Столетняя война. Том I. Испытание битвой

Глава IX. Фламандский союз и кампании на Шельде 1339–1340 гг.

Когда 26 января 1340 года Эдуард III был провозглашен королем Франции, это событие стало неожиданностью для всей Европы. Папа Бенедикт XII в Авиньоне заявил, что он "поражен и ошеломлен" этой новостью, хотя его представители находились при английском дворе уже более двух лет. Флорентийская община в Брюгге, которая внимательно следила за делами Эдуарда III с тех пор, как он стал главным должником флорентийских банков, была ошеломлена не меньше. "Представьте себе, — писали они в ответе Республике, — какие новости мы должны вам сообщить". Это был замечательный переворот, последствия которого ощущались еще 120 лет французской и английской истории. Однако самый эффектный политический акт Эдуарда III имел своим истоком политический расчет, одновременно циничный и обыденный, и когда решение было принято, оно было принято с колебаниями и сомнениями. Сам факт того, что оно было принято так поздно, после трех лет войны, является некоторым свидетельством этого[491].

В 1329 году английский Парламент, несмотря на взгляды матери Эдуарда III, решил, что претензии Эдуарда III — это чепуха и о них следует забыть. Так оно и было, почти десятилетие. В период с 1329 по 1337 год о притязаниях Плантагенетов на французскую корону вообще ничего не было слышно. Более того, в этот период произошел ряд событий, которые сделали эти притязания еще более надуманными, чем они были вначале. Эдуард III принес оммаж Филиппу VI в Амьенском соборе в 1329 году. Двумя годами позже, в 1331 году, он согласился, чтобы его считали вассалом, т. е. феодально зависимым. Правда, в 1329 году он был несовершеннолетним, но соглашения 1331 года были его собственными, заключенными через несколько месяцев после захвата им власти в Англии. Не могло быть более полного признания королевской власти Филиппа VI или более полного отказа от своих собственных претензий, какими они были. Кроме того, существовала еще одна трудность. В мае 1332 года Жанна Наваррская родила сына Карла, которому, как Карлу Злому, предстояло сыграть столь разрушительную роль в гражданских войнах во Франции 1350-х годов. Жанна была дочерью старшего сына Филиппа IV Красивого, Людовика X. Из этого следовало, что если (как утверждали адвокаты Эдуарда III) женщина может передавать права на французскую корону, то не Эдуард III и не Филипп VI, а младенец Карл имеет больше прав. Этот момент не остался незамеченным современниками, которые размышляли над этим вопросом. Но правда заключалась в том, что лишь немногие из них задумывались над этим. Возможность того, что кто-то, кроме Филиппа VI, может быть законным королем Франции, не воспринималась всерьез даже в Англии до 1337 года, а в других странах она не рассматривалась до 1339 года.

На очень ранней стадии заслуга в возрождении претензий принадлежала королю интриганов Роберту д'Артуа. Деятельность Роберта в Англии между 1336 годом и его смертью в 1342 году почти не привлекала внимания английских хронистов. Однако на континенте его рука прослеживалась почти во всем, что делал Эдуард III, и эта навязчивая идея почти наверняка имела своим источником французскую официальную пропаганду. В течение нескольких месяцев после официального принятия Эдуардом III французской короны некто написал знаменитую легенду в стихах The Vow of the Heron (Клятва цапли), которая в той или иной форме широко распространилась в северной Франции и Нидерландах. По словам поэта, Роберт пристыдил английского короля, заставив его заявить о своих притязаниях на пиру в Лондоне. Войдя в мраморный зал Эдуарда III в разгар пиршества, он преподнес Эдуарду III блюдо с жареной цаплей, "самой робкой из птиц для самого трусливого из королей, лишенного наследства в благородной Франции, которое принадлежит ему по праву, но из-за своей трусости обреченного быть лишенным его до самой смерти". Эдуард III, как полагают, ответил, что он действительно принес оммаж Филиппу VI. "Я был молод годами, так что это не стоило и двух колосьев пшеницы. Но теперь я клянусь нести огонь и смерть во Францию и не заключать ни перемирия, ни мира, пока корона не окажется в моих руках". Остальные присутствующие на пиру, собравшем почти всех военных героев следующих двадцати лет, принесли аналогичные клятвы. "Теперь у меня свой путь, — сказал Роберт, — поскольку через эту цаплю, которую я поймал сегодня, начнется великая война". Из стихотворцев и памфлетистов деяния Роберта д'Артуа перешли в историческую ортодоксию. Писавший в начале 1350-х годов великий льежский хронист Жан Лебель, который отнюдь не был настроен антианглийски, привел как факт, что Роберт получил благосклонность Эдуарда III зимой 1336–37 годов и разжег амбиции английского короля, убедив его, что он имеет больше прав на наследство, чем Филипп VI, и что решение принцев крови в 1328 году (в котором участвовал и сам Роберт) было опорочено тем, что они не смогли должным образом выслушать представителей Эдуарда III. Полвека спустя в окончательной версии хроники Фруассара Роберт д'Артуа сидит в Парламенте в марте 1337 года, а безымянный прелат выступает с ученой и страстной речью в поддержку наследственных прав Эдуарда III, которую Роберт написал для него заранее[492].

Истинные причины для предъявления претензий на корону Франции были менее красочными. Прежде всего, существовали серьезные юридические трудности, связанные с ведением открытой войны против Филиппа VI во Франции, если Филипп VI считался королем Франции. Ведь если Филипп VI был королем Франции, то Эдуард III, несомненно, был его вассалом в отношении герцогства Аквитания и графства Понтье. Эти владения были объявлены конфискованными, и если Эдуард III захочет оспорить конфискацию, то, похоже, ему придется делать это в судах Филиппа VI. Подданный не мог вести агрессивную войну. Даже право подданного защищаться от своего суверена силой было весьма сомнительным и, конечно, не распространялось на вторжение во Францию с севера с армией англичан и немцев[493]. Более того, если Эдуард III собирался воевать с Филиппом VI, феодальная практика требовала, чтобы он сначала отказался от личных уз подданства и бросил вызов своему бывшему господину. Но тем самым Эдуард III отказался бы от единственной правовой основы, на которой он мог продолжать удерживать свои французские владения. Выхода из этой юридической головоломки не было, если только не считать, что Филипп VI вообще не был королем Франции, а значит, никогда не был сувереном Эдуарда III. Не стоит недооценивать привязанность средневековых людей к юридическим формам, и особенно такого человека, как Эдуард III. Он возглавлял бюрократическое правительство, состоящее их юристов, и ему служили дипломаты, которые всегда рассматривали международные отношения в юридическом аспекте. И Эдуард III разделял их взгляды, даже если не обладал их образованностью.

Те же соображения относились и к тем союзникам Эдуарда III (большинству), которые были французами или владели фьефами во Франции, за что были такими же вассалами французской короны, как и Эдуард III. Эдуарду III не нужно было, чтобы Роберт д'Артуа сказал ему, насколько ценным оружием военной пропаганды были сомнения, которые могли быть выдвинуты против права Филиппа VI править Францией. Угроза была достаточно очевидной, чтобы стать темой для разговоров в обоих королевствах уже осенью 1337 года[494]. Эдуард III обладал талантом обращать чужие ссоры в свою пользу и привлекать предателей и недовольных к своему делу. Как и захватчики любой эпохи, он, вероятно, имел преувеличенные представления о поддержке, которую они могли ему оказать. Роберт д'Артуа был лишь первым из них. На противоположном конце страны проживал такой бургундский сеньор, как Жан де Фоконье, который женился на кузине Филиппа VI и был вовлечен в ожесточенный имущественный спор с другими членами королевской семьи и счел естественным переписываться через доверенных слуг с королем Англии. Поддержка Эдуарда III во Фландрии, конечно, не ограничивалась революционными правительствами трех больших городов, но включала и некоторых влиятельных дворян. Генрих Фландрский, дядя графа, принес оммаж Эдуарду III в феврале 1339 года. Ги Фландрский, его внебрачный единокровный брат, который был захвачен в плен при Кадсане в 1337 году, стал сторонником Эдуарда III в 1340 году. Эдуард III выкупил его у пленителя за 8.000 фунтов стерлингов, что свидетельствует о ценности для него, поддержки такого человека. Было бы интересно узнать, сколько еще людей было среди "различных магнатов Франции", которым Эдуард III писал за три недели до принятия короны Франции. Единственными случаями (и то редкими), когда Эдуард III называл себя королем Франции до января 1340 года, были случаи, когда он вел переговоры с такими людьми, как эти. Для них утверждение, что Эдуард III действительно был королем Франции, делало разницу, важную как для их последователей, так и для них самих, между восстанием и гражданской войной, между политикой и изменой[495].

Внутри английского правительства мнения колебались. Вполне возможно, что целесообразность притязаний на корону Франции обсуждалась в Парламенте в марте 1337 года, который санкционировал первую военную кампанию. Об этом говорит один английский хронист, помимо изобретательного Фруассара[496]. Но если это и было, результат не мог быть обнадеживающим, поскольку посольство, которое Эдуард III отправил на континент по совету Парламента, имело полномочия вести переговоры с "прекраснейшим государем, повелителем Филиппом, прославленным королем Франции". Действительно, в пропагандистском листке, который Эдуард III выпустил в конце августа 1337 года, чтобы оправдать войну перед своими подданными, не только не было никаких упоминаний о возможных притязаниях на французскую корону, но и Филипп VI упоминался под своим правильным титулом. Привычка называть его "самозваным королем Франции" возникла не в канцелярии Эдуарда III, а в канцелярии германского императора Людвига IV Баварского. Людвиг IV понял пропагандистские преимущества публичного сомнения в королевской власти своего противника раньше Эдуарда III. Папа Бенедикт XII с неудовольствием отметил это жеманство и отказался отвечать на письма Людвига IV, когда Филипп VI в них упоминался в подобном ключе[497].

Эта пренебрежительная фраза поначалу использовалась Эдуардом III только при общении с императором. Но заметное изменение произошло в октябре 1337 года во время заседаний второго Парламента того года. Вероятно, это был результат обсуждения короля с лордами. На этом этапе Эдуард III все еще ожидал вторжения во Францию в течение нескольких недель. Войска собирались в портах восточного побережья. Епископ Бергерш и другие важные члены королевского Совета собирались отправиться в Голландию с передовым отрядом армии. Теперь необходимо было направить официальный вызов Филиппу VI и решить сложную юридическую проблему отказа от оммажа без отказа от владений, за которые этот оммаж был принесен. Поэтому необходимо было решить, является ли Филипп VI королем Франции или нет, и единственная точка зрения, согласующаяся с тем, что Эдуард III продолжал владеть Гасконью, заключалась в том, что он им не является. Таким образом, территорию, которой Эдуард III все еще владел, он сохранял, а от территорий, которые он потерял из-за Филиппа де Валуа, он отрекался "не для вас, а для хранения Божьего". Письмо об отказе от вассальных обязательств было датировано 19 октября 1337 года и было переправлено Бергершем на континент в следующем месяце. В то же время Бергерш был снабжен различными дипломатическими посланиями, не всегда согласующимися друг с другом, для использования в случае необходимости. Одной из них была грамота, выданная от имени Эдуарда III как короля Англии и герцога Аквитании на "переговоры с самым прекрасным государем, господином Филиппом VI, прославленным королем Франции или его уполномоченными представителями по вопросу о праве на королевство Франция и о том, кому оно должно принадлежать — ему или нам". Вряд ли дипломатический такт мог быть проявлен больше. Епископ Бергерш, однако, был снабжен и некоторыми менее уклончиво сформулированными документами. В них Эдуард III смело объявлялся "Эдуардом Божьей милостью королем Англии и Франции". В них говорилось, что корона Франции перешла к нему по наследству и что теперь, после многих лет, в течение которых он оставался в неведении относительно своих королевских прав, он намерен приступить к исполнению своих обязанностей. Несколько королевских лейтенантов, в том числе герцог Брабанта, граф Эно и маркграф Юлиха, были назначены действовать от его имени во Франции, объясняя прелатам и дворянам справедливые права короля и приглашая их к поддержке. Эти документы, очевидно, предназначались для использования в конфиденциальных переговорах с врагами Филиппа VI в его собственном королевстве, в частности, с фламандцами. Но случилось так, что события обошли их стороной. В течение шести недель после их составления, вторжение во Францию было отложено, и кардиналы заставили Эдуарда III объявить о временном прекращении военных действий. Поэтому письмо об отказе от вассальных обязательств было отложено в сторону. Оно было предъявлено только в следующем году. Что касается документов, уполномочивающих королевских лейтенантов разъяснять права Эдуарда III во Франции, то, скорее всего, они никогда не покидали сундучков клерков Бергерша. Однако решение, принятое в октябре 1337 года, не было пустой формальностью. После этой даты английское правительство в своих публичных документах последовательно придерживалось линии, согласно которой Филипп VI был самозванцем или де-факто королем Франции. Вопрос о том, кто должен быть королем Франции, если Филипп VI им не является, был благоразумно проигнорирован. Очевидно, политика заключалась в том, чтобы сохранить право на предъявление претензий в случае необходимости и не предпринимать ничего, что могло бы привести к признанию титула Филиппа VI. На данный момент Эдуард III был готов ранить, но боялся ударить всерьез[498].

Английское правительство сохраняло эту двусмысленную позицию на протяжении всего 1338 года и большей части 1339 года. Во время долгих и малопродуктивных дипломатических конференций в Аррасе, длившихся с конца августа 1338 года по июль 1339 года, английская Канцелярия прибегала к сложным изворотам, чтобы не называть Филиппа VI королем Франции и не спровоцировать его уход из-за стола переговоров, открыто отрицая его титул. Полномочия английских послов были подготовлены, пока король ожидал в Уолтоне своего отъезда на континент. Все они были составлены в двух экземплярах, в одном из которых король Франции назывался своим титулом, а в другом — двусмысленной фразой "наш кузен из Франции". Когда Эдуард III прибыл в Антверпен почти месяц спустя, одним из первых его действий была отмена той грамоты, в которой к Филиппу VI обращались как к королю. Трудно не заметить в этом изменении руку Генри Бергерша, который присутствовал при втором случае, но, вероятно, не при первом. При повторном обращении в ноябре 1338 года альтернативами были "наш кузен из Франции" и "самозваный король Франции". В каждом случае послам предписывалось не делать ничего, что могло бы повредить будущим притязаниям Эдуарда III на корону Филиппа VI. Интересен вопрос: какой набор формулировок был использован на самом деле? Похоже, что это всегда была более уважительная версия. Папа, чьи агенты председательствовали на конференции и снабжали его постоянным потоком новостей, совершенно не знал о каком-либо вызове королевской власти Филиппа VI зимой 1338–39 годов. По его мнению, Эдуард III не оспаривал того, что он должен быть вассалом Филиппа VI; проблема заключалась в определении условий его зависимости. Бенедикт XII был прав. На данном этапе Эдуард III не был заинтересован в своих притязаниях на Францию, разве что как в юридическом приеме и оружии, которое нужно было держать заточенным на заднем плане на случай, если в другой раз потребуется его использовать, что вскоре и произошло. Только в самом конце конференции в Аррасе, когда переговоры были близки к краху из-за начавшейся войны, английские представители официально включили в повестку дня вопрос о притязаниях своего господина на Францию. Это был, как они объяснили, единственный оставшийся у них путь, учитывая упрямый отказ французских переговорщиков что-либо уступить. И даже сейчас они готовы были подумать еще раз, если бы от французской стороны поступило разумное предложение. Это должно было произойти примерно в июне 1339 года. В июле англичане предложили передать арбитраж в руки Папы Римского лично. Для этого они подготовили очень длинные и подробные документы, в которых претензии Эдуарда III на трон Франции обосновывались ссылками на Священное Писание, обычаи и законы. Но французы отказались принять участие в этом деле, и вся изобретательность и убедительное мастерство, потраченные на составление документа, пропали даром[499].

Мало кто сомневается, что Эдуарда III окончательно убедили провозгласить себя королем Франции фламандцы, которые настаивали на этом как на условии заключения с ним военного союза. Фламандцы, чей нейтралитет был признан обеими сторонами, поначалу наблюдали за событиями на своих южных и восточных границах с отрядом людей, принимавших в них лишь незначительное участие. Главная гавань Фландрии, Слейс, использовалась в качестве базы французскими и итальянскими военными кораблями, несмотря на договоры о нейтралитете, и была ареной небольшого сражения (уже описанного) в мае 1339 года. В остальном, напоминания о войне были немногочисленны и не драматичны: постоянная беготня гонцов, шпионы, поджидавшие на берегу конвои вьючных животных, перевозившие деньги из банка Перуцци в Брюгге в Антверпен, Брюссель и Валансьен. Эдуард III сделал все возможное, чтобы оградить фламандцев от войны, выплачивая щедрые и удивительно своевременные компенсации жертвам пьяных солдат и недисциплинированных моряков[500]. Он не отказался от своих прежних надежд, потерпевших крах в 1338 году, сделать фламандцев своими союзниками, а не нейтральными зрителями. Его интерес к изменениям общественного мнения в графстве был поразительным. Король регулярно переписывался с лидерами трех городов и льстил им пенсиями и милостивыми ответами на их петиции. Он заплатил странствующему доминиканцу за проповедь своего дела в графстве и послал капеллана верхом "почти по всей длине и ширине Фландрии", чтобы разузнать, что думают о нем ее жители[501].

Настроения во Фландрии складывались в пользу Эдуарда III на протяжении всего 1339 года и сохранялись даже после того, как его предприятие было остановлено при Ла-Капель в октябре. Война подняла на поверхность древние обиды. Филипп VI пытался успокоить антифранцузские настроения, которые, как он знал, существовали во Фландрии, но его уступок было недостаточно для Якоба ван Артевелде. В 1339 году Артевелде задумал вернуть Фландрии три замка — Лилль, Дуэ и Орши, которые были отделены от Фландрии Филиппом IV Красивым и присоединены к королевским владениям. Это было замечательное стремление. Эти три замка были отделены от остальной части Фландрии не только рекой Лис, важной естественной границей, но и своим языком, который был французским, и своими коммерческими интересами, которые были совершенно несовместимы с интересами Гента, Брюгге и Ипра[502].

О личных мотивах Артевелде можно только догадываться. Одним из них должна была быть безопасность его собственного положения. Он принадлежал к правительству узурпаторов, осуществлявших власть по собственному решению, но от имени графа. Сам граф, неэффективный и непопулярный, но обладавший аурой легитимности, боролся за сохранение свободы действий, переходя, подобно Людовику XVI во время Французской революции, от бессильного согласия со всем, что от него требовалось, к открытому, импульсивному неповиновению. В сентябре 1338 года его можно было увидеть у магистрата Гента, идущим в процессии Богоматери Турнейской. Три месяца спустя он попытался возглавить восстание в западной Фландрии и потерпев неудачу, бежал, полуодетый, посреди ночи в Артуа и большую часть оставшегося года проживал при дворе Филиппа VI, оставив графство управляться на не очень четкой конституционной основе комитетами городов. Для фламандцев Артевелде был человеком, который восстановил поток английской шерсти во Фландрию, "словно Бог сошел с небес, чтобы спасти их", как выразился один хронист. Его власть в Генте на данный момент была непререкаемой. Его друзья, родственники и союзники заполнили магистратуру. Его авторитет среди толпы был необычайно высок. Брюгге и Ипр, два других великих города Фландрии, были союзниками слабее Гента и неуклонно попадали от него в зависимость. Однако за пределами трех крупных промышленных городов Артевелде и его друзья в Брюгге и Ипре полагались на непростую смесь убеждения и силы. Менее крупные города имели капитанов и специальных комиссаров при своих правительствах, обычно назначаемых Гентом. Их функция заключалась в обеспечении соблюдения договоров о нейтралитете с Францией и Англией. Но они использовали свои полномочия в политических и торговых интересах Гента. Постановления, подавлявшие конкуренцию между промышленными предприятиями трех городов, применялись с нежелательной силой, и в некоторых местах сопротивление было подавлено с применением значительного насилия. Среди сельского дворянства, особенно в западной Фландрии, у бюргеров Гента, Брюгге и Ипра было мало друзей. За границей, в Сен-Омере, в соседнем Артуа, росла группа изгнанных и озлобленных фламандских дворян, ожидавших возможности вернуться. Враждебность к Франции имела большую политическую ценность в руках такого искусного фламандского политика, как Артевелде[503].

Эдуард III старательно поощрял территориальные амбиции фламандцев и разжигал их недовольство Францией. Зимой 1338–39 гг. он предлагал различные выгоды, чтобы склонить их к военному союзу. Они включали в себя все то, чего фламандцы тщетно добивались от королей Франции на протяжении многих лет: полную отмену пунктов договоров о штрафах, заключенных с Филиппом IV Красивым, возвращение потерянных кастелянств валлонской Фландрии и восстановление всех древних привилегий фламандских городов. Очевидно, что все это мог дать им только король Франции. Поэтому предложения Эдуарда III были сделаны как от короля Франции и выражали надежду, что Бог скоро дарует ему владение троном. "Граф и его подданные, — сказал Эдуард III, — были лишены короной Франции того, что когда-то принадлежало им… Теперь король готов возместить ущерб, нанесенный Фландрии, лишивший ее столь значительной части территории. Ее жителям будут гарантированы их привилегии и дарованы блага, которые они и их потомки будут помнить вечно"[504].

На данный момент эти предложения не смогли привлечь фламандцев в лагерь английского короля. Они канули в Лету в условиях конституционной неразберихи и внутренних беспорядков, последовавших за бегством Людовика Неверского из Фландрии в январе 1339 года. Правители городов продолжали вести переговоры с обеими сторонами: с графом и королем Франции, которые их ненавидели, и с Эдуардом III. По мере того, как замысел англичан в отношении северной границы Франции становился все более угрожающим, они начали строить свои собственные планы по использованию трудностей Филиппа VI. Летом 1339 года фламандские войска начали собираться в долине реки Лис, готовые захватить Лилль, самый северный из трех замков. В конце июля в Париже распространились неприятные сообщения об этих приготовлениях. Французские войска были переброшены в Лилль из Турне и других мест. Фламандцы заверили Филиппа VI, что у них нет агрессивных планов. Но нет сомнений, что они были, и очень мало сомнений в том, что их планы были разработаны в сговоре с английским королем. В начале сентября 1339 года, во время похода Эдуарда III к Монсу, он провел ряд тайных встреч с братом Якоба ван Артевелде Иоганном. В конце сентября Эдуард III находился у Камбре и планировал поход на юг; Филипп VI был в Компьене, а основная часть его армии — в Пероне; фламандские войска на северном берегу Лиса все еще собирались. Филипп VI был серьезно встревожен. Он решил отправить Людовика Неверского обратно во Фландрию, чтобы восстановить хоть какое-то подобие контроля над графством. Но Филипп VI ошибся в оценке фламандцев и их лидеров. Хотя Людовик благополучно вернулся и был великолепно принят в Генте, он сразу же стал фактически пленником Артевелде и не оказал никакого влияния на его планы. Эдуард III вступил во Францию вечером 9 октября 1339 года, а 21 октября из Гента выехала депутация с несчастным графом Людовиком во главе, чтобы предъявить ультиматум Филиппу VI. Если французский король не согласится немедленно вернуть три кастелянства, фламандцы, по их словам, переправятся через Лисс и нападут на Лилль.

Однако они опоздали. К тому времени, когда депутация достигла французского двора, армия Эдуарда III отступила от Ла-Капель. Давление на Филиппа VI внезапно ослабло и он отверг требования фламандцев. Фламандцы оказались в безвыходном положении. Они порвали с Филиппом VI, но не могли выполнить свою угрозу. Действительно, если бы они не присоединились к англо-германскому союзу, то оказались бы беспомощными перед лицом мести Филиппа VI[505].

Все это постигло фламандцев в самый подходящий момент для Эдуарда III, который был вынужден перестраивать свои планы по разгрому Франции после провала осенней кампании. Эдуард III как никогда нуждался в поддержке Фландрии с ее огромными людскими ресурсами. 28 октября 1339 года, в день своего возвращения в Брюссель, он пригласил представителей трех великих городов на конференцию своих союзников. Конференция состоялась в Антверпене 12 ноября 1339 года. То, что произошло, крайне туманно, хотя результаты достаточно очевидны. На следующий день после окончания Антверпенской конференции герцогу Брабанта и шести английским королевским советникам было поручено согласовать условия союзного договора с фламандцами. Они должны были пообещать фламандцам "все древние привилегии, свободы и иммунитеты, которыми они пользовались в наше время и время наших предков, королей Франции и Англии". Они также должны были предложить восстановить Фландрию в ее древних границах, сделав все необходимые территориальные уступки. Людовик Неверский не был приглашен на конференцию, но не было оснований полагать, что он станет создавать проблемы. Людовик находился во Фландрии один, без своих друзей и приближенных, и его передвижения тщательно контролировались городскими властями Гента. Его публичные действия диктовались органом под названием Совет Фландрии, члены которого полностью состояли из друзей и союзников Якоба ван Артевелде[506].

Переговоры от имени Эдуарда III вел герцог Брабанта. 3 декабря 1339 года он присутствовал на многолюдном съезде представителей городов Фландрии и Брабанта и тех фламандских дворян, которые, как было известно, поддерживали новый режим. Был заключен наступательный и оборонительный союз между Фландрией и Брабантом. Он был воспринят как предварительный шаг к более радикальному соглашению с королем Англии. Традиционное исключение их суверена короля Франции из числа тех, с кем фламандцы были готовы воевать, было подчеркнуто опущено. Последовавшие за этим переговоры касались главным образом практических последствий присоединения к Англии[507].

Они были очень значительными. Документы, которыми сообщества Фландрии ратифицировали договор в Атис-сюр-Орж, предусматривали, что в случае его нарушения фламандцы будут подвергнуты папскому интердикту. В 1309 году Папа Климент V с некоторой неохотой стал участником соглашения, по которому король Франции мог добиться того, чтобы интердикт был наложен на Фландрию и отменен по его желанию. Кроме того, города Фландрии вложили в папскую казну крупные суммы денег, которые могли быть конфискованы в случае их восстания. Именно по этим причинам, а также по причине необходимости получения законной власти для пересмотра границ Фландрии и условий договоров, фламандцы настаивали на том, чтобы Эдуард III провозгласил себя королем Франции. Тогда, по их мнению, не будет никаких юридических оснований для интердикта или конфискации их средств в Авиньоне. Фламандцы сформулировали свои условия к концу декабря 1339 года, и Эдуард III принял их в начале нового года. Согласие английского короля, конечно, не было предрешенным. Он не питал иллюзий относительно радикального характера предложенного ему шага и тех трудностей, которые он создаст на пути к удовлетворительному соглашению с Францией. Он "прислушался к советам и рекомендациям", — сказал Жан Лебель,

Рассказ Жана Лебеля в основном согласуется со всеми другими хорошо информированными современниками, оценивающими обстоятельства, при которых Эдуард III решил принять корону Франции. Как он правильно предвидел, это был поступок, последствия которого должны были быть гораздо более долгосрочными, чем его причины[508].

Граф Фландрии предвидел, как пойдут переговоры. Он отделался молчаливым согласием со всем, что делалось от его имени и поставил свою печать на договоре с Брабантом. Он даже с видимым энтузиазмом согласился с планом признания Эдуарда III королем Франции. Но он твердо решил не участвовать ни в одном договоре с английским королем. Поэтому он тайно подстроил так, чтобы его супруга, остававшаяся во Франции, написала ему, что она умирает и нуждается в его присутствии. Людовик зачитал письмо перед Советом Фландрии и получил от них разрешение на кратковременный отъезд. Затем он быстро уехал и скакал не останавливаясь, пока не достиг Парижа. Обратно он не вернулся[509].

Король Англии оставался в Антверпене в течение первых трех недель нового года, пока разрабатывались детали нового договора. Они были всеобъемлющими в своих уступках фламандцам. Эдуард III уступил им не только три кастелянства, но и Артуа (который был отделен от Фландрии более века) и Турне (который никогда не принадлежал Фландрии). Как король Франции он торжественно отказался от права наложения интердикта на графство, вместе со всеми положениями договоров и невыплаченными долгами, на вечные времена. В качестве короля Англии Эдуард III обещал фламандцам, что объявит Брюгге предпочтительным городом для экспорта всей английской шерсти на срок не менее пятнадцати лет и что фламандские купцы будут иметь полную свободу вести свою торговлю в Англии без пошлин и таких неприятных ограничений, как, например, те, которые лондонцы налагают на иностранных купцов. Военные пункты договора были тщательно проработаны. Морские пути между Нидерландами и Англией должны были защищаться от французов объединенным флотом, предоставленным в равных пропорциях Англией, Брабантом и Фландрией, но полностью оплачиваемым Англией. На суше характер операций, которые должны были быть предприняты, не был оговорен в договоре. Но неофициально было решено, что армии альянса соберутся в конце июня 1340 года и начнут с атаки на Турне. Фламандцы согласились выделить для этой авантюры 80.000 солдат, за что им будет выплачена субсидия в размере 140.000 фунтов стерлингов. Эдуард III обещал, что ни в коем случае не заключит без них мир или перемирие и даже не вступит в переговоры с Филиппом VI без их согласия[510].

22 января 1340 года Эдуард III принял в Антверпене новые знамена с изображением французского герба, соединенного с английским. Затем он отправился в Гент со своей королевой, которая находилась на последних сроках беременности, в сопровождении всех своих придворных и герцогов Брабанта и Гельдерна. Церемония состоялась в день его прибытия, 26 января 1340 года, на Пятничном рынке Гента, самом большом открытом пространстве в стенах города. Эдуард III стоял на платформе, украшенной новыми знаменами. Вокруг него находились главные сановники его двора и магистраты трех больших городов Фландрии, включая Якоба ван Артевелде. Большая часть населения Гента собралась на площади. Эдуард III громким голосом спросил их, признают ли они его королем Англии и Франции и поклянутся ли они повиноваться ему, как повиновались предыдущим королям Франции. Магистраты городов поклялись в этом. Те, кто владел вотчинами французской короны, принесли ему оммаж, начиная с Ги Фландрского, единокровного брата графа. Эдуард III поклялся на Евангелии, что будет уважать свободы своего народа, и толпе были зачитаны основные статьи договоров с их ценными торговыми уступками. Остаток дня был отдан празднованию и поединкам. Один флорентийский купец, присутствовавший при этом действе, опросил некоторых фламандцев, что они думают обо все этом и выяснил, что лучшие из них считают, что это глупость[511].

Французам не только во Фландрии, но и по всему королевству Эдуард III объявил об этом событии в серии прокламаций, выпущенных в Генте в первых числах февраля 1340 года. Он сообщил им, что восстановит добрые законы и обычаи "нашего предшественника Святого Людовика". Будет положен конец девальвации монеты, с помощью которой последующие французские короли, начиная с Филиппа IV Красивого, эксплуатировали своих подданных. Его собственное правительство будет опираться на совет и согласие дворянства и иерархов церкви[512]. Эдуард III знал слабые стороны своего противника. Как, возможно, и сам Филипп VI. Французский король приложил немало усилий, чтобы предотвратить переход Фландрии на сторону врага. Он обнародовал угрожающие письма от Папы Римского и угрожал наложить эмбарго на поставки зерна. Он сделал щедрые предложения, включая, согласно одному сообщению, два из трех кастелянств валлонской Фландрии[513]. Когда прокламации Эдуарда III были опубликованы, верные магистраты Сент-Омера получили копии и отправили их французскому королю в Венсен. При дворе Филиппа VI было много любопытства по поводу печати, на которой был изображен Эдуард III на троне со скипетром в одной руке и лилией Франции в другой, с гербами обоих королевств на лицевой стороне. 24 февраля 1340 года Филипп VI приказал своим чиновникам объявить, что любой, кто будет застигнут с копией прокламаций Эдуарда III, будет арестован и наказан как предатель. Они должны были проверить все церковные двери и общественные площади, чтобы убедиться, что копии не были там вывешены. Все найденные экземпляры должны были быть сорваны и сожжены. Французское правительство объявило тревогу среди своих офицеров в приграничных провинциях. Были приняты чрезвычайные меры для обороны границы с Фландрией. В Кале были призваны войска из соседних городов. В Эр-сюр-ла-Лис, пограничном городе с большим числом фламандцев среди населения, местные бальи взяли заложников из их числа. Филипп VI чувствовал себя очень неуверенно[514].

Самим фламандцам было не прощены. В течение нескольких дней после церемонии в Генте против них были введены жесткие экономические санкции. К концу января все перемещения товаров через границу в обоих направлениях были прекращены. Долги перед купцами Фландрии и Брабанта были заморожены, а французам было приказано их не выплачивать. 5 апреля 1340 года, как и опасались фламандские лидеры, по указанию Папы Бенедикта XII на все графство был наложен интердикт, и большинство церквей было закрыто. Гент оставался непоколебим. Но в других местах царили беспокойство, волнения и временами беспорядки. Не все малые города, от которых требовалось принести клятву верности союзу с англичанами, сделали это добровольно. Французский король обратился непосредственно к лояльности или консерватизму отдельных людей и к их стремлению к самосохранению. Тем, кто был готов оставить свое имущество при переходе на его сторону, были предложены внушительные компенсации. Среди дворян Фландрии многие так и поступили, и служили в армии Филиппа VI против своих соотечественников на протяжении 1340 года[515].

Новость о том, что Эдуард III объявил себя королем Франции, была воспринята в Англии довольно прохладно. Она воскресила воспоминания об Иоанне Безземельном, Генрихе III, Эдуарде I и других королях, которых подозревали в том, что они защищали на континенте свои личные интересы, а не интересы Англии. Эдуард III знал об этом и предпринял меры. По его словам, в его намерения не входило, наносить ущерб традициям и свободам Англии и англичан; он был вынужден принять корону Франции по "различным неотложным причинам", которые он объяснит Парламенту в свое время. Его заявление почти никогда не фигурировало в пропаганде, с которой он обращался к своим соотечественникам[516].

Во время долгого отсутствия Эдуарда III в Англии он потерял связь с общественным мнением в своей стране, которым когда-то так умело управлял. Его мелочные и требовательные письма домой только усугубляли недовольство, вызванное бременем налогов и принудительных поставок для армии. Когда Парламент собрался 19 января 1340 года, король все еще находился в Антверпене, готовясь к новым почестям, и именно архиепископ Стратфорд открыл заседание. Главным вопросом повестки дня были деньги — дело, оставшееся незавершенным в октябре 1339 года. Но Палата Общин не была настроена на щедрость. Парламентарии заявили, что им нужно время, чтобы обдумать требования правительства, и отложили ответ на 19 февраля. В этот день состоялась язвительная сессия Палат Лордов и Общин. Эдуард III по-прежнему отсутствовал. Лорды разрешили ввести налог для своих владений в размере десятой части от зерна, шерсти и овец. Но вместо этого Палата Общин представила обширный список претензий. Парламентарии заявили, что в принципе готовы предоставить налог натурой в размере 30.000 мешков шерсти, но только при соблюдении определенных условий. И эти условия были весьма радикальными. Парламентарии не только хотели расследования растраты прошлых налогов, но и для того, чтобы предотвратить повторение подобных скандалов в будущем, они хотели, чтобы из числа пэров был назначен комитет для контроля за расходованием налоговых поступлений. И если условия не будут соблюдены, то налоги не будут выплачиваться. Среди присутствующих министров возникло замешательство. У них не было полномочий соглашаться на такое. Все, что они могли сделать, это отправить скандальный документ Эдуарду III на континент. По настоянию лордов, которые указали, что без немедленного вливания денег невозможно будет собрать флот для защиты побережья, Палата Общин нехотя проголосовала за предоставление 2.500 мешков шерсти. Это было все. После этого сессия разошлась в нерешительности и замешательстве[517].

В этот момент Эдуард III нуждался в деньгах острее, чем когда-либо. Он рассчитывал, что Парламент в октябре 1339 года проголосует за предоставление денег, которые он обещал своим союзникам в августе. Но Парламент этого не сделал, и срок выплат союзникам истекал. 22 ноября 1339 года анализ его финансов показал, что ему срочно требуется 40.000 фунтов стерлингов. Были назначены уполномоченные, которые должны были занять эту сумму везде, где они только смогли бы ее найти. Но кредитная история короля была не очень хорошей. Невозможно было достать больше, чем часть требуемой суммы. Финансовый кризис достиг своего апогея, когда Эдуард III провозгласил себя королем Франции. Лучники, сопровождавшие его в Гент, не получали ни жалованья, ни пропитания. После его прибытия пышные празднества чередовались с унизительными просьбами о деньгах, обращенными к старым и новым кредиторам[518].

Векселя, которые английский король выпустил для своих более важных кредиторов в предыдущем году, обещали, что он не вернется в Англию, пока их не погасит. Однако без возвращения в Англию теперь казалось маловероятным, что он получит парламентские субсидии, только за счет которых они могли быть погашены. В конце концов Эдуарду III все же удалось вырваться из Нидерландов, но только на самых унизительных условиях. Он был вынужден оставить в качестве заложников свою супругу и младшего сына, а также графов Солсбери и Саффолка. Союзники потребовали от него строжайших обещаний, что он вернется с деньгами и войском не позднее 1 июля 1340 года. Английский король сел на корабль в Слейсе 21 февраля 1340 года и в тот же день высадился в Харидже. В течение следующих четырех месяцев Эдуард III перенаправил всю политику своего правительства на выполнение своих обещаний[519].

В день его прибытия в Англии был созван новый Парламент, который собрался в Вестминстере 29 марта 1340 года. Двенадцать уполномоченных, все влиятельные советники, были назначены для сбора займов от его имени, и для этой цели им были предоставлены списки богатых людей. Эдуард III лично выбрал главных кредиторов. Существует наглядный рассказ об одном из таких случаев, в котором участвовала купеческая корпорация Лондона, члены которой были вызваны в Совет, где им было сказано, что их предложение в 5.000 марок является недостаточным, и им приказано было предоставить список богатых лондонцев, у которых можно было бы получить принудительный заем в размере 20.000 фунтов стерлингов. Стороны пришли к компромиссу в размере 5.000 фунтов стерлингов. Часть этой суммы было приказано немедленно передать агенту Артевелде. Парламент, собравшийся в конце марта 1340 года, потребовал более сговорчивого подхода. Эдуард III нарисовал мрачную картину того, что произойдет с ним, если не будет получено никакого займа. "Он будет навсегда обесчещен, его герцогство и королевство окажутся под угрозой завоевания, его союзники будут потеряны, а сам он должен будет вернуться в Брюссель, чтобы подвергнуться тюремному заключению со стороны своих кредиторов, пока не будут выплачены все его долги. Но если налог будет предоставлен, все эти ужасные опасности исчезнут, и предприятие, в которое он ввязался, будет доведено с Божьей помощью до достойного завершения, к миру и удовольствию для всех". Эдуард III, безусловно, верил в это. Когда Палата Общин снова выдвинула свои условия, его не интересовали их конституционные последствия. Ему нужны были деньги, и он подчинился, не оспаривая принцип. 3 апреля 1340 года Палата Общин проголосовала за субсидию в размере одной девятой от всего собранного зерна, шерсти и овец и одной девятой от доходов с движимого имущества каждого горожанина[520].

Эдуард III добился некоторого улучшения отношений своего правительства с поданными после падения осенью предыдущего года, и парламентарии, возможно, были убеждены, что еще одно усилие позволит достичь целей войны. До великих английских побед, которые были еще далеко в будущем, 1340 год был годом, когда Англия казалась наиболее сплоченной и энергичной в стремлении к общей цели. Однако оставались неопределенность и двусмысленность в отношении того, что это была за цель, и некоторые разногласия в отношении того, какой она должна быть. Эдуард III торжественно согласился с ходатайством Палат Лордов и Общин о том, что они никогда не должны подчиняться ему как королю Франции и что Англия никогда не должна быть поглощена другим королевством Эдуарда III. Были и те, кто считал это самым примечательным событием богатого событиями Парламента[521].

Во Франции, в стране, не привыкшей к тяжелому налогообложению, расходы на войну значительно превышали расходы Эдуарда III. Только в северных провинциях, где угроза безопасности Франции воспринималась налогоплательщиками серьезно, субсидии, назначенные в предыдущем году, начали поступать в феврале 1340 года. Дворянство предоставило новые субсидии, и не менее тридцати двух городов ввели налог с продаж для финансирования войны. Париж предложил субсидию в размере более 20.000 ливров. С согласия Папы с духовенства собирались значительные средства для борьбы с коалицией, лидером которой был викарий отлученного от церкви императора. Филипп VI отказался от прежней сдержанности в отношении расхищения средств, накопленных для крестового похода. Французское духовенство, тесно связанное с государственными делами, потворствовало ему так же, как английское духовенство потворствовало Эдуарду III. Продолжалось постоянное обесценивание французской монеты — скрытого налога. В провинциях Франции богатые буржуа и монастыри посещались настойчивыми уполномоченными правительства, использовавшими практически ту же смесь угроз и обещаний, что и агенты Эдуарда III в Англии в тот же момент[522].

1340 год, как и 1339-й, оказался удачным для финансов Филиппа VI. Но даже в этом случае военные казначеи испытывали нужду. Французскому правительству не хватало изобретательности соперника в финансовых импровизациях и умения манипулировать кредитами. Доходы поступали непредсказуемыми рывками от налогов, установленных задолго до этого, что мешало финансовому, а значит, и военному планированию. В январе 1340 года важный гарнизон в Турне со дня на день грозился дезертировать из-за отсутствия жалованья, несмотря на личные заверения Филипп VI, что он скоро получит средства. Французские войска получали разумное жалованье, а рыцари — щедрое, которое начинало начисляться, как только они покидали свой дом, и продолжалось до их возвращения домой. По традиции они также имели право на аванс в размере двухмесячного жалованья в начале службы, и, хотя существовала некоторая эластичность в отношении окончательных расчетов, дворяне ожидали и обычно добивались пунктуальной выплаты аванса. В мае 1340 года люди из Дуэ отказывались воевать, потому что их жалование было просрочено, а у войсковых казначеев закончились деньги. В июле бальи Макона, который привел своих людей из Бургундии в Париж, объявил, что не пойдет дальше, пока ему не заплатят. Бедные военные казначеи выражали удивление тем, как быстро расходуются их средства[523].

Филипп VI преследовал две стратегические цели. Прежде всего, он хотел отомстить графу Эно за то, что он считал вероломством. Граф не заслужил благодарности Филиппа VI, переметнувшись на его сторону в решающий момент осенней кампании, а только его еще большее презрение. Эно стал полезным уроком для других членов коалиции Эдуарда III, самым уязвимым, поскольку граничил с Францией и был политически разделен. Более того, он был воротами в Брабант, вторую цель Филиппа VI. Брабант был самым могущественным государством коалиции после самой Англии, а в политическом плане — ключом к ее целостности, как прекрасно знал Филипп VI. Он не собирался повторять деморализующую стратегию предыдущего года, ожидая возвращения Эдуарда III, прежде чем начать наступление. Цель, по крайней мере, на начальном этапе, состояла в том, чтобы выбить Брабант из войны до того, как Эдуард III сможет высадиться на континенте.

Ключом к наступательным планам Филиппа VI на севере был город Камбре на Шельде, расположенный менее чем в часе езды от территории графа Вильгельма и все еще почти окруженный цепью замков, которые войска Вильгельма заняли в 1338 и 1339 годах: Бушен, Тун-л'Эвек, Реланж, Эскодевр и Аспр. Город находился на военном положении всю зиму 1339–40 гг. В ноябре французское правительство официально оформило старые договоренности с горожанами, номинально подданными империи. Там был размещен французский отряд из 600 человек. Филипп VI взял на себя ответственность за поддержание городских укреплений и предоставил большое количество полевой артиллерии, включая десять пушек. Добровольцы были набраны из числа жителей города и жителей отдаленных районов, людей, которые после разрушения своих домов и средств к существованию в результате кампании Эдуарда III по разорению земли, естественным образом стали солдатами. Они не нуждались в поощрении, чтобы жестоко отомстить врагу. 11 ноября 1339 года брат Уолтера Мэнни, попавший в засаду недалеко от города, был линчеван толпой, когда его выводили через северные ворота. Это стало закономерностью войны, в которой мало кто делал различия между солдатами и мирным населением[524].

Набеги на владения Вильгельма графа Эно начались рано. В декабре 1339 года гарнизон Камбре, усиленный некоторым количеством горожан и вооруженный осадной техникой, совершил ряд удачных набегов на кольцо замков вокруг себя. В начале месяца они атаковали Эскодевр и, хотя старую окруженную болотами крепость взять не удалось, полностью разрушили город. Реланж, укрепленное поместье на противоположном берегу Шельды, было атаковано сразу после этого. Гарнизон этого места, восемнадцать лучников под командованием внебрачного сына Жана д'Эно, сопротивлялся до тех пор, пока не выбился из сил. Тогда они подожгли Реланж посреди ночи и ушли через болото. За неделю до Рождества был совершен особенно жестокий набег на Шиме, расположенный примерно в 50 милях, где находились основные земли Жана д'Эно. Хотя сам Шиме не был взят, французы разрушили пять небольших городов вокруг него. Граф Вильгельм не смог понять истинный смысл происходящего и заявил, что считает эти набеги стихийным бандитизмом, и попросил Филиппа VI сдержать его войска. Он предложил встретиться в Санлисе, где они оба могли бы обсудить все возникшие разногласия. Но Филипп VI не стал сдерживать своих людей. Он похвалил их, и хотя он был готов пойти на встречу с графом, его действия сделали невозможным серьезное примирение. В марте 1340 года произошла еще одна вылазка людей из Камбре, на этот раз к юго-востоку от города. 26 марта французы полностью разрушили город Аспр, где Эдуард III в сентябре прошлого года на несколько дней размешал свою штаб-квартиру. В довершение к этому они вывезли преступников из Камбре и казнили их перед стенами Эскодевра, продемонстрировав кто здесь является властью и расчетливо оскорбив графа Эно[525].

Эти действия имели цель, выходящую за рамки простого нападения и разрушения. Цель заключалась в том, чтобы очистить от враждебных сил долину Шельды между Камбре и Валансьеном и открыть путь для французской армии вторжения. Французы планировали этот удар в течение большей части зимы. Во второй половине марта рыцарство северных и восточных провинций было призвано собраться в Амьене и Компьене (позднее перенесено в Сен-Кантен) к 18 мая 1340 года, за шесть недель до того, как Эдуард III должен был вернуться на континент[526].

Раскрытие этих планов привело в ужас лидеров антифранцузской коалиции. Интересы Англии в Нидерландах весной 1340 года представлял Уильям Монтегю, граф Солсбери, выполнявший множество функций, посла, военачальника и заложника за долги своего господина. Его сопровождал граф Саффолк. Уже через две недели после отъезда Эдуарда III им стало ясно, что кризис разразится раньше, чем английская армия сможет вернуться. Их собственные силы, размещенные в южной Фландрии рядом с большим французским гарнизоном Турне, были очень скудны. Они состояли из нескольких оставшихся рыцарей и кавалерии из Брабанта и других частей Германии, горстки перебежчиков из Фландрии и Артуа и ополченцев из города Ипр, всего не более 200 человек. В Англии спешно разрабатывались планы, чтобы отреагировать на требование Солсбери о подкреплении. Под командованием графов Оксфорда и Уорика был создан флот из пятнадцати кораблей, который должен был перевезти на континент около 200 солдат. Несмотря на срочный характер этих приказов, графы прибыли только в апреле и привезли с собой лишь два десятка человек. Солсбери пришлось довольствоваться тем, что у него было[527].

В королевских покоях в Генте проходило тревожное совещание. Английская королева поправлялась после родов. Лидеры коалиции ее мужа собрались вокруг нее, чтобы обсудить свои планы: графы Солсбери и Саффолк, Якоб ван Артевелде, герцог Брабанта, маркграф Юлиха и очень напуганный граф Эно. Граф прибыл в качестве просителя, и, как грубо заявил Артевелде, для которого нынешняя угроза не возникла бы не дезертируй он прошлой осенью. Было принято решение, что штурм Турне, который планировался как главная военная операция лета, будет перенесен на более поздний срок в надежде отвлечь французскую армию от Эно. Было предложено, чтобы союзники наступали на Турне с трех направлений. Якоб ван Артевелде должен был подойти к городу с севера с людьми из Гента и фламандских городов. Князья, включая графа Эно, собирали свои силы в Эно. Они должны были пересечь Шельду и охватить Турне с юга. Тем временем английские графы собирались устроить шумную диверсию. Их план состоял в том, чтобы подойти к Турне с запада через валлонскую Фландрию, по пути нанеся удар по Лиллю. Это был неплохой план. Но он требовал тщательной координации действий трех армий с независимым командованием, что и стало его гибелью[528].

2 апреля 1340 года Вильгельм, граф Эно, выступил из Монса с официальным заявлением о неповиновении французской короне. Однако вместо того, чтобы сразу же двинуться на Турне, как от него ожидали, он позволил своему дяде Жану убедить себя двигаться в противоположном направлении и вторгнуться в Тьераш, где в предыдущем году произошла патовая ситуация. Причина этого замечательного решения заключалась в том, что в Тьераш, как считалось, собиралось большое количество французских войск, которые, по мнению Жана д'Эно, представляли угрозу для его собственных обширных владений в восточном Эно, а также, как он полагал, были слабы и поражение которых на поле боя могло бы сильно повлиять на планы Франции. Но правда заключалась в том, что в этом действии не было ни выгоды, ни, как оказалось, победы на поле боя. Правда, в Тьераш находились силы французского гарнизона, но они были не особенно велики, а Готье де Бриенн (титулярный герцог Афинский), командовавший этим участком границы, находился в отъезде и совещался с французским королем в Венсене. Вильгельм и Жан д'Эно прибыли со своими войсками в пограничный район около 20 апреля 1340 года. Остальные князья последовали их примеру. Однако французы, видя, что их значительно превосходят в численности, просто отступили в обнесенный стеной город Вервен в нескольких милях к югу от границы и стали ждать подкрепления. Герцог Афинский получил приказ 24 апреля 1340 года срочно вернуться к своему командованию и, должно быть, прибыл через несколько дней. Лишившись добычи, войска из Эно обратились к мести и разрушениям, а затем отступили обратно в Эно. Около сорока деревень были превращены в пепел.

Главными жертвами стали несчастные жители Обантона, процветающего города, обнесенного стеной, который находился слишком далеко на востоке и был разграблен Эдуардом III предыдущей осенью. Это место было почти не защищено. Большая часть его гарнизона находилась в Вервене с остальными французскими пограничными войсками, а остальные бежали. Осталась только группа из примерно тридцати человек, которые случайно проходили через город по дороге в другое место. Они оказали доблестное сопротивление при поддержке горожан. Но они были побеждены, а те из них, кто не был убит, были взяты в плен для выкупа. Город был разграблен, а затем разрушен с безжалостной целеустремленностью. Большая часть населения, укрывшаяся в одной из приходских церквей, была заживо сожжена в ней. Это был самый жестокий инцидент такого рода в первые годы войны. Оставшиеся в живых люди жили среди развалин своих домов, когда папские раздатчики милостыни посетили Обантон в конце года. Не менее 370 глав семейств были доведены до нищеты. Жан д'Эно, как говорят, был доволен результатами этой вылазки, но вряд ли кто-то еще был доволен[529].

Тем временем катастрофа постигла силы, возглавляемые англичанами, в валлонской Фландрии. Графы Солсбери и Саффолк пунктуально переправились через Лис в начале апреля 1340 года во главе нескольких сотен латников и, возможно, 2.000 лучников и пехотинцев, большинство из которых были новонабранными солдатами из Ипра. Армантьер на реке Лис, слабо защищенный отрядом наемных генуэзских арбалетчиков, был захвачен 6 апреля 1340 года и разграблен. Затем графы повели своих людей на восток. Эти действия произвели желаемый эффект на французов. Их командиром на этом участке границы был Годемар дю Фей, опытный государственный служащий, который всегда чувствовал себя комфортнее верхом на коне, чем в кабинете: "хороший солдат, но не судья", гласил приказ, уволивший его с должности несколько лет назад. Сейчас он был в своей стихии. Годемар предположил, достаточно обоснованно, что главной целью был Лилль. Желание Артевелде аннексировать его было хорошо известно. Один из жителей города был казнен совсем недавно после того, как его уличили в переписке с Артевелде. Город был сразу же переведен на осадное положение. Пригороды были разрушены, а население согнано за стены. Всякое движение через ворота было запрещено. Несколько сотен человек были вызваны из других мест, в том числе из Турне.

На самом деле маршрут английских графов долен был привести их далеко на север от Лилля. Однако 11 апреля 1340 года, по "дерзкой глупости" (выражение хрониста Адама Муримута), они решили разведать оборону города и немного пограбить. Оставив свою армию на берегу реки Деле, они поскакали к городу в сопровождении Ги Фландрского, французского рыцаря-перебежчика из Артуа по имени Персеваль д'Обрекен, около тридцати всадников и небольшого числа конных лучников. После того, как они прошли через пригородную деревню Маркетт, их передвижения были замечены и доложены лейтенанту Годемара, командовавшему гарнизоном Лилля. Тот организовал вылазку с северной стороны города. Графы и их отряд были отрезаны и в итоге оказались в ловушке между нападавшими и городским рвом. Они спешились и сражались в доблестном, но безнадежном бою против значительно превосходящих сил, пока к ночи их не одолели. Два графа и пятеро их спутников были взяты в плен. Ги Фландрскому удалось бежать верхом на лошади. Все остальные были убиты. Лишенная командиров армия горожан Ипра распалась и вернулась домой. Что касается пленных, то их усадили в повозку и под вооруженной охраной отправили в Париж, где Филипп VI принял их с чувством глубокого удовлетворения. Перебежчик Персеваль д'Обрекен был казнен. Согласно достоверным источникам, Филипп VI угрожал английским графам той же участью. Его отговорил только Иоганн Богемский, который был знатоком обычаев войны и указал, что они могут понадобиться для обмена на плененных французов. Поэтому они были помещены в Шатле. Эта новость, которую принесли Эдуарду III в разгар турнира в Виндзоре, стала тяжелым ударом. Солсбери был одним из самых близких доверенных лиц Эдуарда III среди английской знати и в течение трех лет был верным и эффективным инструментом военной политики, в которую он сам мало верил[530].

Из трех армий, которые договорились встретиться под стенами Турне, прибыла только армия Артевелде. Его войска, около 2.000 человек из Гента и неизвестное количество солдат, предоставленных другими городами Фландрии, достигли плоской равнины к северу от Турне между 7 и 11 апреля 1340 года и расположились лагерем на берегу Шельды. В городе колокола собора подняли тревогу, и горожане заняли свои места на стенах в соответствии с отработанным порядком. В пригороды были посланы люди, чтобы сжечь здания по обе стороны реки. Для фламандцев перспектива осады была непривлекательной. Стояла лютая, не по сезону холодная погода. Князья коалиции с самыми большими контингентами находились на расстоянии более 60 миль, бесполезно занимаясь грабежом Тьераш. Затем 12 апреля 1340 года слуга графа Солсбери принес известие о катастрофе, постигшей его господина. Артевелде призвал Турне к капитуляции, получив в ответ решительное заявление о верности Филиппу VI. Затем он двинул свою армию в обратный путь[531].

Французы воспользовались своим стратегическим преимуществом, как только Артевелде и его люди ушли. В четырех милях вниз по течению от Турне находилась деревня Антуан, важная переправа через реку, над которой возвышался внушительный замок XII века, все еще существующий поныне с романтическими украшениями XIX века. Это была единственная брешь в ряду французских крепостей, которые удерживали линию по рекам Шельды и Скарпу у Турне, Мортань, Сент-Аман и Маршьен, преграждая все основные пути из Эно. Против французов его удерживал старый и слепой дядя графа Эно (внебрачный брат его отца). Около 30 апреля 1340 года гарнизоны Турне и Лилля во главе с герцогом Бургундским, коннетаблем и маршалами Франции ворвались туда, захватили его и двинулись в поход по землям Эно по обе стороны реки, уничтожая все, что попадалось под руку, — тридцать два города, согласно официальному отчету.

Правители Эно дорого заплатили за свой переход на сторону антифранцузской коалиции. Они попытались восстановить положение. Большой отряд людей, в основном жителей Эно, но с несколькими брабантцами и немцами, поднялся по долине из Валансьена и атаковал самую важную из французских укрепленных речных переправ в Мортань. Под прикрытием этой атаки другие силы попытались захватить неукрепленный брод примерно в 3 милях ниже по течению. Обе попытки не увенчались успехом. В Мортань небольшим французским гарнизоном командовал бургундский рыцарь Жан де Вьенн, который впоследствии прославился мужественной защитой Кале от англичан. Штурм продолжался в течение четырех часов под личным руководством графа Вильгельма, пока его люди не дрогнули и не отступили. У брода произошел еще более удивительный подвиг. Десять французских солдат перекрыли переправу через реку препятствиями, сделанными из старых строительных бревен, и отбивались от врага в течение двух часов, пока не получили подкрепление. Это стало потрясением для графа Вильгельма. Он рассчитывал что брод будет захвачен, если ему придется отступить из Мортань. Вместо этого он обнаружил торжествующую десятку солдат, которую теперь поддерживали сотни хорошо окопавшихся французов из Сент-Аман и окрестностей. Произошло сражение, быстро прерванное после того, как люди из Эно и их союзники начали нести тяжелые потери. Вечером они с пустыми руками отступили в сторону Валансьена[532].

Долгожданное весеннее наступление французов[533] на Эно и Брабант началось 18 мая 1340 года. Командующим был старший сын Филиппа VI Иоанн, герцог Нормандский, неуверенный и нездоровый молодой человек двадцати одного года, зеница ока своего отца, который осуществлял свое первое военное командование. С ним отправился самый влиятельный советник короля, Миль де Нуайе, и большое количество опытных военачальников, включая графов Алансонского и Фуа. Они отправились из Сен-Кантена и 20 мая 1340 года достигли Като-Камбрези, где к ним присоединились герцог Бургундский, коннетабль и маршалы, с пограничными войска из Турне. За исключением неприятного эпизода возле Като-Камбрези, когда отряд из Эно напала на французское укрепление и убил несколько десятков солдат, когда они заснули от выпитого вина, французская армия не встретила никакого сопротивления по мере продвижения на север. Граф Эно вел себя так, как будто не ожидал французского наступления. Его армия находилась в поле, но не сделала ничего, чтобы противостоять захватчикам. Сам он бежал к герцогу Брабанта в Брюссель, чтобы просить о помощи. Там 20 мая 1340 года собралось встревоженное совещание лидеров коалиции, чтобы обсудить, что делать в этой ситуации[534]. 22 мая, через четыре дня после отъезда из Сен-Кантена, передовой отряд французской армии переправился в Эно и прибыл в окрестности Валансьена.

Здесь, однако, начались трудности. Скорость продвижения армии герцога Иоанна Нормандского была такова, что обоз с продовольствием далеко отстал. Его линии снабжения проходили по дорогам и рекам вдоль долины Шельды — длинный и уязвимый путь, который прерывался между Камбре и Валансьеном тремя сильными замками, все еще находившимися в руках противника: Эскодевр, Тун-л'Эвек и Бушен. Армия Иоанна насчитывала около 10.000 человек, и была достаточно большой, чтобы питаться за счет местного населения, а также нерегулярного подвоза продовольствия повозками и баржами. Эти припасы доставлялись в небольшом количестве, и французские войска уже начали ощущать голод, когда прибыли к Валансьену. К сожалению, Валансьен был достаточно укрепленным местом и быстрого его взятия не предполагалось. Это был компактный, хорошо обнесенный стенами город на восточном берегу Шельды с двумя укрепленными на западном берегу мостами. Противники знали от пленных, что Валансьен будет атакован[535], и имели время подготовить оборону. Здесь командовал лейтенант графа Эно, Анри д'Антуан, способный и решительный франкофоб. Ему помогали представители Эдуарда III в Нидерландах, графы Уорик и Нортгемптон.

В день своего прибытия французская армия начала рутинную работу по разрушению и уничтожению пустынных пригородов и окраинных деревень. Все в радиусе двух миль от стен было превращено в пепел, включая большую часть зданий монастыря Фонтенель, настоятельницей которого была тетка Иоанна Нормандского. Иоанн, вероятно, намеревался начать штурм на следующее утро, 23 мая 1340 года, поскольку вечером во французском войске были посвящены в рыцари некоторые дворяне[536]. Если это так, то он был упрежден противником. Рано утром 23 мая, под звон колоколов в городе, гарнизон вышел из ворот с толпой вооруженных горожан и, застигнув французов врасплох, обратил их в беспорядочное бегство по дороге на Камбре. Армия Иоанна потеряла большое количество снаряжения и много убитых и пленных. Сам Иоанн получил первый урок военного искусства: большую армию невозможно удержать в поле, если не обеспечена безопасность путей снабжения или если она постоянно не находится в движении. Он отошел в северный Камбре и занялся сокращением крепостей, которых блокировали верхнюю Шельду. 24 мая 1340 года[537] он осадил Эскодевр.

Обе стороны до предела напрягали свои ресурсы, чтобы собрать вооруженные силы, которые могли бы быстро изменить баланс. Граф Эно хлопотал между Брюсселем, Гентом, Брюгге, Ипром, Дендермонде и Монсом, умоляя своих союзников и вассалов, в то время как армия помощи создавалась с ужасающей медлительностью. В Германии Людвиг IV Баварский суетился на восточной границе Франции, угрожая вторжением через Бургундию в надежде отвлечь французские войска. Филипп VI попытался ответить на обе угрозы, обезлюдев свои пограничные гарнизоны и призвав больше людей из северных провинций[538].

Эскодевр был быстро взят. Он имел гарнизон всего в 23 человека против армии в 10.000 человек, рассредоточенной где-то по болотам в окрестностях, так что командира гарнизона Жерара де Сассиньи можно простить за поспешную сдачу. Годемар дю Фей, его старый товарищ по оружию, на третий день осады убедил коменданта сдать замок, если в течение недели не придет помощь от графа Эно. Французы согласились позволить Жерару лично отправиться к графу в Монс, чтобы обратиться за помощью, но отпущенное время было абсурдно коротким, а приготовления Вильгельма не были завершены. 3 июня 1340 года он вернулся в Эскодевр и сдал его. За эту услугу французы заплатили ему 10.000 флоринов и стоимость огромного запаса провизии, накопленного для долгой осады. Но Жерар так и не смог насладиться своей удачей. Он был схвачен своими же солдатами, как только они покинули французский лагерь, и передан графу Эно. Вильгельм приказал казнить его на колесе.

Французы разрушили Эскодевр и продвинулись на 4 мили вниз по Шельде к своей следующей цели в Тун-л'Эвек. Моральный дух защитников там был выше. Гарнизон был больше, он защищал более сильную крепость, и было известно, что помощь уже на подходе. 6 июня 1340 года французы начали день и ночь обстреливать стены тяжелыми осадными машинами. Они пробили несколько брешей в стенах. Обе стороны подводили подкрепления. Французские войска, выведенные из гарнизонов провинций Мёз, Тьераш и Лаонне, прибыли 7 июня 1340 года. Сам король Франции прибыл во французский лагерь около 15 июня с большим отрядом кавалерии и перешел под командование своего сына. Теперь в поле находилось около 18.000 французских солдат. Силы англо-германской коалиции подошли к Тун-л'Эвек с двух сторон. Немецкие князья, собравшие свои войска, преимущественно брабантские, вокруг Валансьена, продвигались вверх по восточному берегу Шельды. Очень большой отряд фламандцев[539] под командованием Якоба ван Артевелде шел через Турне, чтобы зайти с запада.

Замок Тун-л'Эвек был расположен на западном берегу Шельды на небольшом расстоянии от реки. Французы расположились вокруг него лагерем. Рядом с ним находилось несколько понтонных мостов, которые французы навели для доставки припасов. Планы союзников, к сожалению, зависели от того, что две их армии нападут на французскую армию с противоположных сторон: фламандцы атакуют с запада, а немцы форсируют Шельду и будут наступать с востока. Но этого не произошло. Князья прибыли к Тун-л'Эвек около 20 июня. Они попытались ворваться на понтонные мосты, но были отбиты в ожесточенном рукопашном бою. Они вызвали французов на организованное сражение, но французы удержали реку и отказались. Поэтому они были вынуждены бессильно стоять на берегу реки, наблюдая за врагом на другом. Все зависело от фламандцев. Но фламандские войска, хотя и многочисленные, были неопытны и недисциплинированны. Они не смогли добраться до Тун-л'Эвек. Переправы через реку Скарп удерживались отрядом в 500 человек из гарнизона Турне. Фламандцы попытались пойти длинным обходным путем через Конде и Валансьен. Но они были еще далеко, когда граф Эно решил отказаться от борьбы. Гарнизон Тун-л'Эвек, который теперь оборонял импровизированные баррикады среди обломков крепостных стен, пришел к выводу, что дальнейшее сопротивление бесполезно. В ночь на 23 июня 1340 года было замечено пламя, поднимавшееся из зданий замка. Французы бросились к оружию и взяли штурмом внешний контур стен, чтобы не дать защитникам сбежать, но нашли замок пустым. Гарнизон покинул замок через неохраняемый пролом в стене и переправился через реку, чтобы присоединиться к союзной армии. За час до рассвета князья коалиции отступили на север, оставив врагу руины Тун-л'Эвек и всю долину Шельды к югу от границы Эно. Следующей целью французской армии должен был стать Бушен, последнее важное укрепление к югу от Валансьена.

Бушен был спасен благодаря событиям в другом месте. Когда Филипп VI и его сын покидали Тун-л'Эвек, пришло известие, что Эдуард III со своей армией отплыл из порта Оруэлл 22 июня и что английский флот находится у побережья Фландрии.