Страсти и другие рассказы

КОЛДУН

— А колдуны все-таки бывают на свете, — сказала тетя Ентл. — Одного я сама знала, да только нехорошо рассказывать про такое в шабат.

— Почему? — возразила тетя Рахель. — В шабат не запрещается говорить о волшебстве.

— Правда? Ну что ж, тогда слушайте. Все называли его Безумный Помещик, и, когда я родилась, он был уже глубоким стариком. Ему было за девяносто, а может, и все сто. Двенадцать из них он провел в яновской тюрьме. Он умер, когда я была еще девочкой, семьдесят лет назад, но я видела его несколько раз и хорошо помню: низенький, кряжистый, с седыми патлами до плеч. Глаз было не видно, как у ежа. Брови топорщились, как две щетки, и еще у него были усы, как у кота. На старости лет он оглох и, как утверждалось, страдал слабоумием. Его настоящее имя было Стефан Лежинский, ходили слухи, что он отпрыск польских королей. Летом он разгуливал в нарядах времен правления короля Собеского, а зимой носил меховую шапку и пальто, отороченное лисьими хвостами.

Он говорил, задыхаясь, срывающимся голосом, так что ничего нельзя было разобрать. Пока он сидел в тюрьме, в Польше случилось восстание. Впрочем, часть его имения конфисковали еще раньше, сразу после освобождения крестьян. Остальное разворовали управляющие. У него остались одни развалины, которые он именовал «усадьбой» или даже «замком». Злые духи носились там даже днем, празднуя свадьбы и обрезания. Некоторые из этих демонов были евреями. Ставни всегда были плотно закрыты. Поговаривали, что помещик давно уже ничего не ест. Старик слуга, еще дряхлее, чем он сам, делал для него ячменную водку. Помещик пил ее прямо из кувшина через соломинку. У него осталось несколько акров земли, но он сдал их в аренду своему бывшему крепостному.

Не знаю, колдовал ли он в мое время. Возможно, он был уже слишком слаб для этого. Но в тюрьму он угодил именно из-за этого. Мой дедушка Лемл был его евреем-приказчиком. Когда он начал на него работать, у помещика еще не было ни одного седого волоса и он не пропускал ни одной деревенской девки. До освобождения крестьян помещик мог обращаться со своими крепостными, как ему вздумается. К примеру, зайти в избу к какому-нибудь мужику, женатому на красивой, и сказать: «Стас, мне понравилась твоя женщина. Пусть сегодня придет ко мне. Только чтоб во всем чистом, без вшей».

Ночью крестьянин приводил к нему свою жену, а сам ждал на улице. Если бы он не послушался, его бы высекли.

И зачем помещику сдались эти крестьянки, когда у него самого была жена-красавица? По слухам, она происходила из аристократической семьи, но ее отец разорился, и она рано осиротела. Жизнь, которую она вела с этим Лежинским, я врагу своему не пожелаю. Соседи-помещики чурались его, как прокаженного. Все знали, что он якшается с темными силами. Возле его замка был холм, где у него была вырыта пещера, в которой он занимался черной магией. После ареста Лежинского его зятья приказали засыпать пещеру. Я слышала, что в ней нашли человечьи кости, женские косы, клочки спутанных волос и дьявольские испражнения.

Чего он хотел добиться своим колдовством? У каждого колдуна своя безумная идея. Одни пытаются превратить свинец в золото, другие наводят порчу на врагов. Стефан Лежинский признался как-то моему дедушке, что мечтает создать женщину, которая обладала бы всеми женскими добродетелями. Храни нас Господь от таких добродетелей! Графиня болела и, возможно, больше не допускала его к себе. Кому же охота жить с этаким зверем?! Крестьянки ему надоели. Он ни с кем не разговаривал, кроме моего деда. Как и большинство помещиков, он считал, что вообще-то евреи — подлецы и мерзавцы и только его еврей-приказчик — счастливое исключение.

Когда Лежинский нуждался в деньгах, дедушка продавал участок его леса, клочок земли, несколько голов скота. Он заложил украшения графини. Стефан Лежинский всегда ходил с плеткой и, если графиня говорила что-то, что ему не нравилось, хлестал ее у всех на глазах. Он и дочерей своих тоже бил. К моему дедушке он относился хорошо, но несколько раз и ему доставалось: граф натравливал на него собак. И все мечтал об идеальной женщине. Однажды он нашел книгу, в которой говорилось, как можно сотворить такую женщину. Помещик сказал, что сделает ее по частям: сперва ноги, потом туловище, потом голову. Мне даже рассказывать об этом страшно. Такие существа — полулюди, полудухи. В наших священных книгах о них тоже упоминается. Я сама где-то читала.

— «Путь праведных», — сказала тетя Рахель. — История ювелира.

— Да? Вот, ты помнишь. А я забыла. Лежинский строго-настрого наказал дедушке хранить все в тайне, грозился в случае чего изрезать его ножом, а раны залить уксусом. Дедушка никому ничего не сказал, даже бабушке. Только когда Лежинского уже заковали в кандалы и все эти безобразия вышли на поверхность, он рассказал бабушке.

Бабушка — моей маме, а после того, как я вышла замуж, мама решила, что можно рассказать об этом и мне.

В таких страшных делах, как колдовство, требуется терпение. Помещику приходилось поститься, жечь черные свечи, курить всякие благовония и творить заклинания. Он без конца посылал дедушку в Люблин то за гвоздикой, то за какими-то порошками, то за птичьими перьями и редкими травами. Конечно, нехорошо помогать колдунам, но, если бы дедушка отказался, граф бы его жестоко наказал.

И вот настала ночь, когда его черная работа была завершена. Он хотел показать деду свою дьяволицу, но тут уж мой дедушка отказался наотрез. «Я — еврей, — сказал он. — И наш Закон этого не позволяет».

Граф сказал дедушке: «В Библии превозносится красота Вирсавии, Авигеи и Эсфири. Так вот моя женщина прекраснее их всех, вместе взятых. У нее такое лицо, что ослепнуть можно. А когда она говорит, кровь закипает в жилах, как вода в чайнике. Она мудрее царицы Савской».

Он велел деду принести гобелены и ковер, чтобы украсить стены и пол в пещере. В городе пошли слухи, что помещик привез откуда-то любовницу. Днем ее никто не видел. Но ночью она иногда проплывала, прикрыв лицо. Появлялась на миг и тут же исчезала.

Однажды моя мама — да почиет она в мире — вышла ночью вынести помои и увидела двух лошадей. На одной сидел граф Лежинский, на другой — какое-то чудовище в женском обличии. Лошади шли галопом, но перестука копыт слышно не было. Мама вернулась домой бледная, как полотно. Она рассказала о виденном деду, и он велел ей держать язык за зубами. Наутро он послал за переписчиком, чтобы тот проверил мезузу.

Помещичьи дочери, кажется, уже не жили в имении к тому времени. Графиня отослала их к тете, чтобы они не видели творящегося непотребства. Сама графиня давно смирилась со своей горькой долей. Теперь помещик редко ночевал дома. Он развлекался в пещере с этим дьявольским отродьем. Крестьяне рассказывали, что видели, как глухой зимней порой он купался с ней в реке. Иногда из пещеры доносился мерзкий смех: это помещик хохотал над ее непристойностями. Как-то раз он сказал деду: «Одна ночь с ней стоит всех земных услад».

Дедушка напомнил ему, что Бог все видит и карает нас за наши беззакония, на что помещик ответил: «А нам так или иначе — гореть в аду» — и зашелся диким смехом, как ненормальный.

Он надеялся, что все сойдет ему с рук, но, конечно, такое идолопоклонство не могло остаться безнаказанным. Дайте воды. От этих рассказов у меня даже в горле пересохло.

Да, такие люди, наверное, думают, что будут жить вечно. В церковь по воскресеньям он не ходил. По их обычаю, перед Пасхой священник приходит освятить хлеб, но Лежинский никогда не пускал его в дом. Я помню, как женщины поносили его на чем свет стоит. Когда-то чернокнижников сжигали на кострах. У евреев, кстати, тоже такое было. Я читала, что один мудрец повесил восемьдесят ведьм.

В общем, граф жил, как хотел. Вдруг заболела графиня; ее лицо пожелтело, как при желтухе. Она перестала есть. Пришел врач из Замосца, да разве врачи что-нибудь понимают? Ее дочери приехали. Ходили слухи, что помещик отравил жену. Но зачем ему было ее травить? Разбитое сердце — самый страшный яд.

У графини были драгоценности. Чтобы уберечь украшения от графа, она их спрятала в каком-то тайнике. Почувствовав, что близится ее смертный час, она позвала дочерей и открыла им местонахождение сокровищ. «Я получила эти вещи в наследство от бабушки, — сказала она, — и не хочу, чтобы они достались ему». Но когда дочери отыскали тайник, он был пуст. Лежинский добрался до драгоценностей с помощью черной магии. Когда графиня об этом узнала, у нее началась агония. Зятья пришли к помещику требовать денежную компенсацию, но он наставил на них пистолет. Он хотел, чтобы графиню похоронили не на кладбище, а за домом без отпевания, но дочери воспротивились. Состоялись похороны, в которых помещик не участвовал. Если бы он появился, толпа забила бы его камнями.

После смерти матери дочери уехали и никогда уже не возвращались в те края.

Мой дед попробовал было помирить их с отцом. Раньше приказчик был, можно сказать, членом семьи. Он носил графских дочерей на руках, когда они были еще совсем крошками, угощал их конфетами и печеньем. Но тут они заявили: «Его для нас не существует. Он нам больше не отец».

Усадьба начала хиреть на глазах. Стены крошились, полы гнили, амбары кишели крысами и мышами. Даже деревья стали какими-то больными: все ветви опутала паутина. Один управляющий умер, другой сбежал. Оставшись без присмотра, крестьяне перестали работать. В графском имении у мужиков были свои земельные наделы. Два дня в неделю они работали на себя, четыре — на помещика. Но без надзора, конечно, разленились. Граф вызвал моего деда и сказал: «Лемл, возьми имение в аренду». Дед подписал соответствующие бумаги и принял на себя заботу об имении. Если б не он, все развалилось бы значительно быстрее.

Где это сказано: «Преступник кончает жизнь на виселице»?

Пару лет помещик творил свои мерзости без помех. Зачем ему жена, когда он мог развлекаться с этой дьяволицей? Вдобавок он стал пить. Время от времени арендатору требуется переговорить с владельцем о том о сем. Не может же он все вопросы решать сам. Бывало, деду надо подписывать какую-нибудь бумагу, а посоветоваться не с кем. После того как граф выпивал, он, не снимая башмаков и пальто, валился на кровать и засыпал, как убитый. Его было не добудиться. Да и потом, какой еврей осмелится будить помещика? Он храпел, как резаный вол на бойне. Крестьяне утверждали, что он больше не ходит в пещеру. Это чудовище само приходило к нему в постель по ночам. Зимой на снегу замечали следы гусиных лап.

Служанка жаловалась, что все простыни провоняли серой. Из-за этой Лилит в наших местах не стало отбоя от лис и куниц. Крестьяне рассказывали, что по ночам то и дело видят теперь сов и летучих мышей. Они прилетали и оскверняли зерно. Дедушка уже сам был не рад, что согласился на арендаторство, но из-за того, что до графа было не достучаться, не мог расторгнуть соглашение.

А тут еще пронесся слух, что у помещика появилась новая любовница — цыганка. Раньше цыгане приезжали в те края каждый год. А может, и до сих пор приезжают. Обычно это происходило сразу после Песаха. Они ставили палатки на опушке леса. Их мужчины — такие же чернобородые, как евреи. Они чистили медные тазы, точили ножи и торговали лошадьми. Женщины гадали на картах. Наш старый рабби запретил с ними общаться, но людям-то хочется знать, что их ждет. Моя родная тетя — да предстанет она за всех нас перед Господом — как-то тоже не удержалась и позвала одну из них к себе в дом, чтобы та ей погадала. Цыганка предсказала ее судьбу до мельчайших подробностей. Цыганка сказала: «У тебя впереди еще семь хороших лет». И точно. Тетя прожила с дядей семь лет. Душа в душу, как голубок и горлица. А как-то после Песаха дядя пришел из синагоги и сказал: «Хейеле, что-то давит у меня внизу живота. Принеси стакан воды». Тетя вышла, чтобы набрать воды, и услышала глухой стук. Дядя упал замертво.

Да, цыгане… Кто они? Я слышала, что они тоже евреи, только проклятые. Потомки исчезнувших колен. Я в это не верю. Ну да дело не в этом. В тот раз они привезли с собой молодую женщину, красавицу, каких свет не видывал. Я ее как-то встретила и чуть не ослепла. Глаза у нее были, как горящие угли. Я не мужчина, и то почувствовала, что она обожгла меня взглядом. Как она попала к графу, мне неведомо. Может, отец ее продал, а может, и муж. Ведь цыгане воруют детей: не исключено, что они где-то ее похитили. Она не была смуглой, просто загорелой.

Когда моя бабушка услышала о цыганке, она сказала: «Две кошки в одном мешке не уживутся. Драки не миновать. Жди беды».

Похоже, Лежинский так сильно влюбился в цыганку, что забыл про дьяволицу. К этому времени дед избавился наконец от аренды графского имения и перестал быть его приказчиком. Он открыл лавочку, чем и зарабатывал на жизнь. У всех его детей уже были собственные семьи. Дедушка с бабушкой жили одни. Сколько можно работать на сумасшедшего колдуна?

По слухам, цыганка пыталась бежать, и помещик приковал ее цепью к кровати. По-видимому, он ее еще и бил — по ночам было слышно, что она воет, как волчица. Тех, кто вырос среди цыган, уже не заставишь вести оседлую жизнь, даже в королевском дворце. Их тянет на волю: в поля, леса, на простор. Что они делают зимой, я не знаю. Говорят, они окунают своих новорожденных в ведро с ледяной водой. Если ребенок умрет, значит, умрет. А если выживет, ему уже никакой мороз нипочем.

Как-то раз вскоре после праздника Кущей, когда бабушка, сидя одна в лавке, читала молитвы, вошел гой, не из крестьян, а из городских. Вошел и сказал: «Лемлиха, — так все звали бабушку, — наш помещик Лежинский убил цыганку». У бабушки в глазах потемнело. «Откуда это известно?» — спросила она, и пришедший сказал: «Один крестьянин проходил ночью мимо графского леса и увидел, что помещик зарывает цыганку под деревом». Бабушка сначала не поверила, но оказалось, что это правда. Новость передавали из уст в уста, пока не дошло до властей. Из Янова к помещику приехали два следователя. Он все отрицал: «Цыганка? Да, была тут одна цыганка, но я ее прогнал». Тогда кто-то привел следователей на то место, где земля была свежевскопана. Стали рыть и вскоре у самой поверхности нашли тело, голое, даже не обернутое в саван. Горло у бедняжки было все синее. «Как вы это объясните?» — спросили помещика, и тот сказал: «Никак. Может, ее убил кто-то из крестьян».

На помещика надели кандалы и повезли в Янов. Когда повозка проезжала мимо рыночной площади, там собралась целая толпа. Помещик сидел на охапке сена, связанный, как ягненок, влекомый на заклание. Но дара речи он не лишился. «Евреи, — орал он, — глядите, ваш Бог меня покарал!»

Когда мой дедушка узнал о случившемся, он сразу же бросился к графу. «Что случилось, дражайший пан?» — спросил он, и помещик сказал ему: «Это не я, это дьяволица сделала. Поезжай в Янов и расскажи им. Ты один знаешь всю правду. Только ты можешь меня спасти». Дед и впрямь поехал в Янов и обо всем рассказал, но ему не поверили. Его самого чуть не арестовали. Следователь ни в какую черную магию не верил. «Если вы знали, что он живет с дьяволицей, — обратился он к деду издевательским тоном, — почему же вы молчали? Да потому, что все это чушь! Демонов и чертей не существует!»

Тем не менее он пришел со всей своей свитой осмотреть пещеру. Они нашли детский скелет, разные травы и благовония, но дьяволицы там не было. Дедушка Лемл знал русский и добился разрешения посетить графа в камере. Граф сказал: «Я тебе не лгал. Как только я привел в дом эту цыганку, они стали грызться, как кошка с собакой. Дьяволица к этому времени сильно мне надоела. Эти создания лишены плоти и крови, их состав — ветер и пена. Вся их сила — в языке. А у цыганки тело было, как огонь. Я понял, что в первой нет вещества, и попытался избавиться от нее, но она заартачилась. Как-то раз я лег с цыганкой, а дьяволица явилась и легла между нами, чтобы помещать нам соединиться. Они начали драться, а потом все стихло. Когда я дотронулся до цыганки, она уже остыла. Уверен, что ее задушила дьяволица. А я только закопал тело в лесу».

Дедушка повторил все это властям, и они записали его рассказ в свои книги. Потом был суд, на котором дедушка вновь повторил свои показания слово в слово. Но судья спросил его: «Вы при этом присутствовали?»

Графа приговорили к двенадцати годам тюрьмы. «Скажите спасибо, что сохранили вам жизнь, — сказали ему. — Сто лет назад вас бы сожгли на костре».

Дедушка до конца своих дней посылал графу в тюрьму водку и табак. Графские дочери и зятья знать его не желали.

А теперь слушайте, что было дальше! Поскольку Лежинский как-никак был графом, его поместили в камеру-одиночку. Начальник тюрьмы частенько приглашал его к себе на обед или на ужин. У этого начальника была жена и дети, и Лежинский развлекал их всякими историями. Когда хотел, он умел понравиться. Он фактически стал членом семьи. Дети называли его «дедушка», и дошло до того, что дверь его камеры вообще перестали запирать. Нам рассказал об этом один знакомый моей мамы. Как-то раз начальник с женой спросили Лежинского о цыганке и за что он ее убил. Граф повторил им историю о дьяволице, но они не поверили. Все воры и убийцы клянутся в своей невиновности. В яновской тюрьме сидело несколько человек, приговоренных пожизненно. Они провели там столько лет, что власти уже не боялись, что они сбегут. Эти заключенные выполняли обязанности тюремной прислуги: кололи дрова, помогали на кухне, работали на огороде.

Я видела яновскую тюрьму. Убежать оттуда было непросто. Ворота из железа, черные, как деготь, а вокруг — высоченные стены. И конечно, часовые. Однажды ночью один из этих «пожизненных», проходя мимо камеры Лежинского, услышал голоса: мужской и женский. Мужчина что-то говорил, а женщина отвечала. Потом раздались смешки и повизгивания. Заключенный оторопел. Он знал, что в здании только одна женщина — жена начальника. В этой семье не держали служанку; всю работу выполняли арестанты — и готовили, и стирали. Заключенный подумал, что, если он расскажет начальнику об измене жены, тот уменьшит ему срок.

На следующее же утро он пошел к начальнику и все рассказал. Дело могло принять серьезный оборот — когда у русского случается припадок ревности, он немедленно хватается за оружие. Но оказалось, что жена начальника накануне уехала в Люблин за покупками, и ее никак нельзя было подозревать.

В общем, вы, наверное, уже сами догадались, что это была дьяволица. Выяснилось, что она еще жива и Лежинский вновь вызвал ее к себе с помощью особых заклинаний. Начальник впоследствии написал об этом губернатору, но его только подняли на смех.

— Если он был таким могущественным колдуном, — сказала тетя Рахель, — почему же он не сбежал из тюрьмы?

— Не знаю. Он там ни в чем не нуждался. Может, он даже привык к тюрьме, как птица — к клетке. Если я ничего не путаю, у ювелира в «Пути праведных» было пять детей от дьявольского отродья.

— Верно.

— Ну вот, я все-таки еще кое-что помню. В Талмуде сказано: «Если бы люди увидели, сколько над ними вьется духов и демонов, они бы умерли от ужаса».