Стяжатель

Глава 7 Небольшое волшебство

Воскресенье, день, когда на пробежку выхожу только я. Семья счастливо отсыпается, а вот мне нужно наверстывать, вчера и позавчера бегал мало, а упражнялся совсем по чуть-чуть. Всё из-за ребер, которые, наконец-то, больше не ноют. Я и так не люблю пропускать утренние упражнения, а уж воскресное, когда можно побыть одному, и вовсе стало чем-то вроде небольшого праздника. Как два часа беззаботного чтения в клубе.

Хотя, сегодня я не один. Рядом со мной бежит Шираиши Мана.

Молча.

Она не говорит ничего вплоть до момента окончания утренних процедур, до перекрестка, откуда мы разбежимся по домам. Лишь тогда, остановившись, подходит ко мне и просительно смотрит в глаза.

— П-пусть… это будет… быстро? Пожалуйста… — шепчет она.

— Я постараюсь, — серьезно киваю в ответ и… неожиданно получаю поцелуй. Скорее клевок в губы, чем поцелуй, причем для него девушке приходится не только встать на носочки, но и, обняв мою голову руками, чуть-чуть надавить, чтобы наши губы соединились, но это, тем не менее, происходит. Затем наблюдаю побег с «места преступления», причем, не сказать, чтобы панический.

Странно, но не более. К такому лучше отнестись снисходительно. Мана во всей этой ситуации просто жертва.

Электричка, книга, кодировки блоков знаний, тасуемые мной в разуме. Остановка «Огасавара», недолгий путь до деревенской лечебницы. Там меня уже ждут.

Состав ожидающих удивил. Рядом с инвалидным креслом на колесах, в котором сидел едва живой Огаваза, стоял Хигу Годаэмон, чемпион Северного Канто и мой ученик, а также еще двое из того же «класса». Лица у всех были серьезные, даже местами торжественные.

— Вы с нами? — спросил я, подойдя и поздоровавшись.

— Нет, — Годаэмон покачал головой, — Он захотел без свидетелей. Мы просто подтвердим, что видели, как вы вдвоем уходите, если люди из Комитета проявят интерес.

— Хорошо, — кивнул я. В моих планах свидетелей не было.

— Кончай… трепаться… — выдавил мой учитель, исходящий потом, — Поехали…

Взяв кресло за ручки, я покатил его на пустырь. Мне в спину смотрели трое бойцов и, если не ошибся, старушка, приглядывавшая ранее за Маной.

— Быстрее, — вновь хрипнул «сломанный», — Мне сделали укол, он подействует с минуты на минуту. Времени даст… мало.

— После чего ты умрешь, — кивнул я. Понятно, стимуляторы.

— Я не прощу тебя, если сдохну без боя.

Это прозвучало уже бодрее.

— Как будто тебе есть за что меня прощать.

— Ублюдок…

Он умудрился разжечь свой эфир и начал его разгонять еще до того, как мы оказались на пустыре. Делал это Огаваза очень осторожно и вдумчиво, медленно распаляя пламя своей жизни, без которого, скорее всего, даже не смог бы встать с кресла. Сейчас у него все получилось, он утвердился на ногах вполне уверенно. Сжав кулаки, мой учитель опустил голову, полностью сосредоточенный на своих техниках. Я стоял напротив него, в нескольких метрах, как и полагается на дуэли.

Наконец, он открыл глаза, взглянув на меня.

— Знаешь, — проговорил он твердым, уверенным в себе голосом, — Я хотел тебя подставить. Хотел рассказать кому-нибудь о твоем секрете. Даже написал письмо, которое должны были найти…

— И что тебе помешало? — наклонил я голову набок.

— Позавчера… — от его кулаков раздалось похрустывание, — Приехали они. Мана и… Айка. Мы поговорили.

— И ты прозрел? — сарказм в моем голосе уловил бы и ребенок.

— Можно сказать и так, — спокойно кивнул Суичиро, разминая шею, — Письмо я… сжег. Но теперь, Кирью Акира, я хочу убить тебя на самом деле. За то, что ты получил всё, о чем я когда-либо мечтал. Мимоходом. Походя.

Энергия в человеке плавно и очень быстро вышла на самый пик и за него, заставляя Огавазу буквально вспыхнуть зеленым пламенем, тут же принявшимся обгладывать его одежду. Исказив лицо в гримасе злости, он прыгнул ко мне, преодолевая несколько метров одним слитным движением. Столкнувшись, мы оба покатились по траве в разные стороны, я и… труп Огавазы Суичиро.

Так и остались лежать. Он, полностью лишенный жизни и эфира, которые я из него буквально выдернул еще во время рывка, и я, лихорадочно сплетающий заклинание в своем разуме. Энергии в выжигавшем себя человеке было совсем немного, но мне много было и не нужно.

Перед магом всегда стоит множество вариантов. Он — существо с миллионом молотков под миллионы гвоздей, слабое божество, способное найти решение к любой определенной проблеме. Отобрав у Огавазы последнее, я мог пустить эту бесценную энергию на усиление своего жалкого человеческого тела, на его укрепление, мог лучше изучить свои возможности, даже усилить мозг… Более того, я мог её сохранить, чтобы затем, сплетя в прихотливый клубок тонкого заклятия, подчинить себе любого человека. Привить ему бесконечную преданность по отношению ко мне, стать его смыслом жизни…

Вместо этого, я себя проклял, тут же оказавшись во тьме, где не было ни верха, ни низа, ни чего-либо еще. Недолго, всего пару ударов сердца. Затем появился второй я. Мы стояли друг напротив друга, обнаженные, совершенно и во всем одинаковые. Более того, мы оба в равной степени были Акирой Кирью, тем, кого в прошлом звали Шебаддом Меритом, Узурпатором Эфира.

Говорить не было никакой необходимости, драка началась сразу же.

Проклятие Ф’Зали, Внутреннего Истинного Врага, было одной из первых вещей, вызвавших в своё время мою ненависть к другим магам. Хитрое, изощренное, но доступное даже самому слабому волшебнику, оно воздействовало на мозг своей цели, порождая искусственную шизофрению, равноценного двойника проклятого. Это «эхо» считало себя полностью полноценной личностью, тут же вступая в конфликт с настоящим владельцем тела. Отнюдь не смертоносное, совсем не предназначенное для немедленного уничтожения неприятеля, оно было совершенно неуязвимым к любым попыткам снятия, слишком уж глубоко и быстро проникало в чужое сознание. Пораженный им человек до самой смерти оставался обладателем двух личностей, что серьезно подрывало его мыслительные возможности. И истинное «я», и «эхо», они оба использовали одно и то же тело, один и тот же мозг.

Я его в свое время смог победить… но не сразу.

Теперь же мне нужно было с ним сражаться.

Подсознание нельзя обмануть. Если ты когда-то парой фраз уничтожал города, то даже сильнейший «надевший черное» на планете, даже способный изломать одним ударом твоё тело, всё равно не воспримется тобой противником. Он будет всего лишь человеком, слабым, ограниченным, глупым и короткоживущим. А это значило, что ни с кем и никогда я не смогу заставить себя выложиться на сто процентов, как выложилась Хиракава Асуми, сражаясь со мной. Никак, никогда и нигде.

Но вот если мне противостоять будет сам Узурпатор Эфира — это совершенно иная история.

Мы били друг друга, причиняя боль, отдающуюся эхом в обоих, били, не в силах повредить созданные сознанием тела, но это и не было смыслом для происходящего. Мне нужно было вывести себя на максимум ярости и самоотдачи, в чем боль от ударов была лишь хорошей помощницей. Не менее значимым было и лицо моего врага. Оно не должно было существовать.

Есть только я.

Ни уворотов, ни тактических ходов, ни финтов, ни попыток попасть по уязвимым местам противника. Чистое насилие против насилия, двойная боль от каждого удара, удвоенная ненависть и, наконец-то, впервые в жизни, полная самоотдача. Стянутый ранее самоконтролем, маховик моей души постепенно разгонялся, поддаваясь всё усиливающемуся и усиливающемуся волевому порыву, не сдерживаемому более ничем.

Маг, проклинающий себя, впадающий в ярость берсерка по своей собственной воле. Скажи мне кто-либо такой бред ранее, я бы, наверное, даже улыбнулся. Но если бы мне тогда, когда я был повелителем мира, кто-то сказал, что подобное упражнение может открыть источник энергии в собственной душе… пусть ничтожно слабый по сравнению со всеми ветрами и Бурями магии, потрясающими мой мир…

Я бы проклял себя, не сходя с места.

В какой-то момент «я-мы» начали кричать. Открыто, яростно, радостно. Чувствуя всем своим существом свободу, выплескивая себя наружу, на друг друга, в одном, совершенно одинаковом порыве!

Затем пришёл огонь.

Рисунок безумного боя изменился, огонь обжигал, удары стало нужно наносить сильнее и точнее, чтобы почувствовать боль сквозь пламя, раздуть его еще сильнее, до тех пор, пока оно не превратится в неугасимый источник. Ту же Асуми мне пришлось драконить всё сильнее и сильнее, чтобы она горела, но здесь и сейчас? Я не позволял пламени просто пропадать! Это было моё пламя, мой эфир, моя сила! И они подчинялись только мне!

Мы горим, сражаясь. Удары становятся совсем редкими, но сильными и точными. Тем не менее, боль от них не чувствуется, ярость переплавляется в пламя. Мы сами становимся пламенем, трансформируясь, меняя свою форму. Значит, пора прекращать. Пора заканчивать. Пора сделать шаг навстречу друг другу, шаг друг в друга. Слиться. Стать единым целым.

Секрет Ф’Зали прост. Никакого Внутреннего Истинного Врага не существует. Есть лишь ты. Проклятие всего лишь позволяет противоречиям погубить тебя быстрее.

В себя я прихожу, лежащим на койке. Потолки и окружение знакомые, это больница Огасавары. Возле кровати на стуле сидит огромный мускулистый японец, лениво читающий толстую тетрадь. Он смешно щурится, лампочки в палате отнюдь не мощные, но отчаянно скучающему чемпиону больше нечего делать. Моё шевеление сразу привлекает его внимание.

— Очнулся, — удовлетворенно говорит Годаэмон, вздымая себя на ноги, — Хорошо.

— Огаваза? — хриплю я, делая вид, что потерян во времени и пространстве.

— Мертв, — роняет богатырь, — А ты жив.

— Вот как.

— Да, — мне на грудь падает тетрадь, которую читал мой ученик, а затем сверху прилетает его ладонь так, что морщусь от боли в ребрах. Годаэмон мрачно ухмыляется, — Огаваза был очень жалким дураком, но сдох как мужик. Думали, что и тебя с собой забрал, но, видимо, ты сдохнешь чуть позже, на турнире. Зачем ты на него записался, сенсей?

— Чтобы меня не записали, — отвечаю полуправду, начиная вставать. Годаэмон, убравший руку, не мешает.

— Насыщенная у тебя жизнь, парень, — неожиданно тяжело вздыхает он, — Если потребуется помощь — найди меня на турнире. Многого не обещаю, но чем смогу помогу. Я буду среди судей. Это тебе за нашего Тоетоми.

— Спасибо, Годаэмон-сан, — вежливо киваю я, вспоминая Тоетоми Сатоши, человека, которому бросили вызов на бой до смерти. Моего ученика, друга Хигу Годаэмона. Он победил, потому что смог измениться.

— И еще одно, парень, — негромко говорит он, когда мы оба уже выходим из палаты, — Озаботься защитой. На турнире будут участники с оружием.

А вот это крайне паскудная новость, которую мне Спящий Лис должен был сказать сразу, но он этого не сделал, хотя знать должен был. Что же, запомним. Этот инвалид, играющий в серого кардинала, может и запутаться в своей паутине, особенно, если ему помочь.

…хотя, кто мешает мне туда заявиться с оружием?

Вернувшись в город, я зашел за Хиракавой, а затем, вместе с ней, отправился в додзё к деду, признаваться в собственной гениальности. Ну, то есть, у нас же есть гениальная Асуми, которая умудрилась инициироваться в шестнадцать лет? Так почему бы не быть гениальному мне, который в беспощадной схватке с собственным сенсеем инициировался тоже, попросту догадавшись, как это правильно сделать?

Проведя некоторое время в копи-центре, мы добрались до додзё, где я, как и всегда, без особых проблем получил аудиенцию у Горо Кирью. Передав деду на проверку кипу распечатанных с тетради Огавазы листов, я принялся терпеливо ждать, пока старший родственник ознакомится с их содержимым. Асуми сидела рядом, изнывая от скуки. Её очередная медитация с моей помощью опять окончилась жестким контролем внутренней энергии, поэтому у девушки сейчас наличествовало легкое отупение и тянущее чувство в низу живота — её сексуальная энергия была «переработана» медитацией и организм обиженно жаловался, что потрахаться расхотелось.

— Акира, ты понимаешь, как оскорбил учителя, передавая его посмертную волю другим на оценку? — хмуро вопросил дед, глянув на меня, — Это неприемлемо.

— Этот «мусорщик» сам признался, что учил меня спустя рукава, — пожал я плечами, — Более того, он, наплевав на всё, что я для него делаю, решил спустить свою жизнь в унитаз, а затем еще и бросил мне вызов. Позорный и эгоистичный вызов. Око за око, джи-сан.

— Это была его жизнь, внук. А это твоя, — тяжело вздохнул человек-гора, продолжая листать записи, — На подлость нельзя отвечать подлостью.

— Ты путаешь себя, уважаемого бойца и основателя стиля, с полудохлой помойной крысой, которую я достал со дна жизни, отряхнул, а затем попытался выжать из него побольше пользы. И когда эта крыса объелась до смерти и подохла, попытавшись утащить с собой меня, хочешь, чтобы я его уважал… просто потому, что ученик всегда уважает учителя? Дед, меня разочаровывают твои слова. Чтобы свернуть с достойного пути, по нему нужно сделать хотя бы шаг.

Асуми подавилась воздухом и захрюкала, а сам дед захрипел носоглоткой на такую отповедь.

— Я всё время забываю, какой ты, — спустя пару минут выдавил он, — путаю со своими учениками. Старость, видимо. Держи свои бумаги… не доверил родному деду даже оригинал. Все с ними в порядке. Огаваза действительно старался, делая эти записи. Некоторые вещи и мне незнакомы… но тебе подойдут. Ох, внук… не удивлюсь, если ты когда-нибудь окажешься и на подпольных боях.

— Уже записался. Буду драться, используя катану.

Скрывать от деда что-либо в этом отношении было бы неразумно, ему так и так донесли бы, что меня видели на турнире, а заодно можно полюбоваться на его багровеющее лицо, на бледнеющее личико Асуми, порадоваться за свое чувство юмора. Не то чтобы оно у меня черное, просто если уж зашел к родственнику, то надо закрыть все вопросы? Вот то-то же.

Теперь нужно дождаться, пока Горо Кирью наберет полную грудь воздуха, и сказать:

— А еще я нашёл нового учителя.

Учитывая, что прошлый учитель еще не до конца окоченел? Великолепные у меня результаты.

Резким выдохом мастера додзё Хиракаву чуть не сорвало с подушки для гостей. Девушка аж прищурилась, а вот меня защитили очки.

— Кого ты нашел? — очень странным голосом почти прошептал Горо Кирью. В его глазах светилось нечто нездоровое.

— Её, — обозначил я кивок в сторону Хиракавы, которая аж подпрыгнула на месте, — Теперь меня будет учить она.

Потом пришлось ответить на вопрос «почему» новостью, что гениев должны обучать гении, а раз я тоже сумел инициироваться в шестнадцать… наверное, это всё-таки было перебором, потому что Горо Кирью соизволил самолично выгнать меня из додзё. Точнее, вынести. На руках. Потом, за воротами, выкинул, конечно, но я приземлился на ноги. Асуми выбежала сама, стараясь не смотреть на лицо моего старшего родственника. Рев мастера Джигокукен, проклинающий внука, мы слышали еще метров сто, удаляясь от ставшего опасным места.

— З-за что ты так с ним? — тихо пробормотала Хиракава, цепляясь за мою руку.

— За то, что он не видит ничего, кроме того, что хочет, — сухо уронил я, — Не только во мне, но и в остальных, включая своих учеников. Когда немного остынет, поймет, что всё, что я сейчас сделал — была голая формальность. Вежливость.

— Вежливость⁈ — испуганно каркнула моя новая учительница.

— Именно. А теперь у меня есть к тебе просьба. Ты можешь сходить к Мане и рассказать ей о том, как всё прошло у нас там, в деревне?

— Акира…

— Ей должно стать легче, если она узнает, что Огавазу я даже не ударил. Но умер он в бою.

Да, Суичиро, я забираю у тебя всё без остатка, всё, что можно и нельзя. Даже любовь твоей дочери.

— Гони деньги на четыре… нет, на шесть банок пива, и я пошла! — такие вещи Асуми понимает куда лучше, чем большинство других. Ну а что насчет преподавания одному скромному мне, так какой же дурой надо быть, чтобы отказаться? Делать ничего не надо, а вот потрахаться можно будет подольше и почаще!

Что за похотливые существа эти женщины…

///

— Слышь, что-то мне ссыкотно как-то… — пробормотал Жирный, ежась.

— Серьезно? — скептически взглянул на него только что закончивший говорить по мобильному Огава, — Ты вот сейчас подумал перед тем, как сказать? Или как обычно?

— Старик ворвался к нам, чуть не выбив ворота, — подумав пару секунд, объяснился бывший борец сумо, — Кем надо быть, чтобы его так довести?

— Это их родственные терки, — отмахнулся сятейгашира, — Ждем.

Ждать им пришлось недолго, калитка дома, невдалеке от которого они стояли, открылась, выпуская Акиру Кирью. Высокий молодой монстр, умудрившийся довести сегодня одну из японских легенд до истерики, сразу засек парочку якудза, отиравшуюся в конце улицы. И пошёл в их сторону.

— Жуткий он парень, — пробормотал Жирный себе под нос.

— Зато свой. Заткнись.

Нельзя сказать, что Огава дружески относился к этому Кирью. Принимал как внука оябуна, уважал за то, что тот делал, но, как старый опытный хищник, сторонился такого же. Недоверие возраста к молодости, можно было сказать. Юность, она такая… непредсказуемая. Тем более, что этот Акира себя очень уж по-взрослому ведет. Вот даже сейчас, идёт, вроде книжку читает, а сам сканирует окрестности в поисках свидетелей. Не увидит ли кто?

Жирный и Огава, оба в цивильном, конечно, но всё равно морды бандитские. Только кто в Аракаве об этом думать будет? Всем известна их репутация. Тем не менее, Кирью перестраховывается по-взрослому. Настораживают такие ухватки. Сразу думаешь — откуда он, пацан, их набрался?

«А ведь он сегодня человека замочил. В бою. Своего же учителя», — некстати подумал Огава, передергиваясь как Жирный. Шестнадцать лет пацану. Ребенком еще быть должен, сопли шмыгать, на мангу передергивать, да о бабьих трусах мечтать… Но нет, он людей убивает.

И они с Жирным пришли, подчиняясь приказу оябуна, для того чтобы уговорить этого чудовищного ребенка убивать еще.

В последние время старым кланам якудза, таким как Сенко-гуми, жить стало куда как тяжело. Репутация — это всё, а когда её постоянно портят выскочки из новичков, бандиты, да эксперименты их дорогого правительства, доходы становятся совсем нерегулярными. Крышевание лавочек и фестивалей многое может дать? Нет. Еще Злой Йадо откинул коньки потому, что они с отчаяния попытались ввинтиться в чужой бизнес.

Ну, отчаяние это сильное слово, конечно, но живется им не так уж и сладко, тем более что взятые на себя обязательства, даже не оплачиваемые, выполнять нужно. И хотя именно из-за косяка их парней Такао Кирью избил трех сукебан прямо на глазах у всей школы…

— У меня в планах было поучаствовать лишь в одном бою, — прямоугольные очки Акиры холодно блеснули в свете вечернего фонаря.

— А старик не просит тебя участвовать дальше, — ровно проговорил Огава, внутренне морщась, — Он лишь просит передать, что есть возможность заработать. И тебе и нам. Ставки там будут — закачаешься. Миллионы будут летать туда-сюда. Транслироваться эта муть будет много куда. Вникаешь?

— Вникаю, — спокойно и задумчиво кивнул гений, бросая мимолетный взгляд на молчаливо стоящего Жирного, делающего вид, что наблюдает за очень интересными голубями, — И какие условия предлагает оябун?

«Оябун. Не дед, не Конго», — довольно подумал Огава, — «Молодец, парень, не выжимается»

— Десять процентов от нашего выигрыша, — объявил он, тут же добавляя, — и сто процентов от тех денег, что ты поставишь через нас сам. Условие одно — только на победу. Только на свою победу.

— … разумно.

Сенко-гуми может быть небольшое, может быть относительно слабое, но не на своей территории. Защититься от чужих интересов они смогут. Одиночке да, такому выигрывать опасно, но никто не удивится, если якудза поставят на победу человека, тесно с ними связанного. Другой вопрос, что подписывать своего родственника на подобное… ну, как-то не очень. Тем более, в тайне от другого, который явился в страшном душевном расстройстве и вывалил на старика Конго всё, чем его озадачил молодой внук.

Конечно, они не настаивают, но мысли Огавы и Конго частенько совпадают, а уж насчет Акиры они были уверены стопроцентно — дай тому возможность прирезать кого-нибудь легально, пусть в маске, но за деньги, то этот высокий очкарик обязательно согласится. Вовсе не потому, что кровожадный, или там сволочь, или так деньги любит, нет…

Согласится просто потому, что обожает экономить время. Больше всего на свете. А зашибить кучу денег, одновременно подравшись — против такого Акира Кирью просто не устоит!

— Предварительно я согласен, — проговорил, наконец, молодой Кирью, а затем пронзительно на них взглянул, — Какие ограничения по сумме, которой я могу участвовать?

«Ох», — только и пронеслось в голове сятейгаширы, — «А какие⁈ Оябун! Ты мне ничего не сказал!»

Кто его знает? Сейчас назовешь сумму покрупнее, а он возьмет и достанет! И что потом делать? Как в глаза старику смотреть⁈ Ну нафиг, аккуратнее, Огава! Аккуратнее!

— Предварительно, — попытался Огава принять солидный вид, — Десять миллионов. Но я уточню.

— Чем раньше, тем лучше, — кивнул человек, убивший сегодня беспомощного инвалида, — Мне нужно будет время на сбор денег.

Жирный лишь гулко сглотнул, ставя метафорическую точку в этих очень странных переговорах.