Стойкий запах лосьона

25

Когда сестра пришла с работы, Костюкович был дома. Сели обедать.

— Ты сегодня идешь на ночь? — спросила сестра.

— Да.

— Отделение забито?

— Нет, места есть. Тебе положить кого-то надо?

— Упаси Бог! Так просто спросила.

— Я был у главного и в прокуратуре. Показал им стекла.

— Чем кончилось?

— Следователь обрадовался, мы хорошо расстались. А наш жлоб проглотил ежа, но сделал вид, что это гладкая устрица.

— Я выполнила твою просьбу, узнала, кто подарил Погосу лосьон.

— Кто же?

— Этот шустрый Сева Алтунин.

— Странно. Что солидного Погосова может связывать с этим прохиндеем?

— Я уже говорила тебе, что общительность Погосова не знает меры, он обрастает людьми без разбора.

— А он не сукин сын?

— Погос?! Ну что ты! Он очень добр. Просто безалаберный, всеядный в знакомствах. Почему тебя это так интересует?

— Просто возникла одна ситуация. Хочу разобраться.

— Что за ситуация? При чем здесь Погос?

— Пытаюсь понять. Пойму до конца — расскажу.

— Что тебе дать с собой на ночь?

— Плавленые сырки есть?

— Есть.

— Сделай бутерброды с колбасой, плавленый сырок и помидоры.

— Хватит?

— Вполне…

Курсы сократили на неделю: профессор, который вел один из циклов, срочно уехал куда-то в Россию, где у него умерла сестра. И Сажи на неделю раньше вернулась домой.

Квартира была запущена, накопилось грязное белье. Стирального порошка в доме не оказалось. Взяв большую сумку, она ушла в город, купила порошок, заглянула на рынок, вернулась, затолкала белье в «Вятку», убрала квартиру, позвонила свекрови, что в школу за сыном пойдет сама. Так прошел день. Вечером, выкупав сына, уложила спать, почитала ему на ночь сказку, и он, счастливый, что мама приехала, спокойно заснул. Муж вернулся с работы поздно. Человек молчаливый, замкнутый, он никогда не вникал ни в ее работу, ни в домашние дела. После первых трех-четырех лет замужества ей стало казаться, что он поглощен одним: догнать какую-то свою жар-птицу, но с каждым годом птица эта улетала все дальше. Муж был старше на тринадцать лет, и сейчас, после двенадцати лет замужества, она ощутила, что эта разница как бы удвоилась. И Сажи примирилась.

Посидев с полчаса, они немногословно поговорили, и каждый занялся своим. Сажи ушла на кухню, где был второй, параллельный, телефонный аппарат, и позвонила Костюковичу домой. Сестра его ответила, что тот на дежурстве. Сажи набрала ординаторскую, долго никто не отвечал, затем трубку сняла дежурная сестра и сказала, что доктора вызвали в приемный покой…

Утром следующего дня Сажи вышла на работу. В отделении ничего не изменилось, не было никаких новостей, шла все та же спланированная больничная жизнь: вскрытия, биопсии, некропсии… И на ее вопрос: «Что тут нового» — Коваль, замещавший Сажи, ответил: «Перчаток и скальпелей как не хватало, так и не хватает…»

Побыв с час у себя, она пошла в главный корпус, заглянула в ординаторскую 2-й неврологии, но ей сказали, что Костюкович в палате тяжелого больного. И она направилась к главврачу…

— Так что, господин Михальченко, будем делать? — спросил Левин. Рискнем?

— В ваших соображениях нет ни одного изъяна. Кроме одного, — сказал Михальченко.

— А именно?

— Вдруг все окажется не так. Можем напороться.

— Ну давай еще раз пройдемся по моему сценарию. Я буду говорить, а ты сокрушай его, возражай, предложи что-нибудь свое. Не обижусь.

— В том-то и дело, что у меня все вразброс, а соединить нечем. Что ж, давайте рискнем. Вы Чекирде высказывали свои предположения?

— Нет, еще рано, — ответил Левин.

— Значит, делаем так: я отправляюсь с Рудько на пост ГАИ на Волынское шоссе, перехватываем Дугаева. Вы сидите здесь и ждете моего звонка. Если наш разговор с Дугаевым что-то даст, я звоню вам и вы сразу же — на пивзавод. И Бог нам в помощь!

— Дрожат коленки?

— У меня всегда, в таких случаях, когда хожу втемную, начинается нервная зевота. А у вас?

— Закладывает уши.

— И сейчас?

— Вроде еще нет, слышу тебя хорошо.

— Значит, завтра мы с Рудько едем встречать Дугаева.

Главврач принял ее сразу, и Сажи, едва увидев его подобревшую вдруг физиономию, почувствовала, как у нее натянулась кожа на скулах и по лицу пронесся горячий ветер — признаки закипавшего гнева. Но сдержавшись, она сухо поздоровалась и так же сухо сказала:

— Доктор Костюкович вам уже сообщил, что стекла Зимина у нас есть? Через два-три дня я представлю вам протокол вскрытия и бланк гистологии.

— А большего и не нужно, Сажи Алимовна! — с энтузиазмом произнес главврач, словно только на нее и надеялся. — Работайте спокойно.

— Я принесла вам заявление: из больницы я ухожу. В конце месяца, — и она положила ему на стол листок бумаги.

— Как?! Почему? — оторопел главный. Каким бы он ни был, он все же понимал, что найти равного ей завотделением будет очень трудно, непросто будет найти и такого патогистолога, как Каширгова. — Ну что вы, Сажи Алимовна! Не спешите, подумайте. Ну произошло недоразумение! Инцидент исчерпан. Я вас не отпущу.

— Это не недоразумение. И вы прекрасно понимаете, о чем речь. После этого мы не сработаемся. Я ухожу на кафедру. У профессора Сивака есть место ассистента. Вы много потеряете, если от вас уйдет и такой невропатолог, как Костюкович. До свидания, — круто повернувшись, она вышла из кабинета.