Судьбы апостолов. Мифы и реальность

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, завершен рассказ о судьбах апостолов и свидетелей Христовых, как они описаны в деяниях апостолов, непризнанных Церковью священными писаниями. Первые апокрифические сочинения об апостолах появились примерно в конце II века (они считаются ранними), а затем создание их продолжалось во времена Поздней империи и раннего средневековья. Как соотносилась в этих писаниях история и миф? В относительно ранних апокрифах, когда историческая память была еще свежа, таких как «Мученичество апостола Андрея», или в рассказах о местах деятельности апостолов Петра и Павла, о пребывании в Эфесе Иоанна можно видеть отражение реальных событий. В апокрифических Деяниях Иоанна в соответствии с прочной традицией говорится об относительно позднем создании Евангелия от Иоанна, занимающего четвертое место среди Евангелий Нового Завета. У нас также нет серьезных оснований сомневаться в традиции, которая относится к местам проповеди Андрея в Греции (за исключением явно поздней легенды о пребывании его в районах Киева и Новгорода), где его и казнили, хотя способ казни — распятие вряд ли достоверен. Можно думать также, что Фаддей действительно проповедовал в Осроене, а Фома — в Индии.

Понятно, что ученики Христа должны были продолжать его дело и за пределами Палестины, особенно когда положение христиан в Иерусалиме осложнилось. Воздействие непосредственных свидетелей деятельности Иисуса на слушателей было достаточно сильным, особенно когда эти слушатели жаждали получить помощь от могущественного божества. Однако при этом можно предположить, что не все апостолы активно действовали. Павел знал только Петра. Иоанна и Иакова, а также других проповедников, которых он упоминает в своих посланиях, но которые не входили в состав двенадцати учеников из непосредственного окружения Иисуса. Не исключено, что некоторые из этих учеников отошли от христианства и растворились в иудейской среде. Об этих людях было мало что известно самим христианам, поэтому и апокрифические деяния о них были созданы существенно позже, когда появилась потребность новых христианских общин в основателе и покровителе в лице какого-либо из учеников Иисуса. Кроме того, признать отход апостолов от учения Христа было невозможно, ибо это могло подорвать уверенность во всесилии Его учения.

Но и в ранних деяниях можно видеть стремление наполни гь рассказы об апостолах разными фантастическими подробностями. Мифы в этих апокрифах не создавались на пустом месте, происходило то. что можно назвать мифологизацией истории. Шла она по нескольким направлениям: прежде всего, это тенденциозность в рассказе о событиях, выраженная в преувеличении количества принявших христианство во времена проповеди апостолов и легкости обращения язычников в христиан. При этом толпы новообращенных разрушали храмы, что в действительности происходить не могло — храмы эти стояли и в средние века, если только они не были разрушены или переделаны в церкви уже после признания христианства имперской властью.

Истинные социально-психологические причины обращения язычников в христианство в апокрифах не раскрывались. Тенденция к изображению массового крещения (заметная еще в канонических Деяниях апостолов) была связана прежде всего с верой в неизбежность победы новой веры, примеры чего христиане III—IV веков переносили в прошлое. Подобную мифологизацию можно назвать компенсаторной: находясь еще в меньшинстве, сталкиваясь с преследованиями властей и неприязнью толпы, христиане как бы утешали себя рассказами о победах их религии в прошлом.

Принятие христианства массами было связано в сознании верующих с деятельностью апостолов, обладавших чудодейственной силой, какой уже не было у их современников. Только люди, с точки зрения христиан наделенные особой святостью, могли совершить чудеса и воздействовать на массы язычников. Чудеса исцеления, страх перед страшными наказаниями, наглядно описываемыми в апокрифах, а не усвоение моральных норм, служили причиной этой христианизации. Такая трактовка отражала психологию низового населения империи и существенно отличалась от учения Иисуса, сформулированного в Нагорной проповеди, приведенной в Евангелии от Матфея (главы 5—7).

Успехи деятельности апостолов вступали в известное противоречие с мученической кончиной большинства из них. Можно думать, что традиция о такой кончине восходила к воспоминаниям очевидцев о том, что действительно произошло с учениками Иисуса. Во всяком случае, представляется достоверным рассказ о гибели Петра и Павла в Риме и о самих способах казни: в частности, отсечение головы Павлу, а не распятие его, могло быть связано с обладанием им римским гражданством.

Мученическая смерть рассматривалась верующими, особенно в условиях гонений на христиан, как путь к Христу. Распятие на кресте ряда апостолов в рассказах апокрифических деяний, вероятно, недостоверно. Но оно воспринималось как особая милость для ученика Господа, ибо они подвергались тем же страданиям, что и Иисус. Поэтому, в тех случаях, когда твердой традиции о кончине того или иного апостола не существовало, в апокрифах его мучили и казнили. Но не все апостолы, чьи Деяния дошли до нас, были казнены: Фаддей и Иоанн умерли своей смертью, что подтверждает существование исторической основы в ряде апокрифических рассказов.

Авторы и редакторы историй апостолов, во всяком случае, созданных конце II—III веках, использовали подлинные исторические ситуации, имена императоров, довольно точно описывали систему провинциального управления. Они исходили из известных им реальных действий властей, своеобразно «подправляя» их, как это произошло с решениями императоров Тиберия и Клавдия о высылке иудеев из Рима (хотя вместе с иудеями были высланы и христиане). Еще одной особенностью апокрифических писаний был перенос событий во времени: выселение иудеев из Палестины, которое произошло после двух восстаний, было приписано императору Тиберию, а не Веспасиану и Адриану.

Характерна также замена в апокрифах имен римских наместников: имена эти можно было узнать по архивам и надписям правителей на камне: надписи выставлялись на площадях провинциальных городов. Однако авторы апокрифических деяний заменяли подлинные имена проконсулов на вымышленные, как это было сделано в рассказе об Андрее. Историческая достоверность ни авторам, ни читателям не была нужна, рядовые христиане II—III веков вряд ли помнили, кто управлял в Патрах в I веке. А введение в сюжет нереальных проконсулов позволяло описать их действия в соответствии с задачами, поставленными создателями апокрифов. Но при этом в ранних деяниях достаточно точно описаны функции этих наместников и их взаимоотношение с центральной властью.

Ряд авторов деяний знали сочинения римских историков, как это показало введение в сюжет якобы христианки Плавтиллы, присутствовавшей при казни Павла. Образ ее восходит, как говорилось выше, к беглому упоминанию жены римского 1ражда-нина Авла Плавция, обвиненной в безбожии. Но упоминание это было интерпретировано в духе христианских преданий и дополнено подробностями с описанием чудес, которых, разумеется, у историка не было. В псевдо-Климентинах объединены были образы Климента Римского и родственника Домициана Флавия Климента, казненного императором за безбожие. Возможность принадлежности Флавия Климента к христианам не исключена, а использование этого факта, приведенного римским историком Светонием, говорит за знакомство христианскими авторами или с самим сочинением Светония, или с какими-то другими рассказами о царствовании Домициана.

Другим приемом своеобразной мифологизации подлинных событий в апокрифических деяниях было отношение к сюжетам новозаветных Деяний апостолов, дополненных в апокрифах новыми подробностями и фантастическими свершениями. Наиболее ярко это проявилось в истории пребывании Павла в Эфесе, где вполне реалистическое описание в Новом Завете изменено в соответствии со вкусами читателей III века. Составители этого рассказа знали также послания Павла, отдельные выражения, взятые из которых (см. выше) были развернуты в драматический эпизод. В апокрифе Павел оказывается на арене амфитеатра, где его спасает говорящий лев.

Появление говорящего льва, которое, возможно, представляет собой более позднее добавление к этим Деяниям, имеет, безусловно, сказочно-фольклорное происхождение. Но можно думать, что говорящие и помогающие апостолам животные, действующие и в Деяниях Филиппа, вызваны наивным представлением о том, что произойдет в преображенном мире после Страшного суда.

Хронологические несоответствия связаны в апокрифах не только с политической историей, но и с историей собственно христианской. Апостолы оказываются знакомыми с Евангелием от Матфея, которое было создано примерно в 70—90-х годах, т.е. после проповедей большинства апостолов. Евангелия от Луки и от Марка упоминаются крайне редко, хотя со II века именно все четыре Евангелия Нового Завета считались священными. как это сказано в сочинении епископа лионского Иринея «Против ересей». Но предпочтение, которое оказали авторы апокрифических деяний Евангелию от Матфея, представляется важным показателем реально существовавшего отношения к священным книгам в среде тех людей, кому были адресованы деяния. Рядовые верующие предпочитали ориентироваться на одно изложение Благовестия, не вдумываясь в разночтения и противоречия между новозаветными Евангелиями.

Еще одной ярко выраженной в апокрифических деяниях тенденцией была их направленность против иудеев, виновных не только в смерти Христа, но и в преследовании апостолов. Стремясь оправдать власти, авторы апокрифов видят порой только в иудеях противников христиан. При сравнении деяний, созданных в разное время, видно, как отношение к иудеям становилось все более жестким и непримиримым.

Характерной особенностью всех деяний, и ранних и поздних, были содержащиеся в них описания чудес, совершенных апостолами, причем шло нарастание числа и содержания чудес в поздних апокрифических деяниях по сравнению с деяниями ранними. Рассказы об апостолах постепенно все больше превращались в занимательную сказку. Так. храмы и изображения богов в поздних деяниях рушатся сами по себе (хотя примеры этому есть и в Деяниях Иоанна). Если в ранних деяниях можно выделить историческую основу, то более поздние апокрифы представляют собой фантастическое повествование. норой противоречащее не только нравственному учению Иисуса, но самому Его образу. Апостольские времена становятся для христиан далекими и нереальными. Тем более что во время Великого переселения народов в IV—V веках к христианству приобщались не просто язычники, жившие из поколения в поколение в империи, а переселенцы, не знавшие истории ни Запада, ни Востока.

Чтобы проследить нарастание в деяниях описания чудес, интересно сопоставить разные версии Деяний Андрея: в раннем рассказе о его мученичестве нет отступлений от’ евангельской проповеди (за исключением элементов влияния гностицизма). Однако в поздних рассказах о том же апостоле фигурируют изображения сфинксов в храме, которых Иисус заставляет говорить. Этот эпизод противоречит всему, что говорится о Христе и в новозаветных, и в ранних не признанных церковью Евангелиях. Подобной традиции об оживлении вещей, да еще связанных с чуждым культом, не могло существовать у христиан первых веков нашей эры. Это был плод неуемной фантазии малообразованных и даже плохо знающих священную историю людей.

Можно предположить, что усиление чисто сказочного материала могло быть также связано с тем, что священная история после победы христианства стала достоянием церковных деятелей, выступавших в церквах, разъяснявших верующим основы христианского учения. На Западе священные книги не были понятны и доступны пестрому населению провинций, среди которого оказалось много варваров, с трудом осваивающих христианское учение и латинский язык. Не исключено, что апокрифы могли читаться таким людям вслух кем-нибудь из более грамотных их товарищей. Сказка могла увлечь недавно принявших христианство больше, чем поучения епископов. Однако следует помнить, что в любом культурном явлении нет полного единообразия: и наряду с такими фантастическими описаниями, какие содержатся в Деяниях Матфея, существовали достаточно реалистические Деяния Варнавы и Деяния Фаддея.

Среди чудес, описанных в апокрифах, встречаются явления Иисуса. Если в новозаветных Деяниях и ряде других писаний Иисус является своим ученикам во сне, то в апокрифических деяниях Он появляется в «реальности» в каком-либо воплощении. Например, в образе Павла в Деяниях Павла и Феклы, ребенка во многих деяниях, кормчего в Деяниях Андрея и Матфея в стране людоедов, человека, продающего Фому купцу из Индии, или в виде сверхсветлого образа, как в Деяниях Филиппа. Представления о таких воплощениях в апокрифах могли быть связаны с отождествлением Иисуса с Богом, кого невозможно увидеть вне Рая.

Подводя общие итоги всему сказанному, можно заключить, что апокрифические деяния апостолов позволяют выделить ряд реальных фактов, касающихся судеб апостолов. Но значение деяний этим не ограничивается. Эти писания позволяют понять массовую психологию христианских низов, плохо знавших сочинения христианских теологов и не всегда понимавших то, чему учили во время молебствий в церквах их руководители. Люди из низов населения жили в своем мире страхов и надежд на спасение через чудо, на победу над злыми силами—дьяволом и демонами, которые только и виноваты во всех бедах человечества.

Хотя в апокрифические деяния вставлены проповеди апостолов, но они посвящены в основном прославлению Иисуса; от христиан требовалась прежде всего вера в Него. Теологические поучения, которые некоторые авторы старались вставить в апокрифы для просвещения читателей, вряд ли могли быть

поняты всеми христианами. То же можно сказать и о символических образах в ряде деяний, например в Деяниях апостола Фомы, где апостол выступает как Близнец Иисуса. Авторы подобных писаний, более образованные, чем их читатели, знавшие сочинения выдающихся теологов II—III веков, стремились в сочетании с занимательными эпизодами раскрыть сущность тех учений, которых они придерживались. Но насколько это им удавалось, сказать трудно. Скорее всего христианские низы воспринимали прежде всего именно занимательные эпизоды, а не символы, стоявшие за ними. Большинство же создателей деяний апостолов, особенно поздних, приспосабливались к уровню тех, для кого они писали.

Ни авторов деяний, ни их читателей не смущала жестокость описанных наказаний противников христианства, ибо жестокость эта, пока только вымышленная, отражала потребность низов в мести, давала иллюзорный выход их ненависти. Когда же христианство победило, толпа, воспитанная на подобных сочинениях, радовавшаяся воображаемым разрушениям и гибели противников, начала уже в реальной действительности крушить храмы, произведения античного искусства и даже убивать язычников, как это случилось с Ипатией.

Значение апокрифов для историков велико. Если бы в нашем распоряжении не было апокрифических деяний, мы судили бы о христианстве II—IV веков только по сочинениям христианских философов, Отцов церкви, людей образованных, впитавших в себя все достижения античной мысли, создателей христианской теологии. Но разрыв между этими философами и христианскими низами со временем все увеличивался. Вряд ли ремесленники, рабы, мелкие торговцы захолустных городов империи читали их трактаты. Именно этим слоям адресовались апокрифы.

Без апокрифической литературы мы не могли бы узнать о настроениях и чаяниях не элиты, а основного населения огромной империи, притом не только христианского. Между настроениями низов язычников и настроениями живших с ними бок о бок христиан не было непроходимой грани: и те и другие верили в демонов и колдунов, надеялись на милостивого Бога (богов), искали виновников во внешнем мире. Языческие верования, традиции, праздники проникали в христианскую среду’. Возможно, именно рассказы из апокрифической литературы, доступные людям малообразованным, способствовали принятию христианства такими же людьми из язычников. Соответствие читательских потребностей содержанию апокрифов определила их популярность на протяжении многих веков, несмотря на все церковные запреты.