В малой ектении, в той самой, которая «паки и паки», которую даже Пуговкин знает в фильме про Ивана Васильевича, есть слова: «сами себе, и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Слова эти в службах повторяются чаще многих других. Что слышно в них?
Слышен очень радикальный призыв, частота повторения которого говорит о высшей степени важности. Слушать бы службу сердцем… Эх, научиться бы слушать службу сердцем! Вся жизнь получила бы возможность вскиснуть от евангельской закваски. И ум, и душа, и тело. Все три меры муки. В противном случае привычные слова скользят по замыленному слуху, ничего особенного не принося ни уму, ни сердцу. Как в кино. Паки и паки… Ваше Сиятельство… Иже херувимы… Зело на самолет опаздываем…
Итак. Первое и третье — «сами себе» и «весь живот наш» — это ни больше ни меньше как апология мученичества. Мученики и есть те, кто отдал Богу себя всего и ничего для себя самого в своей жизни не оставил. Это — гвардия Небесного Царя. Царь Себя за рабов истощил — рабы себя за Царя на всякую муку полностью отдали. В этой взаимоотдаче они нераздельны. Отдали имущество, таланты, силы, земную славу и покой. Готовность на всякое терпение и страдание показали. И была в них какая-то такая чудотворная окрыленность и устремленность в будущую жизнь, что невидимое и грядущее было для них реальнее всего очевидного. Это — мученичество. «Сами себе» и «весь живот наш» — это внутреннее содержание мученичества. Остановимся теперь на серединке.
«Друг друга» тоже нужно «предать» (передать) Господу. Каким образом и что это значит? Это апология чего? Себя самого толком далеко не каждый начал отдавать Христу Богу. А нужно еще как-то ближнего Христу Богу препоручить. А это, братья, апология общинной жизни. Не слышите ли вы в этом возгласе голос молящейся общины? То есть духовной семьи, где все всех знают, где нет случайных и никому не знакомых людей, где чужие нужды всем известны и об этих нуждах переживают. Я думаю, что этот голос древней литургической и общинной практики чудесно сохранился в нашем богослужении и слышен именно в этой фразе.
Ведь практически, фактически, бытийно и реально (скажи как хочешь) люди сегодня приходят в храм «для себя» и ради себя. Ничего мы часто предавать, дарить и жертвовать Богу не собираемся. Мы, напротив, собираемся брать что-то у Него. Здоровья, семейного мира, новой и лучшей работы, решения проблем. Всего этого мы «у Господа просим». «Подай Господи» — гораздо более понятное прошение, нежели слова «Тебе Господи». А тут, оказывается, еще нужно предавать Господу не только себя, но и друг друга. Для этого нужно элементарно хотя бы знать тех, кто стоит на молитве рядом. Пусть не всех, но часть из них, лучше — большинство. И нужно знать их нужды, чтобы молиться не только о себе да о своем, но и о том парне, чей локоть ты чувствуешь, чей голос глушит твои уши во время «Верую».
Я так понимаю, что голос богослужения — это голос Предания, гораздо более глубокий, чем даже история отдельной поместной Церкви. Это голос Вселенского и Апостольского предания. Какая радость и какое чудо, что мы не выдумываем и не изобретаем богослужение, на что, скажем, обречены милейшие и наивнейшие протестанты. Не лютеране и не англикане. У тех своя многовековая культура, чаще всего квазикатолическая, с органами, витражами, облачениями и богословской наукой. Речь о «наших» учениках американских харизматов. Эти просто обязаны выдавливать из себя радость и изображать восторг под звуки синтезатора. Они хвалят раскачиваясь, просят выкрикивая и благодарят с закрытыми глазами. Они, наморщив лоб, со сцены произносят импровизированные молитвы. И если тебе придется присутствовать при этом, то неизбежно почувствуешь стыд и жалость. Потому что это хоть и искренно, но очень наивно, а по отношению к истории Христовой Церкви еще и невежественно.
Но это не повод нам самим гордиться. Наше православное, просеянное сквозь сито столетий богослужение, первыми звеньями своими прикрепленное к апостольским служениям, а в конце цепи дошедшее до нас самих, должно быть нами прочувствовано и понято. Иначе мы произносим великие слова без должного к ним отношения, без воплощения их в реальность. В нем, богослужении, апостольское учение выражено не менее ярко и убедительно, чем в апостольских писаниях. Дело за «малым»: слушать, как выше сказано, службу сердцем, отдавая себе отчет в том, к чему зовет служба и что видно на самом деле. Разница ведь серьезна. Хранение апостольских формул — вероисповедных и молитвенных — требует возгревания апостольского духа, без которого сами формулы выветрятся и обессилеют.
Итак, третье прошение малой ектении властным образом напоминает нам ежедневно и многократно о том, что Церковь — это более семья, нежели место уединенных молений отдельного человека. Да, и в семье должно быть свое пространство у каждого ее члена. Но общие потребности семьи, ее нужды, необходимая взаимопомощь одни только способны оправдать имя «семьи». Точно так же должно быть и в Церкви.
Вы ходите в храм. Прекрасно. Знаете ли вы кого-то из тех, кто ходит молиться сюда же? Известны ли вам нужды тех, кто вам знаком? Знаете ли вы, о чем они воздыхают, просят или плачут? Подставляете ли вы хоть по временам свое слабое плечо под крест, несомый ближними? Пробовали ли хоть раз? Это не докучливые вопросы человека, лезущего к вам в душу. Это попытка донести до наших с вами умов и сердец лишь часть смысла малой ектении. Третьего ее прошения. Скорее — призыва. И таким же образом, надо полагать, стоит пройти по всему тексту наших основных служб, которые составлены не для дьяконских только вокальных упражнений, но главным образом для внесения нового смысла в повседневную жизнь нашу. Нового смысла и силы Духа Святого, несомненно дышащего в православном богослужении.