Столетняя война. Том I. Испытание битвой

Глава VIII. Камбре и Тьераш 1338–1339 гг.

Давно подготовленная армада Эдуарда III отплыла в ранние часы 16 июля 1338 года, с опозданием на семь недель. Сам король и примерно половина армии погрузились в Ипсвиче на корабли, собранные в устье реки Оруэлл. Остальные отплыли из Грейт-Ярмута. В конце месяца из Грейт-Ярмута вышел третий флот с опоздавшими и лошадьми. Это огромное скопление кораблей, всего 350, с почти 12.000 человек экипажа, перевезло на континент за две недели относительно небольшую армию. В ней было около 1.400 латников и почти 3.000 лучников вместе с их лошадьми, снаряжением и продовольствием. По большей части это была армия из добровольцев. Все воины служили добровольно, и все они, графы, баннереты, рыцари и оруженосцы, получали двойное от обычного военное жалованье. Лучники, чье участие в войне имело меньшее значение, получали обычное жалованье. Более половины из них были призваны в армию. Большинство остальных нанимались частным образом для службы в свитах знатных людей. Но не менее 445 человек из разных частей страны прибыли в порты по собственному желанию и объединились в свободные отряды. Эдуард III и его армия высадились в Антверпене 22 июля 1338 года, на виду у наблюдавшей с берега толпы зрителей, многие из которых приехали издалека, чтобы увидеть такое зрелище[401].

Примерно в то же время архиепископ Кентерберийский и епископ Даремский вместе с двумя кардиналами прибыли в Амьен для переговоров о перемирии. Это было чистое притворство. Английский король еще не забыл потрясение предыдущей зимы, когда кардиналы угрожали отлучить его от церкви и аннулировать его договоры с немецкими князьями. Некоторые из них были бы очень рады получить еще один повод для невыполнения своих обязательств. Эдуард III не мог позволить себе создать впечатление, что он потерял интерес к мирному решению. Поэтому Стратфорд и Бэри отправились из Амьена в Париж и были приняты там Филиппом VI в начале августа. Им было нечего сказать, и они дали понять Филиппу VI, что не намерены ничего предпринимать немедленно. Они хотели бы дождаться дальнейших инструкций из Антверпена. Насколько серьезно сам Филипп VI отнесся к этим предложениям, неизвестно, но он действительно назначил комитет своего Совета и распорядился, чтобы переговоры проходили недалеко от фламандской границы в Аррасе[402].

У французского короля были и другие заботы. Все лето он провел в своей столице, получая регулярные и в целом точные отчеты о трудностях своих врагов. Он знал, что возникли серьезные проблемы со снабжением английской армии: продовольствие было трудно достать как в Англии, так и в Нидерландах, а фураж для лошадей будет доступен в большом количестве только в июле или августе. Считалось, что в английской армии не хватает доспехов. Друзья в Германии сообщали Филиппу VI, что между Эдуардом III и его союзниками не все было благополучно. Очевидно, возникли определенные трудности с выплатой субсидий, и Людвиг IV Баварский угрожал выйти из союза. 26 июля 1338 года, когда Филипп VI узнал, что англичане наконец-то высадились на континенте, сбор французской армии был назначен на 8 августа. Реакция была не вполне удовлетворительной, так как за исключением пограничных провинций на севере, основной массой французского населения угроза не воспринималась всерьез даже сейчас. Ходили упорные слухи, что Филипп VI ведет переговоры со своим соперником, и многие французы предполагали, что перемирие будет заключено до наступления кризиса. Прибытие Стратфорда и Бэри делало эти слухи весьма правдоподобными.

Филипп VI мог только отрицать это и диктовать письма из Венсенского леса в выражениях, которые выдавали его растущее разочарование и, наконец, произвели некоторый эффект. К последней неделе августа французы были более или менее готовы на своей северной границе. Коннетабль, Рауль, граф д'Э, находился в Турне на границе Фландрии и Эно, примерно в 60 милях от Антверпена. С ним был сильный французский гарнизон, вооруженные контингенты города, граф Фландрии и беженцы от восстания Артевелде, большинство из которых были дворянами, обученными владению оружием. В сорока милях от него, в Камбре, епископ получил от Папы (по просьбе французского правительства) указание защищать свой город. Основная часть французской армии собралась на Сомме у Амьена и Сен-Кантена. Сам Филипп VI прибыл в Амьен к 24 августа 1338 года с Орифламмой, красной хоругвью Сен-Дени, которое великое бенедиктинское аббатство наделяло мистическим значением и торжественно вручало каждому французскому королю накануне войны: "Пусть Господь своей милостью и заступничеством вашего славного покровителя Сен-Дени дарует вам победу над всеми вашими врагами"[403].

В Аррасе Стратфорд и Бэри расположились в комфортных условиях со слугами и дипломатическим персоналом из более чем 200 человек. К концу месяца начались вялые переговоры, но два английских епископа были отвлечены более важными событиями в других местах. Дом Стратфорда стал оживленным центром сбора разведданных. В Амьен посылались гонцы, чтобы разузнать о ходе сбора французской армии, а в Париж — чтобы послушать сплетни о намерениях врага. В Антверпен регулярно отправлялись депеши с отчетами о ситуации во французских пограничных городах, о судоходстве в нормандских портах и о состоянии общественного мнения во Фландрии и Брабанте[404].

Пребывание короля в Антверпене началось с катастрофы. В свою первую ночь в городе он едва избежал смерти, когда нанятые для него дома были случайно сожжены его слугами[405]. Придя в себя, Эдуард III начал соизмерять свои ресурсы со своими обязательствами. В результате усилий епископа Линкольна он теоретически мог призвать своих союзников предоставить ему еще 7.000 человек, в дополнение к тем войскам, которые он привез с собой из Англии, и к постоянному притоку солдат удачи, которые прибывали в течение следующих трех месяцев. Но прежде чем союзники появились, они должны были получить плату и сроки выплаты им субсидий уже были сильно просрочены. К этому добавлялось жалованье их людей, которое должно было быть выплачено за два месяца вперед в начале кампании. Перспективы континентальной экспедиции Эдуарда III полностью зависели от принудительного займа в 20.000 мешков шерсти, который Парламент разрешил в феврале. Сбор этой шерсти продолжался с конца февраля, были приняты меры по ее хранению в портах восточного побережья и отправке за счет короля в Антверпен. Для того чтобы король мог выгодно продать ее, весь остальной экспорт был запрещен, если на это не было лицензии, а лицензии выдавались только самым благосклонным кредиторам Эдуарда III и подданным его важнейших союзников. Поэтому, прибыв в июле в Антверпен, король ожидал найти склады, заполненные шерстью, за которую, при умелой продаже, можно было выручить от 150.000 до 200.000 фунтов стерлингов. На самом деле склады были почти пусты. До 5 июля 1338 года, менее чем за две недели до отправления английской армии, шерсть вообще не отгружалась. К концу июля было отгружено всего 1.846 мешка. Поначалу казалось, что причина заключается в нехватке судов, что было вызвано тем, что правительство реквизировало большое количество кораблей для перевозки войск. Корабли, на которых Эдуард III и его армия пересекли Северное море, были немедленно отправлены обратно за шерстью. Но настоящая проблема, как выяснилось, заключалась в том, что всего было собрано менее 3.000 мешков. От принудительного займа люди уклонялись и сопротивлялись почти с полным успехом. Возникла внезапная и необъяснимая нехватка мешков, в которые можно было упаковать шерсть. Сборщики были нерасторопны, некомпетентны и коррумпированы. В этих эндемических пороках средневековой бюрократии нет ничего удивительного. Удивительно то, что Эдуард III не имел ни малейшего представления о случившемся, пока не прибыл со своей армией в Брабант. Он типично обвинил во всем своих слуг. "Меня плохо проконсультировали", — горько жаловался он епископу Линкольна. Это стало началом падения благосклонности короля к епископу[406].

Главные союзники Эдуарда III, герцог Брабанта, граф Эно, герцог Гельдерна, маркграф Юлиха и множество мелких князей прибыли в Антверпен, чтобы поприветствовать короля и предъявить свои счета. Эдуард III встретил их с пустыми руками на долгом и мучительном совещании. Герцог Брабанта, как самый влиятельный среди них, взял на себя инициативу. Он не только не получил плату, но и весьма неоднозначно относился ко всему этому предприятию. Так же как и молодой граф Эно, более слабая личность, чем его грозный отец, и менее воодушевленный, когда речь заходила о возвращении замков в Камбре. Эдуард III умолял их немедленно выступить против французов. Он привел свою армию из Англии, и ее жалованье было непосильным бременем, которое росло с каждым днем. Князья уклонялись. Они сказали, что взяли с собой только церемониальную свиту, что их воины еще не были призваны в должной форме, что они должны посоветоваться со своими советниками дома, и что было бы очень желательно выделить им средства. Затем они удалились. Следующая встреча была назначена на 15 августа 1338 года[407].

Пока князья советовались со своими советниками, Эдуард III скреб по сусекам в поисках денег. Он занял более 70.000 фунтов стерлингов у Барди и Перуцци под залог еще не отгруженной шерсти. Он потребовал от Уильяма Поула все, что тот мог одолжить. Он заложил свою Большую корону, а также золото и драгоценности, принадлежавшие богатым монастырям в Англии. Его агенты обшарили Нидерланды и Рейнланд в поисках кредиторов, итальянцев, фламандцев, голландцев и евреев, всех без разбора. Процентные ставки по кредитам достигали 50% годовых[408].

Между 26 июля и 2 августа 1338 года молодой наследник Эдуарда III, герцог Корнуоллский, председательствовал на Большом Совете в Нортгемптоне, на котором присутствовали прелаты и магнаты, все еще находившиеся в Англии, а также представители общин. Сразу после этого состоялось собрание купцов. Неудачи на поле боя еще не запятнали репутацию Эдуарда III на родине, и эти люди все еще были готовы поглубже залезть в свои карманы. Был отдан приказ о новом принудительном сборе шерсти, который на этот раз сопровождался безжалостными мерами. Каждая община должна была поставлять шерсть пропорционально в соответствии с парламентской оценкой. Никто не мог оправдываться тем, что у него нет шерсти. Те, у кого действительно не было шерсти, должны были ее купить. В результате новый сбор оказался гораздо более успешным, чем предыдущий, но, несмотря на непрекращающийся поток наставительных писем от короля из Брабанта, собрать его вовремя, чтобы спасти планы короля, оказалось совершенно невозможно. В итоге, почти никакая шерсть не попала в Антверпен до следующего года[409]. Когда Эдуард III встретился со своими союзниками в следующий раз, около Мехелена 15 августа 1338 года, ему удалось сделать небольшие промежуточные выплаты нескольким из них, но в остальном его положение было едва ли лучше, чем в июле. Князья не проявили сочувствия. Им нужно было больше времени, говорили они. Император, указывали они, не присутствовал на заседании. В таком серьезном деле, как нападение на Францию, они должны были получить его одобрение до начала кампании. Почему же, едко спросил их Эдуард III, они не сказали ему об этом раньше?[410]

Хотя прошло некоторое время, прежде чем английский король признал этот факт, нерешительность князей и нехватка денег у короля, чтобы заплатить им, положили конец его планам вторжения в Камбре в 1338 году. Лето уже почти прошло. До перемены погоды оставалось, возможно, шесть, самое большее десять недель. Поддержка императора, от которой теперь зависело предприятие, вряд ли была бы получена быстро или дешево. Из 400.000 флоринов (60.000 фунтов стерлингов), причитавшихся Людвигу IV Баварскому, было выплачено менее десятой части. Более того, император, который редко упускал удобный случай, начал приглашать Филиппа VI к переговорам. Встреча послов Франции и империи должна была состояться 1 сентября 1338 года[411]. В этих сложных обстоятельствах Эдуард III действовал быстро. Он отправил маркграфа Юлиха в Германию, чтобы договориться о встрече между ним и императором. Затем, не дожидаясь ответа, он отправился в Кобленц, где Людвиг IV должен был провести Рейхстаг в начале сентября. Путешествуя налегке через Брабант и Юлих с горсткой советников и телохранителей из лучников, Эдуард III достиг острова Нидерверт на Рейне к северу от Кобленца 30 августа 1338 года. Его слуги и снаряжение медленно следовали за ним на речных баржах. Через неделю прибыл Джон Монтгомери, привезший все, что удалось найти в Антверпене: повозки и седельные сумки, нагруженные 50.000 флоринов (7.500 фунтов стерлингов), и мешки с драгоценностями для залога купцам рейнских городов. Эдуарду III нужно было произвести впечатление. В Нидерверте он устроил роскошный прием, как будто деньги упали в его руки, как спелый плод, а не были взяты в долг на разорительных условиях у ростовщиков. Родственники и советники Людвига IV Баварского были осыпаны деньгами. Один важный императорский советник получил 4.000 флоринов (600 фунтов стерлингов); императрица получила 2.400 флоринов (360 фунтов стерлингов), а ее секретарь — 60 флоринов (9 фунтов стерлингов). Сам Людвиг IV получил почти 6.000 фунтов стерлингов, что составило пятую часть причитающихся ему выплат. Остальная сумма была обещана двумя частями в январе и марте 1339 года. Император был удовлетворен. 5 сентября 1338 года он послал императорское судно, чтобы доставить английского короля в Кобленц. Здесь, на великолепном публичном заседании, курфюрсты империи дали свое согласие на назначение Эдуарда III императорским викарием (наместником, представителем) и наделили его всеми полномочиями самого императора. Английский король получил абсолютные права на эту должность до тех пор, пока он не завоюет Францию "или значительную ее часть". Война Эдуарда III была объявлена войной в защиту целостности империи против узурпаций Франции, а неповиновение ему было равносильно измене. Император восседал на троне с державой и скипетром, за спиной у него висел обнаженный меч. Рядом с троном Эдуард III наблюдал за происходящим, сидя в алом одеянии между маркграфами Мейсена и Юлиха, окруженный большой толпой рыцарей и князей Германии[412].

Эдуард III приступил к реализации этих грандиозных заявлений сразу же после возвращения в Антверпен. 18 сентября 1338 года он призвал своих союзников под страхом лишения их фьефов явиться к нему, чтобы выслушать постановления принятые в Кобленце и получить его приказы. Встреча состоялась 12 октября 1338 года на крытом рынке маленького городка Херк-ин-Лун, поскольку он находился недалеко, но не во владениях герцога Брабанта. Герцог все еще старался не заявлять слишком открыто о своей враждебности к Франции. Более того, он вообще отказался присутствовать лично, прислав вместо себя представителей. Эдуард III установил свой трон на мясном прилавке, чтобы получить похвалы и клятвы верности от собравшихся князей и рыцарей и объявить о своих планах на следующий год. В Кобленце начало кампании в Камбре было предварительно назначено на май 1339 года; теперь было решено перенести его на июль. Чтобы уладить юридический момент, епископ Камбре был призван под страхом лишения сана предстать перед Эдуардом III, как императорским викарием, в Мехелене 26 октября 1338 года. Так же как и другие твердые союзники Франции, епископ Льежа и граф Фландрии. Эдуардом III было выражено некоторое недовольство поведением герцога Брабанта, а представители герцога заявили, что потребуются дополнительные консультации. Граф Эно добавил, что, хотя он с удовольствием будет воевать в Камбре, где он одобряет любые завоевания, однако он сомневается, сможет ли он воевать с Францией. Но когда в конце месяца князья вновь собрались в Мехелене и епископ Камбре с другими франкофилами предсказуемо не явился, сомнения и двусмысленности на время умолкли. Союзникам Эдуарда III все еще не заплатили, а некоторые из них все еще сомневались, но они держали свои мысли при себе[413].

В начале ноября Эдуард III перевел свой двор в Антверпен и оставался там почти всю зиму. Королева присоединилась к нему прибыв из Англии. Там же были друзья, с которыми он играл в азартные игры и охотился. Нужно было считать пенсы и тратить фунты на постоянную выплату жалованья, субсидий и счетов по хозяйству. Войска, которые уже более трех месяцев находились в Нидерландах, бездействуя, были рассеяны небольшими отрядами по городам Брабанта, Эно и Фландрии. Многие солдаты дезертировали и пытались добраться домой в Англию, "из-за отсутствия пропитания", как признался Эдуард III своему Совету. Остальные много пили, злоупотребляли гостеприимством, занимались воровством и насилием и ждали весны[414]. В Аррасе полномочные представители обеих сторон под председательством двух кардиналов занялись дипломатическими переговорами. На встрече присутствовали четыре прелата французского королевского Совета, включая двух главных экспертов по отношениям с Англией, Пьера-Роже, архиепископа Руана, и Жана де Мариньи, епископа Бове. С английской стороны архиепископ Стратфорд и Ричард Бэри, епископ Даремский, представляли Эдуарда III. Другие, включая Генри Бергерша и Уильяма Монтегю, графа Солсбери, то приезжали, то уезжали. На короткое время, в декабре 1338 и январе 1339 года, дискуссии были перенесены в Париж. Обстоятельства не были благоприятными. Кардиналы выдвинули ряд предложений. Французы или англичане, или и те, и другие отвергли их. Их мысли были заняты другими вещами[415].

Французы с опаской стояли на своих границах. Хотя большая часть войск была распущена 15 сентября 1338 года, им было велено содержать себя во всеоружии и быть готовыми вернуться в любой момент. 1.000 конных латников и 5.000 пехотинцев были оставлены на пониженном жаловании для гарнизонной службы в течение зимы. В ноябре 1338 года эти люди были распределены по четырем отрядам вдоль границы. Адемар дю Фей, способный военачальник, был назначен губернатором Турне и получил под командование левый берег Шельды и западный сектор границы с Эно. Ему был предоставлен сильный гарнизон из пикардийцев и нормандцев в самом Турне и вспомогательные силы в Мортань, Дуэ и Арле. За Камбре отвечал граф Осерский. Далее на запад, границы с Фландрией и побережье от Кале до Булони охранялись более чем дюжиной гарнизонов. Более мелкие гарнизоны были распределены по тем частям Нормандии и Бретани, которые считались уязвимыми для английских набегов. Это была схема глубокой обороны, которая выделяется, прежде всего, контрастом с теми мерами, которые англичане предприняли в довольно схожих обстоятельствах на своем юго-западе в 1337 году. Ни один из гарнизонов, за исключением, пожалуй, гарнизонов Турне и Камбре, не смог бы долго продержаться против решительного нападения, но они были достаточно сильны, чтобы задержать армию вторжения до тех пор, пока основная французская армия не будет собрана и выдвинута на помощь[416]. Филиппа VI в то время много критиковали за то, что он держал свои войска в обороне все лето 1338 года и всю следующую зиму, не пытаясь даже продемонстрировать силу на территориях союзников Эдуарда III. Но эта критика не учитывала деликатность его дипломатической ситуации перед лицом коалиции, которая, казалось, могла распасться под воздействием собственных внутренних противоречий, и с главными членами которой он поддерживал тайные контакты. Это были вопросы, которые не легко было объяснить тем, кто возглавлял контингенты в его армии, людям с ограниченным политическим кругозором, чье мнение историки иногда принимают на веру.

Филипп VI не получил большой признательности от своих соотечественников за большой французский успех осени 1338 года, агрессивную кампанию на море, которая началась в тот момент, когда опасность на сухопутном фронте миновала. Летом французам сильно помешала задержка с прибытием из Средиземноморья их наемного флота итальянских галер. Корабли прибыли в Ла-Манш только в августе, с опозданием примерно на три месяца и слишком поздно, чтобы помешать английской армии переправиться на континент. Однако они смогли перерезать морские пути между Англией и Гасконью и создать угрозу растянутым и плохо защищенным коммуникациям Эдуарда III через Северное море. Эдуард III получал по морю не только деньги и шерсть, отчаянно необходимые для оплаты союзников, но и значительную часть продовольствия и запасов для армии. Англичане были обеспокоены угрозой своим коммуникациям и приложили немало усилий, чтобы получать заблаговременные предупреждения о передвижениях вражеских кораблей. Из Бордо в Геную был послан шпион, чтобы наблюдать за оснащением галер наемного флота. Банк Барди держал агентов в портах Ла-Манша, чтобы получать известия о военных действиях там. Из Арраса Джон Стратфорд регулярно посылал гонцов в Дьепп, Руан и Гавр для наблюдения за галерным флотом после его сбора[417].

Тем не менее, англичане были застигнуты врасплох в начале сентября, когда галеры из Монако прибыли на Нормандские острова с рейдерским отрядом под командованием одного из маршалов Франции, Роберта Бертрана. Острова были очевидной целью. Они находились недалеко от побережья полуострова Котантен, важного перевалочного пункта для торговли с южной Англией, Гасконью, нормандскими и бретонскими портами, а также плацдарма для набегов на Францию. Остров Сарк, который был совершенно не защищен, уже подвергся набегу в апреле 1337 года объединенной нормандской и шотландской эскадрой. Год спустя, в марте 1338 года, Николя Бегюше совершил свой разрушительный набег на остров Джерси, когда попытался взять замок Гори, но потерпел неудачу. В результате этих набегов острова были укреплены, но, к несчастью для англичан, их войска были в значительной степени сосредоточены на острове Джерси. На острове Гернси в замке Корнет было всего шестьдесят пять человек, когда 8 сентября 1338 года он был захвачен в результате штурма. Все они были убиты. Джербург, единственный другой замок на острове Гернси, защищали всего двенадцать лучников, и он пал в тот же день. Местные моряки оказали некоторое сопротивление. Произошел бой, в ходе которого итальянцы потеряли две свои галеры. Но, несмотря на отпор, французам удалось занять весь остров, и оставаться там в течение нескольких лет[418].

Посланники, которые пытались добраться из Гернси в Англию за помощью, были пойманы на середине пролива, а их корабль сожжен. Прошла почти неделя, прежде чем весть о потере острова достигла английского королевского Совета[419]. К этому времени галерный флот повернул на север в поисках другой добычи. Он забрал генуэзские и французские подкрепления в Арфлёре и Дьеппе и направился к устью Шельды. Теперь в составе флота было около сорока галер и несколько нормандских баланжье под общим командованием двух французских адмиралов, Николя Бегюше и Гуго Кирье. Английский лазутчик заметил французские галеры у острова Кадсан. Но его предупреждение пришло слишком поздно. У острова Валхерен ждали разгрузки пять английских кораблей, груженных шерстью и провизией. Среди них были два самых больших и лучших корабля Эдуарда III, Cog Edward и Christopher. Они были застигнуты врасплох 21 сентября 1338 года, когда паруса были убраны, их хозяева находились в Антверпене на переговорах с королем, а часть экипажей на берегу. Люди, остававшиеся на борту, оказали сильное сопротивление. Но после ожесточенной схватки, продолжавшейся весь день, они были побеждены и сдались. Отряд английских лучников, пытавшийся добраться до кораблей на баланжье из Антверпена, прибыл уже после окончания боя. Французы безжалостно расправились со своими пленными. Все они были преданы смерти по личному указанию Кирье. Что касается кораблей, то их отвели в Нормандию и поставили в строй французского флота[420].

Известие об этом поражении вызвало большое беспокойство у Эдуарда III. 27 сентября 1338 года королевский Совет приказал кораблям обоих адмиралтейств выйти в море для поиска и уничтожения врага. Приказ был беспечно проигнорирован владельцами кораблей, уставшими от постоянных реквизиций своих судов[421]. 5 октября 1338 года французский флот вошел в Солент и высадил вооруженные отряд численностью в несколько тысяч человек возле Саутгемптона. И снова англичане получили некоторое предупреждение, вероятно, основанное на сплетнях в портах Ла-Манша. Гуго Кирье, который был командующим, предлагал награду в 100 ливров тому, кто первым прорвет оборону Саутгемптона. Тем не менее, сопротивление было разрозненным и неорганизованным. Корабли западного адмиралтейства, которые должны были охранять входы в Солент, так и не появились. Хэмпширские войска еще не были собраны. Люди из Беркшира и Уилтшира, которые должны были прийти на помощь, так и не покинули свои графства. Звон церковных колоколов, поднявших тревогу, посчитали призывом к богослужению. Сам Саутгемптон был обнесен стеной лишь частично. Со стороны моря единственными защитными сооружениями были большой, но уязвимый деревянный барбакан и каменные ворота в концах улиц, ведущих к набережной. Поэтому неудивительно, что мало кто из горожан предпринимал попытки защитить свои дома. Вместо этого, услышав о высадке французов, они в панике бежали в окрестности вместе с чиновниками, которым было поручено их защищать. Несколько человек с отважным сердцем и небольшой постоянный гарнизон замка остались сражаться с захватчиками. Им удалось сдержать первый штурм, который возглавили нормандцы из свиты адмирала. Но следующая волна, в 200 человек из экипажей итальянских галер, заставила их отступить. Французы и итальянцы ворвались в город. Оказавшись внутри, они на всю ночь заняли город и смогли вывезти на галеры большое количество шерсти, вина и других товаров, а также весы, которые использовались для взвешивания товаров на таможне. Только на следующий день снаружи появились первые признаки вооруженного сопротивления. Дезорганизованные группы разъяренных сельских жителей собрались вдоль дорог, ведущих к воротам. Захватчики решили отступить, устроив пожары в пяти разных местах и оставив после себя большую часть города в огне. Вернувшиеся горожане и хэмпширские крестьяне довершили беспорядок, устроив на улицах грабеж того, что оставили после себя захватчики. Нанесенный ущерб был ужасающим. Вся южная часть города, включающая приходы Святого Иоанна, Святого Михаила и Святого Руда, была уничтожена. Торговля через Саутгемптон почти полностью прекратилась на год. Все крупные торговые дома, включая Барди и Перуцци, которые традиционно поставляли свою шерсть через Саутгемптон, покинули город. Многие из тех, кто бежал, так и не вернулись, или вернулись ненадолго, только чтобы перебраться в другие места[422].

Французские адмиралы первоначально намеревались возобновить свои рейды на южное побережье, как только они приведут в порядок свои корабли и разгрузят добычу. Но погода ухудшилась, и они не смогли этого сделать. В начале ноября 1338 года корабли были поставлены на зимнюю стоянку. Однако за короткое время им удалось посеять панику в южной Англии и деморализовать английское побережье Северного моря. То и дело приходили сообщения о планах французов атаковать остров Шеппи, побережье Кента, Лондон и порты округа Медуэй, а также склады шерсти на севере до порта Халл. В Лондоне считали, что французские рейды предвещают основное вторжение, в результате которого "все королевство Англия будет захвачено и истреблено". Городские власти приняли чрезвычайные меры, чтобы предотвратить высадку десанта на берега Темзы, вбив в дно реки деревянные сваи. В Зале гильдий (ратуше) и других местах были собраны запасы оружия, включая артиллерию, а у ворот были организованы дозоры[423].

Было совершенно непонятно, что можно сделать для предотвращения подобных катастроф. Объяснение правительства, когда эти вопросы обсуждались в Парламенте в 1340 году, заключалось в том, что Англия потерпела поражение по pur defaute d'une navie sur mer (причине отсутствия кораблей в море). После первых морских столкновений Эдуард III предпринял несколько попыток обзавестись собственным галерным флотом. В 1336 году он за большие деньги построил галеру под названием Philippa, которая базировалась в Кингс-Линне. Еще одна была построена в Уинчелси годом позже. Поулы, эти усердные военные подрядчики, также построили две галеры для короля. Одна из них, принадлежавшая Уильяму Поулу, сопровождала короля во время перехода через Северное море летом 1338 года. Его брат Ричард, занимавший должность дворецкого короля, командовал галерой под названием Le Botiller, которая была задействована у берегов Шотландии в 1337 году. Однако ни одно из этих судов не сыграло заметной роли в военных действиях последующих лет. Они были довольно малы, и есть вероятность, что, как и более ранние галеры, построенные в Англии, они были непригодны для плавания[424]. Единственными галерами, регулярно находившимися на английской службе, были галеры из Байонны, но они редко находились к северу от Бискайского залива. Очевидным решением, несомненно, было последовать примеру Филиппа VI и нанять галеры укомплектованные экипажами в Средиземном море. Николино Фиески удалось нанять для короля в Марселе две итальянские галеры, которые пробыли в Северном море большую часть 1338 года. Летом менее надежный и, возможно, нечестный итальянский агент по имени Сарзано нанимал галерных мастеров от имени Эдуарда III в портах Прованса. Но он не имел никакого успеха. Ему были предоставлены средства, которых было совершенно недостаточно, и даже они были конфискованы графом Прованса[425]. Через три дня после захвата Christopher и Cog Edward Фиески был отправлен с новой миссией, якобы к папскому двору в Авиньоне, а на самом деле, чтобы вернуть все, что он смог бы, из денег, переданных Сарзано, и попытаться самому добиться лучших результатов. Неуклюжесть этих ранних попыток объясняет их неудачу не меньше, чем отсутствие у Эдуарда III наличных денег. В одном случае (это было в 1339 году), когда агентам Эдуарда III все же удалось нанять значительное количество галер в Эге-Морте и Ницце, агенты французской короны прибыли из Парижа с большой суммой денег и перекупили их[426].

Имело ли бы это значение для безопасности побережья, если бы английский флот был сильнее — другой вопрос. Даже если бы корабли для обороны были в наличии, то без сверхточной разведки было бы невозможно перехватить их в море или убедиться, что они находятся в нужном месте, когда французы решили атаковать. Даже при наличии сверхточных разведданных это было достаточно сложно, как показало разграбление Портсмута в начале года. Когда захватчики высадились, вряд ли какая-либо система береговой обороны смогла бы успешно их отразить. Сорок таких больших галер, как у генуэзцев, насчитывали экипаж более 8.000 человек. Чтобы сконцентрировать силы, способные сразиться с ними в открытом бою, потребовалось бы много времени. Единственной эффективной защитой было наличие достаточного количества укрепленных убежищ, в которые в случае опасности можно было бы переправить людей с семьями, скотом и имуществом. Проблема в Англии, как и во Франции, заключалась в том, что для планирования, финансирования и строительства сколько-нибудь значительных оборонительных сооружений требовалось много лет. Укреплениям прибрежных районов Англии почти не уделялось внимания до 1335 года, когда французы стали осуществлять свои первые морские рейды. В том году были проведены инспекции оборонительных сооружений нескольких королевских замков, включая лондонский Тауэр, Кентербери, Порчестер и Кэрисбрук на острове Уайт. Иногда эти инспекции приводили к надлежащему ремонту, но чаще — нет. В 1336–1338 годах оборонительные сооружения лондонского Тауэра были расширены вдоль берега реки, что стало важным улучшением. Большие суммы были потрачены в Кэрисбруке. Некоторые работы, но скорее меньше, чем требовалось, были проведены в Дувре, Певенси и Порчестере. В других местах почти ничего не было сделано. Например, в Кентербери, где мост рухнул в ров, а башни и стены разрушились, на ремонт за последующие полвека было потрачено всего два фунта. По крайней мере, в случае с королевскими замками ответственность за их содержание была очевидна. В округах, где ответственность была неопределенно разделена между короной и горожанами, состояние оборонительных сооружений почти всегда было намного хуже. В Уинчестере древние стены обрушились в нескольких местах. Длинные участки городских стен Дувра были разрушены. О стенах Чичестера говорили, что они не выдерживают никакой критики из-за имеющихся в них брешей. Горожане жаловались, что не могут позволить себе расходы на ремонт. Сразу после набега на Саутгемптон произошел кратковременный всплеск энтузиазма в строительстве стен. Жители Уинчестера, которые, должно быть, чувствовали, что им чудом удалось спастись, сразу же приступили к работе. Но строительный порыв быстро угас. Портсмут, первый крупный город, разграбленный французами, оставался неукрепленным до конца XIV века. Саутгемптон, который ужасно пострадал из-за своей неготовности в октябре 1338 года, был еще более примечательным случаем. Королевский Совет дал четкое указание построить каменную стену вдоль западного и южного берегов и даже выделил деньги на эти цели. Но горожане любили свои сады и предпочитали иметь прямой доступ к своим кораблям и совсем не горели желанием нести гарнизонную службу. Когда в июле 1339 года граф Уорик проинспектировал оборону города, он обнаружил, что гарнизон крайне недостаточен как по количеству, так и по качеству, а оборонительные сооружения находятся в плачевном состоянии. По его мнению, 200 человек могли взять город штурмом в любой точке. До 1376 года в Саутгемптоне не предпринималось никаких систематических попыток строительства укреплений[427].

Зимой 1338–39 гг. моральный дух в Англии упал очень низко, чему способствовали так и не начавшаяся война на континенте и успехи французского флота. Вторая зима войны была исключительно суровой. Дожди шли непрерывно до декабря, а затем наступили такие сильные морозы, что на большей части Англии урожай зерновых и фруктов погиб. Трехлетняя субсидия, предоставленная Парламентом в сентябре 1337 года, продолжала собираться из года в год. Сбор шерсти, санкционированный Нортгемптонским Советом в июле 1338 года, оказался настолько трудновыполнимым, что продолжался и год спустя. Эти тяготы были тяжелее всех тех, которые английский народ был вынужден нести в течение XIV века. Более того, взимание налога часто было произвольным и неравномерным. Поскольку парламентские налоги взимались с движимого имущества, рента (основной источник доходов дворянства) не была затронута. Налоги платили в основном фермеры-арендаторы и крестьяне, а также городские домовладельцы. Самые богатые и сильные часто отказывались, даже если они не были освобождены от уплаты налогов, вносить взносы в бюджет своих общин. Хартфордширский рыцарь сэр Стивен Бассингборн бил сборщиков налогов плоской стороной своего меча, пока они не убежали[428].

К этим несчастьям добавились еще и последствия поставок в беспрецедентных масштабах для нужд армии и флота, принудительные закупки говядины, баранины и свинины, зерна, солода и рыбы, а также реквизиция судов, повозок и лошадей. Увеличились не только масштабы принудительных закупок, но и способ из осуществления стал более жестоким. Вместо шерифов и местных чиновников, с начала 1336 года стало практиковаться назначение купцов или королевских клерков, подкрепленных разъездными комиссиями, поставщиками, располагавшими полномочиями действовать на территории несколько графств, и применявшими драконовские меры для исполнения поставленной задачи. По мере того как требования короля становились все более настойчивыми, некоторые из этих поставщиков совсем вышли из-под контроля, силой врываясь в дома, приказывая арестовывать и заключать в тюрьму целые деревни, которые им мешали, и назначая большое количество помощников с такими же широкими полномочиями, как у них самих, и еще меньшей сдержанностью в их использовании. Они часто не платили за принудительно закупленное, либо платили векселями или счетами. В худших случаях они забирали посевное зерно, что приводило к бедствиям, которые ощущались в течение многих лет. Последствия были особенно тяжелыми в некоторых регионах, главным образом в восточной и на востоке центральной Англии, где были основные зернопроизводящие графства, находившиеся ближе всего к портам Северного моря, через которые шло снабжение армии Эдуарда III[429].

Доходы от сельского хозяйства сократились, и началась сильная дефляция, усугубленная общеевропейской нехваткой монеты и экспортом огромного ее количества для выплаты жалованья войскам и субсидий немецким князьям. Свидетельства носят анекдотический характер, но они почти полностью совпадают. Было "большое изобилие товаров и большая нехватка денег", пустые рынки, низкие цены и нищета перед лицом настойчивых сборщиков налогов. В первые годы войны возделываемые земли выходили из оборота все быстрее, и хотя причин этого явления было много, исследования, проведенные для Казначейства в 1341 году, позволили предположить, что основными из них были военные налоги, снабжение и военная служба. По мере наступления депрессии и ослабления власти после отъезда Эдуарда III заметно ухудшился общественный порядок, а вспышки беспорядков и бандитских разборок напоминали последние годы правления Эдуарда II[430].

Эти трудности вряд ли могли быть преодолены людьми, которых Эдуард III оставил управлять страной в его отсутствие. Номинальным Хранителем королевства был Эдуард, герцог Корнуолльский, будущий Черный принц, которому тогда было всего восемь лет. С королем в Брабанте находились все его самые опытные светские и церковные советники и почти все его администраторы, обладавшие какими-либо способностями. Распоряжения от имени юного принца давала группа королевских советников, которые были не более чем умеренно компетентны и обладали минимальной свободой действий. Поскольку это было хорошо известно, они имели очень мало личного авторитета. Чиновникам, которым они пытались навязать свою волю, было слишком легко апеллировать к защите влиятельных лиц находившихся в Брабанте и распространять злобные сплетни об ответственных лицах в Англии. Эдуард III, никогда не понимавший, насколько тяжела ноша его министров, искренне был готов поверить в это. В декабре 1338 года он уволил казначея Роберта Вудхауса. "Богу свидетель, я никогда больше не буду служить такому господину, который так мало интересуется моими усилиями и так мало заботится о бремени, которое я несу для него", — признался Вудхаус своему другу. Это был лишь один инцидент из того, что в следующем году стало открытой войной между королем и его чиновниками, отмеченной невежеством и злобой со стороны Эдуарда III, фатализмом и пассивностью с другой стороны. В сентябре 1338 года Эдуард III даже объявил, что в качестве меры экономии он предлагает прекратить выплату жалования государственным служащим, за исключением случаев доказанной нужды. Этот чрезвычайный приказ был проигнорирован. В мае следующего года, когда Эдуард III повторил его, ему ответили, что если он будет настаивать, то все его служащие уйдут в отставку. В итоге, они сохранили свое жалованье, но у них было мало причин хорошо служить своему королю[431].

Слабость государственной администрации была одной из причин того, что в Англии раньше, чем во Франции, появился многочисленный класс спекулянтов и растратчиков, которые нашли свою возможность в срочности нужд короля и растущем бюрократическом аппарате, который был необходим для их удовлетворения. Уильям Данстейбл, главный снабженец Эдуарда III, был обвинен в торговле товарами, поставляемыми для армии, вместе со своим братом и несколькими сотрудниками. Верховный судья Уиллоуби чуть позже был обвинен в том, что "торговал законом, как коровами или волами". Общественное мнение считало этих людей виновными и полагало, что их преступления были лишь каплей в океане нечестности. Не приходится сомневаться, что они были правы[432].

Открытая оппозиция войне все еще была редкостью. Но предвестники будущего недовольства были услышаны в Парламенте в феврале 1339 года, который собрался для рассмотрения мер по обороне королевства, но в основном был занят "огромным недовольством" по поводу снабжения армии. Это были жалобы на средства, но были и другие желающие оспорить цели. Примерно в то время, когда заседал Парламент, один замечательный анонимный поэт с горечью обрушился на правительство и великих людей страны, которые голосовали за налоги для поддержания их импровизированных планов. "Тот, кто отбирает деньги у нуждающихся без справедливой причины, — грешник", — заявил этот человек. Континентальные амбиции Эдуарда III были не справедливой причиной, а неисполнением долга, на которое нация никогда по-настоящему не соглашалась. Парламентские субсидии 1337 года были беззаконием. Крестьяне, писал поэт, сейчас продают своих коров, инструменты и даже одежду, чтобы оплатить войну Эдуарда III, но придет время, когда им ничего не останется делать, как подняться на восстание. Трудно сказать, насколько широко были распространены эти мнения. Но, видимо, они были не просто эксцентричностью их автора, поскольку правительство сочло необходимым ответить на них в своей пропаганде. Весной 1339 года, когда Совет пытался ввести в действие обременительную схему обязательной военной службы для защиты королевства, были разосланы уполномоченные, чтобы убедить провинциальные общины в угрозе исходящей от французов и успокоить их недовольство. В Парламенте был подготовлен документ с предложениями о том, какую линию они могут занять. "В намерения короля и его Совета не входит заставлять общины служить за свой счет, — говорилось в этом документе, — а за счет богатых и влиятельных людей, которые могут себе это позволить". Вполне вероятно, что после того, как Эдуард III отказался от кампании 1338 года, взгляды поэта стали более понятными для многих людей. Отдача от столь больших затрат казалась слишком незначительной. Нортумберлендский рыцарь Томас Грей был не единственным, кто считал, что король в Брабанте "всего лишь участвует в турнирах и весело проводит время"[433].

В период с ноября 1338 года по июль 1339 года, пока Эдуард III пытался собрать ресурсы, чтобы продвинуть свое вторжение во Францию, французам почти удалось избавиться от английского присутствия на юго-западе. Решения были приняты в Венсене в начале ноября 1338 года и показали некоторую ограниченную готовность учиться на прошлых ошибках. Прежде всего, было предложено выделить достаточные ресурсы для выполнения этой задачи. Это означало отправку больших армий из других частей Франции, вместо того чтобы полагаться исключительно на местные силы, действовавшие без энтузиазма, и на баронов юго-запада, таких как граф Фуа, чьи стратегические представления были продиктованы их собственными территориальными амбициями. Во-вторых, хотя эту кампанию, как и предыдущие, предполагалось финансировать из местных источников, французы не повторили ошибку, попросив своих полководцев выступить в роли администраторов и сборщиков налогов. Политическое руководство кампанией и абсолютная гражданская власть на юго-западе была доверена Иоганну Люксембургу, королю Богемии, рыцарю-изгнаннику, и примерному французу, который стал одним из ближайших доверенных лиц Филиппа VI в трудные времена. Более того, французы не собирались в этот раз распылять свои силы, а собирались сосредоточить их против главных опорных пунктов англичан, первым из которых должен был стать Пенне в Ажене. Граф Фуа был осыпан милостями, ему заплатили земельными приращениями за все его огромные прошлые заслуги и немедленно послали на завоевание этого места. С ним отправились Этьен де Лабом (один из генерал-капитанов) и еще один савойец, Пьер де Ла Палю[434].

Возможно, именно об этих решениях французского правительства узнала группа из четырех шпионов, которых Джон Стратфорд послал побродить среди толпы сплетничающих просителей и придворных в Венсене. Несомненно то, что 20 ноября 1338 года, через несколько дней после их принятия, Эдуард III попытался отвлечь внимание французов на севере. Хотя он договорился, что кампания в Камбре будет отложена до следующего лета, он внезапно издал приказ от имени императора, повелевающий всем его союзникам собраться в Эно между Монсом и Беншем 18 декабря 1338 года, откуда, как он объявил, они немедленно и в полном составе двинутся на врага. Через несколько дней Эдуард III приказал епископу Камбре явиться к нему для ответа на серьезные обвинения в измене империи под страхом конфискации, что было необходимо перед вооруженным нападением на его княжество. Во Франции возникла кратковременная тревога. Главный французский гарнизон на севере, в Турне, был усилен войсками под командованием кузена Филиппа VI, короля Наварры. Герцог Нормандский, наследник Филиппа VI, собрал еще один отряд в Пероне на Сомме. Примерно в середине декабря 1338 года Вильгельм, граф Эно, перешел границу княжества Камбре и опустошил территорию к северу от епископального города. Несколько епископских поместий и ветряных мельниц были разрушены, а два замка в долине Шельды в миле от города Камбре были захвачены врасплох. Граф оставил там гарнизоны в ожидании главной кампании, которая ожидалась летом. Затем он отошел. Больше ничего не произошло. Другие союзники Эдуарда III отказались что-либо предпринимать, и его приказы в конце концов пришлось отменить. 19 декабря 1338 года французская армия была вновь сведена к гарнизонам. Этот инцидент не принес Гаскони даже короткой передышки. Филипп VI продолжал давать указания по южной кампании, даже когда он направлялся на север, чтобы встретить новую угрозу. Король Богемии уехал в долину Гаронны в начале декабря 1338 года как ни в чем не бывало[435].

Гастон де Фуа и два савойских капитана прибыли на юго-запад в середине ноября 1338 года и разместили свою штаб-квартиру в Марманде. Иоганн Люксембург-Богемский прибыл в провинцию примерно через месяц. Их объединенные силы осадили Пенне и вспомогательную замок Кастельгайяр, который находился над подступами к Пенне. Армия осаждающих была невелика. Были скромные личные свиты командиров, около 1.200 человек, набранных в Руэрге графом Арманьяком, и осадный обоз, которым управляла небольшая группа немецких специалистов, часть большой диаспоры немецких саперов и рудокопов средневековья. Обычно гарнизон Пенне составлял 250 человек, и в 1339 году он, безусловно, был хорошо укомплектован. Однако менее чем через две недели город капитулировал, оставив замок над ним в одиночестве. Причина была очевидна. Перспектив на помощь из Бордо не было. А без помощи была вероятность того, что рано или поздно город, оборона которого была слабее, чем оборона замка, будет атакован, а его жители потеряют свое имущество, а многие из них и жизнь. Горожане отправили Оливеру Ингхэму несколько отчаянных посланий, в которых указывали на слабость своего положения и спрашивали, что им делать. В конце концов их лидер, адвокат, отправился торговаться с графом Фуа.

В нижнем городе находилось более 100 солдат гарнизона. Их командира, наемника из Беарна по имени Фортанье д'Эсгаррепак, убедили сдать французам и город, и замок. Он получил огромную взятку — более 14.000 ливров — для распределения среди гарнизона. В итоге город открыл ворота примерно на Рождество. Но, судя по всему, большинство людей Фортанье отказались присоединиться к нему. Вместо этого они отправились на усиление гарнизона замка, ворота которого оставались наглухо закрытыми. К тому времени, когда французы обнаружили обман, Фортанье успел припрятать деньги. Но наслаждался он ими недолго. 26 декабря офицеры Оливера Ингхэма нашли его недалеко от Бордо и заключили в тюрьму замка Омбриер[436].

В январе 1339 года французы наращивали свои силы на юге. В начале месяца у них было уже 5.700 человек, и эта цифра постоянно росла, пока в конце апреля не превысила 12.000. Не все из них были использованы в полевых операциях. Скрупулезно, что характерно для их военного метода, французы усердно занимались основными объектами. В 1337 году был построен сильно укрепленный деревянный мост в Сент-Фуа — месте, где через Дордонь переправлялось большинство грузов и подкреплений. В конце 1338 года были построены два понтонных наплавных моста через Гаронну в Ла-Реоле и Марманде, а третий, чуть позже, в Ле-Мас-д'Ажене, что позволило быстро перебрасывать войска и припасы как через долины главных рек, так и вдоль них. На реке был собран флот из сорока двух барок, некоторые из которых были оснащены осадными машинами и высокими штурмовыми надстройками. В то же время, для англичан, основные пути были перекрыты. Броды охранялись или делались непроходимыми для лошадей путем вбивания острых кольев в дно реки. Регион был усыпан гарнизонами, начиная от четырех-пяти солдат, размещенных в деревне на холме для устрашения местных жителей, до 700 человек, защищавших северный фланг армии на Дордони в Сен-Фуа. За первые четыре месяца года было создано сорок пять новых французских гарнизонов, из которых более половины были сосредоточены в долинах Гаронны и Дордони и на территории между ними. Эти гарнизоны не только удерживали территорию и линии коммуникаций, но и формировали резерв, из которого можно было черпать подкрепления, защиту от неожиданных контратак и щит, за которым города и замки можно было брать относительно скромными силами, не опасаясь деблокирующих армий. Административное бремя этих мероприятий и их огромные расходы (около 45.000 ливров в месяц в разгар кампании) легли на плечи растущей военной бюрократии, размещенной в замке Марманд и в филиале Счетной палаты, созданной в Ажене[437].

После падения города Пенне небольшой отряд, состоящий в основном из савойцев де Лабома, был оставлен для блокады замка на время, необходимое для его сдачи, а основная часть французской армии продвигалась к Бордо. Она спустилась по течению Гаронны с осадным обозом и вооруженными барками к Комону, изолированному английскому гарнизону, единственному, оставшемуся выше Сен-Макера. Защитники этого места оказывали ожесточенное, но безуспешное сопротивление. К концу февраля 1339 года Комон оказался в руках французов. Затем настал черед Пюигильема, большой прямоугольной крепости на границе Ажене и Перигора. Здесь сопротивление продолжалось дольше. В течение марта 1339 года пришлось подвести мощные подкрепления, а также дополнительные осадные машины и корпус саперов для подкопа под стены. Эта осада является самым ранним зафиксированным случаем использования пушек в Столетней войне. 6 апреля 1339 года капитан Пюигильема потерял надежду на помощь и сдал поврежденную крепость французам[438].

Середина апреля 1339 года стала временем триумфа французского оружия на юго-западе. Армия приближалась к максимальной численности. Осажденные гарнизоны в Пенне и в расположенном за городом замке Кастельгайяр истощили свои запасы и силы. 10 апреля командир Кастельгайяра продался врагу и сдал замок. Цитадель Пенне приняла условия капитуляции неделю спустя. Теперь французы смогли водрузить на ее стенах королевское знамя, которое они заблаговременно заказали в декабре. Однако наибольших успехов французы добились на западе, в Жиронде. 20 апреля 1339 года отряд галер из Ла-Рошели под командованием адмирала Франции и сенешаля Сентонжа атаковал Блай. Со стороны реки город был лишь слегка укреплен, и нападение произошло внезапно. И город, и его цитадель были взяты быстро и с минимальными потерями. Было ясно, что защитники не успели даже вооружиться и приготовиться к отпору. Блай был отдан на разграбление солдатам и сожжен. Почти сразу после этого таким же образом был захвачен Бург. Для англичан эти события, последовавшие одно за другим в течение одной недели, были катастрофой первого порядка. Пенне, возможно, стал не более чем символом теперь, когда территория к западу от него была так надежно занята и снабжена французскими гарнизонами. Но потеря Бурга и Блайя означала, что весь северный берег Жиронды находится в руках французов, а Бордо может оказаться отрезанным от своих рынков и источника подкреплений из Англии. Кроме того, Эдуард III потерял одного из своих самых способных и преданных командиров — Берара д'Альбре, который был захвачен вместе с двадцатью пятью другими важными пленниками и доставлен в парижский Тампль. Однако произошел короткий и странный эпилог, о котором, к сожалению, почти ничего не известно. Вскоре после захвата и до того, как французы успели как следует укрепиться, Блай был отвоеван английскими войсками сенешаля, вероятно, со стороны реки. Но англичане не смогли удержать его и вскоре были изгнаны. Филипп VI в честь своей победы передал Блай семье де Мелун, которая безуспешно боролась за него в течение многих лет в парижском Парламенте и лично участвовала в его захвате. Что касается Бурга, то он отошел под руку короля и охранялся огромным гарнизоном[439].

Это было начало самого трудного периода, который пережило герцогское правительство на первом этапе Столетней войны. Поражение англичан в 1339 году положило начало замкнутому кругу, из которого невозможно было выбраться иначе, как с помощью масштабных поставок денег и войск из Англии. Людям, владевшим землями по примеру гасконской знати, рассеянной по провинции, теперь предстояло сделать тонкие расчеты, чтобы решить, что они предпочтут: потерять свои поместья на территории, удерживаемой французами, сохранив верность англичанам, или свои земли в английских районах, дезертировав к французам. Каждая потеря территории приводила к разрыву лояльности, что непосредственно вело к следующей потере. Те, кто, несмотря ни на что, оставался верен английской династии, создавали еще больше проблем, поскольку желали получить вознаграждение и компенсацию за свои потери. Однако с каждым сокращением территории ресурсы правительства Бордо уменьшались, а вместе с ними и средства для сохранения лояльности местных сеньоров. Правительство прибегало к хитроумным ухищрениям, необычным налогам и девальвации бордоского фунта, мирясь с растущей инфляцией, которая последовала за этим. Давление на сенешаля сохранялось, а в течение 1339 и 1340 годов усилилось. Беженцы, служившие Эдуарду III в городах и замках, теперь занятых врагом, влачили нищенское существование в Бордо, надеясь на помощь благодарного правительства, такие как Уильям Гордон, который потерял все при падении Бурга и обратился к Эдуарду III с просьбой о пенсии, чтобы спасти себя, свою жену и сына от голодной смерти. Для них и нескольких других людей в их положении было выделено скромное пособие. Для тех, чье положение было лучше, необходимо было начать практику пожалований земель и доходов в местах, находившихся во владении французов, чтобы они вступили в силу, если когда-нибудь, они будут вновь завоеваны. Начиная с середины 1339 года и далее очень большая часть королевских пожалований была такого рода. Через год после падения Бурга Оливер Ингхэм обратился к Эдуарду III с мольбой за некоторых просителей. Один из них служил королю с более чем с 600 воинами, не получая за это жалованья и не имея лучшей награды, чем потеря большей части своих земель захваченных французами. Другой, служивший до него отцу Эдуарда III, перевез жену и детей, а также все свое хозяйство в Бордо, когда французы захватили каждый акр его земли. Теперь он жил в унизительной нищете в Либурне. Их верность была верностью долга, а не расчета, редкой для Гаскони. "У него доброе сердце, полностью и безоговорочно преданное службе Вам". Однако Ингхэм не мог вознаградить его. По его словам, он получал ассигнации от таможен Бордо, которые французские завоевания сделали почти бесполезными. Все земли и доходы герцогства были переданы другим, и в его распоряжении не осталось ни пенса[440].

Нормандцы и генуэзцы вернулись на свои корабли, несмотря на лютые холода, в феврале 1339 года и были готовы выйти в море в начале марта. Английское правительство (согласно отчету, который его представители передали Парламенту) располагало "достоверной информацией из нескольких источников", которая предполагала, что французы планируют напасть на побережье восточной Англии. Возможно, на каком-то этапе это было правдой. Но к марту планы французского правительства стали более амбициозными[441].

Французские корабли были разделены на два независимых флота. Один из них должен был совершить набег на гавани восточной Англии по примеру 1338 года. Другой был послан снова атаковать Нормандские острова, а затем направиться в Гасконь, чтобы помочь армии действовавшей в долине Гаронны. Экспедиция на Нормандские острова, которая была самой крупной из двух, покинула устье Сены между 9 и 11 марта 1339 года. Сначала она состояла из семнадцати итальянских галер Карло Гримальди, около тридцати пяти нормандских баланжье и кога, того самого большого корабля Эдуарда III Christopher, захваченного у Валхерена в предыдущем году и теперь служившего под французским флагом. Еще пять галер присоединились к ним позже. Около 8.000 солдат и моряков были отправлены на эту армаду под командованием маршала Роберта Бертрана. После последней высадки Бертран получил титул сеньора Нормандских островов и был намерен расширить свои владения. 12 марта 1339 года он высадился на Джерси возле замка Гори на восточной стороне острова. Гарнизону был предъявлен ультиматум. Гарнизон был в полном составе, около 260 англичан и около 40 местных жителей. Они ответили, по их собственным словам, что замок "не будет сдан, пока в нем живы десять человек". Призыв Бертрана был в значительной степени блефом. Он не мог использовать флот в течении длительного времени так как он срочно требовался в Гаскони. Поэтому, разведав оборону замка, он предпринял попытку штурма, которая провалилась. 16 марта флот отплыл к Гернси, где уже находились французы. Бертран и часть его людей остались там, чтобы укрепить остров. Остальные отплыли в Ла-Рошель сопровождая большой торговый флот. Именно этот флот захватил Блай и Бург в апреле[442].

Другой флот, состоящий из восемнадцати генуэзских галер под командованием Антонио Дориа, получил приказ идти на север к Слейсу, который, несмотря на свою близость к Брюгге, оставался под контролем Франции и использовался как база для нападения на английские суда, перевозившие шерсть, припасы и подкрепления в устье Шельды. По пути туда один отряд кораблей отделился, чтобы атаковать порты восточной Англии, где грузились эти столь необходимые англичанам товары. 24 марта 1339 года французские корабли прибыли в Харидж, рыбацкий городок, расположенный у входа в гавань Оруэлл. Это была годовщина первой высадки французского десанта в Портсмуте в 1338 году. В этот раз сопротивление местных жителей оказалось сильнее. Хотя им не удалось помешать высадке французов, они оказали ожесточенное сопротивление на окраине города. Французы разожгли костры в трех местах, но ветер отгонял их от зданий, пока они не погасли. Вскоре захватчики вернулись на свои корабли и уплыли[443].

С начала года министры Филиппа VI вели переговоры с общинами Нормандии о более масштабном плане морской войны. Она предусматривала не просто набеги на побережье Англии, а высадку армии вторжения. Нормандцы предполагали предоставить короне армию из 24.000 человек, включая 4.000 кавалерии и 5.000 лучников, а также корабли для их перевозки через Ла-Манш. Эти силы, которыми должен был командовать наследник короля, герцог Нормандский, считались достаточно большими, чтобы за десять-двенадцать недель завоевать всю Англию. Нормандцам были обещаны ценные юридические привилегии в обмен на их услуги, но главным стимулом была доля в добыче. Они должны были получить для распределения между собой все земельные богатства Англии, за исключением королевского домена, который был зарезервирован для герцога Нормандии; собственность папства, должна была остаться нетронутой; а земли с доходом на сумму 20.000 фунтов стерлингов в год, должны были быть предоставлены английской церкви для ее содержания. Эта необычная схема была одобрена большинством ведущих нормандских баронов на встрече в замке Венсен 23 марта 1339 года, примерно в то время, когда галерный флот приближался к Харвичу (Эссекс). Штаты Нормандии ратифицировал его месяц спустя. Насколько серьезно оно было воспринято одной из сторон, сказать трудно. Соглашение предусматривало, что вторжение произойдет в том же году. Однако оно также предусматривало, что его придется отложить, если Эдуард III вторгнется во Францию, что должно было произойти в июне и это не оставляло времени даже для короткой завоевательной кампании[444].

Тем не менее, французы вели практические приготовления со всеми признаками серьезности. Они составили подробные инструкции по проведению экспедиции, в которых рассматривались такие вопросы, как хранение и распределение добычи, сигнализация между кораблями флота, порядок боя на море и на суше, способ высадки и ведение арьергардных действий в случае необходимости отступления на корабли. Также были предприняты шаги по соединению разрозненных эскадр французского и итальянского флотов из Бискайского залива и Северного моря[445].

Английский Совет, узнав об этом плане, отнесся к нему чрезвычайно серьезно, что было неизбежно, учитывая публичный характер его обсуждения и утверждения. Охрана побережья была передана в руки главных дворян, все еще остававшихся в Англии. Граф Хантингдон, который был констеблем Дуврского замка, принял командование в Кенте; старый граф Суррей — в Сассексе; а граф Арундел — в Хэмпшире. Граф Оксфорд был назначен ответственным за оборону Лондона и побережья Эссекса. Внутри страны Совет собрал настолько мощную резервную армию, насколько это было возможно, и передал ее под номинальное командование молодого принца Эдуарда. Почти с самого начала правительство решило, что французы, скорее всего, попытаются высадиться в Гемпшире, и именно там они сосредоточили свои самые мощные силы. Саутгемптон получил огромный гарнизон. Гарнизоны Портсмута и Порчестера были почти такими же большими. Войска и припасы были срочно переброшены на остров Уайт. Запасы продовольствия были вывезены в Уинчестер, который при всех своих недостатках был, пожалуй, самым безопасным городом графства. Особо ценные ресурсы, такие как королевские лошади, были полностью вывезены из графства[446].

Что на самом деле планировали французские адмиралы, далеко не ясно, и, несомненно, время от времени менялось. Нормандская армия вторжения, если она все еще входила в их планы в мае, очевидно, не была готова. Транспортные суда и баланжье оставались в портах Нормандии и Пикардии. Южная эскадра прошла ревизию в портах Сены и в середине мая отплыла на север, чтобы тревожить южное побережье Англии, совершая традиционные набеги[447]. Как и предсказывал, а возможно, и знал английский Совет, галеры сначала направились к Соленту. Примерно 15 мая 1339 года они прибыли в Саутгемптон и попытались найти подходящее место для высадки. Но городские причалы были защищены временными оборонительными сооружениями, а по всему побережью Саутгемптона можно было видеть стянутые силы графских войск. Остров Уайт казался таким же неприступным. Французские командиры были обеспокоены опасностью быть запертыми в акватории, если вдруг появится английский флот. Они быстро ушли и направились на запад, где оборона, возможно, была бы менее хорошо подготовлена. Их предположения оказались верными. На длинном изрезанном побережье Девона и Корнуолла не было армии. Ни один английский флот не противостоял им. Они безнаказанно крейсировали вокруг Лендс-Энда и в Бристольском канале, останавливая и грабя торговые суда по мере их обнаружения и убивая их экипажи.

20 мая 1339 года французы прибыли к Плимуту. Плимут в начале XIV века был заурядным городом, состоящим из четырех разбросанных деревень на восточной стороне залива Саунда и бенедиктинского приорства Плимптон. Но в Саунде случайно оказалось несколько кораблей, укрывшихся от налетчиков, в том числе семь бристольских купцов. Они были захвачены и сожжены. Затем французы и итальянцы высадили своих людей на берег. Командовал девонскими войсками граф Девона Хью Куртене, тщеславный и своенравный старик шестидесяти четырех лет, но не лишенный бодрости. Он отправился в Плимут, когда до него дошли новости о набеге, и прибыл как раз в тот момент, когда французы начали поджигать дома. Произошла ожесточенная стычка, в которой обе стороны понесли большие потери. Затем французы ушли к своим кораблям, преследуемые разъяренными жителями Уест-Кантри[448], которые убили многих из них у кромки воды.

Проходя вдоль южного побережья к своим базам, галеры оставляли за собой след из горящих рыбацких лодок. 24 мая 1339 года они ненадолго высадились на острове Уайт, но были отогнаны. В течение следующей недели они предприняли несколько попыток высадиться на побережье Кента и Сассекса, но в Дувре, Фолкстоне и на острове Танет они обнаружили мощные силы, стоявшие на берегу, и были вынуждены отступить. Только в Гастингсе им удалось высадить на берег значительное количество людей. Гастингс, некогда главный из Пяти портов, был небольшим рыбацким городком, дни процветания которого прошли как раз в то время, когда в Плимуте начинался расцвет. Город не имел стен. Замок, принадлежавший коллегиальной церкви Святой Марии, был без гарнизона, не ремонтировался и с южной стороны обваливался в море. 27 мая 1339 года французы и генуэзцы нанесли Гастингсу сокрушительный удар, от которого он не мог оправиться до тех пор, пока в конце XVIII века сюда не стали наезжать отдыхающие. Французские галеры вошли прямо в гавань и высадили десант на причалах и набережных, очевидно, без сопротивления. Они сожгли большую часть города, включая три приходские церкви, вторглись в замок и разграбили церковную утварь. Горожане бежали. В начале июня 1339 года монегаски (жители Монако) Карло Гримальди, сыгравшие главную роль в этом набеге, вернулись в Кале, шествуя по улицам и демонстрируя в качестве трофеев обнаженные и изуродованные тела английских рыбаков.

Береговая оборона Англии была достаточно успешной. А вот ее военно-морские силы — нет. 16 февраля 1339 года, когда Вестминстерский Парламент еще заседал, Совет призвал к морской службе большое количество портов южной и восточной Англии. По его расчетам, это должно было привести к созданию, к 15 марта 1339 года, восточного флота из 31 корабля в Оруэлле и южного флота из 111 кораблей в составе двух эскадр в Портсмуте и Уинчелси, полностью укомплектованных и снабженных продовольствием на три месяца службы. На самом деле ничего подобного не произошло. Ни один из флотов не был готов вовремя противостоять французским рейдерам. Южный флот, похоже, так и не был создан, если не считать службы кораблей из Пяти в портов[449].

В Северном море флот другого адмиралтейства собрался к началу апреля, но его действия были весьма неоднозначными. Роберт Морли, рыцарь из Норфолка, который недавно был назначен адмиралом севера, оказался одним из самых энергичных и способных командиров Эдуарда III. Отсутствие у Морли морского опыта, никогда не считавшегося недостатком адмирала XIV века, восполнили его помощники. Джон Краббе, колоритная и неблаговидная фигура, по происхождению он был фламандским пиратом, которого в 1320-х годах заметил Роберт I Брюс и нанял в качестве флотоводца и военного инженера. Уолтер Мэнни захватил его в стычке в Нидерландах и продал Эдуарду III за 1.000 марок. Джону Краббе было все равно, на кого работать. Эти два человека вышли в море в начале апреля 1339 года с караваном из шестидесяти трех кораблей, перевозивших деньги, шерсть и подкрепления на континент. У фламандского побережья они наткнулись на торговый караван противника, сопровождаемый несколькими генуэзскими галерами. Они преследовали их на север вдоль побережья и прямо в гавани Слейса, где произошла кровавая битва. В ограниченном пространстве гавани галеры не могли использовать свою превосходную маневренность и скорость и беспомощно стояли в стороне. Англичане взяли в качестве призов многие из кораблей французского конвоя. Они также взяли на абордаж другие суда, стоявшие на якоре в гавани. К сожалению, они разграбили не только французские корабли, но и корабли Фландрии и Испании, нейтральных стран, которых им строго приказали не трогать. Среди них был и огромный испанский каррак, на который в это время грузили груз с барж-лихтеров. Один из придворных рыцарей английского короля, перевозивший деньги для казны Эдуарда III, был вынужден спасаться бегством и укрыться с деньгами в монастыре в Брюгге. Эти недисциплинированные действия вызвали серьезные дипломатические затруднения у Эдуарда III и стоили ему около 23.000 фунтов стерлингов в качестве компенсации, что намного превышало ущерб, нанесенный генуэзски галерами. Продолжение было почти столь же неутешительным. Когда англичане вернулись в Оруэлл с добычей, они поссорились из-за ее раздела, в результате чего часть флота взбунтовалась и уплыла[450].

В июле 1339 года французские адмиралы собрали все свои силы для большого набега на Пять портов, которые, возможно, как полагали романтически настроенные историки XIX века, были главной опорой морской мощи Англии. Весь галерный флот в Северном море, состоявший из генуэзской эскадры Антонио Дориа в Слейсе и небольшого количества французских галер, был отведен в Булонь. Двадцать нормандских баланжье были оборудованы в портах Ла-Манша и Сены. К ним присоединилась эскадра Карло Гримальди, теперь отдохнувшая от своих трудов. Объединенный флот из шестидесяти семи судов включал тридцать две галеры. Он отплыл вскоре после 20 июля 1339 года под командованием Николя Бегюше. Предприятие обернулось катастрофой. Первой целью был Сэндвич, но когда французы прибыли в Даунс, то обнаружили, что на побережье их поджидают кентское ополчение. Поэтому они повернули на юг к Раю, где им удалось высадить часть своих людей и нанести большой урон. Но не успели они закончить свою разрушительную работу, как их корабли были застигнуты врасплох в бухте Рай Робертом Морли с объединенными флотами северного Адмиралтейства и Пяти портов. Среди французских и итальянских моряков началась паника. Они посчитав, что настигнуты 400 английскими кораблями, что по крайней мере в три раза превышало их реальное число, погрузились на свои корабли и помчались к французскому побережью. Корабли Морли преследовали их. Два флота столкнулись друг с другом у Виссанта, но сражения не произошло. Французский флот благополучно скрылся в своих гаванях[451].

В этот момент французская кампания на море неожиданно прекратилась из-за конфликта с генуэзцами. Они находились в Северной Европе с августа 1338 года, то есть гораздо дольше, чем планировали изначально. Они были частными подрядчиками, занимавшимися бизнесом ради прибыли, и битвы, подобные тем, что могли произойти в бухте Рай или у Виссанта, были им гораздо менее по вкусу, чем грабеж портов южной Англии. Многие из них не хотели служить дальше. Более того, они начали ссориться между собой. Похоже, что в то время как французское правительство пунктуально платило Дориа, он сам не платил своим экипажам или делал это только после больших и необоснованных вычетов. Когда эскадра Антонио Дориа вернулась в Булонь, гребцы взбунтовались, требуя выплаты жалованья. Они избрали представителя, который с пятнадцатью товарищами отправился заручиться сочувствием Филиппа VI. Но Филипп VI не проявил сочувствия. Он приказал арестовать их и бросить в тюрьму. Это было ошибкой. Когда новость дошла до других гребцов в Булони, они силой захватили свои галеры и отплыли в Геную. Две галеры Гримальди дезертировали в то же время. В результате Филипп VI потерял почти две трети своего боевого флота. Остались только его собственные галеры, большая часть которых была теперь заложена; остатки эскадры Дориа, вероятно, четыре галеры, которые остались верны ему; и эскадра Карло Гримальди из Монако, сократившаяся в результате потерь и дезертирства с семнадцати галер до двенадцати. Гримальди оставался на французской службе еще два месяца, но это были зимние месяцы, за которые французское правительство получило от него мало пользы.

К концу года все итальянские гребцы, которые не взбунтовались, были отправлены домой, а их суда остались во Франции и были отшвартованы в устье Орна ниже Кана, только два из них приняли участие в великих событиях следующего года. Отношения с Гримальди оставались достаточно дружескими, но Дориа все больше озлоблялся. Через два года после мятежа, французское правительство все еще было должно ему 30.000 флоринов, по его собственным подсчетам, и он вступил в переговоры с правительством Эдуарда III в Гаскони, предлагая перейти на их сторону, сжечь свои галеры и сдать все крепости находившиеся под его контролем[452].

Не встречая реального сопротивления на море, флот Роберта Морли провел июль и август в набегах на французское побережье. Англичане крейсировали вдоль побережья Пикардии и Нормандии, сжигая корабли и деревни так же, как это делали французы и итальянцы в южной Англии ранее в этом году. Они разграбили город Ольт и разрушили гавань. В Ле-Трепор они высадили большой десант на берег под носом у жителей, которые решили, что речь идет о конвое испанских торговых судов, и не оказали никакого сопротивления. Англичане сожгли гавань и большую часть города, а также опустошили окрестности. Затем они прошли вверх по побережью и разграбили портовую деревню Мерс, после чего снова высадились на берег. Графиня д'Э, супруга коннетабля Франции, которая жила всего в двух милях от города, едва не попала в плен. Ополчение графства Э прибыло на место происшествия только после того, как захватчики ушли. Это было зеркальное отражение, хоть и в меньшем масштабе, английского фиаско в Саутгемптоне в 1338 году. Флот продолжил движение вдоль французского побережья, обогнув Бретонский полуостров и атаковав гавани на севере Пуату. За англичанами, с энтузиазмом последовали фламандцы. Вскоре после возвращения Морли в Англию фламандский флот совершил набег на Дьепп, главный торговый порт Нормандии, который, судя по всему, не был защищен. Фламандцы сожгли большую часть застроенной территории, прежде чем были изгнаны[453].

Как многого добилась каждая из сторон? С точки зрения материального ущерба результаты были примерно равны. Но, несмотря на плачевный конец своей кампании, французы использовали свой флот для решающего стратегического преимущества. В Англии они вызвали сильную панику и беспорядки. В Хэмпшире, хотя французы были отбиты, тревога, вызванная их вторым появлением в течение года, привела к повсеместному бегству людей с побережья. Многие из них забрали с собой все свое имущество и отказались возвращаться, несмотря на непреклонные королевские приказы. Попытки Эдуарда III снабдить и укрепить свою армию в Нидерландах постоянно затруднялись из-за нагрузки, которая ложилась на ресурсы Англии. Некоторые подкрепления пришлось перенаправить для несения гарнизонной службы на южном побережье. Другие были заперты в гавани Оруэлла из-за нехватки судов и опасностей переправы на континент. Английские корабли, перевозившие шерсть и припасы, должны были следовать в составе хорошо защищенных конвоев через Северное море из Оруэлла или Лондона. За безопасность оруэлловских конвоев отвечали корабли северного адмиралтейства, а лондонские конвои сопровождались из Грейвзенда кораблями Пяти портов. Эти меры были достаточно эффективны для защиты грузов от нападения, но они требовали значительного отвлечения кораблей и людей, которые Англия не могла легко выделить. Они также вызвали задержки и означали, что суда, которые могли бы перевозить войска и грузы, должны были выполнять боевые задачи. Некоторые капитаны судов, которым не терпелось вернуться к прибыльной торговле, нарушали приказы адмиралов и пытались совершить переход на континент без сопровождения. Как правило, они попадали в плен[454].

Самым серьезным последствием набегов для английских военных действий были финансовые последствия. В Антверпене Эдуард III был вынужден тратить деньги, которых у него не было, на покупку припасов, которые так и не дошли до него. В Англии его Совет был вынужден тратить очень большие суммы на береговую оборону, укрепления и судоходство, которые Эдуард III рассчитывал использовать для собственных нужд, а в некоторых случаях уже передал своим кредиторам. В какой-то момент Эдуард III пришел в ярость от сумм, которые его чиновники тратили в Англии, и запретил им тратить любые деньги, кроме как на содержание его замков в Шотландии и погашение кредитов Барди и Перуцци. Это было бесполезно. Неужели, вопросил Совет в ответ, мы должны игнорировать:

Эдуард III не ответил и, несомненно, не мог ответить[455].

Для сравнения, угроза и иногда реальный ущерб от английских морских рейдов во Францию приводила к гораздо меньшим разрушениям. Нападение на Ле-Трепор в августе 1339 года было первым значительным рейдом на французское побережье с начала войны. В дальнейшем должны были последовать другие, более разрушительные набеги на более важные места. Но французское правительство сохранило самообладание. Оно так и не позволило заставить себя отвлечь дорогостоящие ресурсы на оборону побережья, которые постоянно подрывали военные усилия Англии. Почему? Отчасти потому, что морская торговля была относительно менее важна для Франции. Отчасти потому, что французы защищали более короткую береговую линию — около 430 миль между Кале и Мон-Сен-Мишель. У них были другие приоритеты.

Французская система береговой обороны зародилась (как и английская) во время войн 1290-х годов. Когда в 1337 году отношения с Англией были официально разорваны, одним из первых действий французского правительства было поднять стары планы по обороне и провести их тщательный анализ. Они не были особенно эффективным ни до, ни после пересмотра. В каждой области существовало несколько стационарных гарнизонов и мобильное подкрепление под командованием местного капитана морского рубежа. На севере Франции обычно было три таких капитана. Один из них отвечал за побережье от фламандской границы до Соммы и обычно был офицером графа Артуа; второй командовал побережьем к северу от устья Сены, а третий — полуостровом Котантен к югу от него. Капитаны также периодически назначались на морские границы Пуату и Сентонжа между Луарой и Жирондой. За исключением моментов крайней опасности, силы в распоряжении капитанов были небольшими, вероятно, не более нескольких сотен человек, включая постоянные гарнизоны. Существовало несколько неопределенное право призывать на помощь крупных местных баронов и города, расположенные непосредственно внутри страны. Например, сеньоры Эстутевилль в Нормандии, чьи земли находились недалеко от моря, регулярно поставляли солдат для обороны побережья. Жители Арраса должны были подкреплять гарнизон Кале всякий раз, когда происходила высадка английского десанта. Жители графства Э должны были отправиться на помощь Ле-Трепор в августе 1339 года. В целом, помощь, оказанная внутренними городами, была ограниченной и запоздалой. Это был гораздо менее амбициозный план, чем английский, и он так и не смог предотвратить высадку десанта или даже защитить крупные порты от решительной атаки. Трудно сказать, какая политика была более разумной. В свое время французы заплатили бы тяжелую цену за отсутствие эффективной системы береговой обороны[456].

То, что Эдуард III приказал своим министрам прекратить тратить деньги в Англии и, очевидно, ожидал, что они ему подчинятся, свидетельствует о том, насколько отчаянным стало его финансовое положение[457]. С июля 1338 года он находился в Нидерландах. За первые три месяца после своего прибытия он уже занял деньги у всех у кого мог, в безуспешной попытке осуществить вторжение во Францию в течение года. К началу 1339 года некоторые из этих долгов уже были просрочены, а новые платежи по субсидиям для его союзников все время возрастали. Герцог Брабанта должен был получить 33.333 фунта стерлингов к Рождеству 1338 года, а поскольку он был самым важным из союзников Эдуарда III, то к 1 января 1339 года ему выплатили целых три четверти. Еще 30.000 фунтов стерлингов причиталось императору Людвигу IV Баварскому 6 января 1339 года, но эта сумма не была выплачена. Огромные суммы, обещанные в предыдущем году архиепископу Трирскому, так и остались невыплаченными. Ему было обещано выплатить 16.650 фунтов стерлингов в период с марта по июнь 1339 года. 27 февраля Большая корона Англии была выкуплена из ломбарда в Брюгге и передана ему в залог. Это были лишь самые крупные и насущные кредиторы английского короля, людям, которые имели больше возможностей добиться выполнения своих требований, чем масса мелких князей, рыцарей и разных подрядчиков, которые с растущей настойчивостью требовали свои деньги. Финансовые чиновники Эдуарда III, предположительно, рассказали им историю, которую они записали в своих счетах. "Из Англии до нас давно ничего не доходило, — сказали они, — и мы не можем найти никого, кто бы одолжил нам еще денег". Это было в январе 1339 года. "У короля не осталось ничего, из чего можно было бы произвести эти платежи, нечем платить своим людям и содержать двор… потому что из Англии ничего не приходило так долго, и мы все исчерпали свой кредит", — гласила другая, более поздняя запись. В своих зимних покоях в Антверпене английский король окружил себя небольшой группой личных советников: епископ Бергерш, бывший Верховный судья Джеффри Скроуп, Уильям Монтегю, граф Солсбери, маркграф Юлиха и влиятельный личный секретарь короля Уильям Килсби. Все эти люди, за исключением, пожалуй, графа Солсбери, были полностью преданы континентальной стратегии, задуманной в 1337 году. По мере того как финансовые и административные трудности продолжали мешать ее реализации, их мнения и советы все больше уводили короля от реальности.

Эдуард III явно верил, что в его королевстве есть бесконечные ресурсы, которые были скрыты от него только благодаря некомпетентности или саботажу его подчиненных. "Хотя мы раз за разом посылали им письма с гонцами, в которых объясняли им наше безденежье и умоляли их немедленно прислать нам шерсть, деньги и все, что они смогут собрать, — писал он в мае 1339 года, — мы не получили ни одной из субсидий, которые были нам назначены, ни одного из наших обычных доходов, вообще ничего"[458]. Правда заключалась в том, что Эдуард III все потратил. Налоги и доходы были назначены задолго до этого для погашения займов, которые он потратил. То же самое было верно и в отношении нового налога на шерсть, который должен был стать спасением для предприятия Эдуарда III. Приказ о его сборе, изданный в начале августа 1338 года, предусматривал, что все 20.000 мешков будут собраны в течение месяца, что было абсурдным и невозможным прогнозом. На самом деле было собрано менее трех четвертей от заявленного количества, что, как нервно объяснил Совет, стало результатом непреклонного отказа духовенства внести свой вклад и различных просчетов в оценке имеющихся средств[459]. Большая часть собранной шерсти так и не попала в Нидерланды, потому что Эдуард III напрямую передал ее своим банкирам для оплаты кредитов, полученных предыдущей осенью. Более 9.000 мешков было передано таким образом, в основном Барди и Перуцци. Остальное было отправлено в Нидерланды небольшими партиями в период с ноября 1338 года по июль 1339 года, и значительная часть этого груза ушла прямо к континентальным кредиторам. Сам король получил всего лишь 2.300 мешков, которыми расплатился со своими союзниками. Более того, Эдуард III начал страдать от естественных экономических последствий такого необычного способа государственного финансирования. На рынках Брюгге и Антверпена образовалось перенасыщение, а английская шерсть, которая осенью стоила 9 фунтов за мешок, летом продавалась по 7 фунтов. В какой-то момент Эдуард III пытался соблазнить потенциальных кредиторов обещаниями вернуть долг несуществующей шерстью по 5 фунтов за мешок.

Основные кредиторы Эдуарда III, флорентийские Барди и Перуцци, вероятно, согласились бы на меньшие деньги, если бы могли. Но крупные займы предыдущего года истощили их ресурсы и вызвали тревожные слухи об их собственной платежеспособности. Они также привели к аресту их агентов и конфискации их активов во Франции[460]. Перуцци были настолько серьезно затронуты проблемами Эдуарда III, что старший партнер фирмы приехал в Нидерланды из Италии в июле 1338 года и оставался там в течение пятнадцати месяцев. Новости о положении Эдуарда III были отправлены специальными гонцами в филиалы Перуцци вплоть до Родоса, чтобы предотвратить отток вкладов. Что касается Барди, то в последние недели 1338 года они начали не выполнять некоторые свои обязательства, что стало первым признаком краха, который произошел пять лет спустя. Обе фирмы продолжали предоставлять услуги по переводу денег и выдавать скромные кредиты. Но большего они сделать не смогли.

Итальянцев сменил в качестве главного кредитора короны настойчивый Уильям Поул. Поул был жаден, но социальное честолюбие было его самым сильным мотивом. Он хотел приобрести большое королевское поместье Холдернесс во внутренних районах своего родного Халла и поднять свою семью до уровня знатных баронов страны. Поул полагал, что короля можно заставить расстаться с этим поместьем за гораздо меньшую сумму, чем оно стоило. Итальянцы постепенно впутывались в паутину Эдуарда III, но Поул влетел в нее с хода. Он нашел очень большие суммы из своих собственных ресурсов и занял еще большие суммы в долг, который был меньше, чем у Эдуарда III. К октябрю 1339 года он одолжил королю не менее 111.000 фунтов стерлингов. Великий торговец уже был на пути к своему банкротству.

Для получения остальной суммы Эдуард III был вынужден обратиться к менее уязвимым кредиторам, которые могли заключать более жесткие сделки. Он занимал деньги под непомерно высокие проценты у купеческих синдикатов в Брюсселе, Лувене и Мехелене. Он покупал шерсть в кредит под проценты и продавал ее с убытком за наличные. Он заложил своих боевых коней. Он позволил своим главным советникам, епископу Линкольна и графам Солсбери и Дерби, стать заложниками своих кредиторов. Финансовым чиновникам короля было сказано, что они могут брать займы независимо от процентов, при условии, что деньги будут получены немедленно. Эдуард III был человеком, глубоко осознающим свое достоинство. Он считал средства, с помощью которых он боролся с банкротством, "опасными и унизительными" (его собственные слова)[461], терпимыми только для того, чтобы избежать еще большего унижения — возвращения в свою страну, не выйдя на поле боя. Он платил своим союзникам ровно столько, чтобы оттянуть момент, когда созданная им коалиция распадется.

Неуверенность в том, что Эдуард III сделает или сможет сделать, создавала свои трудности и для французского правительства. Его, несомненно, больший бюджет был сильно напряжен масштабами операций в 1339 году, требовалось распределять ресурсы между четырьмя фронтами: Гасконь, север, Шотландия и море. В начале марта 1339 года был проведен общий анализ этих ресурсов. В то время ожидалось, что король Англии будет готов к вторжению с севера в июне. До этого времени основные усилия на суше должны были быть сосредоточены в долине Гаронны, где должны были быть развернута армия в 2.000 латников и 10.000 пехоты. С середины мая планировалось сократить южную армию и нарастить северную, пока к 1 июня 1339 года на Сомме не будет 10.000 латников и 40.000 пехоты в дополнение к личным войскам короля и герцога Нормандии. Ожидалось, что численность только северной армии в четыре раза превысит совокупную силу Эдуарда III и всех его союзников. Кроме того, флот должен был действовать в полную силу в течение всего лета. Стоимость этих планов была огромной. Счетная палата определила, что с июня по сентябрь 1339 года военные расходы составят 252.000 ливров (около 50.000 фунтов стерлингов) в месяц, что почти в четыре раза превышало ожидаемые поступления в казну даже с учетом чрезвычайных налогов. Этот баланс был составлен 4 марта 1339 года. Между этой датой и началом июня предпринимались решительные попытки восполнить дефицит путем созыва провинциальных ассамблей для голосования по новым чрезвычайным налогам и отправки комиссаров для посещения епископов, монастырей и богатых людей с обещаниями будущих милостей в обмен на немедленные займы и взносы. Было запланировано проведение четырех провинциальных ассамблей, по крайней мере, одна из которых (охватывающая пограничные бальяжи Вермандуа, Амьена и Санлиса), безусловно, состоялась и принесла умеренно удовлетворительные обещания о помощи. Существенные денежные или натуральные взносы были также сделаны представителями Нормандии и Парижа. Был провозглашен арьер-бан и взимались большие суммы с военнообязанных вместо службы. Недоверие было успокоено в некоторых частях Франции предложением передать деньги в руки заинтересованных лиц, назначенных местными общинами, которые будут востребованы только в том случае, если будет подтверждено, что сам король или его старший сын отправляется в поход против врага. Эти меры были относительно успешными. Поступления французской короны от чрезвычайного налогообложения в 1339 году были столь же велики, а возможно, и несколько больше, чем в любой другой год правления[462].

Сбор армии во Франции был более простым процессом, чем в Англии, и обычно занимал около двух месяцев. Около месяца требовалось для переброски контингента любого размера между Гаронной и Соммой. Тем не менее, дата сбора северной армии не была определена до 21 мая 1339 года, когда дворянство королевства было призвано прибыть в Компьень к 22 июля. И даже эта дата считалась предварительной. Было известно, что Эдуард III находился в крайне затруднительном финансовом и дипломатическом положении. По слухам, он подумывал о возвращении в Англию с пустыми руками. Филипп VI чувствовал, что у него есть время использовать свои преимущества на других театрах военных действий, которые английский король лишил ресурсов для обеспечения своего неудачного предприятия в Нидерландах. И в Гаскони, и в Шотландии англичане оказались под невыносимым давлением[463].

В Гаскони Филипп VI приказал остановить сокращение численности южной армии. Это решение было принято весной, хотя для его реализации потребовалось некоторое время. Старший королевский советник Жан де Мариньи, епископ Бове, был назначен лейтенантом короля в конце марта. Мариньи, который был единокровным братом знаменитого камергера Филиппа IV Красивого, был менее рыцарственным, но более эффективным лейтенантом, чем его предшественник Иоганн Богемский. Он был не только весьма компетентным администратором, но и умным дипломатом, политиком и честным стратегом, которому предстояло провести много лет, представляя интересы короля в Лангедоке и Гаскони. Мариньи прибыл к месту службы 23 апреля 1339 года сразу после взятия Бурга и Блая, когда усилия французов начали ослабевать из-за отсутствия значительных призов, которые можно было бы захватить до того, как армия разойдется и убудет север. Епископ сразу же вдохнул в нее новую силу. В конце мая 1339 года он принял командование всеми королевскими войсками в этом регионе. Примерно в это же время он объявил о своем намерении атаковать Бордо. Для этого требовалось большие подкрепления. Было решено, несмотря на угрозу северной границе, предоставить их. В их числе были видные дворяне, чье присутствие так далеко от долины Соммы говорило о высшей самоуверенности правительства: среди них были Пьер де Бурбон, родственник Филиппа VI Луис Испанский, граф де ла Серда, и кузен коннетабля Готье де Бриенн, титулярный герцог Афинский[464].

Планы французского правительства в отношении Шотландии предполагали меньшие затраты ресурсов, но демонстрировали такую же смелость замысла. Уильям Дуглас находился во Франции в первой половине 1339 года. С его приездом качество французской разведки о положении дел в стране заметно улучшилось. Сторонники Дугласа добились значительного контроля над низменными территориями. К северу от Ферт-оф-Форта, территории, номинально управляемой Эдуардом Баллиолом, владения англичан и их друзей теперь были ограничены гарнизонами Перта, Стерлинга и Купара в Файфе, которые становилось все труднее снабжать через пустынные и враждебные территории. К этому времени почти все продовольствие и подкрепления они получали по морю из Халла и Кингс-Линна. В апреле шотландцы отказались от перемирия и начали атаковать эту длинную уязвимую линию снабжения с помощью небольшого флота гребных баланжье, нанятых во Франции. Стоимость этих судов, должно быть, была оплачена французским правительством. В мае 1339 года шотландцы осадили Перт, самый северный из сохранившихся английских гарнизонов. В июне Уильям Дуглас отплыл из Франции с пятью гребными баланжье под командованием французского капера по имени Гуго Отпуль. С ним отправились не только изгнанные шотландцы, набранные при дворе Давида II в Шато-Гайяр, но и несколько французских рыцарей со своими свитами. Это были первые французские войска, сражавшиеся с англичанами в Шотландии[465].

Из Антверпена у Эдуарда III не было возможности защитить ни одну из крайних точек своих далеко разбросанных владений. Все, что он мог сделать, это создать более серьезное впечатление о враждебных намерениях, чем он делал до сих пор, в надежде привлечь французские войска на север Франции. 20 июня 1339 года Эдуард III покинул Антверпен с английской армией и двинулся в Вилворде, небольшой сукнодельческий городок в нескольких милях к югу от Брюсселя. Там он разбил лагерь у реки Сенна и ждал своих союзников. Деньги отдельными траншами продолжали поступать в казну герцога Брабанта: немного в конце марта, еще немного 9 апреля, несколько сотен флоринов 2 мая и снова 23 и 27 мая. Еще 3.300 фунтов стерлингов были найдены филиалом Перуцци в Брюгге и переправлены по суше графу Эно. Небольшой размер и большая частота этих платежей красноречиво свидетельствовали о том, с каким трудом они были осуществлены. Но одни лишь усилия не произвели впечатления на союзников. Они согласованно потребовали минимальную сумму, которая была намного больше, чем они уже получили. "Иначе, — объявили они, — мы ничего не сможем сделать для вашей войны". Смущение Эдуарда III невозможно было скрыть. "Нет денег — нет людей", — радостно балагурили между собой придворные Филиппа VI[466].

Дела с императором были особенно деликатными. Людвиг IV Баварский не мог решить, что лучше послужит его политическим интересам — вторжение во Францию вместе с королем Англии или примирение с папством. Бенедикт XII ясно дал понять, что император не может сделать ни того, ни другого. В Германии обсуждалась возможность принять все деньги Эдуарда III и ничего не делать. Возможно, именно потому, что эти слухи дошли до ушей Эдуарда III, были приняты тщательные меры по согласованию оплаты с выполнением обязательств. Людвиг IV Баварский должен был получить 200.000 флоринов (30.000 фунтов стерлингов) к 9 мая, после чего он должен был отправиться со своей армией в Кельн. Когда он отправится в путь, но еще не достигнет Франкфурта, еще 100.000 флоринов (15.000 фунтов стерлингов) должны были быть переданы кельнским тамплиерам в качестве залога. Когда эта сумма будет ему выплачена, он должен был выехать из Кельна в пункт сбора в Эно. Однако Людвиг IV не спешил выполнить этот сложный план, поскольку кроме 5.000 флоринов (750 фунтов стерлингов), собранных с величайшим трудом в Антверпене и отправленных ему в апреле 1339 года, ни одна из оговоренных сумм не была выплачена. Самое большее, на что удалось уговорить Людвига IV, это отправить пять послов скромного ранга в лагерь в Вилворде, чтобы они публично объявили, что император и его викарий по-прежнему связаны неразрывными узами договора и привязанности, и что сплетни, свидетельствующие об обратном, являются ложными[467].

Союзники Эдуарда III стали бы еще более инертными, если бы знали, что он планировал после захвата Камбре вторгнуться в Артуа в интересах Роберта д'Артуа. В течение двух лет Роберт затаился в Англии, и его передвижения были ограничены, по крайней мере, часть этого периода. Однако в феврале 1339 года он был тайно переправлен королевскими чиновниками в Нидерланды и провел начало лета в Брабанте, спрятавшись в доме одного из жителей Брюсселя. Эдуард III, по-видимому, считал, что Роберт имеет значительную поддержку в графстве Артуа, хотя он никогда не управлял им (за исключением нескольких месяцев в 1316 году), и его притязания на него были лишь плодом юридического анализа. Англичане составили заговор от его имени с заговорщиками в Аррасе, которые, как говорили, были настроены к нему благосклонно. Вероятно, таким образом тайна раскрылась. В июне 1339 года слухи о заговоре достигли даже папского двора в Авиньоне. Союзники были возмущены. Они указали послам Эдуарда III в 1337 году, что не могут иметь ничего общего с Робертом д'Артуа, и получили обещание епископа Бергерша, что король отстранится от этого человека. В июле 1339 года Эдуард III был вынужден лично повторить эти обещания и отослать Роберта ко двору его сестры, графини Намюра. Он оставался там до ноября 1339 года, когда его тайно вернули в Англию. Его час еще не настал. Филипп VI следил за событиями из Конфлана на Сене, где теперь находилась его штаб-квартира. 11 июля 1339 года он отложил сбор северной армии до 15 августа. По его словам, он был "достоверно информирован", что Эдуард III не будет готов к войне до этой даты[468].

Мариньи, епископ Бове, начал наступление на Бордо в начале июля 1339 года. Он был очень близок к успеху. От 12.000 до 15.000 человек, самая большая полевая армия, которую французы еще не собрали на юго-западе, нацелились на город с двух направлений. Основная армия под командованием епископа и графа Фуа собралась в Ла-Реоле и двинулась вверх по долине Гаронны, прибыв к городским стенам 6 июля. Вспомогательные силы, собранные в Перигоре и Сентонже, пересекли реку у Бурга и в тот же день прорвались к городу с севера. Бордо был заполнен беженцами из захваченных городов и замков во внутренних районах. Моральный дух был низок. Французские войска сразу же пошли на штурм стен. С помощью предателей они еще до начала осады высадили часть своих людей внутри города. При приближении штурмовых колонн были открыты ворота. На башне на короткое время появилось французское королевское знамя. Последовали паника и замешательство. Стоявшие на страже горожане решили, что все потеряно, сложили оружие и разбежались по своим домам. Оливер Ингхэм, находившийся в цитадели, собрал гарнизон и столько вооруженных горожан, сколько смог найти, и двинулся на французов, сражаясь с ними на улицах города, пока те не были вынуждены отступить. Несмотря на успешное проникновение в город, атака французов не была хорошо спланирована, а подкрепления не были получены достаточно быстро, чтобы закрепить успех, достигнутый у ворот. Планирование последующей осады было еще хуже. Французские командиры не рассчитывали на длительную осаду Бордо. У них было мало тяжелой осадной техники, если вообще была. Они не накопили запасов, чтобы прокормить свою огромную армию, и не имели барж, повозок и вьючных животных, чтобы доставить припасы из других мест. В течение недели осаждающая армия голодала, и часть ее пришлось отослать в тыл. 19 июля 1339 года осада была прекращена[469].

Другая отвлекающая атака, на английские гарнизоны в центральной Шотландии, оказалась более удачной. В начале июля 1339 года Уильям Дуглас и Гуго Отпуль со своим небольшим флотом баланжье смогли заблокировать залив Ферт-оф-Тей. Это предрешило судьбу Перта и Купара, которые испытывали недостаток в продовольствии и не имели других путей сообщения с Англией. Замок Купар был сдан его комендантом Уильямом Баллоком, который принял взятку и принес оммаж Давиду II. Смена политической ориентации этого резкого, амбициозного и опытного человека, который шесть лет был камергером Баллиола, показала, в какую сторону движутся шотландский дела. В северных графствах Англии была предпринята решительная попытка предотвратить ту же участь, которая постигла Перт. В кратчайшие сроки была собрана армия численностью около 1.300 человек, которая в июне вошла в Шотландию. Но она безрезультатно застряла в осаде, предпринимая мало попыток и ничего не добиваясь. Шотландцам удалось осушить ров Перта и начать подкапываться под стены. Внутри города гарнизон голодал. Их командир, сэр Томас Утред, сдался на приемлемых условиях 17 августа 1339 года. Он и его люди получили безопасный проход и ушли из города. Шотландцы разрушили стены. Утред предстал перед следующим Парламентом, чтобы ответить за свое поведение, но он энергично защищался. По его словам, он сопротивлялся до тех пор, пока позволяло его безвыходное положение. Лорды Парламента согласились с ним. Вассальное королевство Эдуарда Баллиола практически исчезло в тот момент, когда Эдуард III приступил к реализации своего плана континентальных завоеваний[470].

В Аррасе два кардинала предприняли последнюю героическую попытку заключить мир между воюющими сторонами после почти года бесплодных дискуссий в городе. Папа уже давно отказался от этой затеи как от безнадежной. У архиепископа Стратфорда не было никаких предложений, и нет никаких свидетельств того, что министры Филиппа VI были более сговорчивыми. В июне 1339 года Стратфорд наконец покинул Аррас, чтобы присоединиться к Эдуарду III в Брабанте и представить свой отчет. Был подготовлен список из пяти предварительных условий, на которых Эдуард III согласился бы вступить в дальнейшие переговоры. Они были доставлены в Аррас в июле двумя клерками канцелярии, и при рассмотрении были признаны негодными и бескомпромиссными. Условия включали немедленное прекращение французской помощи шотландцам и отказ от всех территорий, которые полководцы Филиппа VI завоевали в Гаскони за последний год. Как заметил Папа, они больше походили на результат переговоров, чем на их предварительные условия. Филипп VI отверг их. После этого долгая конференция в Аррасе формально завершилась[471].

Всю вторую половину августа король Англии провел в Брюсселе, обращаясь к своим союзникам. Герцог Брабанта, граф Эно и его дядя Жан д'Эно, графы Гельдерна и Юлиха были там, но их люди — нет. Смелое поведение Эдуарда III в отношениях с кардиналами скрывало реальную слабость его позиции. Последние партии шерсти из Англии были проданы по жалким ценам в июле, и вырученные деньги поспешили переправить Эдуарду III. Барди и Перуцци одолжили еще 15.000 флоринов (2.400 фунтов стерлингов), чтобы выкупить из ломбарда в Брюгге некоторые королевские драгоценностей, которые тут же были отправлены под вооруженной охраной, чтобы снова заложить их в Германии. Кредиты были получены на короткий срок под высокие проценты у ростовщиков в Мехелене и Антверпене. Поул нашел еще 7.500 фунтов стерлингов, чтобы выдать аванс графам Гельдерна и Юлиха. Эдуард III убедил своих союзников принять его векселя для оплаты к сентябрю 1339 года, в противном случае он признавал, что они могут быть освобождены от всех своих обязательств перед ним. Эти векселя были выпущены 14 августа 1339 года. Однако уже через неделю Эдуард III был вынужден признать, что нет никаких шансов на то, что они будут погашены. "Наши ресурсы настолько истощены расходами на собственных людей, что мы не можем выйти на поле боя против врага", — сказал он маркграфу Юлиха 19 августа. В этой крайности Эдуард III разыграл свою последнюю карту. Он сказал князьям, что поведет свою собственную армию во Францию без них и будет противостоять французам в одиночку, а если его убьют, то он, по крайней мере, умрет с честью. Князья нехотя ответили, что пойдут за ним. Они приняли за свое жалованье и плату новые, еще более обременительные обязательства, по которым Эдуард III не только обещал оставаться в Нидерландах со всеми знатными людьми своего двора до тех пор, пока его кредиторы не будут полностью удовлетворены, но и предложил шесть выдающихся рыцарей из своей свиты в качестве заложников, а также четырех графов, шесть баронов и трех епископов в качестве гарантов на всю сумму их состояния. Чтобы защитить союзников от дальнейших неприятных сюрпризов, таких как план восстановления Роберта д'Артуа в его графстве, один из князей, маркграф Юлиха, должен был сразу же введен в состав Совета Эдуарда III. На этих условиях союзники были согласны получать свои платежи отсроченными частями в конце года и в течение следующего. Эти условия могут показаться унизительными, но в действительности они представляли собой значительный дипломатический успех. Король отложил еще на некоторое время то, что еще несколько дней назад казалось несомненным крахом всех его планов. Маркграф был должным образом принят в королевский Совет, а позднее стал графом Кембриджем[472].

Князья, за одним исключением, отправили Филиппу VI послания с отказом от своих вотчин во Франции или обещали, что сделают это, как только экспедиция начнется. Исключением был герцог Брабанта, но даже он не смог долго избегать этого вопроса. С мучительной медлительностью он начал собирать свой контингент. Было решено, что союзные армии соберутся 15 сентября 1339 года у Монса в Эно и сразу же двинутся на Камбре[473]. Вопрос о том, последуют ли князья за Эдуардом III из Камбре во Францию, возможно, не был поставлен и, конечно, не получил ответа. Филипп VI отложил сбор собственной армии до 8 сентября, за неделю до того, как его враг должен был двинуться в путь. 11 сентября он получил Орифламму от аббата Сен-Дени[474].

Эдуард III покинул Брюссель на второй неделе сентября 1339 года и прибыл со своей армией в Монс 13 сентября, его кредиторы наступали ему на пятки[475]. Там он расположился в цистерцианском женском монастыре недалеко от города и стал ждать своих союзников. Некоторые из них явились. Другие — нет. Герцог Брабанта все еще переписывался с Филиппом VI. Его намерения были настолько неопределенными, что многие французские рыцари предположили, что он не появится, и отказались от участия в сборе в Компьене. Эдуарду III герцог заявил, что он еще не готов. Он составил огромный отчет, в котором указал, какие еще суммы причитались ему с тех пор, как Эдуард III в последний раз встречался со своими кредиторами в Брюсселе месяц назад. Меньшие союзники и вассалы требовали выплатить им жалованье за два месяца вперед. Собственная армия Эдуарда III требовала жалованья, деньги на выплату которого необходимо было найти, чтобы не произошло позорного мятежа на территории дружественного князя. Военная казна была совершенно пуста. Было выпущено еще больше векселей, предложено еще больше заложников и дано еще больше обременительных обещаний. Но было много тех, кто не хотел соглашаться ни на что, кроме наличных денег, и их требования грозили остановить всю экспедицию даже сейчас. В этом новом кризисе Эдуарда III спас Уильям Поул, чьи огромные усилия по сбору средств для оплаты более настойчивых войск, по словам самого Эдуарда III, спасли его от бездны внезапного краха. Неизвестно, сколько Поул нашел и где, но за свои заслуги он был возведен в ранг баннерета — первый случай, когда это произошло с простым торговцем. Армия Эдуарда III медленно продвигалась к Валансьену. Он прибыл туда 18 сентября 1339 года[476].

Первая атака на французскую территорию была предпринята, пока Эдуард III собирался с силами в Валансьене. Пятьдесят человек, которым не терпелось действовать, двинулись на север под командованием Уолтера Мэнни, чтобы атаковать города в восточном Эно и графстве Остревант, где французское правительство разместило свои гарнизоны. Однажды на рассвете они прибыли к стенам городка Мортань и, обнаружив, что ворота открыты, ворвались внутрь и начали грабить и поджигать дома, пока их не отогнали. В результате этого бессмысленного и показного дерзкого акта был нанесен большой ущерб, а несколько горожан были убиты. Настоящая кампания началась 20 сентября, когда Эдуард III вышел из Валансьена в сопровождении всех своих союзников (кроме императора и герцога Брабанта), главных представителей английской знати и Генри Бергерша, для которого этот момент стал завершением двух лет дипломатической деятельности. Все они двинулись на юг вдоль Шельды в Камбрези.

Епископ Камбре был официально призван именем императора разрешить проход армии через его территорию. Но он отказался это сделать и намеревался оказать сопротивление, для чего у него были все возможности. Французское правительство отремонтировало стены и рвы его города и ввело туда большой гарнизон под командованием самых опытных офицеров. В первый день вторжения союзная армия подошла к Камбре с северной стороны. В XIV веке эта территория представляла собой унылую болотистую местность, охраняемую тремя замками. Два из них, в Эскодевр и Реленгесе, в миле от стен, находились во владении графа Эно после коротких вылазок в Камбрези в декабре предыдущего года. Третьим, охранявшим дорогу и подступы к реке чуть дальше, был старый замок XII века Тун-л'Эвек. Тун-л'Эвек был захвачен почти сразу. Командиром гарнизона там был фламандец, не питавший любви к своим французским хозяевам. В тот момент, когда люди Уолтера Мэнни собирались штурмовать стены, он принял взятку и покинул замок. Основная часть армии Эдуарда III обошла Камбре с восточной стороны и расположилась лагерем между стенами и дорогой во Францию по которой осажденным могла прийти помощь. Англичане и их король разбили лагерь в полях на берегу Шельды возле деревни Маркуэн "в пределах границ Франции", как величественно писал Эдуард III своим подданным.

Первое известие о нападении на Камбре Филипп VI получил после того, как французский отряд, сопровождавший груз денег для гарнизона города, был захвачен вместе с деньгами англичанами недалеко от стен Камбре. Через день после этого из города прибыл гонец с требованием сообщить, почему французская армия еще не в пути. На самом деле французская армия находилась на месте сбора в Компьене, в 65 милях к югу. Ее численность точно не известна, но по наиболее правдоподобным современным оценкам, Филипп VI имел около 25.000 человек, что более чем в два раза превышало численность армии Эдуарда III. Тем не менее, он решил не идти на помощь Камбре, а остаться на своих границах, что стало первым из череды решений, которые должны были создать ему репутацию робкого человека. Тем не менее, для его осторожности были веские причины. Одна из них заключалась в том, что освобождение города означало бы вступление на имперскую территорию и начало войны с немецкими союзниками Эдуарда III, пока еще оставалась вероятность того, что они его покинут. Папа, который теперь твердо отстаивал интересы Франции, убеждал его не делать этого, и он, вероятно, получил тот же совет от своих, приближенных[477]. Филипп VI знал, что Эдуард III из-за финансовых проблем не сможет долго вести войну. Зима, нищета и непостоянство его союзников-наемников победят его так же уверенно, как и поражение в битве. Именно Эдуард III нуждался в сражении и должен был опасаться патовой ситуации, в которой ничего не будет решено до того, как его армия развалится. Французская армия продвинулась до Нуайона, а затем до Перона, где дорога на Париж пересекала Сомму в 22 милях от Камбре.

Эдуард III был обескуражен бездействием своего врага. В последние дни сентября 1339 года осада велась энергично, в надежде на приход французской армии, с которой можно было бы сразиться в бою. Из основной армии были выделены рейдовые отряды, которые были направлены на опустошение владений епископа и замков, принадлежащих подданным и друзьям Филиппа VI. "В понедельник, в канун праздника Святого Матфея, — писал Эдуард III своему сыну, — войска начали жечь Камбрези и жгли там всю следующую неделю, так что вся территория была опустошена и полностью очищена от зерна, скота и всего остального". Опустошение было настолько велико, что четыре года спустя богатые церковные поместья региона лежали необработанными и заброшенными[478]. Против укрепленных мест результаты были менее впечатляющими. Граф Саффолк с большим кровопролитием захватил Бомец и сжег его. Но перед Уази отряд из Эно потерпел неудачу[479]. Примерно в конце сентября была предпринята решительная и почти успешная попытка взять Камбре штурмом. На берегу Шельды в самой северной точке города находились укрепленные ворота, известные как Шато де Сель (которые, перестроенные маршалом Вобаном, существуют до сих пор). Тамошний капитан, еще один фламандец, был подкуплен, чтобы опустить подъемный мост и впустить врага. Но не успели враги проникнуть на улицы, как колокола собора подняли тревогу, и ворота были закрыты. Как почувствовали на себе французы в июле в Бордо, армии было очень трудно пробиваться через узкие улочки обороняемого города.

К началу октября 1339 года стало ясно, что Эдуард III ничего не добился. Он не вызвал на бой французского короля. Он не покорил Камбре, город, от которого в любом случае было мало пользы. Вероятно, не хватало и продовольствия, несмотря на огромные запасы провизии, которые были разграблены в Камбрези. Средневековые армии обычно нуждались в движении, чтобы питаться, а армия Эдуарда III, как ни мала она была по сравнению с армией Филиппа VI, была, тем не менее, такой же большой, как население крупного города. По оценкам Эдуарда III, перед Камбре у него было около 15.000 человек, хотя есть достоверные свидетельства того, что истинная цифра на этом этапе составляла около 10.000, из которых менее половины были англичанами[480]. 30 сентября 1339 года наконец-то прибыл герцог Брабанта с еще 1.200 человек. Сын императора, маркграф Бранденбургский, пришел через три дня с дополнительным подкреплением.

Настало время задуматься. Эдуард III заставил своих союзников перенести войну во Францию и спровоцировал новый кризис среди них. Рейнские князья, чья территория находилась вдали от границ Франции, были достаточно рады перспективе грабежа и получения выкупов. Но герцог Брабанта по-прежнему имел своего постоянного агента в окружении Филиппа VI. Герцог попросил разрешения сначала отправить ультиматум Филиппу VI[481]. На этом условии его убедили сделать судьбоносный шаг — отказаться от оммажа за свои французские владения. Однако французские владения графа Эно были более обширными, чем у всех присутствующих, за исключением Эдуарда III. У графа был реальный территориальный интерес в захвате замков Камбрези, но совсем не было заинтересованности во вторжении во Францию. Вильгельм II граф Эно был впечатлительным молодым человеком, не обладавшим твердостью намерений своего отца. Он разрывался между мудрыми людьми, осторожными юристами, бюрократами и церковниками из своего Совета, и большей частью дворянства Эно, чьим представителем был Жанн д'Эно, воинственный дядя графа. В шатрах графа Вильгельма II возобладали мудрые люди. Вильгельм II заявил, что он не только выведет свои войска из подчинения Эдуарда III, но и переведет их на сторону Франции. По его словам, его долг как вассала Франции — защищать ее от вторжения. Это был мужественный жест, но почти бесполезный. Вильгельм II ушел во французскую армию, но Жанн д'Эно продолжал служить маршалом армии Эдуарда III, и большинство дворян Эно остались с ним.

Союзная армия выступила на юг 9 октября 1339 года. Их походный порядок был разработан таким образом, чтобы позволить им жить как можно дальше за счет окружающей местности и распространить разрушения на как можно более широкую территорию. Войска были распределены по всей западной части Камбрези и продвигались фронтом шириной около 20 миль, уничтожая все на своем пути, что не разграбили для собственных нужд. Восточное крыло армии следовало по дороге, ведущей на юго-восток от Камбре (соответствует современному шоссе D 960). Только в двух местах им было оказано значительное сопротивление и они были вынуждены пройти мимо. В центре Эдуард III и Генри Ланкастер, граф Дерби, следовали по главной дороге вдоль долины верхней Шельды. Единственным сопротивлением, которое они встретили, оказал отряд французских солдат под командованием коннетабля, направлявшихся в Камбре для усиления тамошнего гарнизона. Коннетабль укрылся в близлежащем замке Оннекур, который французы отремонтировали и оборудовали как передовой пост всего за месяц до этого[482]. На стены замка была предпринята яростная атака, которая продолжалась в течение всего 10 октября и была отбита с такими большими потерями, что английский король забеспокоился об истощении своих сил перед предстоящим решающим сражением. В других местах картина была такой же: разграбление и сожжение незащищенных деревень, и обход замков, на захват которых не было ни времени, ни осадной техники. На западном крыле армии графа Уорика не удалось взять Бапом, большую пограничную крепость, охранявшую дорогу из Фландрии в Париж. Комендант Бапома был перекуплен, но к тому времени, когда англичане прибыли для захвата крепости, его раскрыли и казнили. Уорик смог увидеть расчлененное тело предателя, выставленное на обозрение на крепостных стенах, а ворота были закрыты и охранялись. Затем Уорик двинулся на юг, в восточную Пикардию, планомерно опустошая окрестности и остановился в двух милях от города Перон, где находилась большая часть французской армии. Жители деревень и местные мародеры довершили картину хаоса и разрушений, присоединившись к грабежу. Год спустя два папских чиновника пошли по следам союзной армии, раздавая милостыню, и записали судьбу жителей в своих отчетах с откровенностью, гораздо более сильной, чем восторженные описания хронистов. Пятьдесят пять деревень епархии Нуайона были полностью или в значительной степени разрушены: вот деревня "сожжена", "опустошена", "заброшена"; вот рыночный город, населенный одними нищими; вот священник, потерявший сознание от голода во время мессы. Многие из тех, кто бежал в ища спасения в города, обнесенные стенами, такие как Сен-Кантен, обнаружили, что им некуда возвращаться. Осенью 1340 года они все еще попрошайничали на городских улицах.

В первый же вечер своего пребывания во Франции король Англии разместил свой штаб в женском монастыре Мон-Сен-Мартен, который находился примерно в 10 милях к северу от Сен-Кантена и чуть дальше от Перона. Здесь к нему, 10 октября 1339 года, заявились кардиналы. Они проделали путь под охраной из Арраса в последней попытке повернуть Эдуарда III назад. Это был смелый, но наивный и бесполезный жест. Когда попытка провалилась, они попытались задержать короля советами по стратегии. По крайней мере, Эдуард III должен подождать, пока его армия не получит подкрепления из Германии, говорили они. "Королевство Франция, — говорили они ему, — окружено шелковой нитью, которую не разорвет даже вся мощь Англии". Один из них, Бертран де Монфавес, был приглашен старым верховным судьей Скроупом на вершину монастырской башни. Открывшаяся взору кардинала сельская местность почти на 15 миль вокруг была освещена заревом пожаров. "Не кажется ли вам, — спросил Скроуп, — что шелковая нить Франции уже порвалась?". Кардинал чуть не упал в обморок.

Филипп VI покинул Нуайон 10 октября 1339 года, чтобы присоединиться к основной части своей армии в Пероне. Его сопровождали король Богемии и шесть герцогов вместе со своими личными войсками. К тому времени, когда король достиг города Нель, впереди виднелся дым от горящих деревень. Сам Перон был переполнен солдатами и беженцами, а также непрошеными посланцами от немецких князей, находившихся в союзной армии. Ультиматум герцога Брабанта был зачитан в присутствии его дипломатического агента при французском дворе. Этот человек был настолько удручен действием, в котором он был вынужден участвовать, что отказался от своего господина и принял пенсию от Филиппа VI. Вильгельм II граф Эно был там лично, чтобы предложить объяснения за прошлое и дать обещания на будущее. Филипп VI спросил его, не пришел ли он, чтобы предать его. Разве не он позволил англичанам пройти через свою территорию и помог им разорить Камбрези? Один из друзей Филиппа VI, граф д'Эврё, отвел короля в сторону, чтобы возразить ему. Филипп VI был невозмутим. Он сказал несчастному графу Эно, что в свое время пересмотрит свою позицию. Вильгельм II занял свое место в составе во французской армии c 400 или 500 человек и следовал за ней до конца кампании. Но король обращался с ним как с изгоем и не сказал ему ни слова[483].

Захватчики собрали свои разрозненные силы на равнине к востоку от Перона. Сам Эдуард III покинул Мон-Сен-Мартен 14 октября, чтобы присоединиться к ним. Его действия в последующие несколько дней не отличались обычной решительностью. Вечером 14 октября обе армии сошлись в миле друг от друга недалеко от Перона. Во французском лагере командиры армии решили, что атакуют противника на следующее утро. Наконец Эдуард III мог получить свою битву. Но он не был готов. Вероятно, он беспокоился о возможности отступления в случае катастрофы и не хотел оказаться так далеко на западе между основной французской армией и сильными французскими гарнизонами в Камбре, Турне и Лилле. Когда шпионы сообщили ему о решении французов, а это произошло почти сразу, он ночью свернул лагерь и быстро отступил на восток за Сен-Кантен к реке Уаза. Первыми через реку переправились англичане. Они ворвались в город Ориньи и сожгли все, включая женский монастырь и бенедиктинское аббатство[484]. Эдуард III расположился среди руин. Это произошло 16 октября. Филипп VI, узнав, что его добыча ускользнула, разразился гневной тирадой против неосмотрительности своих слуг и придворных — благодатной среды для любого вражеского шпиона. "Разве я не могу спокойно разговаривать в своем личном шатре, не будучи подслушанным королем Англии? Должен ли он всегда неизменно сидеть рядом со мной?". Затем он вывел свои войска из Перона в Сен-Кантен и стал ждать.

Обстановка в армии Эдуарда III становилась все более напряженной. На марше из Перона среди союзников возникли новые разногласия. Все больше ощущалась нехватка продовольствия. Англичане очень тщательно организовали свои припасы. У них было много скота и большой обоз с награбленными продуктами. Но у союзников ничего подобного не было. Эдуарду III пришлось купить телеги и упряжки для маркграфа Бранденбургского, который прибыл в Камбре вообще без транспорта[485]. У остальных, похоже, транспорт был, но недостаточно. Они рассчитывали на решающее сражение сразу же после вступления во Францию, а поскольку битва была отложена, им нечего было есть. Из Ориньи англичане и союзники из Эно начали рейды вглубь французской территории в поисках добычи и припасов. Графы Дерби, Солсбери и Нортгемптон, а также Жан д'Эно отправились с отрядом из 500 всадников в рейд по долине реки Серр. Они сожгли Креси-ан-Лаоннуа, предместья города Марле и по меньшей мере пятнадцать других деревень и городков. Монастырь Ла-Пэ-Нотр-Дам близ Марле был настолько разрушен, что монахини год спустя все еще просили милостыню на улицах Лаона. В Сане жители укрылись со всем своим имуществом в замке, где они погибли в огромном пожаре после того, как город был взят штурмом. Остальная армия находилась на берегу Уазы, тратя свои запасы и ропща. 17 октября союзники предстали перед королем и заявили ему, что намерены отступить, пока не умерли с голоду. Эдуард III предложил снабдить их из своих запасов. Он предложил, чтобы они посадили свою пехоту на его лошадей и быстро двинулись на новые территории, в которых еще оставалось продовольствие. Они роптали между собой и говорили, что не видят смысла идти дальше.

Эти противоречия были заглушены внезапным напоминанием о близости французов. Предводители французской армии послали Эдуарду III официальный вызов на битву в следующий четверг или пятницу, 21 и 22 октября, в "удобном месте, не стесненном реками, стенами или земляными сооружениями", битву на ровной местности и справедливое обращение к Божьему суду. Это послание достигло лагеря союзников в виде письма Этьена де Лабома своему родственнику, другому савойскому солдату удачи, служившему в английской армии. После долгих раздумий он ответил от имени Эдуарда III и всех союзников, принимая вызов.

Ориньи не был подходящим местом для битвы. Армия союзников была разбросана в широкой излучине реки Уазы, что отрезало ей возможность отступления на север. Было решено отступить в Тьераш, к границе Эно. Большие надежды возлагались на захват города Гиз, в котором можно было перекинуть мост через Уазу в сторону Эно. Этот город принадлежал зятю Жана д'Эно. Капитаны армии Эдуарда III уже поддерживали связь с комендантом гарнизона, который продавал им продовольствие и оружие[486]. Но когда Жан д'Эно прибыл со своими людьми под стены, город оказал сопротивление. Тогда он сжег предместья и прошел мимо. Армия последовала за Уазой на восток, сжигая каждую деревню, через которую она проходила. Жители деревни Монсо-ле-Вьей позже рассказали папским раздатчикам милостыни, что солдаты разграбили их дома, а затем сожгли саму деревню дотла. Это было рядовым явлением. В большинстве мест жители бежали, пока не утихла буря. Французская армия следовала по вытоптанным полям и обугленным деревням с отставанием примерно в полдня.

Вечером 21 октября 1339 года Эдуард III объявил привал между небольшим городком Ла-Капель и деревней Ла-Фламангри, где лес Нувьон граничит с возделанными полями. Французы остановились 22 октября в деревушке Бюиронфос, на опушке леса примерно в 4 милях от английского лагеря. Ранним вечером три французских шпиона, пойманные при разведке позиций союзников, дали первые достоверные сведения о присутствии французского короля. Их увели и допросили по отдельности. Все они показали, что французы намеревались атаковать на следующий день, 23 октября 1339 года.

Эдуард III с большим мастерством выбрал поле битвы. Местность плавно понижалась от Ла-Фламангри в сторону французских позиций. Лес препятствовал фланговому обходу с запада, а союзники надежно удерживали перекресток дорог в Ла-Капель, блокируя любое движение противника на восток. От лагеря Эдуарда III старая римская дорога шла на север к Авену в Эно, на протяжении 10 миль, что было его путем к отступлению. Позиция армии была согласована королем со своими командирами вечером 22 октября и занята на следующее утро вскоре после рассвета. Эдуард III спешил все свои войска, отправив лошадей в тыл а лучников разместил на каждом из флангов. Между ними, немного отступив назад, расположилась остальная армия в три линии за глубоким окопом, охраняемым валлийскими копейщиками. Сам Эдуард III командовал в центре первой линии вместе с Бергершем и Скроупом. Генри Ланкастер, граф Дерби, и граф Саффолк держали правую часть линии, а графы Солсбери, Нортгемптон и Пембрук — левую. Немцы, включая маркграфа Бранденбурга, маркграфа Юлиха и Жана д'Эно, располагались во второй линии. Герцог Брабанта командовал арьергардом. Фактически это был план сражения при Дапплин-Мур и Халидон-Хилл, а также при Креси семь лет спустя. Немцы никогда не видели ничего подобного, "но, видя, что это сильная позиция, хитро устроенная, и что король доволен, они также были довольны и заняли свои позиции, готовые победить или умереть". Герцог Брабанта пообещал 1.000 флоринов тому, кто первым принесет ему лоскут Орифламмы, даже если он будет размером не больше мужской ладони. Была произведена раздача вина. Очень многие оруженосцы были возведены в рыцари рукой самого короля, некоторым из них, как, например, сэру Джону Чандосу[487], суждено было сделать знаменитую карьеру.

Французская армия провела ночь в боевом порядке и спала очень мало. Уолтер Мэнни и другие смельчаки союзной армии неоднократно проникали к их лагерю небольшими группами, убивая дозорных и нападая на отдельные группы людей. Рано утром французский авангард выдвинулся на небольшое расстояние от лагеря и ждал приказа. Приказа не последовало. В палатке короля разгорелся яростный спор о том, стоит ли вообще давать сражение. Классический английский план сражения предполагал, что противник бросит свою кавалерию на центр английской линии, чтобы она была насажена на копья и уничтожена лучниками, стреляющими с флангов. Французские командиры должны были знать об этом. Размер и глубина траншеи перед английскими линиями были сообщены французскими разведчиками накануне днем, а точная построение всех союзных войск стало известно рано утром 23 октября от нескольких пленных немецких рыцарей. Не могла ли простая задержка нанести английскому королю столь же эффективное поражение, как и лобовая атака? Были и другие соображения. Французская армия уже несколько дней маршировала по территории, которую Эдуард III старательно разорял, ее мучили голод и жажда. Противоположные аргументы были больше связаны с эмоциями, чем с военным расчетом. "Король будет выглядеть дураком и плутом, если откажется от битвы, когда враг сжег и разорил королевство у него под носом, а его армия подошла так близко". Ближе к середине дня Филипп VI решил, что не будет атаковать, а подождет, пока это сделает противник. Авангарду французской армии было приказано отступить и окопаться. Это не стало популярным решением. Чисто оборонительная война не приносила ни выкупов за пленных, ни добычи, ни славы. Французские дворяне обвиняли советников короля в лисьем поведении и выкрикивали оскорбления. Однако с военной точки зрения это было, вероятно, правильное решение. Если бы оно не было принято, Ла-Капель мог бы стать таким же известным, как Креси, и запомниться чем-то большим, чем место заключения перемирия 1918 года.

С английских позиций сразу же заметили отступление французского авангарда. Вскоре после этого было замечено, что французы роют траншеи и выставляют колья перед своей позицией. Эдуарду III было не до смеха над нерешительностью своего врага. Он знал, что это означает провал всей его кампании. Князья и командиры его армии стали совещаться. Нападение на гораздо более многочисленную армию, стоящую на подготовленных оборонительных позициях, было немыслимо. Держать союзные войска в напряжении и ожидании было невозможно. Еды и воды уже не хватало. Князья стали проявлять беспокойство. Они заявили, что армия Эдуарда III уже одержала моральную победу, так как безнаказанно опустошила большие территории северной Франции; они осмелились сделать французскому королю самое худшее из того что могли, а он ничего не предпринял в ответ. Ближе к пяти часам, когда уже начинало темнеть, союзники сели на коней. В лагере французов возникло небольшое волнение, так как посчитали, что враги собираются атаковать. Но вместо этого союзники повернули на север и двинулись по римской дороге к Авену. Единственная стычка произошла между англичанами и некоторыми немцами, которые спорили о разделе добычи. После ухода союзников Филипп VI поспешно отбыл в Сен-Кантен. Его армия провела ночь в Бюиронфосе, а утром некоторые отправились осмотреть позицию, на которой стояли союзники. С близкого расстояния она казалась менее грозной, траншея была менее широкой и глубокой, чем ожидалось. Затем армия вернулась в Сен-Кантен и получила жалование.

Оливер Ингхэм, который организовал диверсию на юго-западе, совпадающую с вторжением Эдуарда III на севере, начал действовать с опозданием и добился не большего, чем его господин. В июле французы отозвали большое количество своих войск, чтобы противостоять угрозе на севере, включая почти всю высшую знать региона. Но там все еще оставались грозные французские силы, около 3.200 латников и 12.000 пехотинцев, набранных на месте и распределенных между густо расположенными гарнизонами в долинах Гаронны и Дордони и на юго-восточной границе герцогства. Намерения Ингхэм изменились. 12 октября 1339 года он выступил из Бордо в поход по долине Гаронны со своей небольшой армией. Сначала он попытался захватить Лангон, который находился на южном берегу Гаронны напротив Сен-Макера, на границе территории, контролируемой англичанами. Но когда они прибыли туда 13 октября, то обнаружили, что город защищает гарнизон из 340 солдат — большая сила для небольшого города обнесенного крепкими стенами. Нападавшим не удалось взять его. Через несколько дней французы начали собираться против армии Ингхэма, и к концу месяца он был вынужден отступить на юг, в Базаде. В какой-то момент его небольшой отряд сделал короткий выпад в сторону Тулузы, и город впервые столкнулся с военной угрозой. Ингхэм, похоже, имел существенную поддержку среди тулузской знати. Но, поскольку урожай был собран, а город надежно удерживался, он не мог нанести реального ущерба. К началу декабря 1339 года он вернулся в Бордо с пустыми руками[488].

Парламент Англии открылся в Вестминстерском зале 13 октября 1339 года, унылое собрание, тон которому задавали деморализованные государственные служащие и та часть аристократии, которая не была в кампании с королем[489]. Урожай зерновых был плохим. Цены на шерсть были низкими, что в значительной степени было результатом того, что Эдуард III и его магнаты поспешно выбросили ее на североевропейский рынок. Север, особенно Камберленд и Нортумберленд, находился в упадке и превратился в бесплодные пустоши, что стало результатом почти непрерывных партизанских войн и полуофициального бандитизма. Но бремя налогов и податей было столь же велико, как и прежде.

Эдуард III был предупрежден своими советниками, что сессия Парламента будет трудной, и послал трех человек, архиепископа Стратфорда, Ричарда Бэри, епископа Даремского, и Уильяма Поула из своего лагеря с уступками, чтобы удовлетворить некоторые очевидные претензии. Стратфорд выступил с длинной речью на открытии заседания. Он рассказал, как король был вынужден из-за финансовых трудностей и недостаточных поставок из Англии отложить начало своей кампании более чем на год, и как он вторгся в Камбрези в середине сентября. Он зачитал письма графа Хантингдона и агентов банка Перуцци о том, как Эдуард III вторгся во Францию и достиг окрестностей Сен-Кантена. Все это, по его словам, стало возможным только потому, что король занял огромные суммы денег на разорительных условиях, деньги, которые он не мог надеяться вернуть без щедрых парламентских субсидий. Вероятно, слушателям не сказали, насколько разорительными были условия займов, но им сообщили их сумму. Долги Эдуарда III, по словам Стратфорда, превышали 300.000 фунтов стерлингов, что равнялось примерно обычному доходу за десять лет или более чем семи парламентским субсидиям.

Стратфорд почти добился своего. Обе палаты Парламента согласились, что король нуждается в большой сумме, и лорды, над мнением которых умело поработали, предложили ввести налог в размере десятой части годового урожая зерна, шерсти и овец. Но Палата Общин была занята своей кампанией против принудительных закупок провизии и требовала уступок. В частности, парламентарии хотели принять закон о том, что в будущем все королевские поставщики должны платить за товары наличными или подвергаться аресту. Королевский Совет уступил. Нынешний главный поставщик был арестован и отправлен в тюрьму Флит по ходатайству Палаты Общин. Примерно в то же время все невыполненные ордера на поставку товаров должны были быть аннулированы. Что касается налогообложения, то парламентарии долго совещались между собой, прежде чем пришли к выводу, что их избиратели, вероятно, отвергнут их, если они согласятся. По их словам, требуемая сумма была очень большой. Они должны будут проконсультироваться со своими общинами дома. И возможно, этот вопрос будет поднят на следующей сессии Парламента. Но они надеялись, что Бог и дальше будет награждать короля победами. Палата Общин разошлась 28 октября 1339 года, слишком рано, чтобы узнать о событиях при Ла-Капель. В тот же день Эдуард III прибыл в Брюссель, чтобы посовещаться со своими друзьями и союзниками и пересмотреть общие планы. "Всегда помните, — писал ему Папа через несколько недель после этого, — сколько ваших подданных уже разорены тяготами этой войны, насколько тяжелее они будут становиться по мере ее продолжения, и насколько неопределенен исход всех войн"[490].