Столетняя война. Том I. Испытание битвой

Глава XV. Осада Кале 1346–1347 гг.

Кале был небольшим городком графства Артуа с неудобной, забитой песком гаванью и населением около 7.000 или 8.000 человек, живущим в основном рыболовством и пиратством. Это не был большой торговый порт, как Дьепп, или важный региональный рынок, как Булонь или Сент-Омер. Он даже не был важным перевалочным пунктом для путешественников, пересекающих Ла-Манш, которые почти всегда садились на корабли и высаживались с них в 10 милях ниже по побережью в Виссане. Но поскольку город находился всего в нескольких милях от границы Фландрии, он стал одной из главных крепостей северо-запада. Город представлял собой прямоугольник с четкой сетью улиц и хорошо продуманными укреплениями XIII века постройки. Он был полностью окружен водой. С северной стороны, со стороны моря, находилась гавань, которая была отделена от города линией стен, единственным рвом и длинной, низкой, укрепленной дамбой. С других сторон город был защищен высокими стенами и широким двойным рвом. В северо-западном углу находился большой замок, состоящий из круглой крепости и большого квадратного двора, окруженного собственной системой рвов и стен. За городом, на несколько миль, простиралось огромное пространство унылого плоского болота, пересеченного бесчисленными маленькими реками и протоками, русло которых постоянно менялось из-за скопления грязи и песка. Грунт был настолько мягким, что невозможно было ни сделать подкоп под стены, ни даже установить осадные орудия[894].

Кале долгое время рассматривался как потенциальная цель. С начала года в нем находился сильный гарнизон, имелись достаточные запасы, включая камнеметную и пороховую артиллерию. В июле и августе опасения за безопасность города усилились. Донесения шпионов из Фландрии говорили о том, что фламандцы, которые уже много лет имели планы на город, пытаются убедить Эдуарда III напасть на него и ведут собственные приготовления к осаде. Филипп VI не принял эти сообщения всерьез. Но местные военачальники восприняли. Несмотря на недоверие Парижа, в течение августа они усиленно укрепляли и пополняли гарнизон. Командование было поручено двум людям с выдающейся преданностью и способностями, оба были тесно связаны с правителем Артуа, Эдом, герцогом Бургундским. Одним из них был бургундский рыцарь Жан де Вьен, а другим — местный рыцарь Ангерран де Боло. 14 августа 1346 года Жан дю Фоссо, один из двух лейтенантов-губернаторов Артуа, прибыл в Кале, чтобы лично принять командование цитаделью. Когда 4 сентября за болотом появились первые английские солдаты, защитники были хорошо подготовлены[895].

Даже самый беглый осмотр показал, что о немедленном штурме городских стен не могло быть и речи. Англичане и не пытались его предпринять. Вместо этого они начали методично готовиться к длительной осаде. Они разбили свой основной лагерь на острове твердой земли вокруг церкви Сент-Пьер, которая стояла у дамбы, ведущей к дороге из Булони в Гравелин, примерно в полумиле к югу от города. На следующий день после их прибытия в гавани появились первые английские корабли. Эти корабли, которые собирались у Уинчелси и Сэндвича, пока Эдуард III шел через Пикардию, привезли с собой большую часть подкреплений, которые королевскому Совету удалось собрать в Англии. Их прибытие на побережье, должно быть, увеличило численность английской армии до 10.000 – 12.000 человек. Англичане расположились по трем береговым сторонам стен и начали окапываться, роя траншеи, и сооружая импровизированные укрепления вокруг мостов для защиты от нападения с тыла[896]. В течение следующих недель они начали строить временный город, который они назвали Вильнев-ла-Гарди, включая деревянные дома для короля, главных чиновников и дворян, рыночные залы, общественные здания и конюшни, и тысячи лачуг из хвороста и соломы.

Английские войска, которые с конца июля жили только за счет грабежа французской сельской местности, к моменту прибытия к городу уже были голодны и испытывали нехватку одежды и обуви. Чтобы накормить и снабдить их в течение долгой осады, требовалось чудо административных усилий и коммерческой организации. Вильнев-ла-Гарди обслуживал население, превышающее население любого английского провинциального города и большинства французских городов. Большинство припасов доставлялось по суше из Фландрии через Гравелин — маршрут, который оставался открытым на протяжении всей осады, несмотря на периодические попытки французов перерезать его. Но на удивление большое количество грузов было доставлено морем из Англии. В каждом городе восточной и юго-восточной Англии были зачитаны прокламации, призывавшие оптовиков везти свои товары в Кале. Все экспортируемое из страны зерно было предназначено для армии по ту сторону Ла-Манша. Огромные закупки были сделаны поставщиками и офицерами принца Уэльского в северном Уэльсе и западной части страны. Оруэлл, Сэндвич и Плимут стали крупными пунктами, где продовольствие хранилось на складах и отправлялось на сотнях реквизированных судов. Операция имела поразительный успех. К середине зимы люди, возвращавшиеся с осадных линий, сообщали, что мясные и суконные рынки в Вильневе выглядели так же, как в Аррасе или Амьене[897].

Осада Кале, длившаяся одиннадцать месяцев и отнявшая у английского народа больше сил, чем любая другая кампания XIV века, была бы невозможна без всплеска общественной поддержки в Англии, последовавшего за победами при Кане и Креси. Парламент открылся в Вестминстере 13 сентября 1346 года. Комиссары, председательствовавшие вместо короля, дали весьма красочный отчет о кампании. "Все войска Франции были повержены, — говорили они, — короли, прелаты, герцоги, графы, бароны, рыцари и сильные мира сего были убиты, взяты в плен или разорены". Вновь был зачитан документ, найденный в Кане, раскрывающий планы французского короля по завоеванию Англии. Были перечислены пиратские деяния моряков из Кале. Были письма от ведущих людей армии, призывающие к особым усилиям и щедрости со стороны тех, кто находится дома. В Палате Общин ворчали по поводу злоупотреблений в прошлом и напряженности от постоянного набора в армию, но они проголосовали за субсидию на следующий год и еще на один год после него. Палата Лордов согласилась на помощь в размере 40 шиллингов как взнос в честь посвящения в рыцари принца Уэльского. Лорды не хотели, чтобы Кале стал еще одним Турне. Менее проницательные из них надеялись, что они покончат с войной, если потратят достаточно денег на ее завершение. Представители Эдуарда III сообщили им, что он посвятил свою честь на захват Кале и намерен оставаться там до тех пор, пока город не падет. Английский король обратился с тем же посланием к потенциальным миротворцам. Два кардинала, которые с июля продолжали крутиться вокруг армий, прибыли в английский лагерь в Кале вскоре после прибытия туда Эдуарда III, но король отказался их принять. Они отправились на юг, в Амьен, где Филипп VI находился после битвы при Креси, но он также не захотел их принять[898].

Сентябрь 1346 года был одним из самых мрачных месяцев правления Филиппа VI. Он был дождливым и не по сезону холодным. Прошла череда государственных похорон, когда тела французских принцев были извлечены из земли аббатства Валлуар и перезахоронены в более подходящем месте. Кортеж с телом короля Богемии проехал через всю северную Францию к месту его погребения в Люксембурге. Тело графа Алансонского пронесли по улицам Парижа, чтобы упокоить в доминиканской церкви[899]. Филипп VI после битвы при Креси две недели оставался в Амьене среди зловония от павших лошадей. Здесь, непостоянный и колеблющийся, как всегда, он принял ряд непродуманных решений. Несмотря на твердые взгляды своих командиров в Артуа и точные сведения, которые они получали, Филипп VI сначала не верил, что Эдуард III начнет долгую осаду Кале. Он, по-видимому, считал, что английский король направится во Фландрию. 5 сентября, на следующий день после начала осады, он распустил большую часть армии. Затем, 7-го числа, он выехал из Амьена в Пон-Сен-Максанс, свою любимую резиденцию на берегу Уазы. По дороге его встретил сын, Иоанн Нормандский. Иоанн узнал о катастрофе при Креси во время своего похода через Лимузен. Он привез с собой сведения о полном провале его собственной кампании на Гаронне и о роспуске его армии, который произошел за несколько дней до этого. Из Кале пришли свежие новости о тщательно продуманных приготовлениях, которые, судя по всему, проводили там англичане. В результате дальнейшие планы были полностью изменены. Было решено созвать новую армию в Компьене, к северу от Парижа, 1 октября. Оттуда предполагалось отправиться в поход для оказания помощи Кале до наступления зимы. Приказ был отдан 9 сентября 1346 года, всего за три недели до назначенного дня сбора. Ничто так ясно не иллюстрирует бесцельную панику французских лидеров[900].

Единственный удар, нанесенный защитникам Кале осенью 1346 года, был делом рук презираемых генуэзцев. В начале сентября Филипп VI вновь ввел в строй галерный флот, который с момента своего прибытия простоял в Сене. 17 сентября галеры настигли первый караван кораблей с провизией, пересекший Ла-Манш с начала осады, и обрушились на них как раз в тот момент, когда они приближались к Кале. Все двадцать пять английских судов были уничтожены, а их экипажи перебиты. Этот удар не только подорвал моральный дух голодных англичан, но и значительно увеличил стоимость переправы будущих грузов. Стало необходимо обеспечивать большие эскорты для конвоев и выставлять на каждом корабле сильную охрану из лучников и латников[901].

На суше, однако, результат приказов и контрприказов начала сентября был катастрофическим. Весь сентябрь (и, как оказалось, октябрь) англичане были предоставлены сами себе. Против графа Ланкастера на юге вообще не было организованной обороны. Французское правительство распределило всех имевшихся у него людей по гарнизонам вокруг болота Кале и вдоль границы Фландрии, но в обороне на севере все еще оставались большие бреши.

Фламандцы собрали большое количество людей в трех больших городах и, объединившись с только что вернувшимися от Бетюна, хлынули в графство Артуа, прокладывая себе путь к большому гарнизонному городу Сент-Омер. Там они объединились с графом Уориком, который подошел с несколькими сотнями англичан от Кале. Оставив достаточно людей под Сент-Омером, их объединенные силы двинулись на юг к Теруану, древнему городу, расположенному примерно в 8 милях, где в то время проходила знаменитая торговая ярмарка. Он был практически беззащитен. Епископ, Раймон Саке, находился в городе с большой военной свитой. Но Саке всю жизнь занимался официальными и дипломатическими делами при дворе и, конечно, не был полководцем. Не веря в свои разрушающиеся еще римской постройки стены, он собрал своих людей и многих горожан и отправился встречать врага на открытой местности за городом. В результате его армия была перебита, а сам он тяжело ранен. Трофеи с ярмарки заполнили большой обоз, а здания города были так тщательно разграблены, что прошло несколько месяцев, прежде чем оставшиеся в живых отважились вернуться и отстроить свои дома. Взятие Теруана произошло 19 сентября 1346 года. Воодушевленные добычей и почти полным отсутствием сопротивления, англо-фламандские войска распространились по северо-западной части Артуа от Булони до реки Аа. В течение месяца они уничтожили там все, что могло гореть, за пределами обнесенных стенами городов и главных замков. В конце сентября фламандцы решили, что с них хватит. Они прекратили свои набеги, отказались от осады Сент-Омера и вернулись домой[902].

Филипп VI и его министры беспомощно смотрели на происходящее. Поражение иссушило налоговые поступления, а страх заставлял людей тратить все, что у них было, на латание стен. Растущее отчаяние французского правительства отразилось в жестоких мерах, которые стали необходимы для получения даже небольших сумм денег. Поставщики армии, вынужденные осуществлять свою работу без средств, начали забирать без оплаты провизию, повозки и лошадей, вызывая гнев и беспорядки в северных городах. Более богатые церкви были вынуждены отдать свои драгоценности, золотую и серебряную утварь. Одно только аббатство Сен-Дени отдало 130 изделий на сумму более 1.200 ливров. Уполномоченные забрали бы и знаменитое распятие с драгоценными камнями, подаренное Папой Евгением III за 200 лет до этого, если бы на его основании не было надписи, отлучающей от церкви всех кто покусится на него. В провинциях некоторые бальи и сенешали начали кампанию по конфискации имущества, взимая штрафы вместо военной службы, конфискуя товары и деньги для ремонта укреплений и выплаты жалования армии. По словам бальи Шомона, потребность короля в войсках была первостепенной. Государственные интересы не потерпят сопротивления, сказал сенешаль Сентонжа; войска дезертируют, если им не заплатят[903].

Неясно, как много Филипп VI и его министры знали о том, что происходило на юго-западе. Непосредственным результатом отступления Иоанна Нормандского из Эгийона стал крах французских позиций в южном Перигоре и большей части Ажене. Французы удержали свои опорные пункты в долине Гаронны: Порт-Сент-Мари и Ажен, где были сильные гарнизоны, и Марманде, ниже по течению от Эгийона. Но в последние дни августа англичане установили прочный контроль над всей долиной Ло ниже Вильнева, а также над большинством оставшихся форпостов французской армии между этой долиной и Дордонью. Граф Ланкастер совершил неспешный военный променад по региону, занимая города без сопротивления[904].

Задача сохранить хоть что-то из позиций французской короны на юго-западе была возложена на Жана, графа Арманьяка, который был назначен королевским лейтенантом. Но у него практически не было войск, казна была пуста, а его попытки собрать деньги и людей настойчиво пресекались приказами короля, противоречащими его собственным. В течение трех месяцев после назначения он угрожал подать в отставку. "Я не могу и не буду исполнять обязанности лейтенанта и командира, — писал он, — при короле, который без согласования со мной отменяет приказы, которые я отдаю для ведения войны"[905].

4 сентября 1346 года лидеры англо-гасконской армии собрались в замке Ла-Реоль, чтобы спланировать свои дальнейшие действия. Ввиду отсутствия организованного сопротивления они решили разделить свои силы на три части. Архидьякон, Гайяр де Дюрфор, и бароны Ажене были оставлены удерживать свою провинцию и совершать набеги на территории к востоку от нее. Большая часть остальных гасконских дружин была передана под командование Берара и Бернара-Эзи д'Альбре и отправлена для завершения завоевания Базаде, к югу от Гаронны. Сам Ланкастер, которого больше интересовало политическое влияние, чем ползучее завоевание, предложил совершить дальний рейд на север. 12 сентября 1346 года он выступил из Ла-Реоля с 1.000 латников и неопределенным количеством конной пехоты. Около половины латников и большая часть пехоты, вероятно, были гасконцами. Их боевой дух был высок. Гасконцы согласились служить без жалованья в течение месяца — знак того, что они рассчитывали получить прибыль от выкупов за пленных и добычи под началом удачливого полководца.

Целью Ланкастера было вернуть под свой контроль провинцию Сентонж и северные подступы к Бордо. Его метод достижения этой цели был очень смелым. Он предложил нанести сильный удар далеко на север от спорной области, отрезать ее от подкреплений, деморализовать ее защитников, пока они не будут готовы сдаться без серьезного сопротивления. Возможно, именно из-за возможности грабежа он выбрал Пуатье, один из самых богатых городов центральной Франции, в качестве своей главной цели.

Англо-гасконцы в течение восьми дней без передышки шли от Гаронны до Шаранты. 20 сентября они прибыли к Шатонеф, в 10 милях от Ангулема. Здесь граф остановился, чтобы починить мост, который жители сломали при его приближении, и был отвлечен от своей цели выходкой Уолтера Мэнни, не в первый и не в последний раз, когда приключения этого безрассудного сорвиголовы осложнили ход войны. Мэнни добился от герцога Нормандского безопасного проезда для себя и двадцати товарищей, чтобы пересечь Францию и присоединиться к армии Эдуарда III на севере. По сути, он купил его, заплатив выкуп за одного из друзей герцога, которого он захватил в плен в стычке под Эгийоном. Это была одна из тех сделок на границе государственных и частных дел, которые были столь характерны для XIV века. Но не все были готовы принять выданный герцогом документ за чистую монету. Когда группа Мэнни ехала по дороге Бордо ― Париж, они были схвачены отрядом французских солдат и доставлены в город Сен-Жан-д'Анжели, где их бросили в тюрьму. Самому Мэнни удалось бежать с двумя друзьями, но остальные члены группы все еще томились в тюрьме, когда графу Ланкастеру сообщили об их тяжелом положении. Сен-Жан-д'Анжели находился примерно в 40 милях к северо-западу от Шатонеф за равнинами Они, тогда одного из самых богатых винодельческих регионов Франции. Это был небольшой обнесенный стеной городок, важный местный рынок и речной порт, лежащий под сенью бенедиктинского аббатства, чьи реликвии, включая голову Святого Иоанна Крестителя, сделали его одним из главных перевалочных пунктов на пути паломников в Сантьяго-де-Компостела. Стены и барбаканы, которые, как сообщалось десятилетие спустя, были разрушены и во многих местах осыпались, вероятно, были в не лучшем состоянии и в 1346 году. Когда 22 сентября 1346 года нагрянули англичане, город пал при первом же штурме. Аббатство, большинство складов и особняков купцов были жестоко разграблены. Тех, кого пощадили, по приказу Ланкастера обложили большими выкупами и контрибуциями и заставили принести клятву верности своему новому государю. Тех, кто возражал, заключали в тюрьму, а у тех, кто сумел бежать, конфисковали имущество. Но бежавших было не так много. Жители Сен-Жан-д'Анжели были ошеломлены обрушившимся на них ударом. Большинство из них держали свои возражения при себе и старались спасти хоть что-то от своего рухнувшего мира. По выражению Ланкастера, они "превратились в англичан"[906].

30 сентября армия Ланкастера, численность которой несколько уменьшилась из-за людей оставленных в гарнизоне Сен-Жан-д'Анжели, возобновила свой быстрый марш, преодолевая около 20 миль в день. 2 или 3 октября 1346 года они ворвались в маленький городок Люзиньян, расположенный на небольшом расстоянии к юго-западу от Пуатье. Сопротивление горожан было слабым. Замок, хотя и был мощно укреплен и заполнен дворянами региона, которые укрылись там со своими семьями, не оказал никакого сопротивления. Защитники выслали эмиссаров, чтобы встретить англичан с ключами от города. Жители Люзиньяна, как и жители Сен-Жан-д'Анжели, довольно быстро примирились с властью агентов короля Эдуарда III и в течение последующих недель возвращались, чтобы восстановить руины своих домов и выкупить свое имущество у солдат, которые его разграбили[907].

В Пуатье дела обстояли лучше, чем в Люзиньяне. Церкви этого великого церковного города были наполнены сокровищами, не только своими, но и многих монастырей близлежащей округи, чьи общины грузили их на телеги и присоединялись к массе беженцев, хлынувших в город, когда распространилась весть о походе графа Дерби. Но, несмотря на свое впечатляющее положение на вершине полукруга скал над слиянием двух рек, Пуатье в плане обороны был слаб. Часть города не имела стен, подступы к нему защищали только земляные укрепления и траншеи. Там, где стены были, они были старыми и местами разрушенными[908]. Гарнизон пришлось собирать в кратчайшие сроки из мелких вассалов некоторых местных дворян.

Люди Ланкастера прибыли к городу вечером 3 октября и сразу же пошли на штурм, который не увенчался успехом. Но на следующее утро они обнаружили слабое место в обороне у церкви Святой Радегунды в восточной части города, где стена была давно пробита, чтобы обеспечить доступ к водяной мельнице. Англичане воспользовались брешью и ворвались в город, учиняя пожары и убивая всех, кто попадался им на пути. Началась страшная резня. Все, кто мог, бежали в противоположный конец города со всем, что мог унести, теснясь на переполненных улицах и спасаясь бегством через ворота в поля за городом. Среди тех, кто бежал, были епископ и четверо из пяти дворян, отвечавших за оборону города. Когда первоначальная жажда разрушения утихла, английские и гасконские солдаты разошлись по улицам, грабя церкви и дома, и собрали достаточно добычи, чтобы заполнить все свои повозки: "священные сосуды, ризы, потиры, распятия, все из золота и серебра", — заявил глава собора, когда пришлось подсчитывать потери. Монахи аббатства Шарру потеряли всю свою казну и большую часть имущества, которое они перевезли в город для безопасности. Погибло около 600 человек, большинство из которых были рабочими и мелкими торговцами. Знатных людей щадили, когда их узнавали, но они были разорены вымогательством выкупа, который требовали их пленители. А когда они возвращались домой, в некоторых случаях через много месяцев, то часто находили свои дома и имущество сожженными, а фермы занятыми нищими и дикими скваттерами[909].

Нетрудно понять, почему такой город, как Пуатье, оказался настолько неподготовленным к этому бедствию. Хотя он был богатым и густонаселенным, с начала XIII века он был политическим захолустьем. Пуатье находился более чем в 100 милях от Бордо. Война шла уже десятый год, то приближаясь, то затихая и отдаляясь от города. Муниципалитет был слаб и не имел реальных полномочий по сбору налогов. Юрисдикция над обороной города была неопределенно разделена между городскими магистратами и тремя церковными собственниками. Во всем этом не было ничего необычного. Пролом, через который англичане вошли в Сен-Жан-д'Анжели, появился из-за давней ссоры между горожанами по поводу того, кто должен платить за его ремонт. Такие же проблемы были характерны для большинства обнесенных стенами городов Франции. Окрестности были так же плохо подготовлены, как и провинциальная столица. В начале войны, десятилетием ранее, было проведено обследование королевских замков в Пуату, но нет никаких свидетельств того, что после этого был проведен какой-либо значительный ремонт. В сентябре 1346 года Филипп VI направил сенешалю Пуату спешные инструкции по ремонту стен трех городов западного Пуату, Ниора, Сен-Мексана и Фонтене-ле-Конте, которые должны были служить убежищем для местного населения. Но это было сделано очень поздно. Его распоряжения, должно быть, пришли примерно в то же время, что и армия графа Ланкастера[910].

Несколько лет спустя безумный ужас и беспомощность маленьких провинциальных городов на пути английских армий были наглядно описаны в показаниях обвинения на суде по делу о государственной измене в Париже. Обвиняемым был епископ Майзе, небольшого рыночного городка на реке Отиз к северо-востоку от Ла-Рошели. В Майзе были слабые стены и не было гарнизона, но он находился в некотором отдалении от маршрута армии Ланкастера и был достаточно хорошо защищен реками и болотами. Когда первые сообщения об английском походе достигли города, горожане и монахи бенедиктинского аббатства начали готовить оружие. Они организовались в дозоры, дежурившие посменно днем и ночью. Но в октябре настроение изменилось. Епископ созвал монахов в монастырь и рассказал им о судьбе Сен-Жан-д'Анжели и Пуатье. Он сказал им, что их город гораздо слабее, чем те места, и что глупо защищать его не имея никаких шансов устоять. Кроме того, сказал он, разве Бог не творит чудеса для англичан? Разве Он не показал всем, что Эдуард III был их законным королем? Разве их собственная церковь не была основана предками Эдуарда III? Разве они не обязаны хранить верность английскому королю? Вместо того чтобы вести бесполезную оборону стен и подвергать себя мести завоевателей, они должны встретить войска Ланкастера в процессии на дороге, в лучших одеяниях и с ключами от города. Затем епископ призвал к себе горожан и обратился к ним с аналогичной речью. Он предложил им собрать средства на покупку подходящего подарка для графа Ланкастера и пообещал, что он лично сделает самый большой взнос. В Майзе были люди, которые уже некоторое время говорили, что Эдуард III будет лучшим господином, чем Филипп VI. Двое из них были посланы на встречу с графом Ланкастером. Они подарили ему ястреба-тетеревятника и двух борзых и пригласили его приехать в Майзе, где его примут, по их словам, с честью и радостью. Ланкастер обещал приехать и дал им значки с его гербом, чтобы они прикрепили их к своей одежде. В городе начали готовиться к встрече. Они сделали знамена с гербами Плантагенетов и Ланкастеров, чтобы выставить их на воротах. Они накрыли золотой тканью гробницу герцога Аквитанского XI века в аббатстве и окружили ее зажженными свечами. В последствии в своих собственных показаниях монахи и горожане утверждали, что они с негодованием отвергли совет епископа и отказались иметь что-либо общее с его планом. Но в этом есть некоторые сомнения. Истина, по-видимому, заключается в том, что они поддерживали его, по крайней мере, молчаливо, до тех пор, пока опасность не миновала, после чего они перешли к злобному и корыстному осуждению прелата. Епископ в конце концов был оправдан. Интересно то, что его защита остановилась далеко не на полном отрицании факта сотрудничества с врагом. По его словам, факты были преувеличены его врагами. Но он не оспаривал, что выступал за заключение договора с англичанами. Его точка зрения заключалась в том, что в условиях осени 1346 года никого нельзя винить за это. Епископ отметил, что в Пуату практически не было организованных французских войск, когда Генри Ланкастер вторгся туда. Не было никакого предупреждения о его приходе. Не было достаточно оружия, чтобы вооружить население. Стены городов, включая Майзе, были неспособны противостоять решительному штурму. Другие города и замки региона заключили мир с англичанами на любых условиях. Что еще они могли сделать?[911]

Когда англичане отступили из Пуатье, примерно 12 октября 1346 года, они двинулись в сторону Сентонжа и Бордо, грабя, громя и сжигая все на своем пути. Сопротивление было разрозненным и нескоординированным. В некоторых местах, например, в Майзе, Мелле и Вивонн, жители сдались на капитуляцию. Некоторые сопротивлялись яростно, как, например, рабочие королевского монетного двора в Монтре-Боннен к западу от Пуатье, многие из которых погибли на стенах во время штурма. Ниор и Сен-Мексан, два из убежищ для населения, назначенных в сентябре, отбили все атаки графа и остались живы[912].

Ланкастер не предпринимал попыток занять Пуату. Он не оставил в провинции ни одного гарнизона, кроме гарнизона в Люзиньяне, где замок был хорошо расположен, а город был небольшим и его было относительно легко удерживать. Здесь под командованием головореза Бертрана де Монферрана и двух его братьев было оставлено сто латников и некоторое количество пехоты и лучников. Они превратили его в центр организованного бандитизма, откуда в течение многих лет терроризировали большую часть западного и центрального Пуату. Подобные гарнизоны были предназначены не столько для контроля над территорией, сколько для создания хаоса и отсутствия чувства безопасности, связывая многократно превосходящие по численности силы противника. Более серьезная попытка постоянной оккупации была предпринята южнее, в Сентонже и Они. В Сен-Жан-д'Анжели был размещен большой гарнизон в 200 латников и 600 пехотинцев. На город были наложены регулярные налоги, гораздо более тяжелые, чем те, которые ранее платились королю Франции. Для управления окрестностями были привлечены гасконские чиновники и судьи[913]. Во второй половине октября 1346 года англичане расширили этот отдаленный анклав герцогства, заняв всю долину Бутонны от Сен-Жан-д'Анжели до моря, включая большой замок и гавань Рошфор и остров Олерон. Однако сам Ланкастер спешил вернуться в Бордо, и у него не было ни времени, ни ресурсов для завоевания всей территории между Бутонной и Жирондой[914]. Большая часть страны была более или менее поставлена под контроль правительства Бордо путем захвата наиболее уязвимых замков и укрепления крупных ферм и сельских монастырей. В этих местах были размещены небольшие гарнизоны, как правило, под командованием сочувствующих местных дворян. Но французская корона, конечно, не была изгнана из Сентонжа. Французы сохранили свои основные опорные пункты вдоль дороги Бордо ― Париж, включая Сент, столицу провинции, и Тайбур, контролировавший переправу через Шаранту к северу от нее, одну из сильнейших крепостей региона. Более того, они удерживали большинство своих гарнизонов на северном берегу Жиронды, включая Блай, Тальмон и Руайан[915]. Поэтому шевоше Ланкастера имело лишь ограниченный успех.

В результате сложившейся ситуации вся провинция была обречена на постоянную и изнурительную партизанскую войну между соседними опорными пунктами обеих сторон, такую которая уже разрушила Бретань и большую часть восточной и южной Гаскони. Депопуляция, первый симптом, началась очень скоро. На границах Пуату и Сентонжа такие города, как Ла-Рошель и Ниор, обезлюдивали с угрожающей скоростью, так как приходилось нести бремя круглосуточных караулов и поддерживать огромные фортификационные сооружения, а разбой на дорогах уничтожил их торговлю. Между английским гарнизоном Сен-Жан-д'Анжели и французским гарнизоном Оне на разделявшем их 10-мильном участке земли шла постоянная война засад, убийств, поджогов и вандализма. В Сенте горожане заявили, обращаясь с просьбой о выделении денег на строительство колокольни, что тревоги, учения и призывы к оружию стали частью их повседневной жизни. Постоянная опасность и отсутствие безопасности привели к ксенофобии и иногда истерии, необоснованной подозрительности к любому незнакомцу, который мог шпионить для врагов, страху предательства, самооговорам полученным под пытками. Людей вешали как признавшихся в шпионаже или клеймили лоб геральдическими лилиями как подозреваемым. На открытой местности за городскими стенами орудовали вольные разбойники с обеих сторон, люди, подобные паре безымянных гасконцев, описанных с впечатляющими подробностями в современном письме о помиловании: легковооруженные всадники, нагруженные добычей, их седельные сумки были набиты расписками военнопленных с обязательством заплатить выкуп. Этих двоих гасконцев настигли и убили одного из них, когда они ехали по дороге из Сен-Жан-д'Анжели в Бордо. Такие люди научились орудовать большими группами. Постепенно обширные участки этой плодородной провинции вокруг главных городов и дорог были заброшены. Вдоль побережья земли, отвоеванные у моря в результате многолетних усилий, были брошены на растерзание наступающим болотам — лучшей защиты от нападения, говорили жители, чем твердая земля и стены с людьми[916].

Французское правительство усугубило жалкую участь населения особым методом, который оно использовало для возвращения утраченных территорий. Не имея полевой армии для службы на юго-западе и не имея перспективы ее создания в ближайшее время, оно начало предоставлять вольным разбойникам права на эксплуатацию любой оккупированной англичанами территорию, которую они могли отвоевать своими силами. Эти права часто ограничивались определенным сроком, например, годом после отвоевания, но некоторые из них были бессрочными. Этим методом были достигнуты значительные успехи. Например, остров Олерон был отвоеван в результате частного предприятиям сеньора де Руайана в течение нескольких месяцев после его захвата англичанами. Но эта практика была неудачной со всех других точек зрения. Она настраивала захватчиков оккупированных территорий друг против друга и против семей, которые владели ими до оккупации, порождая жестокие локальные войны между людьми, которые в противном случае могли бы быть на одной стороне. Это также было одним из зачатков тех самоуправляющихся частных армий, лишь в малой степени подчинявшихся какому-либо правительству, которые в 1350-х годах придали войне новый импульс и причинили сельскому населению Франции больше страданий, чем когда-либо могли сделать периодические экспедиции Эдуарда III[917].

Войска графа Ланкастера вернулись в Бордо в начале ноября 1346 года, а сам он начал готовиться к возвращению в Англию. Но искры от разожженных им костров уже разжигали новые пожары вдали. Гайяр де Дюрфор, которого Ланкастер оставил в середине сентября командовать сеньорами Ажене, вскоре после этого отправился в дальний поход. Часть войск Гайяра занималась рейдами в Керси, проникая по долине реки Ло почти до Каора[918]. Отряд из 400 всадников под командованием самого Гайяра повернул на север. В последние десять дней сентября они внезапно появились в отдаленном и гористом Коррезе и захватили Тюль, главный рыночный город региона. Это событие произвело потрясающий эффект на соседнюю провинцию Овернь, для которой сборщики налогов и рекруты до сих пор были лишь далеким отголоском войны, ведущейся в где-то другом месте. Новость достигла Монферрана 30 сентября 1346 года, а через несколько дней последовали первые известия о разграблении Сен-Жан-д'Анжели графом Ланкастером. Хотя Монферран находился в 80 милях от Тюля и в 180 милях от Сен-Жан-д'Анжели, горожане в панике рассылали сообщения во все стороны: в Риом для сравнения отчетов; в Париж для отзыва предложения о помощи в освобождении Кале; в Пуатье для выяснения, куда направился граф Ланкастер после того, как покинул Сен-Жан-д'Анжели; в соседние королевские замки для немедленного вызова помощи. С тревогой осматривались стены и рвы. Из складов города был извлечен запас устаревших арбалетов. Был реквизирован сарай для строительства камнеметной артиллерии. Провинциальные Штаты Оверни собрались в Риоме, чтобы собрать деньги и войска для обороны, и заседали с перерывами в течение шести недель. Но опасность миновала. Граф Арманьяк с войсками, собранными в Лангедоке, как подкреплениями для армию короля, объединил свои силы с ополчениями Оверни и Лимузена и в середине ноября осадил Тюль. Примерно к Рождеству захватчики сдались на условиях капитуляции. Их жизни были пощажены. Но все они были взяты в плен для получения выкупа[919].

Это была пиррова победа. За абсурдно малую цену гасконцы отвлекли несколько тысяч французских солдат на незначительный городок Тюль, лишив Филиппа VI части его армии и на три месяца нарушив управление королевской администрацией в центральной и южной Франции. Пока граф Арманьяк был обременен проблемами Коррезе, англичане и их союзники укрепили свои позиции в Ажене и южном Перигоре и пронеслись по Базаде к юго-востоку от Бордо, легко забирая города и территории, которые ранее сопротивлялись им годами. Сам Базас, который после битвы при Обероше мужественно бросил вызов Генри Ланкастеру, выторговал выгодные условия капитуляции и 3 января 1347 года открыл ворота для англичан. Волна предательств, даже в регионах, надежно удерживаемых офицерами французского короля, означала последние стадии разочарования и отчаяния от ведения правительством войны на юге: командир гарнизона в Эг-Морте на Средиземном море, епископ Сен-Папуль в Тулузене, люди, которым нечего было выиграть от переговоров с англичанами, если только они действительно не верили, что династия Валуа вот-вот падет[920].

Самая сильная и хорошо организованная экспедиция, предпринятая из Шотландии за многие годы[921], началась 7 октября 1346 года, через три дня после падения Пуатье. Это был прямой ответ на кампанию Эдуарда III во Франции: возможность для грабежа и мести, предоставленная отсутствием короля, и долгожданный ответ шотландского короля на отчаянные мольбы Филиппа VI о помощи. В состав шотландской армии, по-видимому, входила горстка французских рыцарей, прибывших в Шотландию летом[922]. По достаточно достоверным официальным оценкам в шотландской армии насчитывалось около 12.000 человек. Некоторые из них были снабжены современным французским оружием и доспехами, что было большим прогрессом по сравнению с тем снаряжением, которое обычно носили шотландские воины, как с тревогой отмечали английские наблюдатели.

Давид II вторгся в Англию к северу от Карлайла. Хотя ему было не занимать храбрости, Давид II быстро показал себя неопытным и посредственным полководцем, плохо контролирующим своих людей. Вместо того чтобы продвигаться вперед, пока англичане не успели организовать оборону, шотландцы потратили несколько дней на осаду Пил оф Лидделл, мощной природной крепости, расположенной прямо за границей на реке Эск. Это место осаждали в течение трех дней, а затем взяли штурмом. Комендант, сэр Уолтер Селби, был зарублен без промедления в присутствии шотландского короля. Карлайл, расположенный в 10 милях к югу, вероятно, не продержался бы и трех дней. Его стены и ворота были в плохом состоянии, а запасов было мало[923]. Поэтому Карлайл заплатил большой откуп и заключил местное перемирие. Миновав город, шотландцы повернули на восток к богатым церквям и поместьям Дарема и Йоркшира, которые с XII века были магнитом для шотландских армий вторжения. Они двигались широким фронтом, как это сделал Эдуард III в северной Франции, сжигая все, что лежало на их пути. Три дня было потрачено на разграбление великого приорства Хексхэм. Затем, 16 октября, на десятый день кампании, шотландцы подошли к Дарему и расположились лагерем в Борепере, роскошной загородной резиденции настоятелей соборного монастыря к западу от города. Монахи предложили 1.000 фунтов стерлингов за защиту, которые должны были быть выплачены 18 октября. Шотландцы ждали.

Филипп VI ошибся, назвав север Англии беззащитной пустотой, хотя он, безусловно, был ослаблен. Постоянные набеги шотландцев на протяжении многих лет обезлюдили большую часть Камберленда, Уэстморленда и Нортумберленда, превратив их снова в заброшенную пустошь, подобную приграничным землям Гаскони, Бретани или Фландрии. Только в Камберленде (вероятно, это было самое пострадавшее графство) в ходе обследования было выявлено более сотни общин, доведенных до нищеты в 1345 и 1346 годах. Ситуация в Нортумберленде, более крупном и лучше защищенном графстве, возможно, была несколько более благополучной. Оборона границы находилась в руках трех человек: Генри Перси и Ральфа Невилла, постоянных английских командующих на границе, и начальника восточного участка границы Уильяма де Ла Зуша, архиепископа Йоркского, мирского церковного политика. Английские шпионы действовали в Шотландии с августа, и общее содержание планов шотландцев было известно им по крайней мере в течение шести недель до начала вторжения. Людей уже расставили по местам и велели ждать приказов. Поэтому, когда шотландцы пересекли границу, войска были собраны очень быстро. Сбор, в Ричмонде в северном Йоркшире, проходил под наблюдением архиепископа Йоркского. Но его армия, хотя и быстро набранная, была невелика, максимальная численность составляла, вероятно, не более 3.000 или 4.000 человек из Камберленда, Нортумберленда и Ланкашира. Еще 3.000 йоркширцев собрались на юге и находились в пути. К югу от Трента, который все еще прочесывался в поисках свежих подкреплений для армии у Кале, войск не было[924].

14 октября, примерно в то время, когда шотландцы проходили через Хексхэм, архиепископ решил не дожидаться йоркширцев и отправился с имеющейся северной армией через болота к северу от Ричмонда в направлении Барнард-Касл. Здесь он распределил свои силы по трем баталиям для похода на Дарем. Предводители шотландцев не ожидали такой эффективности от своих врагов. Они узнали о подходе английской армии только на рассвете 17 октября, и то случайно. Отряд шотландцев под командованием Уильяма Дугласа совершал грабительский рейд к югу от Дарема, когда в густом утреннем тумане они неожиданно наткнулись на две арьергардные баталии армии архиепископа. Произошла стычка, в которой шотландцы потерпели поражение и были отброшены с большими потерями.

Когда Давид II узнал от оставшихся в живых, как близко находятся англичане, он поднял свою армию и повел ее навстречу врагу и расположился на возвышенности в месте под названием Невиллс-Кросс, где стоял старый англосаксонский каменный крест. Давид II построил своих людей, как и англичане, в три баталии, но крайне неудачно на местности, пересеченной рвами и стенами, где свобода передвижения войск была очень ограничена. Шотландцы достаточно хорошо помнили Дапплин-Мур и Халидон-Хилл, чтобы по возможности не идти в атаку первыми. Поэтому, когда английская армия достигла Невиллс-Кросс, около середины утра, они неподвижно стояли на своих позициях. В течение нескольких часов ни одна из сторон ничего не предпринимала. Затем, в середине дня, англичане подошли на расстояние выстрела из лука и начали осыпать шотландцев стрелами. Шотландцы, не выдержав обстрела, были вынуждены атаковать. Их первая баталия атаковала английские ряды в пешем строю, принимая английские стрелы на щиты, шлемы и наплечники. По мере продвижения в перед, стены и рвы на полях стали нарушать их строй. Многие шотландцы так и не достигли английских линий. Те же, кому это удалось, были оттеснены назад английскими латниками, которые стояли в первой линии. Видя это, вторая и самая большая из шотландских баталий, которой командовали Роберт Стюарт и граф Марч, развернулась и бежала с поля боя. Давид II остался со своей баталией, чтобы противостоять всей английской армии. Он и его люди сражались со свирепым мужеством. Сам король был тяжело ранен стрелой в лицо. К концу дня шотландцы потерпели поражение и бежали. Давид II был настигнут и окружен. Он отказался сдаться и, несмотря на свои раны, выбил два зуба своему пленителю, прежде чем его одолели. Остальную часть шотландской армии преследовали в сумерках на протяжении более 20 миль по графству Дарем.

Шериф Лондона сразу же нанял корабль, чтобы доставить первые слухи о произошедшей битве королю под Кале. Это было еще более тяжелое поражение для Шотландии, чем Креси для Франции. Эта маленькая страна потеряла за один день почти всех своих лидеров и многих самых опытных полководцев. Джон Рэндольф, граф Морей, который возглавил первую баталию атаковавшую английские линии, был убит вместе с большей частью своих людей. Погибли коннетабль, маршал и камергер Шотландии. Кроме Давида II, в числе пленных был Уильям Дуглас, самый искусный и упорный практик партизанской войны в Шотландии, а также четыре графа. Английское правительство еще во Франции поняло политическую ценность этих больших партий пленных. Двое из шотландских графов, Файф и Ментейт, которые ранее принесли оммаж Эдуарду III, были осуждены за измену, и один из них, Ментейт, был повешен и четвертован. Что касается других пленников, то Эдуард III не хотел освобождать их за выкуп. Был отдан приказ собрать их вместе и поместить под стражу в лондонском Тауэре. Ни один из них не должен был отпущен за выкуп без разрешения королевского Совета. Эти бесцеремонные распоряжения вызвали сильное недовольство среди людей пленивших шотландцев, которые рассматривали своих пленников, с точки зрения обычая, как свою собственность, с которой они могли поступать по своему усмотрению. Некоторые англичане скрывали своих пленников от уполномоченных короля. Некоторые заключали с ними тайные сделки, а затем сами организовывали им побег. Большинство, однако, должным образом сдали своих пленников констеблю Тауэра в течение нескольких месяцев после битвы, и Эдуард III в конце концов пообещал им выплатить компенсацию вместо выкупа. Человек, захвативший Давида II, получал очень большую ренту, 500 фунтов стерлингов в год, и получил звание баннерета. Давид II был самым ценным пленником, захваченным в войне до сих пор. Его держали в замке Бамбург несколько недель, пока он оправлялся от ран под присмотром хирургов, привезенных из Йорка. Затем, в начале января 1347 года, его под усиленной охраной доставили на юг, в Лондон и посадив на высокую черную повозку, чтобы все видели, провезли по улицам столицы. Затем его заперли в Тауэре. Давиду II суждено было оставаться под стражей в течение одиннадцати лет[925].

Через десять дней после катастрофы при Невиллс-Кросс планы французского правительства по освобождению Кале до наступления зимы рухнули в результате унизительной неразберихи. Реакция французского военного сословия была запоздалой и слабой. Почти никто из призванных в Компьень не прибыл к официальной дате сбора, 1 октября. Затем, по мере того как шли дни, стали поступать новости о действиях графа Ланкастера в Сентонже и Пуату, а в начале октября — о падении самого Пуатье. Французские министры, вероятно, переоценили силы Ланкастера, и их первым впечатлением было то, что он направляется на север. Им казалось, что у англичан есть грандиозная стратегия, позволяющая атаковать французскую армию сразу с двух направлений. В Компьене была принята череда панических решений. 13 октября 1346 года герцог Нормандский объявил, что в конце месяца он поведет свежую армию против графа Ланкастера. Часть этой армии должна была быть собрана путем отзыва людей из Компьеня, а остальная часть — путем срочного нового призыва. Новые приказы призывали всех свободных людей, которые еще не были на пути в Компьень, отправиться в Орлеан, где герцог встретит их для похода на юг. План заключался в том, чтобы удержать англо-гасконцев к югу от Луары в Турени, где сходились основные пути с юго-запада. Эти планы вызвали новые волнения в правительственных войсках, особенно когда граф Ланкастер снова повернул на юг, а сбор в Орлеане был отменен. В последние десять дней октября люди прибывали в Орлеан только для того, чтобы быть перенаправленными на север[926].

К концу октября маршалы в Компьене располагали лишь немногим более 3.000 человек личного состава[927]. К ним следует добавить войска, перенаправленные из Орлеана, силы, уже развернутые в кольце гарнизонных городов вокруг болот Кале, и неопределенное количество пехоты, всего, возможно, от 6.000 до 10.000 человек. Несмотря на отчаянные меры, к которым прибегли чиновники Филиппа VI, у военных казначеев не хватило денег даже на выплату авансов этой скромной армии. Филипп VI, видя, что его кампания вот-вот провалится, обратился к дипломатии, чтобы сохранить лицо. Он разрешил обратиться к Эдуарду III через Карла Богемского, сына погибшего при Креси короля Иоганна. Английский король отверг это предложение, и Филипп VI обратился к кардиналам. Он сказал им, что, в конце концов, готов назначить послов для переговоров с врагом. Но было уже слишком поздно. Хотя Эдуарда III убедили назначить послов на переговоры, его клерки едва успели перейти к составлению формальных документов, когда 27 октября 1346 года Филипп VI внезапно свернул все французские морские и военные операции на севере Франции, за исключением обороны главных городов с гарнизонами. Войска в Компьене были распущены, так и не покинув город, а вновь прибывших развернули домой. 31 октября генуэзские галеры были размещены на берегу Соммы в Абвиле, а французские — неделей позже[928].

Это стало сигналом к серьезному политическому кризису во французском правительстве, в чем-то напоминавшему английский кризис, последовавший за отходом Эдуарда III от Турне в 1340 году. Филипп VI, как и Эдуард III, обвинил во всем своих слуг. Годемар дю Фей был опозорен за неспособность остановить англичан при Бланштаке; Шарль де Монморанси, один из маршалов, участвовавших в битве, был уволен с должности. Филипп VI сурово обошелся со своими финансовыми чиновниками, которых обвинили в неспособности обеспечить армию в Компьене. Он, как и Эдуард III, не мог понять, что неспособность найти деньги, когда они были нужны, может быть вызвана чем-то другим, кроме некомпетентности или коррупции. Пьер дез Эссар, один из главных чиновников Счетной палаты, человек, который более двадцати лет находился во французском правительстве, был уволен и арестован в конце октября 1346 года. Его обвинили в растрате 100.000 ливров. 11 ноября все финансовые дела короны были переданы в руки трех комиссаров, аббатов Сен-Дени, Мармутье и Корби. Они не только ввели жесткий режим контроля за расходами, но и провели чистку финансовых отделов администрации, уволив большое количество крупных и мелких государственных служащих и подвергнув некоторых из них судебному преследованию[929].

В королевском Совете у власти оставались те же лица, но их разделяла яростная взаимная вражда. Существует множество косвенных доказательств того, что одним из тех, с кем Филипп VI рассорился, был его сын Иоанн, герцог Нормандский. Филипп VI помешал ему взять Эгийон в августе, но безрезультатно, так как Иоанн не успел вовремя прибыть к битве при Креси. Но вполне возможно, как предполагает Жан Лебель, что повод для их ссоры был относительно пустяковым. Уолтер Мэнни, после побега из тюрьмы в Сен-Жан-д'Анжели, был вновь задержан в начале октября при проезде через Орлеан и доставлен в Париж, где по указанию короля был заключен в Лувр. Нарушение разрешения безопасного проезда для Мэнни возмутило Эдуарда III и привело к ответным мерам против французских военнопленных в Англии, некоторые из которых были помещены в тесное заключение, не соответствующее их рангу. Иоанн, который выдал данное разрешение, был разгневан не меньше Эдуарда III, и, хотя в конце концов ему удалось добиться освобождения Мэнни, он, похоже, на несколько месяцев удалился от двора и испытывал реальные (хотя, конечно, преувеличенные) опасения, что его могут лишить наследства. Отношения между королем и герцогом Бургундским, тестем и наставником Иоанна, были очень напряженными. Артуа, графство, которым герцог управлял от имени своей жены, теперь стал главным театром военных действий, и формальные тонкости, не позволявшие Филиппу VI осуществлять там прямую власть, вызывали у него раздражение и досаду. Правительство все чаще пренебрегало ими, назначая собственных чиновников и командиров не только в районе Кале, но и в главных городах внутренних областей Артуа. В декабре 1346 года Филипп VI отстранил правительство герцога в Артуа и стал увольнять большое количество его чиновников[930].

Это были тревожные и непривычные трещины в традиционной солидарности французской королевской семьи. Некоторые еще более резко дистанцировались от неудач Филиппа VI как военного лидера. Жанна Наваррская, графиня Ангулемская и дочь короля Людовика X, по общему признанию, озлобленная и недовольная женщина, дошла до того, что заключила частное перемирие с графом Ланкастером. Этот примечательный документ, составленный примерно в ноябре 1346 года, не сохранился. Но из него следует, что она получила защиту своего графства Ангулем, предоставив взамен право свободного прохода через него англо-гасконских войск и обязательство не строить новых укреплений в этом регионе и не позволять старым укреплениям быть занятыми гарнизонами французской короны. Филиппу VI не могло понравиться такое соглашение, но он был вынужден согласиться с ним. Он был не в том положении, чтобы захватить Ангулем, как он захватил Артуа[931].

Чиновники из королевского Совете с ожесточением принялись за работу по приведению в порядок финансов на следующий год. Зима 1346–47 гг. запомнилась на долгие годы голодом, беспорядками и тяжелыми поборами сборщиков королевских налогов. Были предприняты новые попытки принудительного введения налога габель и налога с продаж. Правительственный план обложения общин на содержание воинов пропорционально численности их населения, который был представлен на рассмотрение Генеральным Штатам как альтернатива этим налогам, теперь был введен в дополнение к ним. Французская церковь была обложена еще одной десятиной, которую санкционировал Папа, а также множеством более или менее незаконных поборов, которые он не санкционировал. Но эти меры медленно приносили деньги, и с приближением сезона военных кампаний правительство, как всегда в таких случаях, прибегло к ранее опробованным методам. В январе 1347 года началась новая программа манипуляций с монетами, вызвавшая сильное недовольство. Иностранцы и другие меньшинства были обложены податями по всей строгости. В феврале правительство конфисковало все активы итальянских ростовщиков во Франции, включая выданные ими займы, которые подлежали возврату (без процентов) в казну. Священнослужители, проживающие за пределами Франции, были лишены своих доходов в пользу короны — мера, которая являлась подражанием действиям Эдуарда III в Англии за год до этого. Все протесты были отклонены. Каждый человек, сказал Филипп VI Папе, обязан защищать королевство и предоставлять свое имущество и самого себя в распоряжение короны ради общего блага. Королева хотела, чтобы Филипп VI пошел дальше и возродил обязательную бесплатную военную службу дворянства, которая была не востребована во Франции в течение многих десятилетий. Но Филипп VI отверг это предложение. Видимо он знал, по крайней мере, некоторые пределы своей власти[932].

Зимой в войне вокруг Кале наступил застой. Англичане не смогли блокировать город с моря, в результате чего в него продолжали поступать припасы и свежие подкрепления. На второй неделе ноября, как раз перед наступлением непогоды, французы ввели в гавань караван реквизированных торговых судов с продовольствием, достаточным для поддержания гарнизона до возобновления поставок весной[933]. Со своей стороны, англичане получали постоянный поток поставок по суше из Фландрии, который беспрепятственно продолжался из-за низкого уровня французской военной активности в зимние месяцы и плохого морального состояния гарнизонов Артуа. Сообщения, которыми обменивались жители городов Артуа, иногда по несколько раз в день, показывают их разочарование и смену настроений страха, гнева и отчаяния, когда они пытались понять, что происходит всего в нескольких милях от них. Реальные сведения перемежались с невежеством и неразберихой. Сообщалось, что Эдуард III отказался от осады и отошел от Кале. Но в каком направлении? По более достоверным сведениям, он все еще находился там и сегодня утром была предпринята еще одна попытка штурма города. Графы Дерби и Стаффорд готовы предпринять мощный рейд в Артуа. Сколько у них людей? Пятьдесят тысяч. Каким маршрутом они пойдут? "Несмотря на все предупреждения, которые мы и другие давали королю, нашему государю, — писали советники Сент-Омера в конце февраля 1347 года, — он не сделал ничего, чтобы помочь нам, ничего, чтобы дать бой врагу"[934].

Эдуард III предпринял серьезную попытку выйти из тупика, пока силы его врага были еще разобщены. В середине ноября 1346 года был разработан чрезвычайно продуманный план штурма Кале, в ходе которого флот из небольших лодок был введен в ров, а к стенам были подведены лестницы, установленные на их палубах. Это предприятие потребовало много энергии и изобретательности. В Англии было заказано 50 рыболовных судов со специально набранными экипажами; были изготовлены 25- и 40-футовые лестницы. Плотники были привлечены к работе во всех южных графствах. Деревянные камнеметные машины и не менее десяти пушек с порохом и боеприпасами были переправлены через Ла-Манш. Подкрепления, которые были задержаны в Кенте, когда французская армия разошлась из Компьеня, были переправлены через Ла-Манш, и еще больше людей были призваны к оружию из своих домов. Большинство этих людей достигли Кале во второй половине декабря. Но неоднократные штурмы стен все время заканчивались неудачей. Последняя известная попытка была предпринята 27 февраля 1347 года[935].

В промежутках между этими неудачными штурмами и периодическими вылазками вглубь страны английская армия сидела на болоте в сырости под дождем, периодически переставляя свои палатки и хижины, когда приливы и отливы наступали на островки твердой земли. Болезни уменьшали силы англичан и сокращали их численность. Серьезной проблемой стало дезертирство, особенно среди лучников, поскольку люди находили способы вернуться домой на кораблях доставлявших провизию в осадный лагерь или через Фландрию. Некоторые крали деньги, чтобы вернуться домой, или тайно вывозили ценных пленников. В Англии шерифы и советники были заняты тем, что проверяли по длинным спискам дома беглецов. Некоторых они находили и наказывали, но многие из бежавших были ранены или слишком больными, чтобы продолжать сражаться[936].

Французское правительство знало, что с возвращением хорошей погоды и английских кораблей весной снабжать Кале будет все труднее. К сожалению, у него больше не было возможности контролировать море, даже на местном уровне. Генуэзские галеры идеально подошли бы для проведения операций в ограниченном радиусе вокруг Кале. Но либо французы не понимали этого, либо генуэзцы, которые заключили контракт на службу только на 1346 год, отказались остаться у Филиппа VI еще на год. Учитывая обращение, которому подверглись их соотечественники во время и после битвы при Креси, ни одно из этих объяснений не вызывает удивления. По какой бы ни было причине, корабли и экипажи Гримальди были откуплены в ноябре 1346 года. Французское правительство выкупило те генуэзские галеры, которые еще были пригодны для плавания, и сдало их на хранение. Затем правительство перешло от весел к парусам, а из Италии в Испанию. Зимой 1346–47 годов Альфонсо XI Кастильский и его адмирал Эджидио Бокканегра (он был братом дожа Генуи) сделали французам деловое предложение. Кастилия становилась атлантической державой огромного значения, имея сильный постоянный военный флот и торговый флот, славившийся размерами и качеством своих крупнейших судов. Кастильцы предложили, по-видимому, в личном качестве, предоставить французскому правительству контрактный флот из 200 больших парусных судов, каждое из которых имело полный комплект моряков, а также сотню вооруженных людей и двадцать пять арбалетчиков. Бокканегра посетил Венсен в январе 1347 года, чтобы донести эту идею до французского короля. Договор был подписан 25 января. Но кастильцы оказались не более пунктуальными, чем генуэзцы. Возможно, также возникли трудности с выплатой мобилизационных сборов и авансов, которые были высоки. В результате французы не использовали ни итальянцев, ни кастильцев и были вынуждены обратиться к собственным военно-морским ресурсам[937].

Количество имевшихся в наличии подходящих французских кораблей значительно уменьшилось после разгрома англичанами южной Нормандии годом ранее. Но те корабли, которые имелись, были эффективно использованы. Обеспечение Кале было организовано Пьером Флотом (Флотоном) де Ревелем, который был назначен адмиралом Франции в марте 1345 года. Пьером Флот не был моряком, но был умным и энергичным администратором, отпрыском одной из великих бюрократических династий XIV века. В феврале 1347 года поставщики прочесывали северо-западную Францию в поисках припасов и отправляли их вниз по рекам в два основных пункта сбора на побережье. Припасы, найденные в Нормандии и южной Пикардии, доставлялись в Дьепп; припасы из бассейна Соммы и северной части Иль-де-Франс перевозились на речных баржах в Абвиль и далее в Сен-Валери в устье Соммы. В Дьеппе и Сен-Валери они перегружались на большие океанские суда и отправлялись на север. В Булони на корабли были посажены солдаты, сформированы конвои и обеспечены эскортом из галер и укрепленных парусников. В этих операциях было задействовано большое количество судов: более шестидесяти небольших каботажных и речных барж, более двух десятков парусных судов, двенадцать французских галер и гребных баланжье, а также одна итальянская галера, оставшаяся с прошлогодних кампаний. Собранная флотилия представляла собой результат огромных усилия и расходов короны, а также приморских городов Нормандии и Пикардии. В Дьеппе почти все морское сообщество города приняло участие в предприятии, включая женщин, более 300 из которых вызвались тащить корабли за канаты из гавани. Первые результаты были весьма удовлетворительными. Два больших конвоя успешно прошли в Кале. Дьеппский конвой из пяти груженых судов и около пятнадцати кораблей сопровождения достиг Кале в середине марта 1347 года. Конвой из Сен-Валери, состоящий из тридцати кораблей, включая шесть груженых провизией, вошел в гавань Кале в начале апреля. Англичане не предприняли никаких мер, и потерь не было, за исключением одного корабля, который затонул во время шторма по пути. В осажденный город было доставлено не менее 1.000 тонн грузов[938].

Филипп VI принял Орифламму в Сен-Дени 18 марта 1347 года. Он намеревался подготовить свою армию к концу апреля и объявил о своем намерении выступить в поход против англичан в начале мая. Но он был грубо дезинформирован о ходе подготовки своего правительства. Комплектование армии шло еще медленнее и неравномернее, чем в октябре предыдущего года. Когда Филипп VI достиг Амьена, там было очень мало людей. Не падая духом, на второй неделе мая 1347 года он покинул Амьен и двинулся на север "короткими переходами, чтобы дать время войскам время собраться". Только когда он прибыл в Аррас, его глазам открылась горькая правда. Последовали настойчивые призывы о подкреплении, небольшое количество их прибыло в мае и чуть больше в июне. Никакие серьезные военные операции не могли быть предприняты до июля, с опозданием более чем на два месяца. И даже тогда их пришлось проводить в меньших масштабах, чем предусматривали планы Филиппа VI[939].

Такое положение дел, совершенно не характерное для французской военной организации до Креси, стало следствием разгромного поражения. Сражение нанесло удар по авторитету династии Валуа, совершенно несоизмеримый с его реальным стратегическим значением. Это было гораздо хуже, чем последствия битвы при Куртре, случившиеся за сорок лет до этого. Агрессивные усилия чиновников Филиппа VI по сбору налогов в течение зимы в основном провалились, что стало результатом безразличия и препятствий со стороны населения. В марте 1347 года был испробован другой, более мягкий подход. Был созван ряд ассамблей с участием министров короля для согласования методов и средств. В апреле города Лангедока отправили своих представителей в Париж. Состоялось собрание городов Пикардии и бальяжа Вермандуа, которое пришлось прервать, когда делегаты заявили, что у них нет полномочий для согласования чего-либо важного. В провинциях северной и центральной Франции местные ассамблеи продолжали собираться и совещаться в течение апреля, мая и июня. Результатом стало введение множество местных налогов, как правило, предполагавших трудоемкие дальнейшие переговоры с одной общиной за другой. Многие округа обещали оплатить расходы на содержание определенного количества солдат. В трех округах, Париже, Орлеане и Сансе, дворяне согласились воевать за свой счет. В Иль-де-Франс был введен налог на недвижимость. Большинство северных городов тем или иным способом заставили платить налог с продаж. Нормандия согласилась на подымный налог. Но он собирался крайне медленно. Общины, расположенные далеко от Кале, почти не волновало положение города; те, кто был ближе к местам боевых действий, хотели, чтобы деньги тратились на их собственные стены, и некоторые из них не соглашались на повышение налогов ни при каких других условиях. Например, Реймс, богатый город сукноделов и церковных князей, потратил около 5.000 ливров на свои укрепления в период с октября 1346 по июль 1347 года. В мае и июне 1347 года расходы составляли более 1.000 ливров в месяц, и на них уходили все людские ресурсы и запасы, которые могли предоставить горожане. Они не платили никаких налогов в казну короля и не посылали воинские контингенты в его армию. Их случай был нетипичным, и их приоритеты трудно назвать ошибочными. Ведь внушительная полевая армия ничего не сделала для Кана или Пуасси в 1346 году[940].

Еще более тяжелой, чем бедность короны, была бедность дворянства, от которого зависели ее войска. Французское дворянство за последнее десятилетие понесло огромные расходы на подготовку к войне и в течение двух лет терпело непрерывную череду поражений. Поражение было не только деморализующим. Оно было дорогостоящим. Министры Филиппа VI считали, что тяжелое бремя расходов, которое несло дворянство, и высокие проценты, взимаемые ростовщиками, были основными причинами трудностей с набором войск. Вероятно, они были правы. О плачевном состоянии финансов многих дворянских семей можно судить по массе документов, появившихся в результате национализации кредитов итальянских ростовщиков. Жан де Ланда, его супруга и отец задолжали Скарампи, банкирам из Асти, 5.275 ливров: сумма, примерно равная всем расходам Реймса на укрепления в год после Креси. Две трети этой суммы составляли набежавшие проценты. Шурин Жана, который был военным губернатором Артуа во время осады Кале, настолько сильно задолжал итальянцам, что в 1346 году был вынужден обратиться к королю с просьбой о помощи. В 1347 году ему разрешили служить за свой счет с тридцатью латниками в течение трех месяцев только для того, чтобы погасить основной долг. Жан де Шатийон, сеньор де Дампьер, который сражался в битве при Сент-Омере в 1340 году и помогал защищать Бетюн против Хью Гастингса в августе 1346 года, задолжал 1.400 ливров, большую часть которых составляли проценты. Частично это было связано с расходами на покупку лошадей — достаточно распространенное дело. Миль де Нуайе, министр короля, чей показной образ жизни привел его к огромным долгам еще до того, как кампания завершилась поражением, задолжал Барди 2.000 ливров, представлявших собой проценты и основную сумму займа, взятые в долг для выкупа его сына. Случай с Пьером де Месселаном, возможно, более поразителен, чем любой из этих, поскольку в то время как они были видными деятелями с репутацией, которую нужно было поддерживать, он был относительно малоизвестным рыцарем из Гатине. Этот человек разорился, взяв взаймы у итальянцев, прежде чем был убит в битве при Креси. Его долги составили не менее 14.565 ливров. Наследники Пьера заключили с Казначейством лучшую сделку, какую только могли, после чего продали свои поместья жадному адвокату и погрузились в благородную нищету. Пьер де Месселан нес свое бремя и погиб, сражаясь за короля. После поражения такие люди, как он, стали равнодушны к военным предприятиям короля. Некоторые больше не могли позволить себе воевать а другие не видели в этом смысла[941].

Некоторые пошли на измену. Эдуард III никогда не получал столько предложений о поддержке от французских дворян, как в течение одиннадцати месяцев, когда его армия неподвижно стояла под Кале. Более того, впервые их помощь имела реальную военную ценность. В ноябре 1346 года в графстве Бургундия произошло серьезное восстание против власти шурина короля, Эда, герцога Бургундского. Графство, юридически являвшееся частью империи, но принадлежавшее Франции по языку, чувствам и феодальной зависимости, было регионом со старой традицией аристократических мятежей. Коалиция бургундских дворян, возглавившая восстание 1346 года, в течение двух дней после начала осады направила своих представителей в осадный лагерь под Кале, чтобы согласовать свои планы с Эдуардом III. Субсидия, которую они получили из английской казны, 45.000 флоринов (6.750 фунтов стерлингов), была потрачена с умом. Мятежники опустошили большую часть графства, истощили средства герцога и практически весь 1347 год удерживали величайшего вассала короны вместе с большинством его сторонников и приверженцев на востоке Франции[942]. В марте 1347 года произошел еще один серьезный инцидент, когда чиновники Филиппа VI раскрыли заговор с целью передачи англичанам города Лаон на границе Шампани и Иль-де-Франс. Один из организаторов, адвокат Парижского Парламента, был выдан сообщником и арестован до завершения подготовки мятежа. Остальные бежали в замок Бомон в нескольких милях от города, где держались под командованием человека по имени Жан де Вервен. Как и бургундцы, Жан де Вервен тайно посетил английский лагерь зимой. Была перехвачена переписка между главарями мятежа и министрами Эдуарда III. А когда предприятие дало осечку, шестьдесят английских лучников были обнаружены среди гарнизона Бомона. Эта авантюра связала небольшую французскую армию, которая в противном случае могла бы отправиться на помощь Филиппу VI. Почти наверняка это была одна из причин, по которой города Шампани так неохотно посылали своих людей под Кале. В мае замок Бомон был осажден бальи Лаона и Вермандуа, а также графом Руси. Его гарнизон в конце концов сдался на капитуляцию. Когда осажденные продержались столько, сколько могли, они предали Жана де Вервена на поругание французскому королю, получив пропуск на безопасный проход ушли[943].

Это были самые впечатляющие случаи. Были и другие, не слишком известные, чтобы заинтересовать англичан или помочь Эдуарду III. Парижский ювелир, который был четвертован и повешен в мае за заговор с целью впустить врага, вероятно, был не более чем недовольным болтуном[944]. Судебные пытки могли добавить много косвенных подробностей к тому, что на самом деле было лишь недовольным ворчанием и неосторожными разговорами. Но подобные инциденты усугубляли напряженность в перенаселенных северных городах, а страх перед худшими инцидентами порождал навязчивый страх перед внутренними врагами.

Самой серьезной из многочисленных проблем, отвлекавших ресурсы Филиппа VI от главной цели, была деятельность жителей Фландрии. Новый граф Фландрии через неделю после гибели своего отца при Креси, принес оммаж королю Франции за свои владения. Людовик Мальский был умным и хитрым человеком, обладавшим многими политическими навыками, которых не хватало его отцу. Ему предстояло стать самым искусным правителем Фландрии на протяжении более чем столетия. Но осенью 1346 года ему было всего шестнадцать лет, у него не было политического опыта, и первый год его правления был временем для манипуляций со стороны более влиятельных политиков: лидеров фламандцев, для которых он представлял перспективу стабильности и законности; французского правительства, которое видело в нем средство для восстановления своей власти во Фландрии; и англичан, которые ясно понимали, что пока граф остается титулярным правителем Фландрии и вассалом Филиппа VI, претензии Эдуарда III на роль короля там были просто формальностью. Вскоре после Креси Филипп VI сделал щедрые предложения правительству трех великих городов Фландрии: субсидированные поставки зерна, приоритет на производство шерсти во Франции, привилегированное положение на французском рынке тканей, разнообразные фискальные и экономические привилегии, а также возвращение трех кастелянств Валлонской Фландрии, которые были захвачены еще Филиппом IV Красивым. Эти предложения служили главным образом для того, чтобы продемонстрировать понимание Филиппом VI тех факторов, которые связывали фламандцев с Англией. Но эти предложения были решительно отвергнуты. Когда в октябре 1346 года английский король отправился во Фландрию, чтобы восстановить свой союз, фламандцы торжественно возобновили его[945].

Но если Филиппу VI не удалось привлечь фламандских олигархов на свою сторону, то и Эдуарду III не удалось так же полностью привлечь графа. Все три стороны в своих целях убеждали нового графа вернуться во Фландрию, и когда он, наконец, сделал это в начале октября 1346 года, то был принят с большим торжеством. Но Людовику так и не позволили осуществить реальную власть. В течение короткого времени он стал таким же пленником своих подданных, каким был его отец. Ему было позволено иметь только двух спутников по собственному выбору. Двадцать человек следили за ним днем и ночью, "так пристально, что он едва мог писать наедине", — писал Жан Лебель. Его Совет был заполнен выдвиженцами из трех великих городов, под их диктовку подписывались договоры, письма и государственные документы. Они оказывали на Людовика нестерпимое давление, чтобы он публично объявил себя сторонником Эдуарда III и хотели, чтобы граф окончательно скрепил союз браком со старшей дочерью Эдуарда III Изабеллой.

Людовик сопротивлялся этим требованиям до тех пор, пока мог. По его словам, он никогда не взял бы в жены дочь человека, убившего его отца. Но в середине марта 1347 года казалось, что он будет вынужден это сделать. Эдуард III вернулся во Фландрию и встретился с молодым графом в Берге, небольшом сукнодельном городке на юго-западе графства. Там, в окружении представителей Гента, Брюгге и Ипра, Людовик торжественно обручился с Изабеллой. Граф также обязался возглавить вторжение армии фламандцев во Францию в поддержку английского дела и принял субсидию из английской казны. Примерно через две недели после встречи в Берге, когда роскошные приготовления к свадьбе близились к завершению, а у графа заканчивались предлоги для ее отсрочки, он отправился на соколиную охоту и, ускользнув от охраны, чтобы поймать птицу, бросился бежать на юг и скрылся во Франции[946]. Его единокровный брат, бастард Людовика Неверского, остался и попытался поднять восстание в Генте на французские деньги и с помощью нескольких фламандских сторонников. Но он был арестован до того, как все было готово, и обезглавлен. Страх уступил место ненависти, столь же сильной в Генте, как и в Париже. Олигархия хотела замучить его до смерти на рыночной площади, если бы не вмешательство маркграфа Юлиха. Маркграф заявил, что заговорщик по своему рождению, несомненно, заслуживает уважения[947].

Западная граница Фландрии стала жизненно важной для обеих сторон. Падение такого важного города, как Сент-Омер, стало бы унизительным ударом для Филиппа VI. Более того, в то время, когда он пытался убедить северные провинции своего королевства помочь ему деньгами и людьми, было немыслимо позволить налетчикам из Фландрии свободно переходить границу. Цели французского короля, однако, были не совсем оборонительными. Ему, как и Эдуарду III, стало ясно, что юго-западный угол Фландрии является одним из ключей к освобождению Кале. Французская армия должна была либо проникнуть в болотистые укрепления англичан вокруг осажденного города, что было трудным и опасным делом, либо выбить их оттуда голодом, что предполагало захват дорог к северу от Кале, по которым англичане получали большую часть своих припасов. Зависимость Эдуарда III от этих дорог должна была усилиться, поскольку в течение лета его армия получила подкрепление из Англии, и проблемы с ее пропитанием возросли. Сохранение этих дорог открытыми было значительным стратегическим успехом, почти полностью заслугой фламандцев. Он был достигнут ценой больших потерь для них самих, так как они обычно проигрывали войскам, которые были опытнее, лучше оснащены и лучше руководимы, чем они, и в результате несли большие потери. Но они одержали победу благодаря численности и упорству.

В отсутствие Людовика Мальского командование фламандскими войсками взял на себя неблаговидный французский ренегат по имени Удар де Ренти, бастард знатного французского рода из западного Артуа, который был изгнан из Франции за какое-то преступление и временно переметнулся на сторону фламандцев. Достоверную оценку численности его войск установить трудно, но она, несомненно, была значительной. К концу марта 1347 года только из Брюгге прибыло около 5.000 человек. Из всей Фландрии их должно было быть по крайней мере в три раза больше, и в апреле, мае и июне продолжали прибывать новые контингенты[948].

Французские войска в регионе состояли из крупных гарнизонов в Эр, Сент-Омере, Бетюне, Лилле и Турне, а также мелких гарнизонов в менее важных местах. В начале апреля 1347 года они были значительно усилены, и вокруг Эр и Сент-Омера были созданы мобильные пограничные силы из нескольких сотен конных латников. Это было достигнуто частично за счет выделения войск из огромного гарнизона Булони и других французских гарнизонов на юге, а частично за счет привлечения людей из полевой армии, которую Филипп VI мучительно собирал в Амьене и Аррасе. Не успели люди прибыть туда и получить авансы жалованья, как их отправили к границе. Вся западная часть Фландрии была передана под контроль Карла де ла Серда, будущего коннетабля Франции и одного из самых выдающихся представителей своего рода. В возрасте двадцати одного года он получил свое первое значительное командование[949].

Кампания началась в середине апреля 1347 года согласованной атакой на Сент-Омер отрядов английской и фламандской армий. Начало было неудачным. Оба войска ошиблись в сроках своего прибытия и были разбиты по отдельности. Фламандцы подошли к Нев-Фоссе с востока и были рассеяны французской кавалерией у города, потеряв несколько сотен человек. Англичане, подошедшие с запада примерно через неделю с 500 всадниками, оказались в значительном меньшинстве. Их преследовали на протяжении нескольких миль по дороге в Кале, пока, не прижали к реке у деревни Турнехем, и не заставили принять бой в котором они были разбиты с некоторыми потерями.

Через несколько дней после этого инцидента, в конце апреля 1347 года, Карл де ла Серда перешел в наступление. Его первой целью был Кассель, важный перекресток дорог, расположенный в 15 милях к северу от Аа. Но его силы были недостаточны, чтобы взять его. После неудачной попытки штурма он отступил в Сент-Омеру. За этой авантюрой почти сразу же последовала другая, более смелая, но столь же малопродуктивная. Цель заключалась в том, чтобы разрушить дамбу через реку Аа у Ваттена, к северу от Сент-Омера, затопив тем самым Бурбурскую равнину между Ваттеном и Гравелином и перерезав жизненно важную дорогу снабжения. Это почти удалось. Французы подошли неожиданно, кавалерия прошла через лес Хам, а пехота прибыла на лодках из Сент-Омера. Плотина была захвачена, и пришедшие с войсками рабочие начали ее разрушать. Но, к сожалению, их командир, Моро де Фьенн, занервничал, опасаясь контратаки, и дал сигнал к отступлению, не закончив работу. Так что, если не считать грабежа близлежащего бенедиктинского аббатства, операция оказалась пустой тратой сил.

В мае фламандцы перегруппировали свои силы и перенесли свои операции дальше на восток, предприняв серию набегов на восточную часть Артуа и французские провинции Валлонской Фландрии. Ни один из них не увенчался успехом. Большинство из них закончились кровавым провалом. Первый набег был пресечен в зародыше, когда люди, которые должны были принять в нем участие, были атакованы на месте сбора у небольшого городка Азбрук. Когда прибыли французы, фламандцы построились в баталии и сражались перед городом. Но хотя фламандцы показали себя лучше, чем ожидали французы, они были разбиты, и большинство из них погибло. Целью этого неудавшегося рейда, вероятно, был город Бетюн.

Другой отряд, двумя неделями позже, попытался застать врасплох Лилль. У них также ничего не вышло. Однажды вечером фламандцы переправились через реку Лис примерно в 8 милях к северу от города. Но на рассвете следующего утра гарнизон Лилля атаковал их, когда они проходили через деревню Ле-Кенуа-сюр-Дель, и всех уничтожил. Это было последнее предприятие фламандцев под командованием Удара де Ренти. Через несколько дней после этого он перешел на другую сторону, выторговал себе помилование и начал долгую карьеру капитана на французской службе. У французов не было особых причин ценить его навыки. Но он вряд ли мог бы нанести им больший ущерб, если бы одерживал победы. Само его присутствие с большим количеством людей в непредсказуемых точках протяженной границы сковывало ценные французские войска и заставляло их распылять свои силы. Тот факт, что гарнизон Лилля, который окончательно разгромил его, насчитывал около 800 человек, а командовал им Шарль де Монморанси, бывший маршал, говорит сам за себя[950].

Подобно тому, как поражение иссушило источники денег и людей для Филиппа VI, победа позволила Эдуарду III получить доступ к богатству своих подданных. 3 марта 1347 года представители Эдуарда III созвали в Вестминстер главных светских и церковных пэров, которые еще оставались в Англии. Они прямо заявили им, что королю срочно нужна большая сумма денег. Если он их не получит, сказали они, все, что было потрачено с начала предыдущего года, будет потрачено впустую. Вновь столкнувшись с призраком Турне, пэры согласились санкционировать принудительный заем в 20.000 мешков шерсти, который должен был взиматься с каждого человека в королевстве, за исключением самых бедных мирян. Это были предварительные условия для дальнейших монополистических схем по образцу 1337 года. Синдикат купцов, сформированный главными банкирами правительства, взял на себя продажу шерсти, заплатив за нее наличными и получив взамен монополию на право экспорта. Затем королевский Совет провел заседание с представителями моряков, чтобы рассмотреть огромные потребности в судах, которые будут задействованы для переправы людей, лошадей, оборудования и запасов через Ла-Манш. В дополнение к транспортам, которые должны были быть реквизированы обычным образом, было предложено создать боевой флот из 120 кораблей грузоподъемностью 150 тонн и более, на каждом из которых должны были находиться шестьдесят моряков и двадцать лучников. Расходы должны были покрываться за счет тяжелых дополнительных пошлин, сомнительной законности, взимаемых с экспорта. Поступления от этих налогов почти сразу же должны были пойти на погашение уже сделанных займов. Весь заем на шерсть был продан синдикату Уолтера Киритона за 66.666 фунтов стерлингов, что представляло собой довольно значительную скидку от его полной стоимости и подлежало выплате в рассрочку в течение нескольких месяцев. Было найдено множество других кредиторов. Большая корона была вновь снова заложена за 20.000 фунтов стерлингов синдикату, организованному лондонским виноторговцем Генри Пикардом. Но этот большой приток денег удовлетворил потребности короля лишь на короткое время[951].

Во второй половине апреля 1347 года Эдуарду III наконец-то удалось блокировать Кале со всех сторон. В начале месяца в гавань вошел второй французский конвой с продовольствием. Вскоре после этого англичане захватили отмель Рисбанк, которая представляла собой узкую песчаную косу, простирающуюся с юга и ограничивающая гавань с моря. В конце косы, напротив города, они построили деревянное укрепление, на котором разместили пушки и другую артиллерию, а также гарнизон из 40 латников и 200 лучников. Из 120 больших боевых кораблей, обещанных английскими морскими портами, около двух третей прибыли во второй половине апреля. Они были переданы под командование графа Уорика. Теперь англичане более или менее полностью контролировали Ла-Манш между Кале и побережьем Кента и Сассекса[952].

Однако с увеличением армии, дело шло медленнее. Совет назначил 2 апреля 1347 года для сбора транспортного флота. Посадка на корабли должна была состояться через неделю 9 апреля в трех портах: Сэндвиче, Дувре и Уинчелси. Однако спустя месяц во Францию не прибыл ни один человек, кроме личных свит нескольких дворян. Процесс затягивался по целому ряду причин, которые усугублялись амбициозным размахом планов правительства. Сбор войск начался только в феврале, и в течение весенних месяцев шел ни шатко ни валко и в конце мая он был еще далек от завершения. Сбор продовольствия в портах, начавшийся примерно в то же время, проходил еще медленнее. Финансовые проблемы короля, очевидно решенные в марте, начали вновь проявляться к концу мая, когда владельцы кораблей и ополченцы из Уэльса и английских графств требовали причитающееся им жалованье быстрее, чем королевские банкиры и сборщики налогов могли найти[953].

Были моменты тревоги и в осадном лагере под Кале, когда вести о продвижении Филиппа VI просачивались туда, преувеличенные страхом и уважением к эффективности, которая была характерна для французской военной организации в прошлом. Паника в конце марта, когда Филипп VI принял Орифламму, улеглась, когда он вернулся в свое поместье на Уазе. Май был месяцем острой тревоги по обе стороны Ла-Манша. 14 мая, когда стало известно об отъезде Филиппа VI из Амьена, ожидалось, что французы нападут на лагерь 20 мая. Неделю спустя, когда он достиг Арраса, атака ожидалась 27 мая[954]. В Англии Совет отчаянно пытался ускорить получение средств. Чрезвычайные экспортные пошлины, которые выплачивались непосредственно казначеям армии, теперь продавались банкирам в Лондоне и Брюгге со скидкой в обмен на наличные деньги. Был проведен еще один раунд принудительных займов. Известные купцы со всей Англии были вызваны в королевский Совет, чтобы представить свои предложения по облегчению трудностей короля. Уполномоченные переезжали из графства в графство, выколачивая деньги из монастырей. В Вестминстере деньги грузили на вьючных животных сразу после их получения и везли в порты для переправы на континент, чтобы заплатить войскам. Генри Ланкастер получил внезапный приказ пересечь Ла-Манш со всеми имеющимися людьми, готовыми или нет. Он покинул Лондон и отправился в путь с частью армии подкрепления в несколько тысяч человек, в последних числах мая. Остальные были оставлены на берегу, ожидая своей очереди в июне и июле. Эдуард III не имел представления о трудностях своего врага. Он оценивал только свои собственные, да и то не слишком адекватно[955].

Главная же трудность Филиппа VI заключалась в том, что фламандцы не смирились ни с поражением в апреле и мае, ни с дезертирством своего командира. Напротив, они упорно пополняли свои войска вдоль рек Аа и Лис за счет ополченцев из промышленных городов. Не успел Шарль де Монморанси отбить от Лилля один фламандский отряд, как другой, более крупный, появился в восточной части Артуа и направился к Бетюну. Вероятно, сейчас фламандцы были сильнее, чем когда-либо.

Филипп VI хотел отозвать большую часть своих войск из гарнизонов, чтобы пополнить армию и затем двинуться на Кале. Но в сложившейся ситуации он не мог сделать ни того, ни другого. Фламандцы могли свободно захватить провинции оставшиеся у него в тылу, а затем атаковать его армию, когда он будет противостоять англичанам на побережье. Дилемма короля активно обсуждалась среди его советников в Аррасе. Предпочтительным решением, которое преобладало до недавнего времени, было вторжение в юго-западную Фландрию и нападение на англичан с севера. У этого плана было несколько достоинств. Французская армия перерезала бы главный путь снабжения армии Эдуарда III. Кроме того, это, по всей вероятности, оттянуло бы фламандцев от французской границы. Сложность заключалась в том, что собственная линия снабжения французской армии должна была проходить через южную Фландрию. Там она была бы очень уязвима, если бы не были захвачены и надежно удерживались основные опорные пункты вдоль линии снабжения. Также необходимо было избавиться от основных скоплений фламандских войск в тылу французов.

Поэтому в начале июня из французской армии в Аррасе были сформированы две крупные оперативные группы. Первая была передана под командование Эдуарда де Боже, восходящей звезды, пользовавшегося большим расположением при дворе Филиппа VI, который отличился при Креси и вскоре должен был стать маршалом. Боже объединился с Карлом де ла Серда в Сент-Омере. Его люди переправились через Аа во Фландрию и предприняли еще одну попытку взять Кассель, вторую за два месяца. Кассель был построен в удивительном месте, на вершине большого холма, усеянного ветряными мельницами, возвышавшимся над равниной западной Фландрии на 500 футов. Хотя за последние тридцать лет его стены были дважды разрушены французскими армиями и лишь частично восстановлены, он оставался мощной естественной крепостью. Там была сосредоточена значительная часть фламандских пограничных сил подкрепленных небольшим отрядом английских лучников. Когда рано утром 8 июня 1347 года армия Карла де ла Серда прибыла к основанию холма, фламандцы ожидали ее на подготовленных позициях за палисадами вокруг вершины. Французы двинулись вверх по склону. Их арбалетчики шли впереди, пуская болты в тесные ряды защитников. Затем французские латники атаковали фламандцев в пешем строю, ломая палисады и оттесняя их назад в рукопашном бою, который продолжался несколько часов. Примерно в середине дня, когда фламандцы на холме начали терпеть поражение, капитан города бросил туда большое количество свежих войск из фламандских и немецких наемников, которые он держал в резерве. Появление подкрепления стало решающим. Французы были отброшены назад и во время перегруппировки у подножия холма, обнаружилось, что потери велики, а у арбалетчиков закончились болты и они отступили и вернулись в Сент-Омер.

Вторая французская оперативная группа действовала лучше, но и она не добилась сокрушительной победы над фламандцами, в которой нуждался Филипп VI. Командующими на этот раз были Роберт де Ворен, сеньор де Сен-Венан (один из маршалов) и Жак де Бурбон, граф де Ла Марш. Эти двое отправились в Бетюн, столицу северо-восточного региона Артуа. Хотя сам Бетюн все еще находился в руках французов, вся округа вокруг него была захвачена фламандцами и они все еще находились вблизи города, прикидывая свои шансы. Как только Бурбон и Сен-Венан достигли Бетюна, они собрали вокруг себя большую часть французских пограничных войск включая и гарнизон самого Бетюна. Шарль де Монморанси был отозван с восточного сектора границы от Лилля. Карл де ла Серда прибыл с большей частью людей из Сент-Омера. 13 июня 1347 года французы атаковали фламандцев всеми своими объединенными силами. Разведка фламандцев была небрежной и не предупредила об опасности, и когда французы ночью напали на фламандский лагерь, там все спали. Но большинство из фламандцев в темноте и неразберихе бежали в окрестные поля и, зная местность лучше, чем французы, смогли перегруппироваться и энергично контратаковать, внеся смятение в ряды французов и убив многих из них. Затем они отступили через Лисс и оставили французов мстить жителям северо-восточной части Артуа, которые покорились захватчику вместо того, чтобы сражаться.

В Аррасе при короле все еще оставались люди, выступавшие за подход к Кале через Фландрию. Но скромные результаты кампании Эдуарда де Боже и тот факт, что фламандцы все еще удерживали Кассель, были достаточны для большинства, чтобы отказаться от этого плана. Французские командиры настаивали, что англичан следует атаковать с южной стороны, причем с риском фламандского удара в спину пришлось бы смириться. Филипп VI долго спорил, прежде чем, наконец, согласился с ними. Пограничные войска и гарнизоны присоединились к королю в Аррасе. Итак, около 20 июня 1347 года Филипп VI со своей армией двинулся к побережью. 23-го числа он разместил свой штаб в Эдене, в 50 милях к югу от Кале[956].

Пока Филипп VI был на пути в Эден, катастрофа постигла его дело в Бретани, где сейчас было задействовано мало войск и которая, перед лицом более значительных событий в других местах, ускользнула от внимания почти всех. У французского правительства не было своих войск в Бретани, хотя сам Карл Блуа сохранил несколько сотен человек из других провинций Франции, а также некоторое количество генуэзцев. Эдуард III, со своей стороны, в течение некоторого времени рассматривал Бретань как второстепенный фронт, сохранение которого (за исключением важной морской крепости Брест) было оправдано только в том случае, если этого можно было достичь без затрат. Английская концепция заключалась в том, что ведение операций там возлагалось на независимых капитанов. Эти люди заключали контракты с королем на ведение войны за свой счет и своими собственными методами. Они занимали свои должности с санкции английского короля, но лишь номинально подчинялись указаниям его правительства. Они получили почти неограниченную гражданскую и военную власть и все обычные доходы герцогства, которые переходили к ним вместе с военными прибылями и единовременной платой. Эдуард III назвал это "самым удобным и выгодным соглашением, учитывая огромную и возмутительную сумму, в которую нам обходится оборона региона".

В Бретани первыми из этих военных предпринимателей были сэр Томас Дагворт и Рауль де Каур, оба назначенные капитанами в январе 1347 года. Ни один из них не был крупным дворянином из тех, кого традиционно назначали для осуществления столь широких полномочий, хотя Дагворт был ближе к этому социальному слою, чем Каур. Он был рыцарем из Саффолка и достиг известности, женившись на знатной даме, Элеоноре Богун, сестре графов Херефорда и Нортгемптона. Нортгемптон взял Дагворта в Бретань в своей свите в 1345 году и оставил его там в качестве своего заместителя, когда в начале следующего года был отозван в Англию. Таким образом, к моменту своего назначения он уже находился в герцогстве в том или ином качестве около восемнадцати месяцев, за это время он показал себя эффективным администратором и смелым и талантливым полководцем, который дважды побеждал Карла Блуа в полевых сражениях. Армия Дагворта никогда не была очень большой. Он мог призвать в нее бретонских сеньоров в оккупированных частях герцогства, а также их вассалов и наемников, иногда в изрядном количестве. Но ядром его войска была постоянная контрактная группа в 300 латников и 200 лучников — набранная из его друзей, родственников и вассалов в Англии, и из помилованных преступников и солдат удачи, нанятых на континенте, в основном во Фландрии. В подобных компаниях, лишь немногие из членов которых были джентльменами, ранг и иерархия домашней жизни играли гораздо меньшую роль, чем в армии короля. Это были профессиональные солдаты, "ведущие войну ради личной выгоды", как описал их один из преемников Дагворта, "не рыцари и не оруженосцы, а люди ничтожные, которые ничего не сделают без своих двенадцати пенсов в день и сорока марок в год"[957].

Территория отданная под контроль Дагворта охватывала всю Бретань, включая Брест и его окрестности, но исключая те районы, которые, хотя и входили во владения герцогов, лежали к югу от устья Луары и географически относились к Пуату. Эти округа и территория к югу от них вплоть до реки Севр у Ниора были переданы Раулю де Кауру, сомнительному авантюристу довольно схожего происхождения, но без таких достоинств, как прекрасный брак и рыцарская репутация, и без непоколебимой верности Дагворта английской короне. Рауль был родом с полуострова Геранд в южной Бретани и владел скромными поместьями в Вандее. Он уже по меньшей мере дважды менял сторону, сражаясь за Жана де Монфора в 1342 и 1343 годах, перейдя на сторону Карла Блуа в 1344 году, а затем вернувшись в лагерь Монфора после английских побед 1345 и 1346 годов. Условия его назначения, вероятно, были такими же, как и у Дагворта. Позднее ему была назначена плата в размере 1.000 фунтов стерлингов в год с земель, которые он должен был завоевать на территории, подпадающей под его капитанство. Это было то, чего действительно хотел такой человек, как Рауль: не увести домой состояние, как Мэнни или Дагворт, а сделаться ключевой фигурой в регионе, где всегда жила его семья, и создать большие территориальные владения, вне зависимости от лояльности тому или иному королю[958].

Рауль де Каур был безжалостным, но не особенно умелым военачальником, а его ресурсы были еще меньше, чем у Дагворта. Его единственный зафиксированный вклад в английские военные действия в 1347 году, помимо "эксцессов, мятежей, убийств, изнасилований и поджогов", описанных в документах французской Канцелярии, состоял в том, что он совершил налет на дом, где остановился лейтенант Филиппа VI в северном Пуату, и захватил его в постели посреди ночи. Лейтенант короля, Луи, виконт де Туар, стоил большого выкупа, но в остальном это было очень незначительное дело, причинившее французам больше неудобств, чем ущерба[959].

Через несколько дней после этого события, в конце мая 1347 года, Карл Блуа осадил Ла-Рош-Деррьен. Ричард Тотшем, капитан этого английского анклава на северном побережье, был старым воякой в Бретани. Он обосновался там со своей супругой и новорожденным ребенком и возглавлял большой постоянный гарнизон. Но его положение было шатким. Он был практически отрезан от помощи из Англии, и, хотя он, похоже, заручился поддержкой горожан, английское присутствие вызывало отвращение у жителей окрестных земель. Для них это означало постоянные преследования и бандитизм, а также тяжелые принудительные работы, с помощью которых местных жителей заставляли строить здания и укрепления, необходимых для упрочения позиций иностранцев.

Настоящей целью Карла Блуа, вероятно, было втянуть Дагворта в сражение. Уничтожение любой значительной части небольшой армии Дагворта привело бы к тому, что вся западная Бретань (кроме Бреста) оказалась бы в его руках. Армия Карла Блуа была больше, чем требовалось для осады небольшого города. В ней было 1.200 латников, 2.000 арбалетчиков и около 600 других пехотинцев, а также огромное количество добровольцев из окрестностей, вооруженных палками и камнями, которые присоединились к нему после его прибытия. Вокруг позиций Карла были вырыты траншеи и насыпаны земляные укрепления, протянувшиеся более чем на милю от города. Девять осадных машин методично били по стенам и зданиям. Одна из них разрушила половину дома Тотшема.

Дагворту потребовалось почти три недели, чтобы клюнуть на приманку. Большая часть этого времени, вероятно, потребовалась для сбора войск из разрозненных гарнизонов его капитанства. Таким образом было собрано 700 человек: 300 кавалеристов и 400 лучников. 19 июня 1347 года эта армия прибыла в заброшенный цистерцианский монастырь в 10 милях от Ла-Рош-Деррьен и стала там лагерем. Тщательная разведка французских осадных линий показала, что хотя армия Карла была намного больше, чем английская, она была разделена на четыре отдельных отряда. Они были размещены напротив разных участков городских стен, отделенные друг от друга лесами, болотами и ручьями. Карл командовал самым большим отрядом и расположился с ним лагерем на восточной стороне города. Дагворт решил послать несколько человек из лагеря с повозками и лошадьми в обход с запада, чтобы устроить шумную диверсию, в то время как сам он с остальными своими людьми атаковал отряд Карла. Чтобы обеспечить себе преимущество внезапности, англичане начали свой марш в полночь.

Хотя они достигли Ла-Рош-Деррьен задолго до рассвета 20 июня, люди Дагворта обнаружили, что их присутствие уже было обнаружено разведчиками Карла. Французы занимали свои боевые порядки всю ночь, каждый отряд на своем участке, отблески от факелов играли на их доспехах. Диверсия англичан на западе не удалась. Карл предупредил своих людей об обмане и велел им оставаться на своих позициях до тех пор, пока на них действительно не нападут. На востоке англичане пробились через осадные сооружения пешком и бросились на людей Карла.

Там произошла беспорядочная и кровавая битва, которая велась в полутьме, в рукопашную. Поначалу дела у англичан шли плохо и их оттеснили назад. Несколько человек попали в плен, в том числе и сам Дагворт. Но когда достаточно рассвело, чтобы можно было различить сражающихся, гарнизон под командованием Тотшема вышел из ворот города в сопровождении трех или четырех сотен горожан, вооруженных секирами и копьями. Они обрушились на людей Карла Блуа с тыла и одолели их. Дагворт был спасен. Карл был узнан и окружен возле ветряной мельницы группой фламандских наемников. Он отчаянно отбивался и был ранен семь раз, прежде чем сдался бретонскому рыцарю, который пробился через свалку, чтобы принять его капитуляцию. Ни один дворянин XIV века не сдался бы добровольно человеку, который был намного ниже его по социальному положению. Пока происходило это сражение, остальные три отряда французских солдат оставались неподвижными на своих позициях, как им приказал Карл. Ни один из трех отрядов не был так многочислен, как отряд Карла. Англичане атаковали и разгромили каждый из них по отдельности и вскоре все было кончено.

Потери французов в сражении были высоки. Из-за темноты было трудно и опасно брать пленных. Большое количество людей умерло от ран, нанесенных секирами, во время беспорядочной резни, последовавшей за вылазкой из города. Среди погибших были самые знатные дворяне Бретани из партии Карла, виконт де Роган, сеньоры Лаваль, Шатобриан, Малеструа и Руже, а также шесть или семь сотен рыцарей и оруженосцев — более половины латников из армии Карла. Из тех, кто выжил, почти все, кто имел значение, были взяты в плен. Карл Блуа был призом почти неисчислимой ценности. Чтобы предотвратить попытки его освобождения, были приняты самые тщательные меры предосторожности. Сначала его отвезли в Ла-Рош-Деррьен, затем тайно перевозили из замка в замок, и наконец он оказался в цитадели Ванна на южном побережье[960]. Карл оставался там несколько месяцев, оправляясь от ран. Осенью 1348 года, когда он достаточно окреп для путешествия, Дагворт переправил его в Англию и продал Эдуарду III за 25.000 экю (3.500 фунтов стерлингов), весьма умеренную цену в данных обстоятельствах. В Лондоне Карл присоединился к Давиду II Шотландскому и главным пленникам из Кана, Креси и Невиллс-Кросс в Тауэре, торгуясь о смягчении невозможных требований о выкупе или обмене на политические уступки во Франции[961].

Известие о поражении и пленении Карла вызвало смятение среди французской армии в Эдене. В сложный момент кампании Филиппа VI по освобождению Кале король был вынужден потратить время, деньги и скудные войска на укрепление своих позиций в Бретани. Филипп VI взял на себя прямые политические полномочия в герцогстве. Он назначил туда королевского лейтенанта, Амори де Краона, молодого человека двадцати одного года, чья семья имела большое влияние в Мэне на границе с Бретанью и была тесно связана с делом Карла Блуа. В начале июля 1347 года Амори был спешно отправлен в Бретань с небольшой армией в 600 арбалетчиков и менее 100 латников. Шесть итальянских галер, простоявших всю зиму на приколе, были вновь введены в строй. Их экипажи были укомплектованы более чем 1.000 гребцами, набранными в Нормандии и Пикардии, а затем дополнены солдатами и сразу же отправлены в Бретань. Антонио Дориа, который все еще жил во Франции, уговорили принять командование над этой флотилией.

Битва при Ла-Рош-Деррьен не изменила военного баланса в Бретани, поскольку у англичан было слишком мало людей, чтобы задумываться о захвате северной и восточной Бретани, а сам Ла-Рош-Деррьен, который Карл Блуа не смог захватить за три недели, пал перед Амори де Краоном с меньшими силами за три дня[962]. Но теперь уже не было никакой перспективы вытеснить англичан и их союзников с территории, которую они прочно удерживали в Бретани, без больших затрат со стороны французской короны. Партия Карла Блуа лишилась своего лидера, от вдохновения которого она всегда сильно зависела. Она потеряла целое поколение своих главных сторонников, которые были мертвы, заключены в тюрьмы или стали финансово несостоятельными из-за необходимости выплачивать выкуп. Когда все основные участники сошли со сцены, гражданская война в Бретани превратилась в беспорядочное состязание мелких банд, местной вражды и амбиций, переворотов, бандитизма, усиливающегося запустения и нищеты, а также стратегических реалий, остававшихся неизменными на протяжении многих лет.

В Кале защитники испытывали ужасные лишения. Их запасы, которые не пополнялись с начала апреля, подходили к концу. Почти не осталось зерна, вина и мяса. Люди ели кошек, собак и лошадей. Некоторые из них были вынуждены грызть кожу своих седел. По мере усиления летней жары колодцы начали пересыхать, пресной воды не хватало, и среди населения стали распространяться болезни[963].

После захвата англичанами Рисбанк французами, в мае, была предпринята одна попытка провести в гавань конвой продовольствием. Корабли дошли до Булони, но когда их командир увидел силу английского флота, стоявшего у побережья, он отменил попытку и отплыл на юг. В конце июня, когда французская королевская армия разбивала свой лагерь в лесах вокруг Эдена, а правительство боролось с кризисом в Бретани, моряки предприняли еще одну, более решительную попытку прорваться в город, которая закончилась катастрофой. В устье Сены был сформирован большой конвой: десять парусных судов и баржа, груженные провизией, в сопровождении десяти галер и двадцати одного вооруженного торгового судна, всего более пятидесяти кораблей. 25 июня 1347 года, когда этот флот проходил мимо устья Соммы, он был атакован гораздо большим английским флотом, наполненным лучниками и латниками, включая обоих английских адмиралов и графов Пембрука и Нортгемптона. Французские корабли разбежались при приближении врага. Галеры также бежали. Экипажи торговых судов стали выбрасывать свой драгоценный груз за борт, чтобы ускорить ход, а затем сами попрыгали в море, оставляя свои суда бесцельно дрейфовать на мели.

Вечером Жан де Вьенн сел за стол, чтобы составить мрачный доклад Филиппу VI. "Теперь мы не можем найти в городе больше пищи, если только не будем питаться человеческой плотью", — писал он. По его словам, никто из офицеров гарнизона не забыл приказ Филиппа VI держаться до тех пор, пока они не смогут больше сражаться. Они договорились, что не сдадутся, а вырвутся из ворот и будут пробиваться сквозь английские осадные линии до тех пор, пока все до одного не погибнут. "Если не будет найдено другого решения, это последнее письмо, которое вы получите от меня, потому что город будет потерян, и все мы, кто в нем находится". Это послание было доверено генуэзскому офицеру. Он попытался выскользнуть из гавани с несколькими спутниками на двух небольших лодках на рассвете следующего утра. Англичане заметили их и пустились в погоню. Собственная лодка генуэзца села на мель к югу от города, в пределах английских осадных линий. Прежде чем его схватили, он прикрепил письмо к топору и бросил его в море так далеко, как только мог. Но англичане достали его во время отлива и отнесли Эдуарду III. Эдуард III прочитал его, приложив к нему свою личную печать и переслал Филиппу VI.

Французский король сделал все возможное, чтобы откликнуться на мольбу Жана де Вьенна. С удивительным мужеством и настойчивостью моряки начали все сначала. В Дьеппе был сформирован еще один конвой. Восемь баланжье были загружены и отправились в путь в середине июля, полные вооруженных людей, но, очевидно, без сопровождения. Они надеялись пробраться в Кале незамеченными. Но англичане их заметили, и весь конвой снова был захвачен[964].

Когда командиры в Кале поняли, что припасы к ним не доставить, они собрали в городе всех, кто, по их мнению, был бесполезен для обороны, женщин, детей, стариков, раненых и немощных, всего около 500 человек, и выгнали их за ворота. Это была обычная судьба бесполезных ртов при последней крайности долгой осады. Законы войны не налагали на осаждающих никаких обязательств по отношению к этим несчастным. Они месяцами игнорировали призыв английского короля сдаться и пытались избавиться от бесполезных ртов, чтобы сэкономить свой паек? Англичане не позволили изгнанным из города людям пройти через свой лагерь, и загнали их обратно к стенам, где те остались в городском рву, умирая от голода на виду у обеих сторон[965].

С конца мая к Кале стали прибывать свежие английские войска, которые пополняли английскую армию и делали перспективу помощи осажденным все более отдаленной. В максимальной численности, которая, вероятно, была достигнута в конце июля, Эдуард III имел при себе более 5.300 латников, около 6.600 пехотинцев и 20.000 лучников, всего около 32.000 человек. Это была самая большая армия, которую Англия отправила за границу до конца XVI века. Огромный флот кораблей был задействован для переправки людей, лошадей и припасов с юга Англии: 699 реквизированных судов из восьмидесяти трех английских портов от Бамбурга до Бристоля, 37 наемных судов из Байонны, Кастилии и Нидерландов. Всего насчитывалось более 15.000 моряков, многие из которых могли быть (и были) задействованы на суше. В дополнение к собственный армии у Эдуарда III были фламандцы, которые теперь перешли под командование Вильгельма, маркграфа Юлиха. По оценкам, 20.000 из них были собраны на побережье за рекой Аа[966].

Французская армия двинулась на север из Эдена 17 июля 1347 года. Англичане узнали об этом почти сразу же от шпионов, посланных побродить по окраинам вражеского лагеря. Дальнейшая информация о передвижениях противника поступила от некоторых английских рыцарей, условно-досрочно освобожденных военнопленных, которые находились в Эдене для переговоров о выкупе. В английском лагере командиры Эдуарда III начали расставлять своих людей. Граф Ланкастер, отправившийся с большим отрядом войск в фуражировочный рейд в Пикардию, был отозван. Маркграф Юлиха со своей фламандской армией переправился через Аа и двинулся к английским линиям. Филипп VI продвигался медленно, преодолевая за день всего 6–8 миль. В небольшом городке Лембр, недалеко от Сент-Омера, армия приостановилась, ожидая прибытия войск, до этого все еще охранявших фламандскую границу и служивших в гарнизонах северного Артуа. В Гине, примерно в 7 милях от Кале, к ним присоединились гарнизонные войска, которые большую часть года располагались вдоль южного фланга английской армии, а также пехота из городов Пикардии. Достоверных сведений о численности французской армии нет. Флорентийский хронист Виллани, который имел хорошие источники и тщательно вел статистику, сообщил, что численность кавалерии составляла 11.000 человек. Он не дает оценки численности пехоты, но поскольку вся она была сосредоточена в одной из шести баталий, на которые была разделена французская армия, она не могла быть очень многочисленной. Вероятно, под командованием Филиппа VI было от 15.000 до 20.000 человек. 27 июля 1346 года французы появились на высотах Сангатт, линии холмов, которые ограничивали южный край болота вокруг Кале в 6 милях к от города. Их знамена были хорошо видны со стен защитникам города[967].

Филипп VI и его приближенные были поражены унынием от того, что увидели перед собой. На огромном болоте стояла армия, намного превосходящая их по численности. Единственные подступы к английским линиям с юга или востока можно было преодолеть только по пляжам и дюнам вдоль берега или по двум узким тропам через болото. Между двумя армиями река Ам извиваясь текла в сторону моря недалеко от холмов, на котором стояли французы. Здесь был только один пригодный для использования мост, у деревушки Ньюле. Англичане в полной мере воспользовались этими естественными препятствиями. Пляжи были перегорожены частоколами, а от Сангатта до Кале стояли их корабли, заполненные лучниками и артиллерией. За мостом Ньюле на подготовленных позициях стояло несколько тысяч человек под командованием Генри Ланкастера. К югу от моста, у главной дороги, находилась башня, которую англичане окружили окопами и заполнили солдатами. К северу от нее, за линиями Ланкастера, виднелись английские и фламандские лагеря, защищенные земляными укреплениями и траншеями на каждом участке проходимой земли[968].

Стычки между передовыми частями двух армий начались, как только они оказались в пределах видимости друг друга. Башня, охранявшая дорогу к мосту Ньюле, была быстро взята, а все находившиеся в ней люди убиты. Отсюда французы отправили вперед разведчиков, чтобы разведать английские позиции. Они вернулись ранним вечером 27 июля. Их отчет был очень мрачным. По их словам, не было ни одного подхода к английским линиям, который можно было бы форсировать без резни хуже, чем при Креси. Местность была настолько непригодна для использование кавалерии, насколько это вообще можно себе представить. Уже через несколько часов после своего прибытия Филипп VI понял, что снять осаду с Кале не удастся. Он продержал своих людей на высотах Сангатта почти неделю, и это время было полностью уделено поиску дипломатических средств, чтобы смягчить унижение. Филипп VI обратился, как это делали и он, и Эдуард III в подобных случаях в прошлом, к двум кардиналам, которые всегда были не далеко от места сражения. Вечером кардиналы прошли через французские позиции и подошли к мосту Ньюле, где передали письма с просьбой найти кого-нибудь подходящего по рангу для разговора. Графы Ланкастер и Нортгемптон посовещались с королем и вышли к ним навстречу с небольшой группой чиновников. Филипп VI, как сообщили им кардиналы, очень хотел обсудить вопрос о мире. У него было несколько предложений, которые Эдуард III "по всем соображениям должен был счесть приемлемыми".

Англичане были очень осторожны. Многие в их лагере не доверяли кардиналам и опасались какого-то сомнительного компромисса. Но они были готовы согласиться на короткое перемирие на три дня. На следующее утро два больших павильона были возведены на краю болота прямо внутри английских линий. Английскую сторону представляли Ланкастер, Нортгемптон, маркграф Юлиха, Уолтер Мэнни, Реджинальд Кобэм и камергер Эдуарда III Бартоломью Бергерш. Французская делегация включала герцога Бурбонского, герцога Афинского, канцлера Гийома Флота и Жоффруа де Шарни, знаменитого паладина, который когда-то был пленником Нортгемптона в Англии. Как только начались переговоры, стало ясно, что французы считают Кале потерянным. Их главной заботой было попытаться получить разумные условия капитуляции для гарнизона и горожан, гарантии того, что их жизни будут сохранены, а те, кто захочет покинуть город, смогут сделать это со всем своим имуществом и ценностями. После долгих колебаний они добавили, что уполномочены также предложить постоянный мир. Но условия, которые они предложили, не были привлекательными для англичан. Филипп VI был готов вернуть всю Аквитанию, но только на том основании, на котором ею владел Эдуард I, то есть как фьеф французской короны. Французский король предложил эти условия еще за три недели до битвы при Креси. Представители Эдуарда III даже не стали их обсуждать. Они заявили, что Кале в любом случае принадлежит им. Что касается предложения Аквитании, то это казалось "слишком малой наградой за все их труды".

31 июля 1347 года, после четырех дней повторяющихся и непродуктивных обсуждений, прибыла еще одна делегация с вызовом на бой. Она предложила, чтобы англичане выступили из лагеря и сразились в подходящем месте, которое будет выбрано совместной комиссией из восьми рыцарей, по четыре с каждой стороны. Это предложение было призвано спасти лицо Филиппа VI. Ни один здравомыслящий человек в сильном положении Эдуарда III не смог бы принять его, но и никто с его репутацией не мог публично отказаться от него. Богатство, грубая сила и хитрость, возможно, и решали войны, но только в XVI веке они стали общепризнанными военными достоинствами. Действительно, английский король позже утверждал, что он принял вызов Филиппа VI, "уповая на Бога и на наше право", и даже выдал разрешение на безопасный проезд для четырех французских рыцарей. Французы отрицали это. Истина неясна и, возможно, не важна, так как дальнейшие события вышли из под контроля Филиппа VI. Защитники города не могли больше держаться. Они праздновали прибытие армии Филиппа VI с флагами, кострами и трубами. Они не могли знать, что происходит у моста Ньюле, и задержка была выше их сил. Вечером 1 августа 1347 года они подняли факелы на вершину башни и дали сигнал армии на высотах Сангатта, что намерены сдаться. В ту же ночь французская армия сожгла свой лагерь и снаряжение, испортила привезенные припасы и перед рассветом ушла[969].

Командир гарнизона послал гонца в ряды осаждающих. Он попросил встречи с Уолтером Мэнни, возможно, потому, что тот был уроженцем Эно с хорошей рыцарской репутацией, от которого можно было ожидать сочувствия к их участи. Мэнни пересек нейтральную полосу вместе с тремя другими советниками короля, чтобы провести переговоры перед воротами. Но его послание было мрачным. Эдуард III не предложил осажденным никаких условий. Он заберет себе в городе все что захочет и пленит или казнит, кого пожелает. "Вы слишком долго сопротивлялись ему, — говорили англичане, — слишком много денег было потрачено, слишком много жизней потеряно". Согласно Жану Лебелю, Жан де Вьенн ответил, что его люди были "всего лишь рыцарями и оруженосцами, которые служили своему государю так преданно, как только могли, и как вы сами поступили бы на их месте". Суровость Эдуарда III смутила его капитанов. Они вернулись в свои ряды и вступили с ним в пререкания. Интересны их аргументы в изложении Жана Лебеля. Однажды, отметил Мэнни, они сами могут оказаться в таком же положении. "Клянусь Богоматерью, я говорю, что мы не пойдем так охотно на вашу службу, если вы предадите этих людей смерти, потому что тогда они предадут смерти нас, хотя мы будем выполнять не более чем свой долг". Мэнни не смог бы более четко сформулировать принцип, общий для обеих сторон, по которому джентльменов брали в плен для выкупа, а не убивали. Как и многие рыцарские правила, он был основан на сословной солидарности и взаимных корыстных интересах. Очень похожий аргумент убедил Филиппа VI пощадить графов Солсбери и Саффолка, когда они попали в его руки в апреле 1340 года. Эдуарда III обычно больше интересовала политическая, чем финансовая ценность пленников, и рыцарские понятия редко отвлекали от его цели. Но он также был чувствителен к политической цене за настаивание на своем. "Друзья мои, я не хочу стоять один против всех вас", — отвечал он. Защитникам Кале разрешили сохранить жизнь, но не свободу или имущество. Кроме того, должны были быть выбраны шесть из самых выдающихся горожан, которые должны будут предстать перед королем в одних рубашках, с петлями на шеях и с ключами от города в руках.

3 августа, ровно через одиннадцать месяцев после того, как Эдуард III осадил город, Кале капитулировал. Это стало поводом для одной из самых известных сцен средневековья. Рассказ Жана Лебеля, написанный примерно десять лет спустя, изобилует живописными деталями, но, вероятно, он в значительной степени точен. Шесть "бюргеров Кале" вышли из одних ворот, неся ключи от города и одетые точно так, как велел Эдуард III. Вся английская армия была выстроена перед стенами, сам Эдуард III восседал на помосте в центре вместе с королевой, своими советниками, союзниками и командирами. Шестеро горожан бросились на землю перед королем, умоляя о пощаде. Эдуард III, однако, хотел научить другие города последствиям при неповиновении ему. Он позвал палача и приказал обезглавить их на глазах у войска. На помосте возникла перепалка. Его советники были потрясены и шумно протестовали. Они указывали на ущерб, который он нанесет своей репутации, если хладнокровно убьет этих людей. Но только когда королева начала умолять его, Эдуард III милостиво согласился отменить свой приказ и отпустить этих шестерых на свободу.

Когда церемония закончилась, в город вошли маршалы английской армии. Они подняли на крепостных стенах штандарт Эдуарда III и собрав всех горожан, вывели их за ворота. Чуть позже Эдуард III проехал по пустым улицам к цитадели под звуки рожков и труб. Все движимое имущество в городе было передано войскам в качестве трофеев, как это было бы в случае разграбления города. Каждое здание было тщательно обыскано, деньги, товары и ценности отсортированы от остального имущества и отнесены в центральный склад для распределения под наблюдением маршалов. Стоимость добычи превзошла все ожидания. Кале, хотя и не был крупным торговым городом, являлся главным центром пиратства на побережье Ла-Манша. Его дома были набиты добычей многих лет. В Англии не было ни одной знатной женщины, которая бы не наслаждалась результатами грабежа в Кане, Кале и других местах. Томас Уолсингем писал: "Плащи, меха, одеяла и домашняя утварь всех видов, скатерти, ожерелья, драгоценные чаши и серебряные кубки, белье и ткани можно было увидеть в каждом доме". Рыцари гарнизона стали пленниками короля. Но только несколько самых богатых и знатных, в том числе Жан де Вьенн, были пленены для выкупа. Их отправили к растущей толпе пленников в лондонском Тауэре и других замках Англии. Остальным было позволено свободно уйти. Горожанам выдавали хлеб и вино из запасов английской армии, затем, за исключением нескольких избранных, их отправляли восвояси.

Филипп VI был сильно потрясен судьбой этих беженцев, скитавшихся по стране в результате его военного унижения. Королевский ордонанс предоставил им право на проживание и гражданство в любом городе королевства. Им были обещаны денежные пособия, субсидии из конфискованного имущества итальянских ростовщиков, право первого требования на доходы от будущих конфискаций. Тем из них, кто обладал достаточной квалификацией, предлагалось назначение на все должности, находящиеся в распоряжении короны, по мере того как они станут вакантными. Эти обещания могли выполняться лишь время от времени, когда позволяли обстоятельства. Тем не менее, в течение многих лет после 1347 года комитет бывших горожан Кале вел списки своих нуждающихся собратьев и распределял королевские милости по мере их поступления. Этот процесс продолжался и в 1360-е годы.[970]

Эдуард III предполагал не править Кале как король Франции, а заселить его англичанами, превратив в колонию, какой никогда не была Аквитания. Полтни, Поул и другие известные английские купцы были приглашены открыть бизнес в городе в надежде, что их примеру последуют другие. В течение августа и последующих месяцев по всей Англии публиковались прокламации, призывающие людей пересечь Ла-Манш и получить бесплатные земельные участки и дома в Кале. Они начали прибывать в сентябре. В течение десяти недель после взятия города почти 200 человек приняли это предложение[971].

Филипп VI предполагал, что, взяв Кале, король Англии теперь отправится домой со своей армией, оставив гарнизон удерживать город и позволив населению северо-западной Франции жить в относительном мире. Вероятно, он был прав. Сразу после падения Кале было отпущено большое количество английских солдат, в том числе некоторые из личных войск самого короля и принца Уэльского. Фламандцы также получив свою плату отошли. Французское правительство, несомненно, узнало обо всем этом в тот момент, когда это происходило. Оно заменило свои гарнизоны вдоль фламандской границы и в городах Артуа и северной Пикардии. Остальная часть армии была отведена на юг тем же путем, которым пришла. Когда она прибыла в Эден 7 августа 1347 года, Филипп VI распустил ее[972].

Это был безрассудный поступок. Как только Эдуард III увидел, что его противник обезоружен, он воспользовался возникшей возможностью. Вся дальнейшая отправка армии домой была приостановлена. За теми, кто уехал, были посланы гонцы, чтобы отозвать их назад. Во внутренние районы Франции были предприняты мощные и разрушительные рейды. Принц Уэльский повел один большой конный рейдовый отряд в Артуа. Другой, возглавляемый Генри Ланкастером, захватил город Фокемберг, расположенный в 30 милях к югу от Кале, через пять дней после того, как французская армия покинула его. Англичане сожгли его дотла. В большой тревоге военный губернатор Артуа 15 августа отправился из Арраса на север, взяв с собой все войска, которые смог найти[973].

Это была та же ошибка, которую Филипп VI совершил годом ранее, после битвы при Креси, и она привела к тем же результатам. Еще до 18 августа Филипп VI прибыл в Пон-Сент-Максанс. Но вместо того, чтобы отдохнуть там от своих трудов, он был вынужден объявить новый арьер-бан. Новой армии было велено собраться в Амьене 1 сентября, менее чем через две недели. Эдуард III, как всегда оперативно информированный о планах французского короля, решил как можно скорее провести во Францию большой шевоше и заявил, что покинет Кале со своей армией в начале сентября[974]. Эти амбициозные планы оказались не по силам ни одной из сторон.

Филипп VI прибыл в Амьен из Понт-Сент-Максанс в начале сентября и обнаружил, что явка в армию была низкой, а военная казна пуста. Моральный дух также был исключительно низок. Даже в близлежащих к Кале провинциях, которым непосредственно угрожали захватчики, вербовку приходилось подкреплять угрозами тюремного заключения и конфискации имущества как среди дворян, так и среди простолюдинов. В Нормандии сбор подымного налога, предназначенный для оплаты новой армии, встретил серьезное сопротивление, которое в некоторых местах пришлось подавлять вооруженной силой. Филипп VI перенес дату сбора армии на месяц — на 1 октября 1347 года[975].

Моральный дух англичан был выше, но дата, которую Эдуард III назначил для своего шевоше, наступила и прошла без движения. Его собственные силы и ресурсы, которые их поддерживали, были истощены не меньше, чем у французов. Его люди вели кампанию уже пятнадцать месяцев. Их трудности возрастали с каждым днем. Погода была очень жаркой, чистую пресную воду было трудно достать. Продовольствия было еще много, но будущее снабжение было неопределенным. В Англии, где урожай был собран поздно, поставщики испытывали трудности с закупкой зерна, и масштабы их прошлых закупок приводили к серьезному дефициту на местах. К этим проблемам и неудобствам добавлялось множество административных проблем, которые Эдуард III, как обычно, недооценил при составлении своих планов. Возвращение людей в Кале после их отъезда домой оказалось делом медленным и трудным. Еще большей проблемой была их оплата. Сбор второго года парламентской субсидии 1346 года только начинался. Была предпринята попытка в счет нее прибегнуть к новому раунду принудительных займов, третьему за шесть месяцев. Эта инициатива была воспринята населением крайне отрицательно[976].

В начале сентября 1347 года произошли два происшествия, которые подорвали уверенность армии Эдуарда III в себе и уменьшили ее аппетит к дальним набегам. Первым было несчастье, постигшее графа Уорика. Он проводил рейд в районе Сент-Омера с большим отрядом английских и фламандских солдат, когда гарнизон города, усиленный горожанами, вышел из ворот и обрушился на англичан. Они были застигнуты врасплох. В последовавшей за этим битве Уорик потерял 180 человек. Остальные его войска были обращены в стремительное бегство обратно в Кале. Примерно в то же время флот из десяти кораблей из Англии без сопровождения шел к Кале с провизией, лошадьми и женщинами, которые собирались присоединиться к своим мужьям в лагере. Недалеко от города на них напал французский капер Марант, известная личность, по профессии пират из Булони, а в военное время один из самых предприимчивых морских капитанов Филиппа VI. Он захватил весь флот, пустив половину на дно, а остальное увел в качестве приза в Абвиль. Это были нежелательные признаки сохраняющейся способности французов к сопротивлению. В обоих случаях они были в значительной степени обязаны частной инициативе и практически никак — руководству своего правительства[977].

Когда в начале сентября 1347 года кардиналы возобновили свои попытки установить мир, они обнаружили, что обе стороны готовы к переговорам, несмотря на их публичные воинственные заявления. Было предложено перемирие, которое должно было продлиться до 7 июля 1348 года. Условия, как и в случае с перемирием в Малеструа, были разработаны самими кардиналами. Их клерки усердно сновали между Кале и Амьеном, чтобы выслушать претензии и оговорки двух королей. Представители обеих сторон встретились 28 сентября, чтобы выразить свое официальное согласие на перемирие. Условия, естественно, благоприятствовали победителю. Эдуард III и его союзники сохранили свои нынешние позиции везде на границе области Кале, во Фландрии, Бретани, Аквитании и Пуату, в Шотландии и даже в графстве Бургундия, где коалиция недовольных аристократов была достойно названа союзниками Англии. Фламандцы не только сохранили свою независимость, но и получили полную свободу передвижения и торговли во Франции, а фламандские сторонники французского короля, находившиеся в изгнании во Франции, были лишены возможности вернуться в свои дома. Обе стороны поклялись не вступать в интриги с мятежниками с другой стороны, не искушать их и не угрожать им. Это обещание было крайне неприятно королю Франции, поскольку оно не позволяло ему наказать или даже примириться с предателями 1346 и 1347 годов. Перемирие от сентября 1347 года, как никакой другой документ подобного рода, признало позицию силы Эдуарда III во взаимоотношениях с Францией[978].

Известие о перемирии было воспринято в английском лагере со смешанными чувствами. Некоторые считали, что они были готовы одержать ошеломляющую победу, которая закончит войну на любых условиях, которые они назовут. Другие считали это предательством дела Эдуарда III, которому Бог явно благоволил одаривая победам. Третьи сожалели о добыче, которую они могли бы получить в результате запланированного шевоше во Францию. Но недовольные видели лишь малую часть усилий, необходимых для содержания армии в поле. Эдуард III и его советники были более реалистичны. Перемирие было коротким, всего девять месяцев. Овладение Кале облегчило бы возобновление войны и выбор момента ее начала. Общественное мнение в Англии было вполне удовлетворено уже одержанными победами. Это было, по словам хрониста, "как восход нового солнца"[979].

Немногие памятники более наглядно демонстрируют уверенность англичан в себе после этих побед, чем могила сэра Хью Гастингса в приходской церкви Эльсинга, Норфолк. Война вознесла Гастингса из безвестности, как и других жителей восточной Англии, Оливера Ингхэма и Томаса Дагворта, к великой славе. Он сражался под командованием Эдуарда III при Слейсе и Турне, а под командованием Генри Ланкастера — при Бержераке и Обероше. Гастингс командовал фламандской армией на северной границе во время кампании при Креси. Он умер, вероятно, от болезни, подхваченной в осадном лагере у Кале, за четыре дня до падения города[980]. На латунной надгробной пластине он изображен в полном пластинчатом доспехе со шлемом с забралом на голове, в таких доспехах, которыми Жан Лебель был так впечатлен, увидев англичан в 1337 году. Его душа возносится ангелами к изображенному на коне и в доспехах Святому Георгию, покровителю воинов, рыцарства и, вскоре, Ордена Подвязки, святому, чье имя стало боевым кличем английского короля. По бокам латунной пластины изображены соратники сэра Хью оплакивающие его кончину: Эдуард III; граф Ланкастер; графы Уорик и Пембрук; Ральф, лорд Стаффорд; Амори, лорд Сент-Аманд. Это идеализированный образ английского солдат 1340-х и 1350-х годов: показное богатство, сословная гордость, наслаждение войной и полная уверенность в праведности тех, кто ее ведет. Поражение и разочарование были еще далеко.