Стулик

– …сам скушай табл, ей дашь пока половинку. Много не пейте, можно шампанского бокальчик. Через полчаса торкнет, потом часика два помажет – и танцевать, – инструктирует меня Дима, перекладывая в мою ладонь две малиновые таблетки, скрученные прозрачным фантиком.

Дима – не драг-дилер. Просто любит повисеть. Сердцеед центральных клубов. Где-то там мы когда-то и встретились – на почве безысходности.

(Позвольте, а о чём речь? Какие таблетки? Бог с тобой, Рома, ясноглазый трубадур, твоё ли это?!

Да не моё вовсе. Просто люблю приятно удивить. Ну, и самому за все тридцать восемь праведных годков можно разок попробовать экстази?)

– А что будет-то? – взволнованно спрашиваю я опытного Диму.

– Ой, что будет… На американских горках катался? Выброс адреналина, улёт, полная свобода. Всё острее, цвета насыщены. Танцевать будешь так, как и близко не умеешь.

Предвкушение захватывает: ещё один кусочек счастья в калейдоскопе предстоящих выходных. Этот звенящий шар распирает меня, готовый поскакать уже вприпрыжку к нашему триумфальному подъезду. (Мама там с утра собирает девочку, выглаживает ей брючки-маечки.) Вот-вот они выйдут – эклипс закрытый прямо перед входом, а меня нет. Нигде нет – прикол, правда? (Ой, что-то уже меня плющит – я, в общем, не так далеко, я в Димином джипе, я весь издёргался, как бы их не пропустить.)

– Вон, твоя выходит? Ну н-ничего девочка. Кстати, забыл сказать: если под этим делом, захочешь её раз в пять сильнее, чем обычно. Смотри, не улети!

Светик вся светится, льнёт к моей подмышке. Мама Анна, успокойтесь, не бегайте глазами сквозь застывшую улыбку! Знаю я: впервые доверяете вы мужчине своё сокровище на целых две безвестных ночи. Но уж во мне-то не ошибётесь. Каждый час будем докладываться.

И вот!!

Вот мы на Дмитровском шоссе, мы еле едем – пятничная пробка – да и тьфу на неё. Мы в кондиционированном застеколье. Матерись, унылый потный дачник! Вези свою рассаду на крыше «копейки». Не понять тебе нашего безмятежного микрокосма. Отсчёт медового уикенда начат. Мы – рядом, мы – вместе, и даже не знаю, болтаем о чём или нет, так как нечто большое и вневременное залезло с нами, чтобы держать у нас над головами по единящему венку!

Т-а-ак, а что-то полагается девчонке – за непосредственность. (Соображай быстрее, Ромик.) Ну конечно – розовая лилия! Самая полновесная и благоуханная, какая только находится в саду у тёти, торгующей малиной на обочине.

За Дмитровым пробка тает, вечерний встречный ветер становится свежим и диким, а у эклипса вырастают крылья. Моя левая рука и её правая. Облетаем местных тихоходов, всполошённых невиданной птицей.

Светику хочется пить. Мой яркий, мой изощрённый мозг затейливо обыгрывает этот запрос. Бабахает в окно заначенное шампанское, разбивается на лету пенный столб. Светик хлопает в ладоши.

Прьвэ-э-э-эт труженикам полей от истребительной авиации!

Дом отдыха «Гелиопарк» – бывший пионерлагерь! Симметрично темнеют вдалеке кирпичные корпуса. Стрёмная рецепционистка, озадаченная поздним приездом, заученно излагает наши права и возможности. Светик затуманенно внемлет, глаза уже поехали от шампанского, ждёт про лошадок.

Номер милый, функциональный и очень простой. Минимально евроотремонтировали пионерлагерь – а-ля две звезды. Нам некуда спешить, разве что на ужин. (Не набрасываться на неё, покормить сначала.) А если бы и набросился, моей пионерке всё сейчас в охоту. Легко и радостно разбираем вещи. Мы на одной волне! Светик соглашается с любыми планами. Покушать, дискотека, караоке… Вдруг насупленно смотрит на кровати. Какой-то непорядок.

– Надо сдвинуть, – и улыбается со значением, но и смущённо (якобы).

И мы сдвигаем койки, мы застенчиво ползаем, переставляя тумбочки, переключая розетки, мы делаем ложе. Я знаю, чего она хочет: почувствовать себя немножко женой! Но и не слишком-то уверена передо мной, большим и сильным, в своей женской власти.

Всё это льстит мне очень, и мне счастливо.

– Я надеваю твоё платье?

– Конечно. А не хочешь ли, Светик, позвонить-поздравить Фису?..

– Ой… Точно!

Заговорщически прищурясь, набирает номер. Другой рукой откидывает волосы (как тогда, на выставке).

– Фиса… Фисунчик! Прьвэ-эт! Это Света, маленькая… Ну помнишь – Сту-улик!.. – (Ангельские, ангельские глаза!) – С днём р-рожденья тебя!

Металлический голос Фисы почему-то очень громок, его можно слышать по всей комнате. Он безжизнен и… оч-чень уверен, он зациклен на себе. Он сообщает: только что прилетела в Питер на уик-энд, к друзьям, вон меня уже встречают, всё, пока.

Как на три буквы послала.

– Она под коксом. Это факт, – заявляет немного обескураженная Света.

(…а я в этом голосе, опять как кролик перед удавом.

…не сметь! такая девчонка рядом, ответила тебе, как ты и предположить не мог…

…да какая?.. – нескладный призрачный стулик из детского конструктора вместо – как там у Олеши? – той самой… ветви, полной цветов и листьев… [14] )

– Рома, ты что?

– Да всё здорово! У нас с тобой здесь свой праздник!

– Ты переживаешь, – сказала она, потускнев.

Я галантно, прочувствованно, с надрывом ухаживал за ней этим вечером, всё доказывал, что не переживаю. В полупустом и уже тёмном ресторане мы пили белое вино и, взявшись за руки, смотрели друг на друга через свечку. Далее перешли в бильярдную, где сосредоточенная Света в азартно задирающемся платьице несколько удивила меня своим возросшим классом. Рядом пьяная команда нескладно орала песни в караоке, при этом вусмерть уделавшийся парубок то и дело отлипал от бара и требовал от исполнителей «Господ офицеров». Наконец я не выдержал и попросил микрофон. Посвящённые Светлане «Глухари» забацаны мною кафешантанно, с соответствующей хрипотцой и розенбаумовскими подвываниями. Они ложатся в тему и провожаются овацией. Светик гордо за меня потягивает джин-тоник. Потом с потухшим тяжёлым своим взором курит на балконе.

– Что с тобой, Светик?

– Ничего.

Мы идём, взявшись за руки, по ночному пионерскому плацу к нашему корпусу. Полновесная сумасшедшая луна, под неё бы порассказать о предыдущих цивилизациях… Светик зевнула и улыбнулась. Вот ведь она, а вот я, сейчас я её раздену, оближу везде, как мечтал, забыв время, буду владеть сокровищем… Но чтой-то ощутилось-кольнуло сзади, какая-то неполнота и неизбывность вроде.

…о, ожиданье чуда, развенчанное в зените!

Водка из мини-бара даёт уверенности. Расширяет янь. Вновь задорен и молод. Загляну-ка украдкой в ванную. Сквозь пар (зачем горячая в такую жару?!) и неясность душевой кабинки знакомо играют заветные линии.

Спёрло дыхание. Всё как положено.

Скидываю к чёрту с себя одежды и ложусь на кровать. Люблю я эти предваряющие моменты, потрогать соски, покурить глубоко, поиграть внизу полнотою предвкушения. Прочь ханжество и лживую мораль – да, я млею от того, что ей пятнадцать! Я просто улетаю от её экстремальной юности, от этой хрупкости, от наивных грудок, от молочных косточек, от золотых волосков на длинном бедре. Ой, и не надо только обвинять меня в педофилии, чесать кулаки да прятать дочурок, слышите, вы, семейственные мужи! Прекрасно понимаете вы меня сокровенной своею частию и – потихоньку – завидуете. Так-то. И бедного дядю Гумберта мы тоже поймём, просто он знал, на что идёт, а я ещё не знаю (ха-ха), да Лолита его двенадцатилетняя – совсем ведь безголовая и мерзкая дурилка, разве можно сравнить с ней моего Светика, всю в проблесках души и интеллекта!!

Она выходит вся голая, гладкая, бесстыжая, с хулиганским прищуром, нарочно виляя узким тазом. Показ моделей из кожи бэмби. Чувствует же, как поднять мне давление, как, разом высушив горло, распереть щемящей свежестью мои изождавшиеся трубы.

Я уже совсем уверенно ласкаю её, я чувствую, что могу делать с ней всё, она примет сейчас с подобающим страстной женщине мурлыканием любую мою прихоть, ответит мне, многоопытному в её глазах, не хуже, чем кто-то до неё…

– Дай мой леденец, – она серьёзна, она старается, глаза закрыты…

(…как смачно это проделывала Фиса, всею блядской душой своею, поволочными открытыми огромными глазами высасывала меня всего наружу…

…что за мысли сейчас, – всё придёт, пока женский вход её мне безлик, но второй всего ведь раз, – сначала раскрыть её, приучить к себе…)

– Садись мне на язык. – Она послушно раскрыла бёдра, изогнулась, сморщила личико, приоткрыла ротик, пытаясь поймать те запредельные ощущения, которые – она знала – иногда делают женщин счастливыми…

… а торжествующий самец без стеснения упивался шёлковыми переливами, дрожащими в его губах!

И потом ещё долго, долго и глубоко, глаза в плывущие её глаза, личико в моём поту, как заметалась в судороге по подушке!..

– Рома… я… тебя… люблю. Я знаю, – сказала Света и заплакала. Навзрыд!..

Осторожно оставаясь на ней, глажу, глажу ей волосы, слизываю все слёзки.

Уже совсем светло.

Шепчу ей что-то в губы, а чувства мои реальные, скомканные, перепутанные и бесконечно далёкие от простых этих слов, парят где-то за спиною.

– Рома… я кончила… кажется. Первый раз в жизни!