Как бороться с гневом (23 ноября 2016г.)

О. Андрей Ткачёв — Добрый вечер, братья и сестры! У микрофона протоиерей Андрей Ткачёв. Сегодня мы поговорим с вами о разных вещах. В частности, о том, что мы живем в бумажном веке. Канцелярщина душит всё святое, и ты ходишь всю жизнь со справками и за справками.

Канцеляризм душит и церковную жизнь тоже, к сожалению. Представьте мне эту справку о том, что вам дали вон ту справку. И вот мы ходим со справками и представляем всякие бумажки, и носим эти бумажки, как будто бы в этом заключается жизнь Церкви. Я себе с трудом представляю апостола Петра, ходящего со справками. Дайте мне справку, что вы реально были на озере, на котором вас Господь позвал на апостольство — вас, или Андрея, или Иоанна, или Павла. Дайте мне справку, что вы видели Христа, Который вас ослепил Своим пришествием на пути в Дамаск. Но мы даем справки, т.е. мы реально все замучены справками. Эта канцелярщина нас убивает.

Нам нужно воскресить душу народа. Но мы сами не можем воскресить её, потому что мы убиты справками. Что нужно священнику? Поднять людей, чтобы они стали помогать бедным в рамках прихода. Одиноким женщинам, у которых мужик был, да сплыл, дитё сделал и исчез, а она родила и все теперь сама. Надо как-то помогать человеку.

Масса разных вопросов. Нам же храмы строить нужно, Сорок Сороков. А что это значит? Значит нужно, чтоб батюшка, назначенный в данный приход, пошел по всем домам и звонил во все двери. Здрасьте, вы кто? Я священник. Я назначен сюда к вам настоятелем, и я буду строить храм. Можно мне к вам на чай? Зашел, говорит: понимаете, мы бы хотели, чтоб у вас был храм. Там будет площадка детская, озерцо, деревья. Всё будет красиво. Вы не против? Не против. Расписались, пошел дальше. Здрастье, я будущий батюшка. Пошел вон отсюда, знать тебя не хочу. Говорит: хорошо. Потом, здрасьте, ты кто? Я батюшка ваш. Говорит: заходи. А я иначе верю, чем ты веришь. Ну, давайте поспорим. Поспорили. На это нужно потратить массу времени, сил, энергии. Потом, глядишь — и храм построится, потому что батюшка пошел, поговорил, поспорил, поругался, полюбили его, отвергли его, но узнали его. Узнали — и всё, храм построили. Жизнь требует вторжения в действительность. Те, которые убегают от вторжения — проигрывают. Они не могут ничего никому объяснить. Исходя из этого, мы говорим, что с нашим человеком сегодняшним нужно общаться. Потому что человек сегодняшний — он с одной стороны атеист. Вот сейчас была борьба против абортов. ВЦИОМ опубликовал данный опрос. Оказывается 70% наших граждан — за аборты. Представляете, мы собираемся бороться, потому что нельзя убивать детей. И оказывается, что 7 из 10 — за аборты, т.е. нельзя запрещать, пускай делают, это их личное дело. Вот наш народ, вот его портрет, т.е. 7 из 10 — за убийства. Они считают, что это нормально, и они же считают, что им нужно быть счастливыми.

Я, мол, имею право на счастье, т.е. я сплю, с кем хочу; я из себя скоблю, кого хочу — и я должна быть счастлива. Так они считают, и как ты им мозги поменяешь? Вот это наш сегодняшний народ. Семь десятых нашего народа считают, что убивать детей можно, даже нужно. Раз мешает ребенок карьере, фигуре — да, пожалуйста, вперед, скоблись, до свидания, пусть собака съест твоего ребеночка на мусорнике, их же в кулечке в мусорник выносят. И вы, мужчина или женщина — не важно, потом будешь счастлив или счастлива после всего этого? Но они даже не берут себе в голову.

Мы живем в таком обществе и пытаемся воевать с очевидными вещами, но у нас не очень получается, потому что народ у нас очень заражен. Мы пытаемся сохранить нравственный код нашего народа. Он говорит: ортодоксы, ретрограды, люди средневекового сознания — да, всё это мы. Но, тем не менее, братья и сестры, имейте в виду, что жизнь будет длиться дальше, и Содом и Гоморра, которые были уничтожены однажды — были уничтожены не просто за личные грехи, а в наказ будущему человечеству. И те, кто не хочет так жить, будут помилованы. Кроме Церкви, никто вам этого не скажет. По сути, Церковь — единственное явление в мире, которое вас спасает от будущего гнева. Когда гнев Божий возгорится — а это будет жуткое явление, когда он загорится — и не потушишь его, потому что он будет гореть, гнев Божий. Тогда спасутся все те, кто знает Бога и хоть как-то с Богом связан, и всё это будет плодом проповеди Церкви. Поэтому Церковь является единственным нашим сокровищем. Если у нашей страны есть будущее, то оно есть только благодаря Церкви, т.е. Церковь будет — будущее будет. Не будет Церкви — будущего не будет. Будет казнь, наказание, разрушение и прочие неприятности. Будет Церковь — всё остальное будет. Но Церковь будет Церковью, говорящей правду и зовущей к небу. Церковь — это единственное наше сокровище.

Некто сказал недавно из политиков, что Россия — страна странная, парадоксальная, и что она, Россия, рассыплется в прах, как только православная Церковь в ней исчезнет. Это сказали американские аналитики. Они сказали, что единственная сила, как-то держащая нас всех вместе, так сказать, осоляющая солью мудрости нашей мысли — это Церковь.

У нас больше нет сокровищ. Как только её уберём, всё остальное рассыплется. Поэтому имейте в виду, скоро, в ближайшие полгода, год, два, три, будет великое наступление на Церковь. Будут массовые информационные атаки на Церковь, на Патриарха, на митрополитов, на епископов, на архимандритов, на протоиереев, на монахов, на кого хочешь. Уже запланировано всё, уже все документы подписаны, скоро ждите.

Скоро будет массовая атака на Церковь. Они такие, они сякие, они развратники, они сребролюбцы, они лентяи, они жирные. Скоро ждите, начнется, потому что кроме Церкви никто не хранит душу нашего народа. Церковь — главный враг либерального сообщества. Они все любители гомосятины, извращений, всякого греха, т.е. грех это их стихия, и только Церковь мешает им грешить с удовольствием. Сейчас выборы пройдут в Америке, имейте в виду, что будет новая волна атаки на Церковь, на Патриарха, на всех святейших, блаженнейших, преосвященнейших — на всё в подряд. А вы будьте мудры, понимайте, что войну никто не заканчивал. Мы живем в состоянии постоянной войны. Война идет, и никто не подписывал мирный договор. Лукавый воюет, а мы сопротивляемся.

Телефонный звонок: — Здравствуйте! У меня такой вопрос: как бороться с гневом и как можно внутри себя, его победить? Потому что это очень страшный грех, единственный, который побеждает меня.

О. Андрей Ткачёв — Я сегодня вообще психовал, как сумасшедший. Буквально сегодня, т.е. мне стыдно говорить об этом. С ума сходил от злости, потому что какие-то бумажки, всякие бумажки везде. Там требуют: дай бумажку такую, такую, и еще такую, и ты собираешь эти бумажки всю жизнь. Всю жизнь я собираю бумажки, как старьевщик. Сегодня мы собрали все бумажки, и я забыл, где они находятся. Короче, я с ума сходил от злости сегодня, буквально часов пять пополудни, от того, что эти бумажки, будь они неладны и все, кто их собирает — потерялись и нашлись потом.

И что вам сказать? Я уж так ругался всякими словами за эти бумажки. Вот, дай бумажку, мне нужно бумажку. Дай справку, потому что нужно справку. Ходишь, как баран по этим инстанциям всем, они смотрят на тебя, как на козла из этого окошка. Она говорит: дай бумажку вот эту — говорю: я забыл. Пошел вон отсюда, и ты пошел вон! — А когда можно прийти? — Через неделю. А раньше можно? — Нельзя. Пошел вон. И ты ходишь действительно, как реальный козел по этим поганым инстанциям целыми неделями, месяцами. Понимаете, это просто издевательство над бессмертной душой человека. Мы все ходим по этим инстанциям, и нас всех унижают, топчут, издеваются над нами, т.е. мы все униженные и оскорблённые. Как Достоевский целую книжку написал «Униженные и оскорблённые». И это не есть просто так, это не шутка. Приходят старухи, дрожащими руками собирают свои справки, и какая-нибудь там девка сидит за окном, говорит: пошла вон отсюда, старая дура, опять не то принесла! У старухи может паралич развиться, понимаете, возле этого окна. Это все канцелярское наше житие — это наказание, иначе я это не воспринимаю. Это какое-то проклятие, когда ты ходишь, трясущимися руками собираешь бумажки, доказывающие, что ты человек, что тебя зовут Иоанн или Андрей, или Петр. И ты их трясущимися руками даешь этому канцеляристу, и он волен подписать или не подписать эту твою бумажку. Это проклятие какое-то, понимаете? То ли Петр Великий виноват в этом, то ли вся западная цивилизация. Эта проклятая, непонятная цивилизация виновата, я не знаю кто, но это какая-то зараза. Раньше люди жили иначе. Пришел, закопал крест в землю, срубил топором, поставил землянку — и живи себе там. Паши огород, сей петрушку, капусту и живи, как можешь. А сегодня — дай бумажку. Дай бумажку, что ты взял бумажку. И ты в бумажках в этих всех запутался. Это ужасно. Я не знаю, что это такое вообще. Мне кажется — наказание. Ничего, конечно, мы не сделаем, потому что это всё будет умножаться, развиваться дальше. Вот такая жизнь наша. Святая Русь сошла на бумажки. Это, конечно, все очень печально.

Телефонный звонок: — Отец Андрей, добрый вечер! Отец Андрей, я из тех бабушек, у которых трясутся руки, потому что я работала в государственных структурах и знаю, что без этого нельзя. Даже есть такая пословица: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек». Но нельзя отождествлять Москву с Россией. Если вы бывали в глубинке, в Ивановской, в Ярославской области — то знаете, какие там батюшки, насколько чистые люди. Москва, к сожалению, она стала почти 30% населения России. Вот обязательно послушайте, если вы не слушали Матрусова Николая Даниловича, была недавно передача, обязательно послушайте. Это очень глубокие выводы, и я понимаю, что нельзя судить батюшек, но надо, чтобы священники, батюшки больше работали, заходили в каждый дом. В Москве в каждый дом не зайдешь, да я и сама не пущу никого. Вот и всё, ходить в храм — я хожу и исповедуюсь. Отец Андрей, успокойтесь, пожалуйста, ладно?

О. Андрей Ткачёв — Да, я и не нервничаю на самом деле. Я уже давно успокоился. Дело не в моих нервах, дело в бесчеловечности. В тотальной бесчеловечности. Я не думаю, что в регионах чиновники человечнее, чем в Москве. Чиновник бесчеловечен по определению везде, потому что система такая, понимаете? Вопрос не во мне и не в Москве, не в Подмосковье, т.е. приди на Сахалине, в Архангельске или в Екатеринбурге или Салехарде в присутственное место — там будет то же самое: отойдите от окна, вы ошиблись номером, туда придите. А когда прийти? — Не знаю когда прийти. Читайте объявление. А я вот не знаю… — не знаете — так почитайте. Это не моя проблема. Они все такие, понимаете, это ж не Московская проблема. Это проблема чиновническая. Это проблема чиновника, а он везде одинаковый, потому что система такая. Поэтому чего вы меня лечите, я это всё знаю, я же не маленький. Москва Москвой, Подмосковье Подмосковьем, конечно, все хорошие, они и в Москве хорошие, в Подмосковье хорошие, за Москвой хорошие.

Это всё понятно как бы, но я не психую. Если б я психовал — то это было б другое. Я спокойный человек, поэтому меня нечего успокаивать. Понятно, что это бесчеловечная система, унижающая человека на каждом шагу. Мы живем в бесчеловечном мире, в котором каждое несчастное чмо, сидящее по ту сторону билетной кассы, может тебя унижать только потому, что оно по ту сторону, а ты по эту, вот и всё. Достоевский об этом писал, восторг ничтожества, потому что я имею власть. Неужели не понимаете этого?

Это везде так, т.е. ничего не стоящий человечек, сидящий по ту сторону кассы, говорит тебе: я вам билетик не продам. С какой стати, почему? Потому что я не хочу вам продавать билетик, отойдите, я продам другому. У него восторг власти, он хочет быть хозяином, он начальник. Вы что, не знаете этого, что ль? Что вы меня лечите? Я не вчера родился, я прекрасно знаю всё эти мацы, которые и в России и на Украине, и в других странах. Я это вижу постоянно. Эпохи разные, дерьмо — всё то же.

Телефонный звонок: — Добрый вечер, батюшка! Раба Божья Галина. Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к тому, что сейчас гробницу Христа реставрируют — а вдруг следующий огонь не зажжется в эту Пасху? Как вы к этому относитесь?

О. Андрей Ткачёв — Я отношусь к этому плохо, потому что мне кажется, это безбожный, наглый человек. Вот, сегодняшний человек, кто он такой? Наглец и безбожник, и он хочет всюду залезть своими грязными руками. А ну — ка покажите мне гроб, где якобы лежал Христос и воскрес. А ну — ка я сейчас замеряю дозиметром, лежал ли Он здесь, воскресал ли Он здесь?

Это современный сволочизм, понимаете? Это современный человек — наглец. Люди же это хамье, на самом деле, если честно. Большинство людей — это же безбожное хамьё, которое залезло в гроб Господень, сапог не снимая, с дозиметрами. Проверь своим дозиметром наличие мозгов в своей башке — надо ему сказать. Что ты пошел проверять, чучело, воскрес Он или не воскрес? Если ты дурак, не знаешь, что Он воскрес — то каким дозиметром проверишь?

Люди — в большинстве своём сумасшедшие хамы. Ругайтесь, плюйтесь — ну, а что ещё, извините меня, если он, дурак, полез с дозиметром в гроб Господень замерять ионосферу? Кто ты такой, вообще? Может быть, его ангел какой-нибудь скрючит, его там парализует, потом исцелит чудесным образом, потом скажет: о, Господь воскрес, я знаю. Ему ж не поверит никто. Эти миллионы дураков, которые его послали туда с дозиметром — они же не поверят ему.

Я считаю, что всё это чушь собачья. Эти все люди, которые прутся в гроб Господень с дозиметром — просто больные. Потом Господь придет на Страшный суд — и ты всё узнаешь, поймешь, увидишь сам.

Вообще, это пароксизм сумасшедшего сознания. Западная цивилизация — это цивилизация сумасшедших людей. Они беснуются, и беснование их не может не касаться религии, т.е. я сейчас зайду в гроб Господень, замеряю, всё вынюхаю, взвешу, проверю. Заходи, проверяй, занюхивай. Ему уже разрешают. Раньше бы их прогнали: иди прочь отсюда. А сегодня уже не могут: давай заходи, замеряй, вынюхивай, вылизывай, проверяй, записывай. Он зашел, пишет, замеряет. Что он там замеряет, баран? Христос Воскрес, у вас есть сомнения? У меня нет сомнений. Сумасшедший мир издевается над всем святым, и мы это обсуждаем.

Слушайте, давайте будем серьезными, чтобы они сдохли, идиоты эти всё. Что они делают вообще? Они Воскресшего Христа пытаются измерить дозиметрами! Молитесь больше, они будут умирать чаще.

Телефонный звонок: — Батюшка Андрей, добрый вечер! Раб Божий Александр. Батюшка, хотел бы поделиться опытом, который у вас, батюшка, точно не был. Это именно опыт той слепоты, того идиотизма, о чем вы говорите, что по ту сторону баррикады — это именно опыт безбожия. Потому что я там был ещё года три назад. Это какбы не было агрессивным безбожием, но я патриарха называл Гундяев. Я приходил на «окупай — бабай», был в оппозиции, был на Болотной, против власти и против Патриарха. И я хочу поделиться именно тем, что это состояние, эти все упреки, которые говорите, совершенно непонятны людям, потому что я как бы их глазами смотрел на мир. Всё это непонятно, потому что всей духовной реальности абсолютно не видишь, какая-то просто слепота. Абсолютная слепота, вообще непонятно о чем говорит Церковь. Я говорю сейчас как находящийся в ограде Церкви, которая против абортов, как человек, который за храмы. Но тогда, когда я был три года назад за оградой Церкви…

О. Андрей Ткачёв — Что делали?

Телефонный звонок: — Как будто у тебя солома в голове, и ты просто не способен воспринять проповедь. Что делать — я сейчас не знаю.

О. Андрей Ткачёв — А как вы проснулись вообще?

Телефонный звонок: — Я проснулся, как один товарищ сказал: кто-то в Церковь приходит, а кто-то до неё докатывается. Я проснулся из-за немощи, я осознал, что не могу дальше идти по пути гордыни. Я просто упал на колени и возопил к Богу, и после этого каждый день я с Богом. Я не крещен ещё, я думаю, что крещение тоже играет роль. Я от креста никогда не отрекался.

О. Андрей Ткачёв — Как вас звать, дорогой мой?

Телефонный звонок: — Александр.

О. Андрей Ткачёв — Слушайте, Саша спасибо вам большущие. Это правда, ты бьешь в стену кулаками, кулаки уже в крови — а стена как стоит — так и стояла. У меня кулаки в крови и побитые костяшки, а стена стоит. Ты бьешь, бьешь её, думаешь: да ты стена, ты че, дурная что ль? Ты бьешь её, бьешь, кровь по рукам течет, а стена стоит. А потом вдруг щелк — и человек говорит: да это ж вообще чушь какая-то, я буду каяться. Это чисто набор: аборт — это наше право, патриарх Гундяев, потом то, то, то, потом шлеп: Господи, прости меня, грешного, я такая свинья, у меня столько грехов! Господи, прости меня, слезы, сопли и уже патриарх не Гундяев, а святейший Патриарх Кирилл, и аборт уже не право на убийство, а надо сохранить ребенка. И поехали — и Евангелие, и жития, и святые, и праздники — и всё, начинается другая жизнь. Вот как здесь найти, где щелчок, кто щелкает? Большой вопрос, конечно.

Христиане, умножьте молитвы о тех, которые не знают Бога, потому что есть множество людей, не знающих Бога, крещеных, между прочим, людей, не знающих Бога. Господи милосердный, прости нас за все грехи наши и разбуди совести спящие, потому что действительно, пока ты, Господи, не разбудишь совесть спящую — никто её не разбудит. Вот, большая тайна — пробуждение совести. Владыка Господи, прости наши грехи и пробуди совести христианские, спящие во тьме заблуждений и стандартного мышления.

Телефонный звонок: — Добрый вечер, батюшка! Я хотела спросить по поводу Евангелия от Матфея такие слова «Глаголю вам, не воста в рожденных женами болий Иоанна, мне же в Царствие Небесном болий его есть». Непонятно, почему в Царстве Небесном, он меньше, чем любой.

О. Андрей Ткачёв — Есть много мыслей по этому поводу, по крайней мере — несколько мыслей. Но я вам скажу свою мысль по этому поводу. Иоанн больше всех, рожденных женами, т.е. кто рождены женами? Моисей, Елисей, Илья и т.д. Иоанн всех больше. Иисус рожден от Девы, т.е. Он выше Иоанна, Иоанн же выше всех других людей. Но почему некий есть, который выше его в Царствии Божьем? Это ангелы Господни нерожденные. Они сотворенные. Они чистые, святые, светлые, великие, мудрые, огнекрылые, многоочитые. Вот они выше Иоанна. Люди все меньше Иоанна, ангелы больше Иоанна. Так мы поминаем Иисуса, Его Матерь высшую небес, потом ангелов, потом Иоанна. Так поминаем на молитве. Вот такой мой вам краткий ответ. Там есть ещё несколько вариантов, вот, примите, пожалуйста, то, что я вам скажу. Выше всех Господь, потом Пречистая Его Матерь, потом ангелы, архангелы, потом Иоанн, а ангелы выше его, а уже ниже Иоанна, все рожденные женами, все остальные. Вот вам иерархия.

Телефонный звонок: — Добрый вечер, батюшка! Вы знаете, вы сейчас задавали вопрос, где щелчок. Позвольте, я из своего опыта расскажу, который у меня был.

О. Андрей Ткачёв — Где щелчок-то?

Телефонный звонок: — Естественно, это же бывает, когда какие-то крупные неприятности. Я тогда от боли выла, каталась по полу, прижав к груди маленькую иконочку. И вы представляете, Бог реально переменил эту мою боль на любовь к врагу. И причем я любила врага, если брать чувства. В чувствах я любила, наверное, сильнее всего именно врага своей жизни. Потом это прошло по чувствам всё. Но это реально — полюбить врага и Бог это может сделать по молитвам. Вот такая была молитва, вот такая была боль.

О. Андрей Ткачёв — Нужно было выйти, покататься по полу, как бы поплакать, пострадать. Правда, да? Не всё просто вам далось.

Телефонный звонок: — Вот, пострадала — и, страдая, одновременно молилась, прижимая к рукам икону. Даже не могу сказать в словах, о чем молилась. Естественно, просто боль и взывание к Богу. Может быть, просто обращение к Богу. Потом смогла выжить, любя всей душой, всем сердцем врага так, что я сама себе не верила, что так можно любить врага.

О. Андрей Ткачёв — Удивительно.

Телефонный звонок: — Да, это удивительная совершенно вещь. Ещё хочу сказать, батюшка любимый, дорогой. Берегите себя, родной вы наш.

О. Андрей Ткачёв — Как я буду себя беречь?

Телефонный звонок: — Ради Бога берегите, я не знаю, как-нибудь берегите. Не ради какой-то корысти, а ради того, что мы вас любим.

О. Андрей Ткачёв — Спасибо. Хороший опыт, т.е. человек воет, страдает, плачет, катается по полу и получает от Бога ответ и благодать получает, потому что без благодати ничего не получается. Это очень важно, потому что мы не можем сами по себе от себя что-нибудь сотворить такое святое, красивое, хорошее. Но не получается, а получается какая-то ерунда. Спасибо вам, хороший опыт. Т.е. я выла, каталась, плакала, молилась, прижимала к груди иконку и кричала. Потом Господь дал милость, и я полюбила того, кого раньше терпеть не могла. Это и есть, собственно, Евангелие, это и есть Новый Завет. Я выл, плакал и молился, бился об стенку головой, я не знал, как дальше жить. Я лежал на полу и плакал, как ребенок, а потом Бог пришел ко мне и поднял меня за волосы, сказал: живи дальше и работай. И я почувствовал, что нужно жить дальше, работать. Это очень серьезно. Это то, что касается всех, потому что все унывают, все печалятся, все тоскуют, все отчаиваются, все с ума сходят, все ищут виноватых и вот этим всем беснующимся, по полу катающимся людям приходит Христос, говорит: поднимайся, работай дальше, трудись, пока не поздно, потом будет суд, я спрошу с тебя. Это прекрасно, это удивительно. Я аплодирую вам.

Телефонный звонок: — Добрый вечер! С наступающим субботним днем. Хотелось бы озвучить ситуацию. В районе Сосново монастыря, где сейчас находиться памятник Пушкину, стоящий на месте ворот этого самого монастыря. В настоящее время, справа от памятника Пушкину, сзади находиться мраморная доска, на которой изображена сплошная икона Божьей Матери. Там рядом находится икона Николая Угодника. Кто-то, видимо, от нее исцелился. Слева от памятника сейчас находится крест, и под ним лежат останки, найденные в районе этого монастыря, нынешнего сквера. Косточки бывших, захороненных там, очевидно послушников или послушниц и соответствующая надпись. И вместе с тем буквально в пяти метрах от иконы Матери Божьей справа, построили кафе. Я был не так давно, где играют мелодии в ритме шейк, песни Пресли и при этом очевидно многие, даже православные, маленькие дети, приведенные русские дети очевидно, и со своими родителями увлеченные этим шейком и танцуют там, вместе со взрослыми устроили там танцевальную площадку, буквально напротив креста с мощами и иконой Матери Божьей. Такая ситуация, в людном месте. Вот сейчас идут какие-то разговоры об обновлении, восстановлении Страстного монастыря. Всё-таки это как бы неуместно. Вот такая ситуация.

О. Андрей Ткачёв — Слушайте, в Москве так было много монастырей, что восстановление всех их в полной мере невозможно из-за упадка благочестивого чувства. Т.е. монахов не хватит на все монастыри, которые были разрушены. Тоже касается и Страстного монастыря. Создайте монастырь, например, вот я вам говорю из опыта. Человек создал монастырь, например, построил корпуса, храм, говорит: всё есть. Чего не хватает? Монахов не хватает. Храм есть, кельи есть, корпуса есть, всё есть — монахов нет, т.е. нет людей, желающих монашествовать. Мы не можем сейчас воссоздать все монастыри, бывшие в Москве до революции. Не потому что мы денег не имеем или технологии строительные ослабели. Это всё чепуха, ерунда. Монахов нет, нет мужиков монашествующих и женщин монашествующих. Нет их. Вы сами готовы быть монахом? Это ж вызов. Вот, я пойду монашествовать. Долго помонашествуешь? Годик, два — а дальше что? А дальше бес под ребро и поехали, полетели. Рясу снял и улетел на Тверскую, благо недалеко. Это всё не шутки, понимаете? Нет монахов. Монастыри рождаются монахами, а не наоборот. Не монахи приходят в монастыри, а монастыри рождаются монахами. У нас нет монахов, нет людей постящихся, целомудренных, молящихся людей. Раз их нет — остальное бутафория. Строй на этом месте концертный зал, чего хочешь строй, и греха не будет, потому что монахов нет. Построй монастырь — и что дальше? И будут девки ходить, монашки якобы, накрашенные, с педикюрами — маникюрами. Это что, монашки, что ль? Короче, с другой стороны думайте об этом вопросе. Будут монахи, будут монастыри, а не наоборот. Будут монастыри, а не будет монахов. В общем, всё хорошо и всё правильно. Сначала монахи, потом монастырь, а не наоборот.

Телефонный звонок: — Добрый вечер! Меня зовут Сергей Павлович. То ли я счастливый человек, но с разного рода чиновниками мне везло. Не далее, как вчера, как и сегодня, я решил вопрос с ними просто великолепно, но не это у меня главное. Вы говорите, что через два, три года грядет на нас враждебная информационная волна. Прямо будет нашествие.

О. Андрей Ткачёв — Раньше.

Телефонный звонок: — Хорошо, раньше. А я скажу, я рад был бы, если это было завтра и поясню. В 90-е годы процветало такое радио «София», которое явно было прокатолической направленности. Я с какими только батюшками не говорил, все только опасались: о, это сила, это силища. Этим мы противостоять не можем. И что сделал Сергей Павлович? Взял и пошел в виде главного телефонного абонента на радио «София». Поговорили мы с ними лет пять, я скажу, по разным вопросам, очень интересно. Даже на кассеты записывал, потом людям давал. И где это радио «София»? Будешь знать православное учение, люди будут тебя слушать, и их контингент слушателей будет неумолимо умаляться. Вот сейчас, говорят, в Санкт-Петербурге появилось католическое радио «Мария», и с ними там невозможно спорить. Люди невероятно подкованные. А я скажу, я жду, когда оно появится в Москве. У них, может быть, там не хватит средств.

О. Андрей Ткачёв — Не ждите, в Петербург звоните. Давайте в Петербург дозванивайтесь, долбите их.

Телефонный звонок: — С удовольствием с ними вступлю в полемику, но тут есть одно «но». Меня один раз на радио «София» выключили на три месяца за успешный ответ. И никто из батюшек и монашек мне не помог. Собственно говоря, они прекрасно в тот момент вещали. Но потом — то ли совесть у них проснулась, вернули и меня. И опять пошли эти передачи. Так что не надо бояться этих информационных войн.

О. Андрей Ткачёв — Дозванивайтесь на радио «Мария», бомбите их уже сегодня. Радио «Мария» — католическое радио, я знаю его, я был на нём не раз, и не два, и не три. Давайте бомбите их. Да, мы вам поможем. Попы не обязаны вам помогать. Вы просто будьте в строю. Бомбите фраеров этих католических, чтобы они там спать не могли спокойно. Давайте вперед, в огонь, с песней. В чем проблема, я вообще проблемы не вижу. Давайте вперед радио «София» — огонь, радио «Мария» — огонь. Все, Сергей Михайлович пошел вперед, и все по норам. Это прекрасно вообще.

Телефонный звонок: — Добрый вечер, отец Андрей! Всё-таки хотелось нам, кто вас очень любит, слушает, узнать, мы все задаем вам вопросы какие-то, чтоб вы ответили на все их. И вы на многие отвечаете и очень много знаете. Хотелось бы слушателям узнать, какой вопрос из библейской истории или из Ветхого завета, или из Нового Завета Вам лично ещё не до конца понятен или совсем не понятен? Если можно, просветите нас. Мы хотим знать, что у священника действительно есть такое, что сам ещё не понимает. Если это можно, если это не табу какое-то.

О. Андрей Ткачёв — Нет, это не табу, конечно. Я ж живой человек. У меня есть своя совесть и своя жизнь. Я буду умирать, и отвечать перед Богом за прожитую жизнь. Конечно, это не табу, и спасибо за вопрос. Меня мучает лично, например, не то, чтобы мучает, но тревожит соотношение между личной святостью и общественной деятельностью. У меня очень большой вопрос для меня лично. Чем спасется человек? Тем, что он кормит голодных, одевает нагих, рассказывает про закон Божий не знающим закона Божьего? Или тем, что он, например, свят, целомудрен, праведен, воздержан и прочее? Для меня это большой вопрос. Мне не понятны прошлые дела, они вообще что-нибудь значат — или не значат ничего? Потому что я чувствую, что многие хорошие люди за спиной имеют целый багаж хороших дел, но на момент смерти как бы чувствуют себя нагими и ничего не значащими. Мне очень важно понять, например, каким мне нужно быть в день смерти своей. Таким горячим в вере или хватит того, что я сделал до того, т.е. ты нагой и опустошённый в день смерти, а за спиной у тебя какие-то сделанные дела, например — то, что здесь правильно? Я не знаю для себя. У меня много вопросов по своей собственной жизни, по своей собственной будущей смерти. Как мне надо умирать, в горячей вере и с горячей молитвой — или хватит того, что я сделал и нужно смириться?

Просто в день смерти смириться и сказать: Господи, забери меня? Вот такие вещи тревожат мою совесть. Потом мне очень важно понять вообще, чем заплатить за грехи свои. Что нужно отдать за то, что ты сделал неправильного? Это всё нужно погрузить в кровь Христову или нужно всё-таки заплатить чем-то, например, милостыней, постами, молитвами? Меня тоже это тревожит, мне тоже непонятно, как мне свою душу расположить к вечности. Нужно ли мне бить поклоны или хватит того, что я верую, что Христос спас меня на кресте Своём? В общем, у меня есть много вопросов и эти вопросы очень не праздные. Это сокровенные тайны моей души. И я сегодня по вашей просьбе вслух произношу их, но меня это всё очень тревожит, потому что я готов умирать и я понимаю, что умирать надо. Допустим не завтра, но рано или поздно надо. Мне хочется умереть достойно и после смерти пойти туда, где всё хорошо, а не туда где все плохо. Потому что можно умереть и войти туда, где всё плохо. В общем, это всё очень тревожит мою совесть, и в этих мыслях я провожу всю свою жизнь. Когда я засыпаю и просыпаюсь — именно это тревожит меня. Так что я ничего не скажу готового вам, но я скажу вам вот что. Что всё самое главное, то, что тревожит людей, тревожит меня в той же степени. Я боюсь смерти, я отношусь к ней серьезно, я бы не хотел попасть в ад, и я думаю о том, что нужно мне, чтобы войти в рай без мытарств, чего не хватает, что я не сделал вообще. Комплекс этих вещей, он, собственно, и составляет мою внутреннюю тревогу, т.е. я думаю об этом постоянно, если честно. Не знаю, хорошо это или плохо, но это мои постоянные внутренние мысли.

Спасибо вам за то, что меня вытащили на личный разговор в эфире, я бы сам про это не заговорил. Но извиняюсь, что вообще заговорил. Кому нужно знать, что я думаю?

Спаси и сохрани вас Господь, братья и сестры.

Загрузка...