Храм Цюй Юаня

Я отправился в Чу, снарядив небольшую

ладью,

И воздвигнутый в честь Цюй Юаня

дворец предо мною предстал.

Я, на горы взирая, что так высоки на

речных берегах,

Здесь, у древнего Храма, вслух читаю,

поэт, сокровенную думу о Вас:

«О, когда бы пришли Вы из далей

времен

И, реку по волнам перейдя, устремились

на юг!

Только с домом родным разделили Вас

тысячи ли,

И при жизни пристанища не было Вам,

И по смерти могилы себе не нашли…

Сколь прискорбно!

Пусть каждому смерть суждена,

Но как тяжко с ней встретиться с глазу

на глаз.

И поэтому, долго скитаясь по берегу,

Вы не решались уйти,

С высоты Вы глядели,

Как устрашающий мчался поток…

И тогда, чтоб излить беспредельную

скорбь,

Сочинили вы „С камнем в объятьях“ —

предсмертную песнь.

О, могу я представить себе,

Сколь тяжелые думы у Вас, одинокого,

были тогда на душе!

Представляю: последняя сказана Вами

строка…

Час настал — вы ушли

А потом, словно въявь,

Сышится мне из пучины речной:

„Раз не в силах взлететь высоко

И не волен уйти далеко —

Лучше скрыться в безмолвье, приют

отыскать в глубине!“

…Ваши мысли теснились — одна

за другой —

То о чаяньях добрых, то о горечи

прежних обид.

Вдруг, усопший поэт, Вы услышали вести

из жизни былой:

Пропасть меж государем и теми, кто

служит ему!

И воскликнули Вы:

„Это так!

Не боролся с ничтожными я —

Лишь словами хотел убедить их в своей

правоте!

Вот я умер и все осознал и хотел бы

свой Путь изменить:

Коль сгущаются тучи над отчизной моей —

Как могу я на дне в одиночестве время

влачить?“

…И речному владыке поведали Вы обо

всем,

Убедили Фэн И, чтоб о Вас в небесах

доложил.

И, проникнув потом через Девять Застав,

Повстречались с самим Государем Небес.

Видя Ваши печали, Государь опечалился

сам,

Но, увы, даже он был не в силах

помочь…»

И, вздыхая, я так рассуждал:

«Он, почтеннейший муж,

Обладатель священных подвесок

и душистых цветов,

Потеряв к возвращенью пути,

Бродит-ходит порою по берегу этой реки.

Только горы вокруг высоки-высоки,

Только скалы круты-неровны…

И в руинах уже то жилище, где он

некогда жил.

Если путник пройдет — опечалится,

грустно вздохнет.

Нет в помине его сыновей. Даже внуков

пропали следы.

Где они?

Только башню высокую время поныне

хранит…»

Пусть услышит поэт эти строки мои:

«Вот уж тысяча лет, как ушли Вы из

мира сего…

Мир с тех пор оскудел, жить все

тягостней в нем.

Мудрый, злобных насмешек боясь, прячет

мудрость свою.

Мы привычек рабы, подчиняемся нравам

худым

И хотим отрубить от квадрата углы,

чтобы кругом он стал.

Только хаос внесли мы и не в силах его

побороть,

Но считаем, что ревностно служим

и знаем свой долг…

А теперь, спутав яркое с темным, говорят:

„То нефрит и коралл“.

И хотят доказать, что нельзя Вас считать

мудрецом.

Но постыдным путем совершенства никто

не достиг —

Даже тот, кто считает, что отречься готов

от себя.

Что ж, уйти от отчизны, покончить

с собою, забыв о других, —

Разве это поможет потомкам, кому еще

жить суждено?

О, увы и увы!

Все пути совершенных мужей

Разве были и разве бывают прямы

и ровны?

И достаточно разве очистить себя самого,

Позабросив-забыв все заботы о мирской

суете?»

Я еще раз вздохну:

«Как извилист-неровен Ваш путь!

Были Вы одиноким на этом тяжелом

пути —

И сошли, равновесие вдруг потеряв…

Пусть все это и так, —

Для потомков Вы — честный и праведный

муж!

Но зачем я скорблю?

Вы давно уже вечный покой обрели…»

Загрузка...