Статьи и проповеди. Часть 1 (03.09.2007 – 27.11.2008)

Из пушки по воробьям (12 ноября 2007г.)

Несколько претензий к Майе Кучерской

Протоиерей Андрей Ткачев:

Для меня очевидно, что роман «Бог дождя» вырос из личной драмы. Так сказать, в духе женской лирики: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Я думаю, что свои падения и преткновения нужно исповедовать, а не превращать в тему литературного произведения. Свои порезы и ушибы нужно показывать только врачу, а не всему честному народу. Иногда на уродстве и личной трагедии можно зарабатывать. Так зарабатывают карлики в цирке. Их профессия — это их уродство. Но это единственный или почти единственный, наряду с калеками, просящими подаяния, случай, когда личную трагедию можно тиражировать и жить за ее счет. А вот с писательским трудом вопрос серьезней.

Взыскательный творец скорей согласен сжечь свою рукопись или, сложив вчетверо машинописный лист, подложить его под ножку шатающегося стола. Свободное отношение к творчеству позволяет покрывать своими «писаниями» банки с вареньем или вешать их на гвоздь в известном месте. Спесивая уверенность в том, что «труды мои ценны», вера в то, что смесь моих сублимаций является «нетленкой», свойственна человеку эгоцентричному, умненькому и горденькому.

Почему бы не сжечь — а-ля Гоголь — свои писания? Зачем доставать из пыльных чемоданов надрывную юношескую прозу десятилетней давности? Неужели это так важно для церковных людей? Ведь книга обращена к ним в первую очередь.

В книге нет ни одного положительного церковного персонажа. Одни похожи на сегодняшних ультраортодоксов, помешанных на монархии, канонизации Распутина и трех шестерках. Другие асоциальны — бросили учебу и работу, обвешали дом иконами и православно богемтсвуют. Батюшка тоже из артистов, издерган, как девочка, любитель музыки и выпить не дурак. Вся православная среда в пространстве книги — это среда косящих под православие московских интеллигентов. Только один мужичок, которому в армии что-то отбили, стал серьезным и пошел в семинарию. Но из поля зрения автора он пропал, и узнать о нем больше мы не можем, поскольку острому взгляду интеллектуального писателя такие персонажи неинтересны.

Бабки злы, попы — мерзавцы, между хорошими книжками и повседневной жизнью неизмеримая пропасть. Юношеские полеты и восторги сменяются хлебанием помоев из взрослого корыта. Такова церковная жизнь в глазах Майи Кучерской. Это неправильное видение, и я буду спорить с госпожой сочинителем.

Грибоедов вывел на страницах «Горя от ума» полковника Скалозуба. Тупой безграмотный солдафон. «И золотой мешок, и метит в генералы». А между тем, недавно отгремела война 12-го года. Был огромный патриотический национальный подъем. Пропахшая порохом и украшенная ранами армия была высока в глазах народа. Что, нельзя было изобразить другой образ военного: образ человека храброго, жертвенного, умного? Что, не было таких? Зачем было высмеивать человека в мундире на страницах комедии? Розанов был прав: Россию профукали литераторы. Все-то им неймется. Все-то их нежные души (безусловно, святые) терзаются грехами и грязью окружающей жизни.

В Церкви есть, к счастью, хорошие духовники, которые, сгибаясь под крестом священства, несут свою ношу многие десятилетия до самой смерти. Хотелось бы, чтобы они были в каждом селе, в каждом храме. Их меньше, чем нужно, но их все-таки очень много. Они не безгрешны и не бесстрастны, но верны Христу до конца, и на их плечах в Небесное Царство въезжает множество душ.

В Церкви есть много людей, уверовавших не вчера. Людей глубоких и спокойных, не кликушествующих, не прыгающих из стороны в сторону, из храма в храм, от сенсации к сенсации.

Эти люди есть среди интеллигенции, среди простых работяг, среди многодетных мамаш, среди отвоевавших офицеров. Они достойны того, чтобы о них сказали так же спокойно и красиво, как красиво и спокойно они живут и верят.

Болезни человека можно диагностировать по содержимому горшка, а можно — по радужной оболочке глаза. Второй вариант мне ближе. Лучше всматриваться в глаза эпохи, чем внюхиваться в ее испражнения.

Я имею незаслуженное счастье принадлежать к Святой Православной Церкви и уже второй десяток лет в ней священствовать. Я имею право говорить о болезнях Церкви с большим дерзновением, чем многие из ее прихожан. Но я или не делаю этого, или делаю осторожно, потому что очевидные мне человеческие немощи врачуются на каждом шагу не такой очевидной, но вместе с тем всемогущей благодатью Воскресшего Христа. И писать о болезнях нужно тогда, когда есть рецепт исцеления. Описывать тупики нужно тогда, когда знаешь, как из них можно выйти. На грязь можно смотреть без страха, когда в кране есть горячая вода, а на полке в ванной стоит полная пачка стирального порошка. Ни порошка, ни выхода, ни лекарства в книге Майи Кучерской нет. А посему я категорически не разделяю восторженных рецензий и считаю, что талантливый человек из пушки выстрелил по воробьям. Да плюс еще разделся на людях и личную боль сделал темой для обсуждения миллионов.

Если госпожа Кучерская прочтет мой отклик на ее книгу, то я хотел бы обратиться к ней лично: милая Майя, не обижайтесь на меня, но используйте талант по назначению. И не стреляйте в молоко, но цельтесь лучше. Короче, сейте разумное, доброе, вечное. И ваше образование, и ваш талант, и тонкость ваших чувств позволяют вам этим заниматься.

Анна Воспянская, психотерапевт:

Взгляд на реальность всегда очень субъективен, он абсолютно зависит от личности смотрящего. Того, кто пишет о такой сложной реальности, как вера и Церковь, подстерегают обычно две опасности: сентиментальное прекраснодушие, игнорирующее трудности и противоречия церковного мира, или обличительная фамильярность, присваивание себе права судить о нем отстраненно, свысока. В книгах М. Кучерской, на мой взгляд, взят именно этот ракурс. Особенно в «Современном патерике».

Есть такой психологический защитный прием: то, что недоступно, можно обесценить, сделать не очень-то важным и обязательным. Его часто используют дети и подростки. Пример — басня «Лиса и виноград». Православный либерализм часто грешит именно таким подростковым задором в принижении Церкви, в «приближении» ее к себе, если уж мы не хотим до нее подняться.

Строгая Церковь обижает нас одинаковыми ко всем требованиями, не ценит, не учитывает именно нашу душевную сложность, широту воззрений и эстетическую извивистость? Ничего, мы сами определим себе место в Церкви, и не где-нибудь, а прямо в патерике, рядом с известными старцами святой жизни, поощрительно похлопав их по плечу. В интервью автор так и говорит (почему-то в третьем лице) о себе: «Писательница Кучерская ощущает себя не стоящей на амвоне просветительницей нравов, а равноправной героиней „Патерика“. Это принципиально — и с литературной точки зрения, и с психологической. Я вместе со всеми». Наверное, писательница скромно имела в виду, что она вместе с монахами-людоедами и сумасшедшими монахинями, изображенными также в «Патерике», но ведь и старцы там же. На мой взгляд, хармсовская издевательская манера не подходит для описания того, что в искреннем сердце может вызывать боль; в таком стиле о проблемах церковного, монашеского мира может писать человек, который смотрит на него не изнутри, а сверху, с сознанием собственного судейского величия. Я не призываю к слащаво-придыхательному, кликушескому изображению, а только против писательского и любого другого самоутверждения за счет церковной «клубнички». Спрос на этот фрукт в безразборчивой сегодняшней жизни, к сожалению, подтвержден Бунинской премией «Патерику». Как-то перед Буниным неудобно.

А Кучерская, наоборот, вдохновилась и переработала для печати свою юношескую повесть о любви молодой девушки и ее духовного отца — монаха. Любой психолог, работающий в православной среде, подтвердит: тема очень реальная и исключительно болезненная. Множество искажений в духовной да и личной жизни молодых прихожанок связаны с тем, что стремление к Богу перепутывается у них с земной любовью к Его служителю. У батюшек с этим тоже множество проблем, независимо оттого, трезво они относятся к такому женскому вниманию или сами поддаются искушению. Но опять же: смотря как рассказать об этом.

Ситуация эта известна еще с давних времен всем церковным людям, здесь нет никакой тайны и умалчивания, поэтому нельзя сказать, что уже за смелость темы можно поклониться писательнице.

По мнению автора, вложившего эти идеи в уста священника, в ортодоксальной Церкви все плохо, страшно далека она от народа. Правила слишком строги, а отцы слишком требовательны. Но человеку нецерковному, каковым себя М. Кучерская числит, вряд ли стоит судить об этом. Мы зачастую тоже требовательны. К Церкви, а не к себе. Получается, что приходим мы за тем, чтобы улучшить Церковь, а не за тем, чтобы спастись самим. Восторженные критики, сравнивающие книгу «Бог дождя» с исповедью, вероятно, сами никогда не исповедовались. Иначе бы они знали, что исповедь предполагает пристальное внимание своим грехам, а не оправдывание себя тем, что «невыносимые условия в современной Православной Церкви» провоцируют падения монахов и мирян.

Во все времена существования Церкви на земле, при любых условиях общественной жизни были святые и отпавшие, спасающиеся и отвергшие этот путь. Наши условия — не какие-то особенные в этом смысле. Все особенности — внутри человека. Хватает ли нам мужества признать свою духовную беспомощность и отдавать себе отчет в собственных недостатках и страстях, прилагаем ли мы личные усилия к внутреннему росту, или оправдываемся «неправильностью» Церкви, слабостью духовенства? В этом, по-моему, вопрос. Остальное — конъюнктура.