Стулик

7

Сегодня в спортзале были ноги. Мои хлипкие модельные ноженьки. Отстающее звено. (Пора наконец-то подвести под себя постамент.)

Уф, серьёзная группа! Тренировка – что называется, развивающая. Это значит – все подходы с максимальным весом и до отказа. Вес-то отпускаешь, а боль ещё стоит в мышце секунд несколько, гудящая, тугая, корчит лицо судорогой. И мухи такие сиреневые в выпуклых глазах. И в обморок хочется. Как я грузил их (бицепс – квадрицепс!), как убивал – ой, жимы, выпады, разгибания, приседания…

Такое было чувство, что я весь состою из ног.

Закрывался я, как всегда, из домашней бутылочки супергейнером, это такой коктейль углеводный. (Двойной дозой!) Ну, тут свои нюансы: выпьешь мало – катаболический процесс не остановишь, чуть переборщишь – сразу оплываешь чем-то лишним в пояснице… Потом ещё всё время ходишь, щупаешь себя, бочка оттягиваешь, как ненормальный.

Я в раздевалке, я согнут в три погибели, соплю, вздыхаю натужно, фырчу. (Завязываю шнурки.) Пульс долбит по вискам. Пот конденсируется на лбу. (Это после душа-то!) Сейчас потекут по носу первые капли, тёплые и щекотные. Когда-нибудь в тысячевторой раз хлынет кровь куда-нибудь не туда. (Тьфу-тьфу!) Кряхтя, я разгибаюсь. Смотрю в зеркало и улыбаюсь удивлённо – ну натуральный рак, мокрый, красный, блестящий, клешни здоровенные…

Только что из кастрюли.

Вообще-то про спортзал – это к слову. Единственная в нём радость – момент его покидания. Покидаю я его торжественно, с чувством выполненного долга (в ликующих конечностях), с чувством разыгравшегося метаболизма (в груди), а также с неясным ощущением готовности к чему-то (в голове).

Я думаю о том, к чему же это я могу быть готов. И почему после спортзала? Ответ быстро является из недр подсознания, извлечённый оттуда парой стройных кукольных ножек, мелькнувших вдали. А-а, это дядя Фрейд, блестя пенсне, подталкивает меня к реализации мужского потенциала, а внешнюю мою спортивность со всезнающей улыбкой предлагает в качестве опоры. Без которой я – не герой-любовник?

Да нет – конечно, я о Свете. Целый день она там сидела, у меня в подсознании. Стало легче и радостней звонить ей, разговаривать с ней – всем замирающе торжествующим нутром своим я уже почти уверенно угадывал в её милом ворковании интонации ответа . И, боясь спугнуть, сглазить, опошлить это зарождавшееся нечто, я и не думал о знакомствах с другими. Буду с девчонкой до конца честен, пусть сполна оценит она дар судьбы. Увесистый подарок в виде меня.

В этот вечер у неё были какие-то съёмки на «Мосфильме», и я, памятуя, что такое съёмки у модели, не стал звонить ей раньше девяти, дабы не ранить себя каким-нибудь «не тем» её тоном, не услышать быстро-колючее «сейчас говорить не могу»… Однако всё было здорово, вечер оказался за мной, – неожиданно она освобождалась в полдесятого! Я прыгнул в машину, взрыл передними колёсами песок на асфальте и опять куда-то привычно понёсся сломя голову, договаривая уже на ходу, выясняя адрес, которого она не знала и потому, очень мило интерпретируя мои вопросы, синхронно переспрашивала у мамы. У мамы… «Так она там с мамой!! – задёргалось в голове. – Так знакомство с мамой сблизит ещё больше! Раз она уже доверяет меня маме, господь точно услышал меня…»

Это было где-то на Ленинградке, за Левобережьем, среди каких-то пустырей и при полном отсутствии такси, отчего я почувствовал себя по меньшей мере рыцарем, вызволяющим из восточного плена. (Где они есть точно, обещали разузнать и перезвонить через минуту.) Беззаботно мчась по западной стороне МКАД – ловя встречный тёплый ветер и любуясь необычным оранжево-лиловым закатом, – я тихо, спиною как-то, вдруг ощутил измену, – нет обещанного спасительного звонка!

Ну так и есть, сердце опустилось, что-то вдруг предательски случилось с телефоном (он и раньше барахлил), экран оживает почему-то наполовину, а номер… номер не набирается вообще и не высвечивается! И вот именно сегодня, именно сейчас, когда наконец-то она меня ждёт, она звонит мне, я ей нужен – а я… отключаюсь (используя то, что не знаю адрес, чтобы свинтить благовидно!) – я её бросаю, как предатель, не желающий помочь в беде, а скорей всего – попадаться на глаза маме!.. Ведь именно так, а не иначе выглядит с их стороны подобное малодушное поведение!..

У меня есть всего несколько минут на исправление ситуации, прежде чем на меня обидятся совсем. Я на МКАДе – у какого пролётного мерседеса попрошу я позвонить?! И тут же другая мысль обваливается на меня тёмным и совершенно непролазным горем: я не помню её мобильного номера, он же только в памяти телефона!! Больше того – я и домашнего уже не помню.

Вот как жизнь устроена. За минуту слетишь с Олимпа, ни за что ни про что, мелкие технические неполадки.

Я на обочине, я в кювете, я включаю аварийку, я произвожу безнадёжные манипуляции с действующей половиной экрана, вынимаю и вставляю SIM-карту… Так, спокойно! Действовать, как машина, быстро, хладнокровно, рассудительно, иначе конец – назад пути нет. Мне всего-то нужен сейчас любой другой мобильный, переставить карты да посмотреть, что получится… До первого бы кафе, что ли!.. Оно оказывается, на беду, с претензией, стиля деревянно-охотничьего, какое-то «Львиное сердце», и администратор в бордовой бабочке… Его слащавая улыбка «чегоизволите» натыкается на мою колючую нервозную напористость, да ещё и личного характера, не относящуюся к заведению, – ну, и получается, понятно, взрыв несоответствия интересов. И ещё всякие попутные нюансы отражаются у него на притворном лице: а не хочет ли какую манипуляцию произвести с чужим телефоном, а то и отвлечь да бомбу туда всунуть… Да и вообще, что можно делать у нас человеку, кроме как не покушать! У нас рябчики хорошие, вчера ещё летали…

– Ничем не могу помочь. У меня мобильного нет, директор отъехал. Я сожалею. – (Приглашение выйти!)

На-ко, выкуси. (Твой директор бы, кстати, расшибся, чтоб только угодить потенциальному клиенту.) Я сразу наглею в таких случаях. Вхожу в раж частного интереса, так сказать, разоблачаю себя от ненужной шелухи. Люди добрые, помогите! – Люди добрые сидят, кушают супчик, на меня тихонько посматривают – что за выяснение там? Ну, а я прямо к ним: приятного аппетита, человеку плохо, дайте телефон позвонить, то есть не то чтобы позвонить… А уже телефон-то чужой выключаю, достаю из него SIM-карту, вставляю её в свой и попутно объясняю, что, мол, не волнуйтесь, – она нужна для проверки… Хозяйке телефона тут уже, конечно, не до супа, администратор уже кивает охраннику, ну а я, как фокусник, але-гоп, вот сейчас-сейчас всё будет… Включаю – та же история. Теперь наоборот: моя SIM-карта – тётин телефон… И тогда – меня осеняет! – я смогу хотя бы вызвать из памяти последние звонки! А ситуация осложняется, сгущается, можно сказать, облачко непонимания и враждебности. Вот, смотрите – я уже со своей картой, свои деньги расходую… В чём, собственно, дело?.. – Дело жизни и смерти. Долго объяснять. Ну, наконец!!

– Алё, Светик!! Быстрей говори адрес, у меня телефон сломался!

– Быстрее адрес, мама, у него телефон сломался… – вторит Светик, устанавливает тройственную общность с таким радостным смыслом «ну, наконец!», что на секунду становится темно в глазах…

Я знаю одно, ребята: к вам я больше не приеду, рябчиков сами жуйте… А заката такой глубины, такой ясности Москва ещё и не видала, так густо тлеют алые поленья… – на скорости 150 начинает складываться стих и забивается волшебной прозой, стоящей в ушах: «Давай быстрее, Ро-о-омик, мы тут с мамой уже кругами ходим в парке – ждём тебя!»

Закоулистыми тёмными проулками добираются артисты и модели до подзабытого богом сумрачного здания. Рядом мглистый парк, ни фонарика. Затаившись, парк дышит Светиком. Я дышу вместе с парком. Ау-у-у-у!.. В непроглядной дали аллейка хохотнула, явив мне два пятна, которые подслеповатый глаз определил как две фиалки. Одна из них оторвалась, рассыпалась, засеменила длинными знакомыми стебельками – и скоро душно ткнулась наобум мне в губы, я обвил её рукой…

– Ну-у, долго как! Что там за история с телефоном?! – (Очень, очень приятные интонации – ревнивые?!) – Сейчас буду знакомить тебя с мамой!

Мама как мама, лет на десять (слава богу!) меня старше, чем-то неуловимо похожа на Светика. Приятное овечье лицо. (Только шерсти нету.) Фигурой – прямая противоположность, ну это ладно. По поводу дочки, чувствуется, весьма волнительная…

А в общем, уютная.

Я поцеловал ей ручку. Я подарил ей бордовую розу!

Светик тут же сверкнула в темноте глазищами.

– Рома, ничего, если мама с нами поедет – мы её у первого же метро выгрузим?

Так. Свете тут же преподаётся урок по обращению с мамой. Мама Анна, мы вас, конечно, отвезём до подъезда, но… были бы очень рады посидеть с вами где-нибудь в кафе!

Конечно, мама Анна отказывается, и где-то там, в зигзагах материнского чувствования, в неведомых подкорковых извилинах, Рома уже получает режим наибольшего благоприятствования.

Светик пристыжённо улыбается. Светик любит маму, она просто слишком тактична со мной. (Ничего не может с собой поделать.) Светик гордится мною перед мамой. Очарованно уже изучает мой, в безрукавной фуфайке, стыдливый бицепс. Ощупывает его – как саксофонистка.

– Здоровый какой! Мам, посмотри.

Как будто раньше не видела.

На «Мосфильме» снимали клип. Группа «Замуж пора». Песенка про моделей. Четыре молоденькие девчонки открывают рот, а вокруг всё модели, модели… Ну, можно себе представить. (Ага, то-то Светик чуть не с меня ростом – в немыслимых луноходах на пятнадцатисантиметровой платформе, пупочек хулиганский сверкает, ну а топик оттопырен, еле грудки прикрывает!)

– Там меня больше всех снимали!

– О чём там речь-то хоть в песне?

– А ни о чём. О том, что все модели б…

– Света!..

– Да всё нормально, Анна, – как раз хорошо, что ваша дочь понимает такие важные моменты…

– Ну хулиганка… Вам, Роман, конечно, интересно было бы посмотреть. Ей-богу, самых красивых девушек Москвы пригласили, – говорит почему-то мама.

– Да-а, интересно-интересно, Р-р-оман! – кивает головкой хулиганка, прищурясь. (Это она меня так ревнует.)

– Да мне зачем. Во-от моя самая красивая девушка.

Целую Свету в сладковатый висок. Бутон чайной розы вдруг появляется у её удивлённого лица, щекочет задранный носик…

– Ну, вообще! Мама, что мне делать – он мне каждый раз дарит розу, – он что, соблазнить меня хочет?..

– И как это вы, Роман, только угадали, что Светлашка чайную любит – вон ещё с первой вашей встречи стоит, глаз не отвести…

– Дак от души ж подорено! Прошу садиться! Тесновато, не взыщите, машина спортивная. – Откидываю переднее сиденье, помогаю маме Анне угромоздиться в бутафорное заднее корытце… – Тут кому-то придётся лапы свои длинные под-жать!.. – А сам всё думаю, так-так, значит, мама коллекционирует мои розы и считает наши встречи…

– Как раз мамой Анной сейчас и опробуем, можно сзади сидеть или нет! – комментирует наш малыш.

…но что это за «Светлашка», уж больно примитивное, ванильное словцо, какое-то ограниченно-слащавое – так бурёнку можно назвать, что ли, даже «Светланка» деревней пахнет или люлькой… Человечек этот – сложный, подпорченный, но бесконечно уже милый моему сердцу – должен зваться только СВЕТИК!..

Вот что значит суффикс, ёшкин кот.

– Так, сейчас будет экзекуция мамы. Мама, смотри, как мы с Ромой слушаем «Рамштайн»! – восторженно Светик врубает на максимум «Мутер», вертит от меня к маме и обратно свой заученный оскал, как на пролетающих по Ленинградке плакатах… – Ой, а вон ещё один! И ещё дальше, видели?!.

Оказывается, всего их по Москве штук пятьдесят, а скоро её и в другой рекламе снимут – теперь уже от агентства «Кодус», но какое-то такое есть правило, что типа одна и та же девушка не может висеть вперемежку, кричит она мне в ухо.

Я всё же прекращаю навязанный маме металлический разгул. Я сбавляю громкость, я ставлю ей золотые восьмидесятые, Хулио Иглесиас, «Natalie» … Спиною ловлю сзади токи благодарности, чувствую связующую нить поколений… Светик морщится, напрягает пафосно горлышко, открывает в такт недовольный ротик, размахивает руками, как в опере.

Мамина голова наконец вылезает между нами, вот это музыка, я понимаю…

– Какая у вас дочка, Анна, непосредственно всё воспринимает. Схватывает всё на лету… Умница.

(Умница принимает позу умницы, ручка на ручку, носик кверху, глазки оттопырены в познавательном рвении и на меня косятся.)

Ну прелесть. Не врезаться бы куда.

– Нет, серьёзно. Светлая головка, хорошие задатки…

– Ой тьфу-тьфу ведь и не учится толком а надо же кругом пятёрки английский опять же и в художественной гимнастике была бы как Кабаева сейчас да ей пророчили если б не травма так она в у-шу тренер души не чаял в Нидерландах первое место жаль только ездить Светлашке далеко сейчас же выпускной класс ну хочет в художественный как его но не знаю как там же графика а красками абстракции это мы можем да Светлаш вот теперь лошадки у неё значит ой и модельный этот бизнес конечно всё успевает когда и со школы её отпросишь а сейчас же выпускной класс ну вот пока идут учителя навстречу сентябрь дай бог во Францию вот сейчас если решится Милан поедет Светка и там и здесь и как успевает а Рудик-то Рудик ревнует что брось ты мам привязанность у человека а Стас ну вы знаете он же её с малых лет что называется вот Светке скоро шестнадцать конец всем мужчинам говорит в шутку так но я считаю если школе не вредит можно самая работа пойдёт самые съёмки говорит вон японцы говорит из двадцати девчонок ну как так сразу Свету нам только Свету а вот лицо наверно лицо у неё ну пускай главное я считаю учёба как говорится профессия а то модель а что модель сегодня модель а завтра как говорится…

Мамааннин голос мерно струится сзади, иногда приглушаемый музыкой. Света утонула – спряталась от нависшей над обрывом сиденья маминой головы, невидимо для неё иллюстрирует монолог гримасками. У них здорово выходит, иногда очень смешно. А смеяться я особо не могу – получается, заложу проказницу.

Иногда только ущипну её за острую коленку.

– Учёба оно, конечно, главное, но ещё главнее девочке в таких условиях (щипок!) не испортиться, – говорю я (я ведь старший товарищ или кто?).

– Правильно, Роман. Но тут, я считаю, вы их сами портите.

– Кто это, кто это, как это?

– Ну кто, молодые люди – подарками да знаками внимания…

Так. Это что ещё. На секунду отхлынывает вселенная, руль уходит из-под руки. Меня мешают с какими-то молодыми людьми?!! Да поймите же вы все, наконец, что я… что я… я!!!

Всё мужество предков сверкнуло в моём взгляде. Я обратил его направо. Что я скажу, я не знаю, но это будет… будет!!!

– Так. Мама Анна. И ты, Светик. Возможно, я что-то опережаю, лезу, как говорится, на рожон… Вы, Анна, меня вообще первый раз видите… Но хочу, чтобы вы поняли меня, моё отношение к Свете как мужчины. Извините, но я не боюсь показаться нескромным, просто поверьте мне, это не слова… Я не хотел бы, прямо скажу, ассоциироваться в вашем представлении с… другими молодыми людьми. Не потому, что я хороший, а все они плохие. Просто… извините, я не верю в их искренность. Искренности сейчас – днём с огнём!!…

(Откровенность, наверно, имеет свою особую силу. Потому что мама с дочкой серьёзно так меня разглядывают, у них даже выражения лиц одинаковые, а они об этом не знают, ха-ха, их же разделяет спинка сиденья! И чего я такого говорю-то?.. Иногда всё же надо посмотреть на дорогу – вон разворот на проспекте Мира чуть не проехал.)

– Разрешите, мама Анна, быть вашей дочери искренним и бескорыстным другом!

И надо видеть, обязательно видеть, как мама с дочкой симметрично и одновременно подаются друг другу навстречу, – чтоб встретиться глаза в глаза и отразиться в них собою!