Страсти и другие рассказы

ФАТАЛИСТ

Прозвища, даваемые в местечках, обычно простые и незатейливые: Хаим Пуп, Иекель Пончик, Сарра Трещотка, Гитл Утка и т. п. Но в одном польском местечке, куда я приехал работать учителем, я услышал о человеке по прозвищу Фаталист. Разумеется, я сразу же заинтересовался, откуда взялось прозвище Фаталист в маленьком городке? И что надо было сделать, чтобы его заслужить? Секретарь молодежной сионистской организации, где я преподавал иврит, рассказал мне следующее.

Обладатель этого странного прозвища был неместным. Он родился где-то в Курляндии. Приехав в Польшу в 1916 году, он поместил в местной газете объявление, что дает уроки немецкого. Польша в то время была оккупирована Австрией, и немецкий был нужен всем. Вскоре у Беньямина Шварца — таково было его настоящее имя — появилось множество учеников обоего пола. Тут секретарь, указав в окно, воскликнул:

— Кстати, вот он идет!

Я увидел невысокого человека в котелке. У него были темные волосы и по-старомодному подкрученные вверх усы. Он нес портфель.

После ухода австрийцев, продолжал секретарь, интерес к немецкому языку резко упал, и Беньямину Шварцу предложили место в архиве. У него был красивый почерк. Он хорошо освоил польский и даже стал чем-то вроде адвоката для бедняков. По выражению секретаря, Беньямин Шварц как с неба свалился. В то время он был холостяком лет двадцати с небольшим. У молодых людей был свой клуб, и приезд образованного человека был хорошим поводом собраться. В честь Беньямина устроили вечер вопросов и ответов. Бумажки с записанными на них вопросами положили в коробку, а он должен был их вынимать и отвечать. Одна девушка спросила, верит ли он в Провидение, и, вместо того чтобы сказать несколько слов, он рассуждал целый час. Оказалось, что в Бога он не верит, но зато верит в предопределение. Все события во всех самых мельчайших подробностях предопределены. Если кто-то на ужин съел лук, то произошло это потому, что он должен был съесть лук на ужин. Так было решено миллион лет назад. Если кто-то, идя по улице, споткнулся и упал, значит, так у него на роду было написано. Беньямин Шварц заявил, что он фаталист. Его приезд в наше местечко тоже не случайность, хотя может показаться таковой на первый взгляд.

Он говорил слишком долго, но слушатели не потеряли интереса к теме, и последовала бурная дискуссия.

— Значит, такого явления, как случай, вообще не существует? — спросили его.

— Не существует.

— Но если это так, — заметил кто-то, — какой смысл в работе и учебе? Зачем осваивать специальность или воспитывать детей? Для чего, наконец, принимать участие в движении сионистов и агитировать за еврейскую родину?

— Все должно быть так, как записано в книгах судеб, — ответил Беньямин Шварц. — Если кому-то суждено открыть магазин и разориться, так и случится. Все действия человека, все его старания и усилия предопределены, так называемый свободный выбор — просто иллюзия.

Разошлись за полночь, и с тех пор Беньямина стали называть Фаталистом. Словарь местечка пополнился новым словом. У нас все знают, что такое фаталист, даже синагогальный служка и сторож богадельни.

Мы-то думали, что все эти разговоры о предопределении вскоре утихнут, уступив место реальным проблемам. Тем более что и сам Беньямин сказал, что это явление невозможно постичь логически. В предопределение можно верить или не верить. Но почему-то наши молодые люди приняли этот вопрос близко к сердцу. Бывало, мы устраиваем собрание, посвященное правам на Палестину или образованию, а вместо этого все обсуждают фатализм. А тут еще местная библиотека приобрела роман Лермонтова «Герой нашего времени» в переводе на идиш о фаталисте Печорине[9]. Все его прочитали, и нашлись такие, кому захотелось испытать судьбу. Было немало желающих сыграть в «русскую рулетку», но, к счастью, никому не удалось раздобыть револьвер.

Теперь слушайте. В нашей компании была девушка по имени Хейеле Минц, красавица, умница, активистка нашего движения, из богатой семьи. Ее отец был владельцем магазина тканей, самого большого магазина в местечке, и все молодые люди по ней просто с ума сходили. Но Хейеле была разборчива. У всех она находила какие-нибудь недостатки. Язык у нее был подвешен что надо, как говорят немцы: schlagfertig[10]. За словом она в карман не лезла и могла любого срезать. Фаталист влюбился в нее почти сразу же, как приехал. Застенчивостью он не страдал. Однажды он подошел к ней и заявил:

— Хейеле, судьбой предопределено, чтобы вы вышли за меня замуж, а раз так, зачем откладывать неизбежное?

Он произнес это громко на всю комнату, и присутствующие расхохотались. Хейеле ответила:

— Судьбой предопределено, чтобы я сказала вам, что вы осел и наглец. Вы не должны обижаться на меня за эти слова, ибо то, что я должна буду их произнести, было записано в небесных книгах миллион лет назад.

Вскоре Хейеле стала невестой некого молодого человека из Хрубешува, тамошнего председателя движения «Паолей Цион». Свадьбу отложили на год, так как старшая сестра жениха тоже была помолвлена и по традиции сначала нужно было сыграть ее свадьбу. Ребята начали дразнить Фаталиста, а он сказал:

— Если Хейеле суждено быть моей, она будет моей.

На что Хейеле ответила:

— Мне суждено выйти замуж за Озера Рубинштейна. Вот что угодно судьбе.

Однажды зимним вечером вновь разгорелся спор о предопределении, и Хейеле сказала:

— Господин Шварц, вернее, господин Фаталист, если вы действительно верите в то, о чем говорите, и даже — будь у вас револьвер — готовы были бы сыграть в «русскую рулетку», я предлагаю вам еще более опасную игру.

Здесь нужно сказать, что в те времена железную дорогу до нашего местечка еще не провели; она проходила в двух милях отсюда, и поезд Варшава — Львов пролетал мимо без остановки. Хейеле предложила Фаталисту лечь на рельсы за несколько секунд до того, как по ним должен будет проехать поезд. Она сказала:

— Если судьбе угодно, чтобы вы остались в живых, так и будет, и вам нечего бояться. Разумеется, если на самом деле вы не верите в предопределение, то…

Мы все расхохотались, уверенные, что Фаталист как-нибудь выкрутится. Лечь на рельсы было верным самоубийством. Однако Фаталист сказал:

— Хорошо, это что-то вроде «русской рулетки», то есть игра, а в игре другой участник тоже должен чем-нибудь рисковать. Я, — продолжил он, — лягу на рельсы, как вы предлагаете, но вы должны поклясться, что, если я останусь в живых, вы расторгнете свою помолвку с Озером Рубинштейном и выйдете замуж за меня.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Хейеле побледнела и ответила:

— Хорошо, я согласна.

— Поклянитесь, — сказал Фаталист, и Хейеле дала ему руку и сказала:

— У меня нет матери, она умерла от холеры, но я клянусь ее памятью, что, если вы сдержите свое слово, я сдержу свое. Клянусь честью. — Тут она повернулась к нам и воскликнула: — Вы все будьте свидетелями! Если я нарушу свое слово, можете плюнуть мне в лицо.

Буду краток. Обо всем условились в тот же вечер. Поезд должен был проходить мимо нашего местечка около двух часов дня. Мы договорились встретиться в час тридцать у путей, чтобы Фаталист доказал, что его вера в предопределение — не пустая болтовня. Было решено держать дело в секрете — узнай об этом старшие, поднялся бы страшный шум.

Той ночью я не сомкнул глаз, и, насколько мне известно, никто из нашей компании не спал. Большинство из нас были убеждены, что в последний момент Фаталист все-таки отступит. Если нет, предложил кто-то, мы сами оттащим его силой. И все-таки мы чувствовали, что это опасно не на шутку. Даже теперь у меня мурашки по коже, когда я об этом рассказываю.

На следующее утро все мы поднялись ни свет ни заря. Я был в таком нервном возбуждении, что и думать не мог о завтраке. Возможно, всей этой истории не произошло бы, не прочитай мы роман Лермонтова. К железной дороге пошли не все. Всего было шестеро парней, Хейеле Минц и еще три девушки. На улице стоял мороз. А на Фаталисте, как мне запомнилось, была легкая курточка и кепка. Мы встретились за городом. Я спросил:

— Шварц, как спалось?

Он ответил:

— Как всегда.

В самом деле, по его виду ничего нельзя было понять, зато Хейеле была такой бледной, как будто только что переболела тифом. Я подошел к ней и сказал:

— Хейеле, ты понимаешь, что фактически посылаешь человека на смерть?

А она ответила:

— Я никого никуда не посылаю. У него еще есть время передумать.

Сколько буду жить, никогда этот день не забуду. И никто из нашей компании не забудет. Помню, что все время, пока мы шли к железнодорожному полотну, падал снег. Наконец мы пришли. Я было понадеялся, что из-за снегопада поезд не пойдет, но, очевидно, кто-то расчистил рельсы. Мы пришли на час раньше, и, поверьте, это был самый долгий час в моей жизни. Минут за десять — пятнадцать до предполагаемого появления поезда Хейеле сказала:

— Шварц, я подумала и поняла, что не хочу, чтобы вы теряли жизнь из-за меня. Прошу вас, давайте забудем о нашем споре.

Фаталист посмотрел на нее и сказал:

— Значит, вы передумали. Вам нужен ваш парень из Хрубешува любой ценой?

Она ответила:

— Он здесь ни при чем. Просто я знаю, что у вас есть мать, и не хочу, чтобы она из-за меня лишилась сына.

Хейеле с трудом выговорила эти слова. Ее била дрожь. Фаталист сказал:

— Если вы сдержите свое слово, я сдержу свое. Но при одном условии: отойдите от меня подальше. Если вы попытаетесь оттащить меня, игра окончена.

Затем он обратился к нам:

— Все отойдите на двадцать шагов назад!

Он точно загипнотизировал нас, и все попятились. Потом он крикнул:

— Если кто-нибудь попытается меня оттащить, я схвачу его за пальто и он разделит мою участь!

Мы поняли, что дело принимает серьезный оборот. Ведь на самом деле нередко бывает, что тот, кто пытается спасти утопающего, тонет вместе с ним.

Только мы отошли, рельсы загудели, и мы услышали свисток локомотива. Мы закричали в один голос:

— Шварц, не делай этого! Опомнись!

Но тут, не обращая на нас никакого внимания, он лег на рельсы. Тогда это еще была одноколейка. Одна девушка упала в обморок. Все были уверены, что через секунду его разрежет пополам. Я просто не могу вам передать, что я пережил в эти несколько мгновений. У меня буквально кровь застыла в жилах от ужаса. Тут раздался жуткий скрежет, грохот, и поезд остановился буквально в метре от Фаталиста. Я увидел, как машинист и кочегар выпрыгнули из локомотива и, ругаясь на чем свет стоит, оттащили Шварца в сторону. Многие пассажиры тоже вышли. Некоторые ребята из нашей компании убежали, испугавшись ареста. Поднялась настоящая суматоха. Но я никуда не ушел и все видел. Хейеле подбежала ко мне, обняла меня и зарыдала. Это был даже не плач, а что-то вроде звериного воя…

Дайте сигарету… Мне трудно об этом рассказывать. У меня дыхание перехватывает. Простите…

Я протянул секретарю сигарету и увидел, как она прыгает у него в пальцах. Затянувшись, он сказал:

— Вот, собственно, и вся история.

— Она вышла за него? — спросил я.

— У них уже четверо детей.

— Что ж, значит, машинист остановился вовремя, — заметил я.

— Колеса были буквально в метре от него.

— Теперь вы тоже верите в предопределение?

— Нет, я ни за что бы не сделал ничего подобного, даже если бы мне посулили все сокровища мира.

— Он так и остался фаталистом?

— Конечно.

— А он мог бы сделать это еще раз? — спросил я.

Секретарь улыбнулся:

— Ну, во всяком случае, не ради Хейеле.