Что значит быть взрослым?
Совершенно нет зависти к молодым. Искренне недоумеваю, когда слышу от взрослых людей речи о том, что они завидуют молодому поколению. Чему завидовать? Гормональным бурям, слепому блужданью впотьмах, собиранию ошибок и медленному накоплению опыта? По Феофану Затворнику, переживший пору юности — это перешедший через бурную реку. Он оборачивается назад и с благодарностью благословляет Бога.
В европейкой мысли бытует пошлое убеждение в том, что до неузнаваемости изменившийся быт должен быть связан с до неузнаваемости изменившейся моралью. Дескать, если ездим не на волах, а на Фольксвагене и стирают белье не руки, а машина, то и остальные области жизни должны так же радикально измениться. Очень опасная ложь. Конечно, новое в жизни есть, но оно лишь на поверхности. В глубине — хорошо забытое старое. Паломник не ходит пешком, а летит на самолете. Писатель не пишет пером, а стучит по клавиатуре. Но желающий спастись, исправиться, примириться обязан прилагать все те же усилия, которые прилагались для этого и в I, и в X, и в XVII веках. Это ясно как белый день, но каждому новому поколению, боюсь, эта мысль будет казаться все более труднопостижимой.
С одной стороны, нежность души и свежесть восприятий можно забрать с собой во взрослую жизнь. Это часть того, что называется «будьте как дети». С другой стороны, есть опасность, что молодежь так и не повзрослеет. Взрослость — это не возраст, не следы бритвы на щеках, не разговоры басом. Взрослость — это ответственность. Ответственность за свои поступки, слова, мысли, в конечном итоге, за других людей, которые от тебя зависят.
Может, я пристрастен или неверно информирован, но мне кажется, что о чувстве ответственности в современном мире можно говорить с возрастающей тревогой, так же, как мы говорим об опасностях терроризма и загрязнении окружающей среды. Идеал современного общества гедонистический, то есть направленный на получение наслаждений. Удовольствие в нем — это товар, и его покупают. Таким образом, идеальная жизнь — это хороший достаток, позволяющий покупать как можно больше удовольствий. В эту плотную схему шила не всунешь. Для вдумчивости, жертвенности, самоограничения, самовоспитания просто не остается места. И слова об этом звучат как гортанная речь чужеземца. Не жизнь, а просто какая-то попрыгунья-стрекоза во вселенских масштабах.
В жизни личности и общества есть место для особого рода инерции. По инерции любят родину националисты и коммунисты, хотя той родины, которую любят, или никогда не было, или сегодня уже нет. По инерции и с видом обреченного пашет землю крестьянин, не получающий за это нормальных денег. По инерции борются за классическую нравственность люди старших поколений, отчасти потому, что грешить поздно, отчасти потому, что «не могу молчать». Инерционная деятельность в мире людей ценится невысоко. Настоящую цену дают за осмысленные и волевые действия. Над молодежью, в мире порванных связей и разрушенной преемственности, ничто не довлеет. Потому они такие «отвязные», ни на кого не похожие. Не потому, что хуже всех, а потому, что леса сняли и показалось само строение. Как они будут жить, если случится голод или бедствие национальных масштабов? Пойдут ли они воевать, если Родина скажет «надо»? Есть ли у них такое понятие — Родина?
Самое поразительное, что люди в миру — как деревья зимой. Все замерзшие, все без листьев, все скрюченные. И не поймешь, какое из них по весне заплодоносит. Может, кто-то из нынешних байкеров или растаманов в критической ситуации окажется не юношей, но мужем, будет способен и на храбрость, и на великодушие. Судить по одежке всегда опасно. Формальный поиск — в прическе, в одежде, в музыке — может быть и отличает именно душу ищущую, мятущуюся, недовольную действительностью. Ведь если принять буржуазные ценности, то нужно аккуратно завязывать галстук, следить за зубами, чтобы улыбаться ослепительно, аккуратно приходить на работу и делать карьеру. Из людей с такими интуициями трудно появиться монаху, подвижнику. И ходить на проповедь в различные офисы будет приятно, но малоуспешно. Послушают внимательно, поведут себя вежливо, чаем напоят, но второй раз идти не захочешь. Лучше ходить к тем, кто хочет другой действительности, кому тесно в огромном мире, как человеку, выросшему из старого пиджака.
Есть молодежь, утонувшая в разврате и безобразиях. О них нужно молиться. Есть молодежь, нашедшая себя и делающая деньги. Эти вторые не лучше первых, потому что тоже тонут в разврате и безобразиях, только культурно и тайком. О них тоже нужно молиться. И есть молодежь, не находящая себя в заданных координатах. И развратничать стыдно, и деньгам поклоняться не хочется. Эти религиозно талантливы. Эти — наши. Только к ним нужно подъехать на какой-то пестрой козе, как-то купить их переборчивое внимание, сказать им что-то известное, но так, чтоб они сказали: «Это — новое». В общем, молодежь — это поле молитвенной тревоги и миссионерской активности.
Христу всегда есть что сказать молодежи. Ведь Конфуций — старик, и Лао-Цзы старик. В преклонных годах Магомет, и Моисею 120. На их фоне Христос — это Юноша. И в Его словах, в Его личном примере столько революционной энергии и свежей силы, что можно недоумевать, почему в храмах больше старушек, чем девушек. Если молодые люди не находят во Христе ответов на сжигающие их изнутри вопросы, то либо молодые люди не знают Христа, либо слушают Его сквозь вату и понимают неправильно. В любом случае, потенциально у нас есть будущее. Ведь конец XIV века на Руси был жутким безвременьем, а православная Византия сплошь и рядом называла свою эпоху последними временами. И надо же в это время в холодной Руси найтись юноше по имени Варфоломей (будущий Сергий Радонежский), который личным подвигом окрасил всю эпоху в зеленый цвет своего преподобия[9] и дал всей стране толчок к духовному возрождению.
Юношей безусым был тайнозритель Иоанн Богослов в период свого ученичества, юношей почувствовал влечение к иной неколеблемой жизни Прохор — будущий Серафим. В 11 лет почувствовал непреодолимое влечение к монашеству Иоасаф Белгородский. Нет препятствий думать, что совершившееся в XIV, XVIII, XIX веках не может повториться в XXI. Только нужно вернуться к началу нашего пространного слова о молодежи.
Нужно побольше ответственности, зрелых мыслей, обдуманных поступков. Сквозь густую цивилизационную накипь нужно нырять на глубину смыслов (так ныряют ловцы за жемчугом). Мир оттого стал пестрым и шумным, как уличная женщина, что хочет зазвать к себе свежую кровь и молодую неопытность. Вот, однажды смотрел я в окно дома моего, сквозь решетку мою, и увидел среди неопытных, заметил между молодыми людьми неразумного юношу, переходившего площадь. И вот — навстречу к нему женщина, в наряде блудницы, с коварным сердцем, шумливая и необузданная. Множеством ласковых слов она увлекла его, мягкостью уст своих овладела им. Тотчас он пошел за нею, как вол идет на убой, и как олень — на выстрел, доколе стрела не пронзит печени его. Итак, дети, слушайте меня и внимайте словам уст моих. Да не уклоняется сердце твое на пути ее, не блуждай по стезям ее (Прит. 7, 6-25).
Не блуждайте по стезям блудниц духовных и плотских, потому что вы молоды и сильны, горячи и бескомпромиссны. Потому что вы можете послужить Христу, и Он смотрит на вас пристально. Так же пристально смотрит на вас и наблюдатель в командном штабе противника.
Бегите к Тому, Кто любит вас, бегите к Воскресшему из мертвых. Ему нужны ваши сияющие глаза и сильные руки. И Он вам нужен больше, чем узнику — свобода, больше, чем жаждущему вода.