Статьи и проповеди. Часть 1 (03.09.2007 – 27.11.2008)

Ora et labora. Молись и работай (24 октября 2007г.)

У человека много родителей, по крайней мере, их число не ограничивается физическим отцом и матерью. Мы все дети своей эпохи и носим в себе ее гены и повторяем ее привычки, поэтому над нами смеются те, кто приходит после нас, а мы, в свою очередь, считаем странными тех, кто жил раньше. Для европейцев все монголы на одно лицо, и тот же штамп существует в отношении исторических периодов. «Те, что жили при Сталине», «те, что жили при Петре I», — все они были разные люди, но при этом составляли некое несомненное единство как плоды своей эпохи. Те из нас, кто знаком с Псалтирью, вслед за Давидом часто повторяют слова о том, что мы зачаты в беззакониях и во грехах родили нас наши матери. Эпоха тоже зачинает нас беззаконно и рождает во грехах. Она надевает на наши глаза только нам подходящие линзы, и мы видим мир таким, каким никто до нас его не видел.

Мандельштам называл свою эпоху зверем. «Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки?» Как назвать нам эпоху, чья пыль у нас на подошвах? Время, в которое нас окунули, какое оно? В каком-то из первых годов третьего тысячелетия, в рождественском посту, под вечер, не ев с утра ни крошки, я вошел в небольшой ресторан и спросил у девушки-администратора: «У вас есть постное меню?» Она посмотрела на меня глазами, полными то ли грусти, то ли усталости, и ответила: «У нас есть все, кроме счастья в личной жизни». Сейчас, когда я думаю о нашей общей современной жизни, мне вспоминаются ее слова, потому что суть нашей жизни отразилась в них так же ярко, как солнце отражается в весенней луже.

У нас действительно есть все, кроме счастья. Жизнь современного человека отравлена мечтами о нем. Лучшее, как известно, враг хорошего. И вот, имея множество самых прекрасных вещей, человек не ценит их и даже не замечает, устремляя тоскующий взор в «прекрасное далеко».

Некрасовские мужички предел мечтаний полагали в том, чтобы поесть ситного, т.е. белого, хлеба вволю. Наш современник регулярно мажет маслом свежую булку и умудряется быть при этом несчастным.

Если командир Красной Армии замечал налет английского сплина на храбрых лицах своих солдат, то нельзя было придумать ничего лучшего, чтобы вернуть бойцам жизненный тонус, как устроить им марш-бросок в полном снаряжении. На последнем километре можно было дать команду: «Газы!» И — о чудо! Глядя на Божий мир через запотевшие стекла противогаза, бойцы мечтали о глотке свежего воздуха больше, чем о поцелуе невесты. Добежав дистанцию и помывшись до пояса холодной водой, они были поистине счастливы, маршируя в столовую.

Этот подход может быть полезен, если пользоваться им как аналогией. Вы, к примеру, считаете, что жизнь не удалась. Ранним утром поезд метро, мерно покачиваясь, несет вас на работу. Рядом с вами, закрыв глаза, едут невыспавшиеся люди, металлический голос объявляет станции, молодежь в плеерах слушает музыку. Трудно конкретно сказать, чего вам хочется, но все нутро ваше изжевано ожиданием чего-то светлого и чистого, которое почему-то никак не приходит.

Не мучьте душу. Помучьте тело. Выйдите из метро за две-три остановки до нужной станции и остаток пути пройдитесь пешком. Щеки зарумянятся, кровь разбежится по телу, и для уныния не останется физических предпосылок. «Пойдем разобьем кровь», — говорил келейнику Тихон Задонский, частенько приглашая его наколоть дров или распилить на дрова большую корягу. Этому аскету и молитвеннику по временам было необходимо потрудиться физически до тех пор, пока по'том прошибет и проймет усталость. Это нужно было и для духовного, и для физического здоровья.

Десятки тысяч наших молодых женщин приучились просиживать часами за бокалом вина или рюмкой ликера и, выкуривая сигарету за сигаретой, жаловаться на жизнь своим подругам, да вполуха слушать их ответное нытье. И это потому, что посудомоечные и стиральные машины, микроволновые печи и кулинарные магазины перебрали на себя утомительные и трудоемкие занятия и подарили женщинам кучу свободного времени.

Подарок оказалось легче съесть, чем переварить. Того и гляди, придется ради душевного здоровья раз в неделю набирать полную ванну воды, замачивать простыни, хлюпаться с полосканием или вывариванием, чтобы с натруженной спиной и спокойной совестью упасть вечером в кровать для очередного наслаждения — глубокого сна без сновидений.

Сказанное в полной мере касается и мужчин. Запрограммированные внутренне на тяжелый труд, войну и путешествия, они сегодня не делают почти ничего из того, чем занимались тысячелетиями. Птица, сохранившая крылья, но разучившаяся летать, — это пингвин или курица. Мужик с руками без мозолей и глазами без мыслей — это наш современник. Доминирующий тип, как плесень, покрывающий населенную часть планеты. Узнать его нетрудно. Сам о себе он думает как о непризнанном гении или неотразимом мачо. На деле это пустоголовая и спесивая гнилушка, одетая в брюки.

Чего требовать от бедных женщин, если кредо мужчин — «поменьше ответственности, побольше удовольствий». Не нужно будет удивляться, если лет через десять брачные агентства начнут устраивать нашим барышням счастливые браки не с европейскими сморчками, а с трезвыми и работящими китайцами.

У этих с дисциплиной все в порядке. Если учатся, то с утра до вечера; если тренируются, то из спортзала не выходят. И так во всем.

Догнать их или даже слабо подражать им нет никакой возможности. Дай Бог хоть как-то сдвинуться с мертвой точки.

У Майи Кучерской в ее «Современном патерике» (есть такая контраверсийная и любопытная книжонка) встречается сюжет: молодой монах приходит к старцу и жалуется на уныние. Старец дает совет — десять отжиманий и холодный душ. Молодой думает, что ослышался. Спрашивает о молитвах, Псалтири. Но старец непреклонен — отжимания и душ, потому что это не духовная брань, а тоска, рожденная избытком сил в молодом и бездеятельном организме.

Цивилизация, ориентированная на комфорт, не сделала нас лучше. Она создала условия для того, чтобы плохой стал еще хуже, а хороший расслабился. Становится понятной та забота Церкви о человеке, которая невежам кажется формализмом или излишней строгостью. Посты, поклоны, длинные службы нужны человеку, поскольку без дисциплины, ограничений и труда человек исчезает.

На его месте появляется недочеловек — полубес, полуживотное. В этом инфернальном зверинце мы уже отчасти живем и чем меньше это ощущаем, тем больше к нему принадлежим.

Счастье — категория не внешняя, а внутренняя. Когда Адам был в раю, то и в Адаме был рай. Ни ученость, ни богатство, ни здоровье сами в себе неизбежного счастья не содержат и дать его человеку не в силах. Есть несчастные академики, и есть счастливцы, не умеющие читать. Есть миллионеры, проклинающие ночь своего зачатия, и есть голытьба, благодарная Богу за чашку риса. Вопрос в подходах, в образе мыслей, в вере и уповании. Если на это не обращать внимания, то сколько ни одаривай благами гнусного и неблагодарного человека — его бездонное сердце останется холодным и пустым.