, 1870).

В.В. Бартольд в 1893–1894 гг., проехав по маршруту Ташкент-Чимкент-Аулие-Ата-Пишпек-Верный, обследовал Южный Казахстан, долины Таласа и Чу, Илийскую долину (Бартольд, 1966б, т. IV, с. 21–91).

С именем В.В. Бартольда тесно связана деятельность Туркестанского кружка любителей археологии, организованного в 1895 г. в Ташкенте (Лунин, 1958). Наиболее деятельными его членами от Семиречья и юга Казахстана были Н.Н. Пантусов и В.А. Каллаур.

В.А. Каллауру принадлежит большое число статей и заметок, посвященных главным образом средневековым памятникам Таласской долины и юга Казахстана (Каллаур, 1896, с. 25–27; 1897а, с. 1–9; 1897б, с. 1–7; 1900а, с. 6–19; 1900б, с. 78–89; 1901, с. 69–78; 1903, с. 11–18; 1908, с. 31; 1904, с. 48–55; 1905, с. 37–39).

В 1902 г. члены кружка А.К. Кларе и А.А. Черкасов сняли топографический план Отрара, а в 1904 г. провели на этом городище небольшие раскопки (Кларе, Черкасов, 1904, с. 13–39).

Таким образом, в дореволюционный период специалистами-востоковедами, членами ТКЛА, деятельность которого протекала при научной поддержке В.В. Бартольда, была проделана большая работа (фиксация, описание памятников, небольшие раскопки на них). Нельзя не отметить усилия, направленные на охрану древностей, организацию хранения коллекций, пропаганду прошлого Средней Азии и Казахстана.

В первые годы советской власти изучение археологических памятников фактически продолжало традиции ТКЛА. В этот период небольшие по объему работы, связанные в основном с регистрацией памятников и описанием их, проводит организованный в 1921 г. Туркомстарис, позднее преобразованный в Средазкомстарис.

Достигнутый к 1936 г. уровень развития археологии Средней Азии и Казахстана отразила сессия ГАИМК, где с докладами выступили С.П. Толстов, А.Ю. Якубовский, А.Н. Бернштам, М.Е. Массон.

Новый этап в развитии археологии, в том числе и средневековой, связан с организацией в 1946 г. Академии наук Казахской ССР и в ее составе Института истории, археологии и этнографии АН КазССР.

Южно-Казахстанская археологическая экспедиция, организованная отделом археологии ИИАЭ АН КазССР и ЛОИА АН СССР, в течение 1948–1951 гг. вела исследования в Южном Казахстане. Ею руководил выдающийся историк-востоковед и археолог А.Н. Бернштам. Изучение топографии городищ, типология памятников, классификация керамики позволили составить представление об узловых культурно-исторических этапах, об уровне развития ремесла, а следовательно, и всей городской культуры Казахстана (Бернштам, 1950, с. 59–99; 1951, с. 81–97; Агеева, 1949, с. 100–118; 1951, с. 98–110; Агеева, Пацевич, 1956, с. 3–215).

Центрально-Казахстанская археологическая экспедиция отдела, возглавляемая А.Х. Маргуланом, помимо основной задачи — изучения памятников эпохи бронзы, большое внимание уделяла вопросам возникновения и развития городской культуры в районах с преобладанием кочевнических традиций. С этими целями исследовались города на северных склонах Каратау, в низовьях рек Сарысу, Кенгира, Джезды, в предгорьях Улу-Мау (Маргулан, 1948, с. 109–115; 1951, с. 3–53). Удалось установить наличие городов в районах, находящихся далеко к северу от сырдарьинских очагов городской культуры.

В 1945 г. в Казахстане начала работать Хорезмская археолого-этнографическая экспедиция АН СССР, руководимая С.П. Толстовым. Экспедицией в Кзыл-Ординской области были зарегистрированы и открыты десятки археологических памятников, а в 1948 г. начались стационарные раскопки на городище Алтын-Асар. С.П. Толстовым была выделена джетыасарская культура (Толстов, 1948, с. 125–140; 1949, с. 246–254; Сенигова, 1959, с. 215–231). На основе изучения керамики наметились пути распространения джетыасарской культуры и ее связи с отрарско-каратауской и каунчинской культурами, афригидским Хорезмом, Согдом и Семиречьем (Левина, 1966, с. 45–90).

Интересные данные получены в результате обследования группы городищ в низовьях Сырдарьи, связанных с огузами, жители которых на протяжении всего периода средневековья сохраняли традиции полуоседлого комплексного хозяйства (Толстов, 1947, с. 55–102).

На протяжении 1953–1959 гг. Южно-Казахстанская археологическая экспедиция во главе с Е.И. Агеевой исследовала памятники оседлой культуры северных склонов Каратау. Основным объектом исследования стало городище Баба-Ата. Его раскопки позволили выявить процесс постепенного превращения (VI–VII вв.) поселения в раннефеодальный город (Археологические исследования, 1962).

С конца 60-х годов работы на юге Казахстана разворачиваются в широких масштабах. В долине р. Арысь ведутся раскопки Борижарского могильника и параллельно исследуются оседло-земледельческие поселения и городища в среднем течении реки. На небольшой площади здесь было открыто свыше двух десятков памятников первых веков н. э. — XV–XVI вв. (Акишев, Байпаков, Ерзакович, 1969, с. 5–42).

В 1969 г. в регионе начинает работы Отрарская, а с 1971 г. — Южно-Казахстанская комплексная археологическая экспедиция (ЮККАЭ).

На Отраре, помимо периода позднего средневековья, исследовались слои VIII–XII вв., а также памятники оседло-земледельческой культуры Отрарского оазиса (Акишев, Ахинжанов, Байпаков, Ерзакович, 1978, с. 509–510; Байпаков, 1986; Бурнашева, 1975, с. 60–69; Воронина, 1975, с. 70–74; Настич, 1975, с. 97–105; Грошев, 1978, 1980; Нурмуханбетов, 1974, с. 85–94).

Фактологическая база, созданная археологическими исследованиями, дает возможность по-новому, более аргументированно ответить на вопросы развития средневековой оседлой и городской культуры на юге Казахстана.

В настоящее время на территории средней Сырдарьи, включающей Отрарский и Туркестанский оазисы, верхнюю и нижнюю Арысь и склоны Каратау, открыто свыше трех десятков городищ и поселений. К сожалению, «чистых» раннесредневековых памятников известно мало, поскольку подавляющее большинство городищ и поселений продолжали развиваться в последующее время и топография их изменялась и усложнялась.

Поэтому о характере городов и поселений VI — первой половины IX в. можно судить по таким городищам, как Кок-Мардан, Пшук-Мардан, Алтынтобе, Мардан-Куюк в Отрарском оазисе (табл. 110, 1), Каратобе в Туркестанском, Джувантобе на средней Арыси. Верхние слои последнего относятся к VI–IX вв.

Для всех городищ характерна трехчастная структура с выделением цитадели, собственно города (шахристана) и рабада (торгово-ремесленной части). По внешним особенностям можно выделить три типа городищ. Для первого характерны значительные размеры центрального тобе (цитадель и шахристан). Примером служит городище Кок-Мардан, состоящее из центрального бугра, овального в плане, площадью 3,2 га и высотой до 16 м.

Северная, наиболее возвышенная часть городища — подквадратная в плане цитадель площадью 25×25 м возвышается над городом на 15 м.

От остальной части городища она отделена ложбиной. Вокруг центрального бугра, окруженного рвом, до сих пор заполненным паводковыми и родниковыми водами, расположен рабад. Он имеет вид подпрямоугольных всхолмлений высотой до 2–2,5 м со следами «читаемой» планировки. Площадь рабада около 4 га. С центральной частью городища он соединяется дамбой, подходящей к единственному восточному въезду на городище.

От въезда отходила «центральная» улица шириной 2–3 м, пересекавшая городище с востока на запад. «Диагональная» улица пересекала городище с юго-востока на северо-запад, а «кольцевая» опоясывала шахристан по периметру на расстоянии 5-15 м от него и упиралась в незастроенный участок, отделявший шахристан от цитадели.

Ко второму типу городищ относятся такие, у которых размеры центральных развалин тобе невелики. Однако в топографии тобе различается наиболее возвышенная часть, занятая цитаделью. К этому типу можно отнести такие городища, как Алтынтобе и Пшук-Мардан в Отрарском оазисе. Например, центральные развалины тобе у городища Алтынтобе представляют собой высокий холм с крутыми склонами высотой до 15 м и площадью в основании 100×100 м. В юго-восточной части верхней площадки выделяется куполообразный бугор цитадели. К центральным развалинам с юга примыкает рабад в виде подпрямоугольной в плане площадки высотой 6 м и размером 100×160 м.

И наконец, к третьему типу раннесредневековых городищ относятся такие, у которых центральные развалины «тобе» окружены кольцевым рабадом, отделенным широким и глубоким рвом. Яркий пример такой топографии дает городище Джувантобе. Общая площадь, занимаемая городищем, около 14 га. Центральная часть его имеет вид бугра-тобе площадью 110×100 м в основании и высотой 17 м. Наверху бугра имеется площадка размером 65×55 м с цитаделью в южной части. Бугор окружен рвом шириной около 40 м. За рвом расположен рабад в виде гряды высотой 6–8 м и шириной до 60 м. В рабаде различаются ряды построек вдоль ложбины — улицы.

Как правило, средневековые города Южного Казахстана развиваются на месте поселений отрарско-каратауской и каунчинской культур, включая их в свою структуру (Максимова, Мерщиев, Вайнберг, Левина, 1968, с. 172–173; Байпаков, 1986, с. 189).

Определение характера городища, выяснение роли, которую тот или иной памятник играл в разные периоды своей жизни, — сложный вопрос. Какие из городищ можно считать городом, какие сельскими поселениями, без проведения широких раскопок определить крайне трудно. Бесспорно, что городами были те из них, которые названы так современниками (Большаков, 1973, с. 165).

Исследователями предлагаются количественные и качественные методы, при определении характера памятников — размеры их, соотношение цитадели и всей площади городища, трехчастность и правильный план (Заднепровский, 1954, с. 12; Распопова, 1979, с. 22–26; Ртвеладзе, 1973а, с. 24–25; Соловьев, 1979, с. 60–62; Байпаков, 1986, с. 63–71). Важную роль играет типологизация городищ в связи с рассмотрением групп поселений как систем с иерархической внутренней структурой (Массон В., 1976, с. 3, 8). Опираясь на совокупность перечисленных признаков, к числу городов на территории Средней Сырдарьи в указанный период следует отнести Кок-Мардан и Куйруктобе, Мардан-Куюк в Отрарском оазисе, Джувантобе на средней Арыси, Баба-Ата на северных склонах Каратау. Кроме того, городом был Испиджаб, расположенный в предгорной зоне (Бартольд, 1963, т. I, с. 232–233). Впервые он упоминается в «маршрутнике» Сюань Цзяна 629 г. как «город на Белой реке» (Зуев, 1960, с. 91). Позднее Махмуд Кашгарский сообщает: «Сайрам — название белого города, который называется Испиджаб. Про него говорят также Сайрам» (Волин, 1960, с. 78, 80). Этимология топонима Испиджаб в значении «белая вода» на основе согдийского языка предложена В.К. Шуховцовым (Шуховцов, 1978, с. 151–152). Город под названием «Сайрам» дожил до настоящих дней.

Вблизи Испиджаба, на отрезке пути, соединявшем его с Шашем, находился город Газгирд. Как установлено, средневековый путь проходил через перевал Турбат и шел на Сайрам (Бартольд, 1966, т. IV, с. 27). В одном из пунктов этого пути, на территории с. Шарапхан, обнаружено городище VII–X вв., которое может быть отождествлено с Газгирдом. Древний топоним Газгирд, видимо, сохранился в современном названии «Кызы-Курт». Так называется горная гряда между Ташкентом и Чимкентом, у подножия которой и находятся развалины города.

Восточнее Испиджаба на Шелковом пути находились города или населенные пункты Шараб и Будухкет (Волин, 1960, с. 76), расстояние между которыми соответствует указанному в источниках расстоянию в фарсахах от Сайрама и между собой. Шарабу соответствует городище Тортколь Балыкчи, а Будухкету — городище Казатлык (Агеева, Пацевич, 1958, с. 134–135, 143). Уточненные на основе шурфовок датировки городищ соответствуют времени сообщений средневековых авторов.

В низовьях Арыси находился округ Фараб (Отрар) с центром в городе Отрар. В письменных источниках название «Отрар» появляется в VIII в. Одновременно стало известно и другое название города — «Фарадб». Идентичность Отрара с городищем Отрартобе не вызывает сомнений (Акишев, Байпаков, Ерзакович, 1972, с. 26–43).

Однако до сих пор не все ясно в локализации находившегося здесь города Тарбанд (Тарбан), упоминавшегося в древнетюркских надписях и арабских исторических сочинениях. С.Г. Кляшторный отождествляет Тарбанд (Тарбан) с городищем Отрартобе, опираясь на сведения арабского географа Якута (XIII в.): «Турарбанд, город за Сейхуном, из самых отдаленных городов Шаша, примыкающих к Мавераннахру. Народ этой страны по-разному произносит это имя, и они говорят Турар и Отрар» (Кляшторный, 1964, с. 155–161). Раскопки Отрара по уровню слоев VI–VIII н. э. и памятников оазиса этого же периода дали нумизматический материал, который также подтверждает тождество Тарбанд-Отрар (Бурнашева, 1973, с. 162). Было бы крайне интересно выяснить этимологию всех трех названий. Пока бесспорно лишь, что Фараб можно объяснить, как согдийское название «заречного», «берегового» места (Шуховцов, 1978, с. 152).

Этимологию топонима Отрар предложил в свое время Н.С. Лыкошин. По его мнению, этот топоним можно объяснить, исходя из тюркского «ут» в значении «огонь», «пепелище» (Лыкошин, 1899, с. 70–74). Возможны и другие толкования. Так, в языке огузов существовали понятия, связанные с длительными остановками, стоянками. Среди них «тураси йер», напоминающее по звучанию Турар и Отрар (Агаджанов, 1969, с. 88; 1972, с. 165–170).

Ниже Отрара по Сырдарье находился округ Шавгар с центром в одноименном городе. В.В. Бартольд помещал Шавгар в районе Туркестана (Бартольд, 1965а, т. III, с. 225). Город Шавгар отождествлялся в свое время с городищем Чуйтобе, расположенным в 8 км юго-восточнее Туркестана (Агеева, Пацевич, 1958, с. 94; Байпаков, 1986, с. 26). В переводе с согдийского Шавгар означает «Черная гора» (Шуховцов, 1978, с. 153). Расположение городища в предгорьях Каратау (Черных гор) может служить дополнительным аргументом в пользу тождества Чуйтобе-Шавгар.

К городским центрам на Средней Сырдарье периода раннего средневековья следует отнести также городища Турткольтобе и Казатлык.

Цитадели являлись необходимым элементом городской застройки, играя важную роль в жизни города, став необходимым элементом его фортификации. Цитадели раннесредневековых городов невелики, занимая, как правило, площадь от 0,1 га до 0,5 га. Раскопки проводились на цитаделях городищ Куйруктобе, Баба-Ата, Актобе. Наиболее полно исследована цитадель Куйруктобе, где открыты строительные конструкции трех разновременных строительных периодов (XI–XII, IX–XI, VII–VIII вв.).

Конструкции нижнего, первоначального горизонта принадлежали дворцовой постройке цитадели. Она возведена на искусственной платформе площадью 80×80 м, высотой до 10 м, которая представляла собой сложное сооружение из нескольких рядов стен из блоков пахсы, разделенных поперечными перегородками из сырцового кирпича на отсеки, забитые лёссом, строительным мусором (табл. 113, 4).

Сама постройка сохранилась плохо, ее наружные края, особенно северо-западный, полностью смыты, часть внутренних стен срублена при позднейших перестройках. Нетронутыми остались лишь капитальные стены, сложенные из пахсовых блоков и длинномерного сырцового кирпича размером (46–48) × (23–24) × (8-10) см.

Здание представляло собой прямоугольное в плане сооружение, вытянутое с северо-запада на юго-восток. Как полагают исследователи, по всему его периметру вдоль стен тянулись обводные галереи (или коридоры). По углам здания находились сегментовидной формы башни, которые узкими коридорами соединялись с обводными галереями. Прямоугольное пространство, ограниченное обводными галереями, занимали парадные и жилые помещения. В центре находился большой парадный зал, площадью 157,5 кв. м, с выходом в юго-восточном углу в обводную галерею.

Парадное назначение зала подчеркивается его богатым декором. Именно здесь обнаружены обугленные резные доски фриза, украшавшего зал. На них изображены боги и светские персонажи (табл. 116, 1, 2; 117, 1-10). К западу от зала находился культовый комплекс, включавший два помещения (табл. 112, 1, 2). Одно из них, площадью около 30 кв. м, соединено с залом дверным проемом. Вдоль двух стен этой комнаты тянутся широкие суфы. В южном углу находилась лестница, которая, по мнению автора раскопок, вела в несохранившийся юго-западный обходной коридор. В центре комнаты находился большой круглый подиум, на который ставился светильник для возжигания огня во время церемоний (табл. 113). Большой парадный зал был перекрыт бревенчатым дарвази и благодаря этому возвышался над всеми остальными помещениями дворца.

В последний период жизни дворца его площадь была несколько расширена за счет пристройки к северо-восточной галерее ряда помещений, которые вместе с башнями выполняли оборонительные функции. Верхняя поверхность крепостных стен служила обзорной площадкой. Вероятно, вдоль всей кромки стены был выложен парапет, венчавшийся многоступенчатыми зубцами. Дворец погиб при пожаре в первой половине IX в. (Байпаков, 1986, с. 71).

На цитадели городища Баба-Ата в VI–VII н. э. было выстроено монументальное здание высотой до 6 м, обнесенное стеной из пахсовых блоков и сырцовых кирпичей.

Здание имело площадь 15×16 м и возведено из сырцового кирпича размером (40–41) × (20–22) × (9-10) см. Постройка была двухэтажной, в нижнем, цокольном этаже находился восьмигранный в плане зал диаметром 5,8 м, перекрытый куполом. В центре зала располагался колодец с диаметром устья 1,1 м, стенки которого обложены битым камнем. Из зала на второй этаж вели три наклонно поднимающиеся галереи со ступенями из сырцового кирпича. Галереи были перекрыты стрельчатыми сводами, сложенными методом поперечных отрезков. Ширина галерей 1–2 м, высота 2,85 м.

На втором этаже находились шесть помещений, три из которых расположены анфиладой вдоль северной стены здания. Все они были перекрыты куполами (табл. 113, 5). Два помещения имели одинаковые размеры 3,7×3,7 м, третье 3,2×3,2 м. Купола помещений опирались на арочно-ступенчатые тромпы, расположенные на высоте 0,44 м от уровня пола. Высота стен всех помещений 2,85 м. В центральной комнате вдоль южной стены имелась суфа. Освещение помещений осуществлялось через люки в центре куполов (табл. 113, 6). Очаги определяются по пятнам прокала на полах.

В VIII–IX вв. первоначальные сооружения были забутованы, на образовавшейся платформе возведена прямоугольная в плане двухэтажная постройка с полукруглыми башнями по углам (Агеева, 1962, с. 119). В результате площадь постройки увеличилась до 300 кв. м. Снаружи здание было обнесено стеной из пахсовых блоков толщиной 1,18 м. Центром комплекса по-прежнему оставался восьмигранный купольный зал размером 3,82×3,82 м, вокруг зала располагались квадратные и прямоугольные помещения, соединенные арочными проходами. На полах помещений расчищены очажные пятна.

Сохранились две башни, включенные в систему обводных стен. Диаметр юго-восточной башни внизу составлял 5,6 м, а на высоте 2 м — 4,05 м. Кладка башни состоит из чередования ряда кирпичей, положенных плашмя, и ряда кирпичей, положенных на ребро, узкой стороной наружу. Вход в здание в этот период находился в северной стороне, обращенной к шахристану.

Таким образом, раскопки цитаделей показали, что они выполняли роль укрепленных резиденций правителей городов либо округов. В строительной технике применялись приемы, характерные для всей Средней Азии.

Раскопки на широких площадях городищ, на территориях шахристанов Кок-Мардана, Куйруктобе, Мардан-Куюка и цитадели Куйруктобе дали возможность составить представление о характере квартальной застройки раннесредневековых городов. Деление города на кварталы было обусловлено тенденцией к изолированности общественных групп и людей, связанных родственными узами, общей профессией, религией. Уже у Нершахи в «Истории Бухары» встречаются термины «ку» и «махала» («махаллат»), означавшие кварталы Бухары (Нершахи, 1897, с. 69). Широко оперируют понятием «квартал» исследователи средневековых городищ (Кабанов, 1956, с. 95–125; Князев, 1945, с. 163–175; Лунина, 1962, с. 218–409; Массон М., 1940, с. 98–99; 1949, с. 56; Шишкина, 1970, с. 15–18; Федоров-Давыдов, 1958, с. 84–104).

Раскопки раннесредневековых городищ Кок-Мардан, Куйруктобе и Мардан-Куюк позволили выделить в их застройке отдельные кварталы и определить квартал как массив городской застройки, состоявший из нескольких домовладений, объединенных внутриквартальной улочкой или же отрезком магистральной улицы. Фасад квартала глухой, границы с соседними кварталами проходили по задним стенам всех домов и боковым стенам крайних домов.

На городище Кок-Мардан выявлены три квартала VI — первой половины VII в. Каждый из них формируется тупиком, отходящим от магистральной «северной» улицы и упирающимся в крепостную стену. Длина тупиков 15, 12, 10 м; площади, занимаемые кварталами, соответственно равны 370, 350 и 300 кв. м. В квартале «А» пять домов, в кварталах «Б» и «В» — по четыре дома (табл. 109, 3–7).

На городище Куйруктобе раскопан квартал второй половины VII — первой половины IX в. Он находился в восточной части шахристана и представлял собой до раскопок куполовидный бугор диаметром около 30 м. Верхние слои, вплоть до построек VII — первой половины IX в., были смыты. Разрушенными оказались и периферийные участки квартала, но центральная его часть сохранилась достаточно хорошо. Площадь сохранившейся части квартала 306 кв. м. В составе квартала насчитываются четыре дома, расположенные по обе стороны от внутриквартальной улочки. Три домовладения сохранились полностью, а от четвертого — лишь одно помещение. Из трех полностью сохранившихся домов один однокомнатный и два двухкомнатных.

Внутриквартальная улочка закрывалась деревянной калиткой; в месте выхода ее на магистральную улицу сохранились остатки паза от порога. Одной из своих сторон (западной) квартал примыкал к городской стене; южная стена отделяла его от остальной городской застройки; восточная часть квартала разрушена. По своей планировке и характеру застройки квартал не отличается от более ранних кварталов (VI–VII вв.) на Кок-Мардане.

Середина I тысячелетия н. э. у народов Средней Азии и Казахстана была переломным моментом в переходе от патриархальных семейных общин к малой семье (Кисляков, 1969, с. 17). Для этого времени характерно также сложение своего рода переходной формы семьи. Она состояла уже не из трех или более поколений, а из двух. Старшее поколение было представлено отцом и матерью, с которыми жили все женатые сыновья, как это наблюдалось и в XIX — начале XX в. (Сухарева, Бикжанова, 1955, с. 173–177; Ходжаева, 1956, с. 235).

У полуоседлых и оседлых каракалпаков такие семейно-родственные группы именовались «коше». Во главе каждой группы стоял старшина — «коше бий» или «коткуда», который выбирался из числа наиболее богатых или влиятельных стариков. Обычно коше составлял аул, иногда несколько кошей объединялись в более крупные селения, выделяясь в них компактными группами. Семьи вместе пасли скот, вместе отмечали семейные события, сообща выполняли обряды (Жданко, 1968, с. 80–82).

Отчетливо прослеживаются семейно-родственные группы и у оседлого населения. У таджиков они называются «кавн» или «каун». Как правило, такая группа проживала в одном квартале, каждая семья владела индивидуальным приусадебным и пахотным участком земли, но все семьи объединялись для пастьбы скота, оказывали друг другу помощь в уборке урожая, в строительстве, вместе справляли общие семейные праздники, имели общую мечеть и общее кладбище (Кисляков, 1969, с. 18).

У кочевников также наряду с малой семьей появилось и более широкое объединение с признаками экономического и территориального единства. Группы состояли из семей, находившихся в родстве и связанных сознанием общего происхождения. Каждая группа называла себя «детьми одного отца»: «ата баласы» — у казахов; «бир аталык балдары» — у киргизов; «бир ата» — у туркмен. Количество семей в группе колебалось от 2–5 до 10–15. Они кочевали одним аулом, на зимовках селились рядом, скот выпасали совместно, по очереди, практиковали трудовую взаимопомощь, устраивали совместные праздники, совместно готовили ритуальную пищу. Однако каждая семья имела свое тавро для скота (Абрамзон, 1957, с. 32–34; Курылев, 1978, с. 132–143).

Население кварталов Кок-Мардана и Куйруктобе, видимо, представляли семейно-родственные группы. В квартале насчитывается от четырех до шести домовладений, принадлежавших родственным семьям. Логично предположить, что известный по этнографическим данным коше бий, «коткуда» — глава семейно-родственной группы — соответствует средневековому раису (старшина, староста) квартала (Большаков, 1973, с. 334) и аксакалу квартала позднесредневековой Бухары (Сухарева, 1976, с. 33).

Пока мало данных для того, чтобы судить об общественно-социальном характере кварталов, можно лишь констатировать, что для всех раскопанных кварталов характерна социальная однородность.

Для VI — первой половины VII в. характерны два типа домов. Дома первого типа однокомнатные, наземные, прямоугольные в плане.

Один из таких домов, площадью 43 кв. м, раскопанный на городище Кок-Мардан, имеет коленчатый коридор длиной до поворота 4 м. Вход тамбурный. Вдоль западной и северной стен устроены суфы с выступами-«эстрадами» по центру. Ширина суф 1 м, выступов 1,2 м, высота 40–45 см. Напротив входа, в центре, находился прямоугольный очаг с глиняными бортиками. Слева от входа, в тамбуре, находились два стеновых очага размером 0,2×0,2 м. Юго-восточный угол помещения отделен глиняным бортиком — это хозяйственный отсек. В полу помещения расчищены три прямоугольные ямки от опорных столбов. Всего их должно быть четыре. В потолке, видимо, был устроен световой люк, он же служил дымовым отверстием. Дым, кроме того, выходил через дверь, именно поэтому очаг и камины приближены к выходу.

Дома этого типа различаются формой суфы: Г-образная у двух стен и П-образная у трех стен; двухступенчатая с выступом в центре. Напольные очаги бывают прямоугольными или с закруглением передней части. По периметру очаги оконтурены глиняным валиком. Встречаются овальные очаги.

Очаги открытого типа, служившие и для обогрева жилищ, и для приготовления пищи, широко распространены в Южном Казахстане и Средней Азии и как реликтовая форма дожили до настоящего времени (Писарчик, 1982, с. 72–77). Стеновые очаги представляют собой выбитые в стенах полусферические ниши, на дно которых устанавливалась на специальных выступах жаровня с невысокими бортиками. Функциональное назначение напольных очагов и каминов различно: первые использовались для обогрева помещения и приготовления пищи, вторые — для выпечки хлеба. В домах имелись тумбовидные поставы для зернотерок. Хумы, горшки для хранения запасов продуктов, располагались в углах на суфах. Кроме того, в качестве хранилищ использовались бочковидные сосуды из необожженной глины и корытообразные емкости, также слепленные из глины.

В каждом доме в одном из углов жилого помещения, на стене, на высоте 0,5–0,6 м глиняным валиком вылепливался овал, под ним располагался угловой подиум-алтарь, обычно покрытый толстым слоем золы. Видимо, это было место для отправления культа, домашнее святилище.

Площади домов варьируют от 12 до 45 кв. м, причем 85 % домов имеют площадь 20–35 кв. м. От размера дома зависел характер перекрытия. В больших домах кровля опиралась на четыре столба, в средних в качестве опоры мог использоваться один столб, на который опирались одна прогонная балка или две перекрещенные. В маленьких по площади помещениях крыша удерживалась на балках, положенных на стены.

Дома второго типа двухкомнатные, с линейной планировкой. Второе помещение выделено из первоначального общего помещения перегородкой либо стеной. Такие дома составляют 15 % общей массы всех раскопанных жилищ. Кладовые могли находиться в разных частях дома. Площадь кладовых не превышала 8 кв. м.

Оба типа жилищ традиционны для Южного Казахстана и прослеживаются начиная с конца I тысячелетия до н. э.

На Кок-Мардане такие жилища зафиксированы в нижнем строительном горизонте (третьем), датированном III–V вв. (табл. 109, 3–7), и на расположенном рядом поселении Костобе того же времени. Много общего прослеживается при сопоставлении жилищ Средней Сырдарьи и жилищ первой половины I тысячелетия н. э., раскопанных на поселении Алтын-Асар на Нижней Сырдарье. В однокомнатных домах Алтын-Асара устраивались так называемые лотковые входы, Г-образные и П-образные суфы, прямоугольные очаги и камины, поставы для зернотерок. Дома здесь сооружались также из сырцового кирпича (Толстов, 1962, с. 189–190, рис. 108, 109; Левина, 1971, с. 12–22, рис. 2).

Жилище второй половины VII — первой половины VIII в. известно по раскопкам Мардан-Куюка и Куйруктобе (табл. 110, 2; 111, 1–6). Двухкомнатные дома продолжают традицию предшествующего времени. Например, один из домов состоял из жилого помещения и кладовой. Жилая комната имела площадь около 19 кв. м. У восточной стены находилась суфа шириной 1,5 м, высотой 0,4 м. Ее края выложены сырцовым кирпичом. В центре помещения был устроен напольный подпрямоугольный в плане очаг размером 1,2×1,2 м. Его бортики высотой 0,1–0,5 м, шириной 0,15 м сделаны из глины. От очага идет невысокая стенка, соединяющая угол очага с углом помещения. Она отгораживает на поверхности пола хозяйственную зону. При расчистке помещения собраны раздавленные обломки кувшинов, кружки с геометрическим орнаментом, кухонные банкообразные сосуды, покрытые густой копотью.

Возле очага на полу найдена литая бронзовая монета VI–VII вв., а также железные пластины доспехов.

Второе помещение дома — кладовая, соединенная дверным проемом с жилой трапециевидной в плане комнатой.

Другой дом тоже состоял из жилого помещения и кладовой. Вход в него вел со стороны тупичка, отходившего от магистральной улицы. В проходе шириной 1,2 м сохранился паз от дверной коробки.

Из коридора шириной 1,2 м, длиной 6 м вел проход в комнату площадью около 19 кв. м. В помещении вдоль двух стен была устроена Г-образная суфа шириной 1,2 м у восточной стены и 1,3 м у северной. Высота суфы 0,4 м, ближе к углу ее устроена ступенька. Северный угол помещения занят прямоугольным закромом.

Еще один закром устроен в конце коридора. Это, собственно, часть коридора, отгороженная глинобитной стенкой. Размер закрома 2×1 м.

В центре помещения находился прямоугольный, частично разрушенный напольный очаг размером 1,5×1,5 м. Его топочная часть имеет прямоугольный выступ. Бортики очага сделаны из глины, их ширина 0,15 м, высота 0,1 м. На полу возле очага расчищена коническая ямка диаметром 15 см, глубиной 10 см. В ней найдены бронзовая литая монета VII–VIII вв. и косточки персика. Керамика представлена столовыми кувшинами, кружками, кухонными банками. Кладовая имеет размеры 1,2×5,2 м. В ней вдоль длинных стен стояли восемь хумов. В семи хумах находилось обугленное зерно, в одном — не очищенный от семян хлопок. На полу были рассыпаны обгоревшие яблоки (табл. 110, 2).

Датировка раскопанных домов, как и всего второго строительного горизонта, основывается на находках монет VII–VIII вв. и керамики, среди которой выделяется кангарская. Это кружки с кольцевыми ручками и кувшины со сливами; светильники, покрытые темно-вишневым, коричневым и черным ангобом и вдавленным орнаментом геометрического характера. Элементы росписи — рамки из косых линий, сетка, полуовалы. Такая керамика в Отрарском оазисе относится ко второй половине VIII — первой половине IX в. (Байпаков, 1986, с. 58).

Ко второму типу жилищ относятся «большие» многосекционные дома. Один из таких домов раскопан на городище Куйруктобе. Размер дома 17×18 м (306 кв. м). Он включал три отдельные секции, объединенные коридором и имевшие общий для всего дома зал площадью 63,8 кв. м. Вход в него вел с улочки, уровень которой выше пола зала, поэтому вход сделан в виде пологого пандуса. В дверном проеме сохранились пазы от дверной рамы и порога.

Вход отделен от помещения стенкой-экраном. По трем сторонам помещения устроена суфа высотой 0,4 м. Ширина суфы у южной и западной стен 1 м, у северной 0,7 м. В центре западной стены имеется выступ-«эстрада», ее длина 2,4 м, ширина 1,35 м. На поверхности северной суфы прослежены четыре овальные ямки. Почти в центре помещения располагался напольный очаг овальной формы с бортиком по периметру (табл. 113, 1, 2).

Раннесредневековое жилище на юге Казахстана представляет собой явление многовекового развития. Параллели ему есть в материалах соседних районов. Это одно- и двухкомнатные дома согдийского поселения VII–VIII в. Гардани Хисор (Якубов, 1982, с. 115–116, рис. 1, 3, 4). Планировка сближает четырехколонные помещения в домах Пенджикента с залом «большого» дома второй половины VII–VIII вв. на городище Куйруктобе, перекрытие которого опиралось на четыре колонны, а суфа имела своеобразный выступ-«эстраду». Помещения с тамбурными входами, с суфами вдоль двух, трех или всех стен характерны для тохаристанского за́мка Балалыктепе (Альбаум, 1960, с. 108, 116, рис. 62) и раннесредневековых памятников Уструшаны (Негматов, 1966, с. 55–59, рис. 24). Определенное сходство наблюдается при сопоставлении среднесырдарьинского жилища с жилищем Юго-Западной Ферганы (Брыкина, 1982, с. 48–50), а также с жилищем афригидского Хорезма (Неразик, 1966, с. 68–76; Гудкова, 1962, с. 50).

Этнографические параллели такому жилищу есть на Памире, в Фергане, равнинной части Зеравшана (Неразик, 1966, с. 74; Кандауров, 1944, с. 422–60; Давыдов, 1969, с. 99–101).

Несмотря на сходство с раннесредневековым жилищем северных районов Средней Азии, жилище Средней Сырдарьи сохраняет черты, традиционные для сырдарьинских культур первой половины I тысячелетия н. э.: линейную планировку, прямоугольные и овальные открытые очаги, специальные хозяйственные площадки, которые использовались, на наш взгляд, для приготовления хлеба, угловые налепы культового назначения. В дальнейшем планировка домов и их интерьер, видоизменяясь, продолжали сохраняться и развиваться в домах средневековых городов Средней Сырдарьи.

В застройке городищ Южного Казахстана удалось выявить святилища. Значимость их в жизни горожан, видимо, была различна: одни принадлежали жителям квартала, другие — крупным религиозным общинам города. Одно из святилищ находилось в квартале «А» городища Кок-Мардан. Это была квадратная в плане однокомнатная постройка размером 4×4 м, заглубленная в землю. Напротив входа в стене на высоте 0,5 м от пола находилась прямоугольная ниша, обрамленная налепом в виде рогов барана. Под ней располагался подиум с толстым слоем золы на нем. Суфы шириной 1 м находились у юго-западной и северо-восточной стен. Прямых аналогий этому святилищу нет, но некоторое сходство его прослеживается с постройкой на Гяуркале в Хорезме, датированной кушанским временем (Толстов, 1958, с. 193, рис. 87).

Рядом с городищами находятся курганные могильники, изучение которых позволило проследить изменения в характере погребальных сооружений, погребальном обряде и сопровождающем инвентаре.

В топографии могильника Кок-Мардан выделяются три части: возвышенные площадки с курганообразными насыпями в центре; сооружения в виде вала длиной до 700 м, шириной 12–15 м, высотой 0,5–1,5 м; отдельно стоящие курганы диаметром 10–30 м, высотой до 2,5 м.

Возвышения в виде площадок представляли собой подквадратные в плане пахсовые платформы. Размер одной из них 8,6×8,8 м, высота в центре 1,5 м, а по краям 1,3–1,4 м. Валы, расположенные на территории могильника, являются остатками поставленных впритык погребальных платформ. Одиночные курганы также были сооружениями типа платформ небольших размеров.

Могилы для взрослых выбивались в толще пахсы по периметру площадки. Каждое из таких погребальных сооружений состоит из входного коридора-дромоса и погребальной камеры. Ширина входного дромоса 0,5–0,6 м, длина 0,6–1,2 м, высота 0,5–0,6 м. Погребальная камера является продолжением дромоса; она более широкая у входа и сужается книзу. Ширина у изголовья от 1 до 1,3 м, в ногах 0,5–0,7 м, длина до 2,2 м.

Умершие укладывались на спину, головой к входу, руки вдоль туловища. В головах ставили кувшины с грушевидным туловом и носиком-сливом. Вместе с погребенным в могилу клали оружие: железные наконечники стрел, ножи, костяные накладки луков. Найдены украшения: бусы, амулеты. В могилах обнаружены железные пряжки с подвижным язычком, бронзовые пряжки овальной формы с хоботовидным язычком.

Детские погребения устраивались по краю платформы в нишах и подбоях, размеры которых зависели от роста умершего. Так, в одной из раскопанных платформ расчищено 18 погребений, из которых три принадлежали взрослым, а девять — детям. В другой расчищены 24 захоронения, в третьей — 15. Наиболее поздние захоронения в могильных ямах, подбоях, катакомбах на Средней Сырдарье относятся к VI–VII вв.

Вторым типом захоронений являются погребения в наусах — подпрямоугольных сооружениях из пахсы и сырцового кирпича с купольными перекрытиями.

Впервые в Казахстане такие сооружения были открыты на Борижарском (Буржарском) могильнике на средней Арыси. Здесь в 1949–1951 гг. раскопаны 15 курганов, и в девяти из них обнаружены остатки прямоугольных пахсовых оградок (перекрытия не сохранились). На уровне древнего горизонта на подстилках из речной гальки, а в одном случае из черепков посуды находились остатки коллективных погребений. Они совершались в разное время, при этом более ранние захоронения сдвигались в сторону. Ориентация погребенных различная.

Сами курганы имели диаметр до 20 м при высоте 3–4 м. Типичное захоронение такого рода содержал курган 32. Насыпь овальная, диаметром 14–16,5 м, высотой 2 м. Стены науса подпрямоугольной формы сложены из пахсы. Площадь камеры 7,5 кв. м. Внутрь ее ведет коридор длиной 2,5 м, шириной 0,75 м. Стены сохранились на высоту до 1,4 м (табл. 115, 1, 2). На полу камеры встречены разрозненные остатки костяка. Погребения сопровождались глиняной посудой: кувшинами с носиком, кувшинами со сливом, кружками, покрытыми красным лощением (табл. 115). Найдены также железные однолезвийные черешковые ножи, в одном случае железный меч, трехлопастные железные наконечники стрел.

В других наусах обнаружены (табл. 115) серебряные лировидные бляхи от наборных поясов, пряжки с подвижным язычком (Агеева, Пацевич, 1956, с. 53–55).

Вопросы хронологии наусов Борижарского могильника остаются дискуссионными. Е.И. Агеева и Г.И. Пацевич датировали их вначале VIII–X вв. (Агеева, Пацевич, 1953, с. 55), а затем VI–VII и VI–VIII вв. (Агеева, Пацевич, 1958, с. 176).

В.И. Распопова, проанализировав поясные наборы из раскопанных погребений, сочла возможным датировать наусы VI–VII вв. (Распопова, 1965, с. 88). Л.М. Левина отнесла Борижарский могильник к VI–VIII вв. (Левина, 1971). По мнению К.М. Байпакова, наусы датируются второй половиной VII–VIII в. (Байпаков, 1986, с. 58).

Аналогичные погребальные сооружения обнаружены и на могильнике Шага в Туркестанском оазисе. Здесь раскопаны пять курганов, скрывавших остатки наусов. Один из таких курганов (№ 67) диаметром около 30 м, высотой 2,2 м. Под насыпью находилось погребальное сооружение — наус. Это прямоугольная постройка площадью 5,2×5 м из сырцового кирпича размером 50 × (20–25) × (9-10) см. Сохранившаяся высота стен 2,2 м. Постройка ориентирована по странам света углами. К наусу пристроен тамбур длиной 3,3 м, шириной 0,9 м, высотой 1,15 м. Судя по остаткам конструкций и завалам, коридор имел перекрытие в виде свода, выложенного из поставленных на ребро кирпичей размером 40×30×10 см. В замке свода использован кирпич трапециевидной формы.

Наус, скорее всего, был перекрыт куполом. Вдоль северной и восточной сторон устроены суфы высотой 15 см, шириной 75 см. Стены, суфы и пол обмазаны и побелены. Наус был разграблен. В северной его части на суфе сохранились разрозненные кости трех скелетов.

В одном из курганов (№ 68) расчищены кости от 25 погребенных, расположенных в три яруса. Во входном коридоре находился скелет собаки. Археологический материал представлен керамикой — краснолощеными эйнохоевидными кувшинами и кружками с кольчатыми ручками, краснолощеными мисками с перегибом в средней части стенок. Интересна кружечка с подковообразным налепом. Встречены кувшины грушевидных пропорций, обломки хумов с потеками ангоба. Железные изделия представлены трехперыми наконечниками стрел, обломком ножичка, пряжками с подвижным язычком.

Среди украшений обнаружены бронзовый браслет и обломки серьги с шариком. В одном из наусов найдена медная согдийская монета конца VII — первой половины VIII в. По мнению А.Г. Максимовой, могильник Шага датируется концом VII — первой половиной VIII в. (Максимова, 1974, с. 117).

Помимо могильников Борижарского и Шага, трупоположения в наусах, датируемых в пределах VI–VIII вв., отмечены в северных районах Средней Азии, в Семиречье (Костобе, Пскент, Тюлбугус) (Байпаков, 1987, с. 564; Агзамходжаев, 1962, с. 71–79; Буряков, 1968, с. 57–62).

В характере и планировке погребальных построек, в обряде погребения, в керамике, украшениях прослеживаются традиции местных каунчиноидных культур, тюркское и согдийское влияние. Наличие этих компонентов в материальной и духовной культуре населения Средней Сырдарьи доказывает своеобразие в развитии местной земледельческо-скотоводческой и городской культуры области в период раннего средневековья.

На цитадели городища Куйруктобе был открыт дворцовый комплекс, центром которого служил парадный зал площадью 157,5 кв. м. Комплекс построек погиб в результате сильного пожара. Рухнувшая кровля парадного зала законсервировала остатки древнего перекрытия, в том числе и обломки украшенных резьбой обугленных балок, и обгоревшие доски от резного подпотолочного фриза. Находки из слоя пожара: керамика, терракота, бронзовые монеты двух типов с изображением идущего льва на одной стороне, а на другой рунических монограмм «н + уш» или «ат» — датируют сгоревшие сооружения VII — первой половиной IX в.

На сохранившихся и расчищенных досках фриза представлены изображения богов и светских сцен, видимо когда-то связанных единой сюжетной художественно-смысловой идеей (табл. 116, 117).

Ближайшие аналогии резному дереву из цитадели Куйруктобе происходят из Согда и Уструшаны. Розетки, ромбы, крестики, орнаментальные мотивы резьбы встречались на резном дереве из Пенджикента, Шахристана, Уртакургана (Воронина, 1957а, рис. 16–18, 26а; Негматов и др., 1966, табл. X; Негматов, Пулатов и др., 1973, рис. 32–34).

К интересным деталям, украшавшим перекрытия, балки или арки входов, относятся парные изображения «сирен». Сюжет с изображением «сирен» широко распространен в раннесредневековом искусстве. Они есть и на резном штуке Варахши, и в глиняных рельефах Пенджикента (Беленицкий, 1964, с. 193–194). Парные изображения «сирен» под аркой или по бокам от нее сохранились на ступах Санчи и Бхарутты, в гротах Бамиана (Godart A., Godart G., Hackin J., 1928, fig. 6, pl. XXII), в резной кости Беграма (Hackin, 1928, fig. 100). Эти мифические существа упоминаются в буддийских текстах в качестве мужской и женской пары под именами Кинара и Кинари.

К числу уникальных находок относятся остатки досок подпотолочного фриза, некогда украшавшего парадный зал цитадели. У стены, находившейся напротив центрального входа в зал, расчищено, «законсервировано» и поднято девять фрагментированных досок.

Лучше других сохранилась доска (табл. 117, 1) с изображениями божеств на зооморфных тронах. Ее длина более 122 см, сохранившаяся ширина 25 см. В арках показаны восседающие на тронах божества. Слева мужское божество на троне в виде фигур крылатых (?) верблюдов (?). Сохранилась морда одного из них с характерной удлиненностью и торчащим ухом. Мордами верблюды повернуты друг к другу. Божество изображено в фас. В правой руке, согнутой в локте, с кистью на уровне груди, бог держит предмет с тремя изогнутыми побегами. В левой руке у него сосуд с зубцами-мерлонами по краю. На голове зубчатая корона. Божество справа, видимо его супруга, сидит на троне из двух горных баранов. В правой руке, согнутой в локте и поднятой вверх, треугольный предмет, в левой — жезл, на голове повязка с бантом на лбу и развевающимися за спиной концами.

Найден и сохранился фрагмент еще одной доски фриза. На ней изображения подножий тронов в виде зооморфных существ с крыльями. Видны изображения ковров или попон, которыми были покрыты троны. У подножия трона с горными баранами изображены маленькие фигуры коленопреклоненных людей, возможно хозяев куйрукского за́мка (табл. 117, 7).

Архивольты заполнены четырехлепестковыми розетками, а межарочные пространства — изображениями сидящих персонажей (табл. 117, 1).

Изображения богов на зооморфных тронах известны в росписях Согда. В Варахше на стенах Восточного зала дворца бухар-худатов центральная фигура восседает на троне с опорами в виде крылатых верблюдов. Они, так же, как и куйрукские, похожи на грифонов, и не случайно В.А. Шишкин называет их «желтыми грифонами с верблюжьими головами, шеями и ногами». У подножия трона, так же, как и на куйрукской доске, даны коленопреклоненные персонажи (Шишкин, 1963, с. 160). Близки к куйрукским сцены на росписях Пенджикента (объект XXIV). Здесь показана чета божеств. Мужское божество сидит на троне, опора которого оформлена в виде верблюда. Супруга его сидит на троне с опорой в виде горного барана. Бог держит в поднятой руке фигурку верблюда (Беленицкий, Маршак, 1976, с. 81). Особенно близкое сходство прослеживается при сравнении изображения мужского божества с чашей из Куйруктобе и со штампованным рельефом на одной из стенок оссуария, найденного в Южном Согде, в предгорьях Гиссарского хребта (Крашенинникова, 1986, с. 45–46).

Еще одна доска от фриза, со сценой осады за́мка сохранилась фрагментарно, ее длина 93 см, ширина 23 см.

Центральная часть доски занята композицией, где в арке, украшенной четырехлепестковыми розетками, на стене, видимо за́мка или города, увенчанной пирамидальными зубцами, изображены два лучника. Здесь же на переднем плане изображено божество с поднятыми руками, в одной из них находился круглый предмет. На голове божества корона с крыльями. Межарочные пространства были заполнены изображениями стоящих за зубчатой стеной персонажей, сохранность которых крайне плохая. Божество, судя по дошедшим до нас деталям, имело четыре руки, две из них, как отмечалось, были подняты вверх; вторая пара рук опущена (табл. 117, 2). Возможно, сцену осады за́мка или города следует сопоставить с согдо-манихейским текстом, в котором рассказывается о падении города, осажденного врагами. В нем упоминается имя «Наны-госпожи». По мнению В.Б. Хенинга, это имя богини Анахиты. Анализ культа Наны (Анахиты) в Согде, предпринятый Н.В. Дьяконовой и О.И. Смирновой, приводит исследователей к выводу, что Нана-Анахита была одним из основных божеств Согда, а в Пенджикенте, вероятно, культ Наны — богини-матери, покровительницы города — был главным (Дьяконова, Смирнова, 1967, с. 71–83). Судя по аналогичному изображению на доске из Куйруктобе, этот образ почитаем и на Средней Сырдарье.

Интересна деревянная прямоугольная доска размером 125×35 см, где в отличие от упомянутых досок изображены не боги, а представлена, видимо, светская сцена. В центре вполоборота друг к другу стоят мужчина и женщина, безусловно, знатные особы. У женщины (она стоит слева) округлое лицо с широким плоским носом, миндалевидные глаза. На голове плоская шапочка, на лбу диадема. Из-под шапочки на правое плечо спускается косичка, перехваченная через равные промежутки завязками. В правом ухе серьга с овальной подвеской, на шее ожерелье из крупных, неправильной формы бусин, на плечах накидка.

Лицо мужчины сохранилось плохо. На голове у него шапочка с околышем, одет он в халат с запахом на левую сторону (правая пола наверху). Под халатом видна рубаха со стоячим воротником. Правой рукой мужчина обнимает женщину, кисть его правой руки лежит на плече женщины, а левая, поднятая ладонью вверх, поднесена к ее лицу. На ладони лежит круглый предмет. Женщина правой рукой сжимает левую руку мужчины у локтя.

Персонаж, стоящий слева от пары, изображен в фас, у него округлое лицо с плоским носом, на голове нечто вроде тюрбана, на лбу узкая повязка. В мочки ушей продеты серьги с овальной подвеской, на груди гривна с шариками на разомкнутых концах. Одет он в халат, на груди которого орнамент в виде розетки из перлов. Под халатом рубаха со стоячим воротником. В левой согнутой руке персонаж держит какой-то предмет.

Фигура, помещенная справа от знатной четы, тоже изображена в фас. Голова и черты лица разрушены. Персонаж одет в халат, из-под которого видна рубаха со стоячим воротником, в руках он держит что-то, похожее на поднос или блюдо (табл. 116, 1, 2).

Справа от центральной группы изображены еще две фигуры, но от них сохранились лишь контуры; слева от группы прослеживается силуэт одиночной фигуры. Фигуры находятся в арках. Межарочное пространство заполнено четырехлепестковыми розетками и пальметтами с обращенными вниз листьями. Полных аналогий куйрукской композиции в изобразительном искусстве других памятников нет. Некоторое сходство обнаруживает сцена в росписях из Афрасиаба, на северной стене зала I. Среди изображенных персонажей привлекают внимание три женщины в лодке. Одна из женщин поддерживает кисть правой руки сидящей с ней рядом женщины, которая, в свою очередь, положила левую руку на плечо правой (Альбаум, 1975, с. 69, рис. 21). Аналогичная сцена встречена в живописи Балалыктепе (Альбаум, 1960, с. 128–129, рис. 97, 98), где изображены двое мужчин и сидящая на заднем плане женщина. По мнению Л.И. Альбаума, такие сюжеты с характерными «жестами рук» связаны с обрядовыми сценами сговора между сватами жениха и невесты. Возможно, и на резной доске из Куйруктобе также изображена аналогичная сцена. Полная характеристика и анализ резного дерева из Куйруктобе еще не сделаны, но уже сейчас ясно, насколько богатая информация о духовной жизни прошлого в нем скрыта. Бесспорно и то, что на Сырдарье получили развитие согдийская архитектура, керамика, искусство, причем изобразительные сюжеты на резном дереве уходят в античные традиции.

Пока известна лишь одна печь гончара VIII–IX вв., раскопанная на территории северного рабада Отрара. Она имела грушевидную форму, длину 2,7 м, ширину 2,5 м. Топочная камера несколько меньших размеров, чем обжигательная. Под печи опирался на перевернутый венчиком вниз хум без дна, поставленный на три «рогатые» подставки. Хум обложен снаружи сырцовым кирпичом.

Керамика VI — первой половины VII в. делится на кухонную посуду (котлы, горшки, крышки, сковороды, подставки), тарную посуду, предназначенную для хранения и транспортировки продуктов (хумы, хумчи, горшки, кувшины, крынки) и столовую посуду (кувшины, миски, кружки). Отдельную группу керамических изделий составляют светильники, детские игрушки, грузики ткацких станков, пряслица (табл. 112, 115).

В кухонной лепной керамике преобладают горшки. Это приземистые сосуды с округлым туловом, невысоким горлом со слегка отогнутым наружу венчиком. Диаметр горла обычно меньше размера дна, ручки петлевидные, вертикальные и налепные в виде полукруглой скобы или зубчатого выступа. Встречаются горшки, у которых по две ручки — одна петлевидная вертикальная, другая налепная полукруглая.

Крышки различных диаметров — от небольших, диаметром 10–12 см, до крупных, диаметром 25–30 см. Есть крышки с петлевидной ручкой в центре или сбоку, с овальным отверстием для выхода пара. Края крышек иногда украшены насечками, вдавлениями, на их поверхности имеются украшения в виде прочерченных кружков.

В группу керамических изделий входят подставки в виде стилизованных изображений головы быка с подчеркнуто массивными рогами («рогатые» подставки). Их поверхность украшалась ямочными вдавлениями.

Посуда для хранения и транспортировки воды и продуктов питания вылеплена от руки. Преобладают хумы и хумчи. Для хумов характерны массивные прямоугольные в сечении венчики с валиком посредине. Есть венчики подквадратные и подтреугольные в сечении (табл. 110, 3–8). Овальное яйцевидное тулово с выделенной шейкой переходит в плоское дно, иногда с отпечатками грубой ткани типа мешковины. Хумчи имеют удлиненное асимметричное тулово, венчики прямоугольные или овальные в сечении.

Большинство хумов покрыты светло-коричневым, розовым, реже светлым ангобом, поверх которого ангобом более темного цвета, иногда почти черным, наносили потеки и брызги. На плечиках хумов встречаются прочерченные до обжига знаки: овалы, зигзаги, кресты, параллельные линии, проведенные пальцами.

Большую группу составляют горшковидные сосуды. Они в большинстве своем сверху покрывались белым ангобом, а также розовым и красным. На тулове, как правило, видны следы заглаживания каким-то округлым предметом, видимо черепком.

Ручки у горшков двух видов — вертикальные и горизонтальные. Первые опираются на край венчика и тулово. Они обычно овальные и круглые в сечении. Реже встречаются уплощенные, в сечении подпрямоугольные. Горизонтальные ручки налеплялись на плечики сосудов, они овальные в сечении, снизу уплощены. Орнамент на сосудах однообразен и располагается обычно на шейке. Состоит он из продавленных концентрических кругов, оттисков палочки на шейке и ручках, горизонтальных и вертикальных борозд, а также из прочерченных волнистых и зигзагообразных линий на тулове.

Водоносные кувшины лепились от руки. Они имеют широкое короткое горло, диаметром 12–20 см, с заостренным, слегка отогнутым наружу венчиком. Тулово с покатыми, обвислыми плечиками заканчивается широким плоским дном, которое в полтора-два раза шире диаметра устья. Оно покрывалось розовым, красноватым или коричневым ангобом, снаружи затиралось пучком травы, мокрой тряпкой или специальным инструментом, оставляющим тонкие частые бороздки. Ручки овальные в сечении, прямоугольные с желобком. Они соединяют венчик с плечиками, иногда их верхний конец закреплен чуть ниже венчика.

Особый тип представляют водоносные кувшины, для которых характерно сочетание коричневого ангоба и рифления горла. Зачастую это не рифление, а зона частых резных или вдавленных линий (табл. 112). Кувшины украшались потеками или пятнами ангоба и вдавленными концентрическими линиями, отпечатками гребенчатого штампа, налепами.

На горло одного из кувшинов были нанесены гребенчатым штампом ряд наклонных линий, рамка из двух резных линий, а на тулово — волнистый узор, проведенный тем же гребенчатым штампом.

Налепы обычно встречаются на ручке или тулове. На ручке налепляли выступ или элементы, придававшие ручке зооморфный вид (табл. 115). Под ручкой имеются налепы, имитирующие рога барана; налепы в виде кружка, иногда обрамленного шариками. На тулове некоторых кувшинов просматриваются прочерченные тамгообразные знаки.

Столовая посуда в основном представлена красноангобированными кувшинами и кружками, сделанными на круге и, реже, вылепленными от руки. Красный ангоб сочетается с лощением. Формы краснолощеной столовой посуды разнообразны. Это кувшины со сливом, обычно вылепленные от руки. У них короткое горло раструбом, раздутое тулово, ручка соединяет край венчика и плечики. Кувшины с носиками большого объема, как правило до 10 л.

Кружки нескольких типов. Наиболее распространены сосуды изящных пропорций с прямой шейкой, отогнутым венчиком и округлым туловом (табл. 112, 12, 13). Ручка соединяет тулово с краем венчика. Другой тип кружек представлен сосудами с ручкой, налепленной посредине тулова (табл. 112, 11; 115). Встречаются кружки с зооморфными ручками.

Группу бытовых изделий из керамики составляют светильники, изготовленные из рыхлого теста с шамотом. Резервуар с расширяющимися стенками опирается на коническую ножку (табл. 110, 3-10).

Керамику I тысячелетия н. э. исследуемого района как особый комплекс Л.М. Левина отнесла к отрарско-каратауской культуре и выделила в ней три хронологические группы в пределах с I в. до н. э. до VIII в. н. э. Наиболее поздняя группа отнесена ею к VI–VIII вв. Для керамики этого периода характерны орнамент в виде насечек, ямок, налепных шишечек, налепного валика на горле или тулове; распространение хумов с подквадратными в сечении венчиками (Левина, 1971, с. 233–234).

Однако сейчас представляется возможным более четко различать комплексы керамики не по рубежу VI–VII вв., а по середине VII в. Основанием служит тот факт, что в VII в. на юге Казахстана, и в частности в Отрарском оазисе, появляются элементы нового стиля в керамике.

В целом для керамики VI — первой половины VII в. характерно преобладание типов и форм, относящихся к керамике третьего этапа отрарско-каратауской культуры. Но есть и новые типы посуды. Это эйнохоевидные краснолощеные кувшины, аналогичные кувшинам из Борижарского некрополя и могильника Шага. В группе столовой керамики встречены краснолощеные кружки с кольцевыми ручками ребристых очертаний с признаками подражания тюркской торевтике, которые проявились в керамике Средней Азии в VII–VIII вв. (Маршак, 1965, с. 25).

В комплексе имеются экземпляры сосудов с резным растительным орнаментом, находящие аналогии в комплексах посуды Кескен-Куюккала VII–VIII вв. из низовьев Сырдарьи (Левина, 1971, с. 80–81, рис. 20, 85, 86, 111).

Появление новых признаков дает основание датировать керамический комплекс Кок-Мардана VI — первой половиной VII в., поскольку во второй половине VII в. новые признаки в керамике получают широкое распространение, что отмечается для комплекса керамики второй половины VII — первой половины IX в.

Керамика этого времени получена при раскопках Отрара, Куйруктобе и Мардан-Куюка. К этому же времени относятся и комплексы посуды из Борижарского могильника и некрополя Шага.

Кухонная керамика в основном продолжает традиции предшествующего периода. Это котлы и плоскодонные горшки, лепленные от руки. То же можно сказать и о посуде, предназначенной для хранения продуктов и их переноски.

Появляются новые типы столовой посуды, сделанной на круге. Это керамика «согдийского облика»: кружки с кольцевыми ручками, эйнохоевидные кувшины, а также керамика «кангарского типа» (Байпаков, 1986, рис. 6). Она представлена кувшинами и кружками, покрытыми красным, вишневым и черным ангобом и украшенными вдавленным орнаментом в виде сеток, овалов, елочки, гирлянд (табл. 110, 3-10). Для некоторых кружек характерны зубчатые ручки, ручки с выступами (Байпаков, 1985, рис. 12).

Состав металлических изделий, встреченных при раскопках поселений и могильников, свидетельствует о развитии кузнечного, медницкого и ювелирного ремесел.

На городище Кок-Мардан найдены железные крицы.

Остатки медеплавильного производства обнаружены при раскопках Тоткультобе. Ноты, серпы, ножи, мечи и кинжалы, наконечники стрел изготавливались местными кузнецами. Из серебра и бронзы делали пряжки, украшения, амулеты. Из кости изготавливались накладки сложносоставных луков, различного рода заколки. Использовались в качестве поделочного материала кости и рога домашних и диких животных.

Высокого уровня развития достигло ювелирное ремесло. Украшения из золота со вставками цветного камня и стекла, бусы из хрусталя, сердолика, бирюзы украшали и дополняли женский костюм (табл. 114).

Камень шел для производства зернотерок, жерновов, терочников, оселков. Из гальки изготавливалась сурьматаши — часть туалетного прибора, использовавшегося для сурмления бровей (табл. 115).

Торговля была одним из важнейших факторов развития региона. Обменная торговля с кочевниками осуществлялась на ярмарках в Испиджабе и Отраре. Большую роль играл Великий шелковый путь, одно из ответвлений которого проходило через южно-казахстанские степи (Зуев, 1960, с. 87–96).

Наличие денежной торговли подтверждают находки местных монет VII–VIII вв., обнаруженные в большом числе на Отраре, Куйруктобе, Мардан-Куюке, Алтынтобе, Бузуке правобережном. Монеты трех типов, и те, и другие литые, бронзовые. У монет первого типа на одной из сторон изображен идущий вправо лев на подставке в обрамлении круга из перлов, на оборотной — руническая монограмма «н+уш», возможно принадлежавшая кангарам. Монеты второго типа имеют на одной стороне такого же льва, на другой — монограмму «ат», представляющую собой родовую тамгу тюргешей (Бурнашева, 1973, с. 81–87; Байпаков, 1985, с. 64–71).

И наконец, к третьему типу монет относятся такие, у которых имеется тамгообразный знак в виде «ключа» (Бурнашева, 1987, с. 152).

Если местные монеты свидетельствуют о внутриобластной торговле, то монеты ихшидов Согда VII в., древнетюркские монеты Чача конца VII — начала VIII в., тюркских правителей Ферганы, китайской династии Тан и бухарского типа «гитрифи» (Бурнашева, 1975, с. 60–68) подтверждают важную роль городов в системе международной торговли.