Стиратель

Глава 5 Статус — окружен обезьянами

Новый мир приветливо встречает меня приступом дичайшей головной боли. Словно бы кто-то вскрыл мою черепушку и с дебильным энтузиазмом принялся перемешивать содержимое ржавым гвоздем. Сжимаю виски и жмурюсь, пережидая приступ. Боль не стихает, но понемногу удается к ней приспособиться. Открываю глаза.

Я в небольшом бревенчатом доме с двумя крохотными окнами, на первый взгляд он смахивает на полузаброшенную небогатую дачу. Оглядываю нехитрую обстановку: стол, пара скамеек, сложенный из камней очаг, топчан, на котором сижу… и для каждой вещи в голове всплывает ее название на незнакомом языке.

Несколько минут стараюсь не переводить взгляд с предмета на предмет слишком быстро — привыкаю к новым ощущениям. Потом встаю с топчана и подхожу к очагу. Это оборачивается новым приступом головной боли, причем вызывает ее не само движение, а то, что в голове появляется перевод фразы «я встаю и подхожу к очагу». Похоже, склонения и прочие спряжения зубрить не придется, их правильное употребление каким-то образом в меня загружено.

Час-другой осторожно двигаюсь и изучаю обстановку, привыкая одновременно и к ней, и к встроенному в меня синхронному переводчику. Судя по слою пыли, в домике давно никого не было, но он подготовлен к посещению: возле очага аккуратной стопкой сложены дрова, на столе деревянное ведерко под крышкой, наполненное довольно чистой водой. Нахожу на полке ковшик и с удовольствием пью. Тут же холщовый мешочек с какой-то крупой. Похоже, и дом, и мебель изготовлены без гвоздей.

Открываю дверь, в помещение врывается прохладный свежий воздух. Хижина моя стоит в лесу, неподалеку шумит ручей, в чащу уходит полузаросшая тропа. Лето, так что переохлаждение в ближайшее время мне не грозит. Хуже, что новые слова обрушиваются на меня каскадом, и я поспешно отступаю в глубину комнаты. Пожалуй, на сегодня хватит. Решаю не раздеваться, стягиваю только сапоги. Закутываюсь в тонкое одеяло, устраиваюсь поудобнее на жестком топчане и погружаюсь в сон.

Наутро головная боль притупляется, но весь я как-то подтормаживаю — словно старый компьютер, на который пытаются установить современную игру. Однако элементарные бытовые действия не вызывают больше стремительной перегрузки. Разжигаю огонь в очаге — вместо спичек тут кремень и кресало, так что пришлось повозиться; на русском с трудом припомнил эти слова, а вот на языке этого мира они, по-видимо, относятся к числу распространенных. Как там говорил Конфуций? Танаид? Надо привыкать.

Крупа оказывается чем-то вроде мелкого гороха, и на той же полке удается найти соль в тряпице — серую, но на вкус вполне обычную. Варево получается не то чтобы особо вкусным, но вполне съедобным, не намного хуже обычной больничной каши — или мне так кажется из-за голода. Глиняный горшок, деревянная ложка… да я словно бы в музее народного быта поселился. На пару дней еды хватит, а потом все равно придется выдвигаться и искать людей. Не то чтобы я так уж нуждался в обществе, но врачевание — не та профессия, которая позволяет заработать на жизнь в одиночестве.

Тело мое, родное — и шрам на большом пальце, и обе пломбы в зубах на месте. А вот одежда чужая, но разношенная, причем такое ощущение, что разношена она именно мной. Сапоги и куртка кожаные, рубашка и штаны из грубого светло-серого холста. Швы аккуратные, но по стежкам видно, что одежду шили вручную. Рубаха порвана и потом заштопана в паре мест. Добротные шмотки, хотя не новые и не броские.

Выхожу набрать воды из ручья и замечаю в кустах движение. Похоже, это обезьянка… не слишком проворная почему-то. Пожалуй, это хороший повод проверить, как работают здесь мои способности. Что-то мне подсказывает, что едва ли я тут скоро разыщу рентген, томограф или антибиотики, так что вся надежда теперь на Тень.

Выношу из дома горстку гороха, рассыпаю на берегу ручья. Пару минут спустя обезьянка выбирается из зарослей и начинает жадно поедать угощение. Осторожно тяну к ней руку — она не отшатывается. Касаюсь ее спины и погружаюсь в Тень.

Тень здесь ярче и четче. Весь организм обезьянки становится открыт мне. Первым делом усыпляю своего пациента — не хотелось бы получить укус в качестве платы за лечение. Потом исследую проблему. У зверька — это совсем молодой самец, детеныш еще — повреждена левая верхняя лапка, и рана нагнаивается. То-то мне сразу показалось, что какой-то он вялый для дикого животного. Что же, дружок, попробую тебе помочь. Если не получится — не обессудь. Впрочем, вряд ли ты тут встретишь другого доктора…

Чтобы вскрыть гнойник, придется поработать руками, по старинке — магия тут не помощник. Преодолевая опасения, выныриваю в реальность — сейчас без всяких проблем. Даже не верится, что в прошлый раз у меня возникли трудности на этом моменте, Тень просто так взяла и не отпустила… Достаю ножик, вскрываю ранку, удаляю гной, промываю водой из ручья. Средств дезинфекции здесь нет, так что снова ныряю в Тень. Устраняю воспаление, запускаю регенерацию тканей. А вот от обезболивания воздерживаюсь — глупое животное может начать двигаться слишком активно, и все мои труды пойдут насмарку. Возвращаюсь в реальность и дожидаюсь, когда зверек проснется, принюхается, повертит головой, ухватит лапками оставшиеся горошины и нырнет в кусты.

Работать с животным оказалось на удивление легко — то ли потому, что ответственность меньше, чем с человеком, то ли способности мои в этом мире стали сильнее. Главное — я могу лечить здесь, и лучше, чем прежде! Жаль, в прошлой жизни мне не пришло в голову потренироваться на животных…

Ловлю лицом последние лучи заходящего солнца и чувствую, как восстанавливаются силы. Хм, а я ведь и в своем мире полюбил выходить минут на пять на солнышко среди рабочего дня, но считал это скорее психологической разгрузкой. Похоже, это имеет больше значения, чем мне тогда казалось.

Темнеет. Ничего похожего на лампу или хотя бы свечу в хижине не нашлось, остаётся только лечь спать или развлечься собственными мыслями. Пытаюсь систематизировать все, что удалось понять о дивном новом мире. Примитивные технологии. Металл, видимо, дорог — из металлического удалось обнаружить только дверные петли, четыре медные монетки в кармане да еще небольшой ножик, все прочее сделано из дерева, камня или глины. Негусто информации… Разумеется, в моем лесном домике нет ничего вроде книг или справочников. Впрочем, один источник знаний о Танаиде у меня есть! Это его язык.

Понемногу, чтобы не вызвать приступ мигрени, начинаю мысленно пытаться переводить с русского на местный разные вещи. Как и следовало ожидать, на этом языке невозможно сказать «позвонить по телефону», «вызвать такси» или «сделать флюорографию». Нет понятий — нет и слов. Зато здесь в избытке водятся хозяйственные термины, которые встроенный переводчик честно переводил на русский, но понять, что имеется в виду, это не помогало. Вот что такое бурак, горшевик или ватольница? Ладно, по ходу дела разберемся — война план покажет.

От быта перехожу к более высоким понятиям. С изумлением обнаруживаю, что в языке Танаида нет слов бог или боги. Вообще ничего, относящегося к религии. Зато есть понятие Высшие — знать, аристократы. Именно так, с большой буквы; остальные люди скопом зовутся низшими — с маленькой буквы. Одновременно с устной речью в меня подгрузилась и письменность. Высших множество видов и уровней; встроенный переводчик, подвиснув на пару секунд, определил их для меня как графов, герцогов и баронов, хотя здесь, конечно, употреблялись другие слова. Понятие право относится исключительно к Высшим, для низших существуют только дозволение или милость. Понятие «Право низших» имеет столько же смысла, как выражение «теплый снег».

На язык Танаида невозможно оказалось перевести слова свобода, равенство и братство; самое близкое к ним по смыслу — «выходной день, выравнивание забора, родственные связи». Да уж, не отличается он добротой, этот дивный новый мир… и как, скажите на милость, предполагалось, что я смогу исправить его?

Наутро я чувствую себя лучше, новый язык окончательно инсталлируется в мою голову и реальность больше не подвисает. Кое-как ополаскиваюсь водой из ведра, доедаю холодную вчерашнюю кашу и даже слегка прибираюсь — не хочется оставлять после себя свинарник. Жаль, съеденный горох возместить нечем. Нарубил бы дров взамен сожженных вчера, но топора найти не удалось. Чуть поколебавшись, прихватываю с собой ножик — неловко грабить добрых хозяев хижины, но ничего более похожего на оружие у меня нет, а Танаид не обещает быть спокойным и безопасным местом.

За дверью меня поджидает делегация: родственники вчерашнего пациента, куда более крупные. Их десятка два, и явились они явно не затем, чтобы поблагодарить меня за спасение детеныша. Матерый, ростом с невысокого человека черный самец шагает ко мне и скалит огромные желтые клыки, за ним следуют его сородичи. Нафиг-нафиг! Поспешно отступаю в хижину и захлопываю дверь.

Да уж, ситуация… Можно, конечно, сделать из ножа и ножки стола что-то вроде копья и попытаться прорваться с боем. Но вряд ли удастся избежать укусов, а на обезьяньих клыках может оказаться любая дрянь, вплоть до бешенства, которое гарантированно убьет меня в течение месяца — едва ли я достану здесь вакцину. Хватит ли у меня силенок излечить себя от смертельной болезни? Можно, конечно, проверить опытным путем, но оно мне надо? Лучше дождаться, пока наглые твари уберутся восвояси.

Проходит час, другой, третий — обезьянье войско и не думает снимать осаду. Хорошо, окна слишком маленькие, внутрь им не пролезть; но и я не могу выйти, вот в чем проблема. Вода в ведре еще осталась, а вот жрать решительно нечего. «Статус — окружен обезьянами». Вообще-то и на работе нередко так себя чувствовал, стоило ради этого попадать в новый мир…

Ждать, похоже, нечего — непрошенные гости сами не уйдут. Жаль ломать добротную мебель, да еще чужую, но другого выхода нет. Переворачиваю стол и начинаю выбирать, какая ножка покрепче. Тут снаружи доносится обезьяний визг. Кидаюсь к окну и вижу, как стаю приматов рассекает… молния? Что-то стремительное и безжалостное, оно двигается так быстро, что и не разглядеть. Две… нет, уже три обезьяны валяются со вспоротыми брюхами. Одни с визгом бросаются прочь, другие бестолково мечутся, мешая друг другу. Молния на секунду замирает, и я успеваю рассмотреть большую грациозную кошку — наверно, крупная рысь… нет, все-таки скорее леопард серого с отливом в рыжину окраса. Судя по эффективности действий, мощнее леопарда, долго с дичью не возится, режет обезьян, как волк беззащитных овец.

Проходит всего несколько секунд, и вот уже поляна почти свободна от обезьян, живых и целых, по крайней мере. И только черный вожак покидать поле битвы не намерен. Он рычит, обнажая желтые клыки, и бьет себя кулаками в широкую грудь — как же он в этот момент неприятно похож на человека. Потом с места прыгает на леопарда и накрывает его своей тушей.

Враги сцепляются и катятся по земле. Сверху оказывается то серое, то черное. Обезьяна чуть массивнее, кошка быстрее и, наверно, все-таки сильнее. Вот примату удается перевернуть леопарда брюхом кверху. Мощные клыки тянутся к горлу… похоже, конец котенку. В последний момент леопард выворачивается из-под накрывшей его туши, прыгает сверху и одним ударом лапы вспарывает обезьяне шею. Затем горделиво распрямляется, торжествующе воет… и заваливается на бок. Кровь из распоротого брюха брызжет на траву.

Если бы я рассуждал логически, то, пожалуй, поступил бы иначе. Но в тот момент благодарность к освободителю из позорного обезьяньего плена оказалась сильнее доводов рассудка. Сам не знаю, как я оказался снаружи, подхватил леопарда на руки, закинул на плечо — с полцентнера весит, а выглядит таким грациозным — и втащил в дом. Оглядываю. Скорее, это барс, а не леопард, хотя какая разница?

Закрываю дверь, опускаюсь на колени рядом с леопардом, касаюсь его шеи и ныряю в Тень. Быстро нахожу среди множества травм главную, ту, которая угрожает жизни. Она обширная, но, по счастью, неглубокая — жизненно важные органы почти не пострадали, только печень травмирована. Первым делом останавливаю кровотечение, пережимая сосуды. Сращиваю поврежденные ткани печени. Перехожу к самому сложному — уничтожению инфекций. Как я и думал, на клыках и когтях обезьян куча заразы. Выжигаю из крови все постороннее, активизирую до предела иммунную систему. Пациента ждет тяжелая лихорадка, но теперь у организма есть шанс справиться. Напоследок исследую раны поменьше, их не меньше десятка — леопард мой настоящий боец. Останавливаю кровь, соединяю разорванные ткани, направляю регенерацию.

Хочется вытереть пот со лба, хотя в Тени вроде бы не потеют. И не подозревал, что я на такое способен! Вот что стресс животворящий делает.

Выныриваю в реальность. Хорошо, что я уже сидел на полу, иначе, наверно, упал бы — такой слабостью меня враз накрывает. Тело как ватное, перед глазами — марево, в котором пляшут искорки. Да, вот это я выложился…

Пациент мой с тихим рычанием поднимается на все четыре лапы. Льдисто-голубые глаза смотрят на меня в упор. И только тут понимаю, что натворил… Это хищное животное, им не знакома концепция благодарности! Причем животное голодное — не от сытой жизни он напал на обезьян, в норме хищники предпочитают питаться травоядными. А я сам закрыл себя с ним в тесном помещении, сам вылечил его, сам отдал ему собственные силы! Проникся сочувствием к благородному животному, айболит хренов! Это была бы поучительная история, жаль только, учиться на ней будет некому…

Леопард смотрит на меня и тихо рычит. Нырнуть в Тень и усыпить его не смогу — сил не осталось, выложился до конца… Остается только ждать своей судьбы.

Леопард трется о мои ноги, кладет мне голову на колени,. Рык переходит в урчание, почти в мурлыканье. Запускаю негнущиеся пальцы в мягкий мех, глажу котейку, чешу за ухом. Он у меня не убийца — охотник, и понимает, что я не его дичь. Леопард он все-таки или барс? Имя Лео ему не идет, так что буду звать нового друга Барсиком.

Барсик поднимает голову и несколько долгих секунд смотрит мне прямо в глаза. Потом грациозно встает, толкает всем телом дверь и уходит. Кажется, снаружи доносится хруст обезьяньих костей — добыча дождалась охотника, — но смотреть на это я не хочу. Да и сил нет даже на то, чтобы подняться на ноги и подойти к окну. Кое-как доползаю до топчана и проваливаюсь в сон.

Утром о вчерашней эпической битве напоминают только разбросанные вокруг дома обезьяньи кости, дочиста обглоданные. Барсика, разумеется, и след простыл. Урчащий желудок недвусмысленно дает мне знать, что необходимо как можно скорее выйти к людям и хоть тушкой, хоть чучелком вписаться в местное общество. Надеюсь, оно окажется более договороспособным, чем обезьянья стая, и хотя бы в целом чуть-чуть культурнее. Голому одеться — только подпоясаться; кладу в карман ножик и выдвигаюсь в путь.

Тропа поначалу ведет меня через лес довольно уверенно, потом предпринимает несколько попыток потеряться, заставляя слегка понервничать; пару раз приходится возвращаться по своим следам, чтобы ее найти. Природа здесь в целом напоминает земную — то ли юг умеренного пояса, то ли субтропики. Если бы я думал, что нахожусь в Краснодарском крае, вот это дерево принял бы за бук, а то, пожалуй, за акацию. Однако отличия есть, пусть я изучал ботанику давно и поверхностно, но замечаю. Поэтому не рискую есть грибы и ягоды — хотя инсталлированный в меня словарь услужливо подсказывает их местные названия, данных о пригодности в пищу туда не подгрузили.

По дороге пытаюсь извлечь из словаря полезную информацию. С радостью обнаруживаю, что понятие «бродячий лекарь» здесь существует, и даже в одно слово; значит, есть такая профессия. А вот о своих магических способностях лучше помолчать, пока не разберусь, что к чему; понятие магия, как и право, в этом языке увязывается только с Высшими, а я вряд ли один из них. Неизвестно, как они отнесутся к покушению на их монополию, если она существует. Объявить себя магом всегда успею, а вот вернуть назад однажды сказанное невозможно ни в одном из миров. Как там сказал Смотритель? Если нет порядка, будь осмотрителен в речах? Примерно так.

Из леса тропа вывела на вырубку, довольно обширную и, судя по всему, свежую — листва на срубленных ветвях кое-где только начала засыхать. Что же, это объясняет, почему обезьяны, в норме довольствующиеся охотой на мелких грызунов и птиц, стали нападать на людей — их ареал обитания сузился, и они потеряли кормовую базу. Видимо, расширение своего жизненного пространства за счет вытеснения других видов — неотъемлемое свойство человека во всех мирах. Но для меня это хорошие новости — значит, до жилья недалеко, а где люди, там и еда, остальное приложится… Желудок требовательно заурчал, выражая согласие с этим утверждением.

День начал клониться к вечеру, когда я увидел на горизонте россыпь бревенчатых домиков. Над печными трубами поднимался дымок. Ну что же, дивный новый мир, я готов к встрече с твоими разумными обитателями. Робинзон выходит к своим Пятницам.