Свалка времени. Часть 2. Бродяга

Глава 22. Война на южном направлении

Из удушливой пелены выскочил широкоплечий человек в военной форме Красной Армии. Даже без фуражки Максим безошибочно распознал в нем кадрового НКВДшника: у них обычно неприметные, как бы стертые черты лица. Встретишь такого в поезде, расскажешь анекдот и не запомнишь. А потом будешь удивляться, почему тебя прямо на улице схватили двое в штатском… Впрочем, сталинские времена давно прошли. Или… нет?

- Лейтенант госбезопасности Анатолий Фирсов! – представился незнакомец, потрясая пистолетом ТТ. – А вы еще кто такие? Впрочем, неважно. После боя разберемся. У меня людей нет. Даже шпионы сгодятся. За мной! Не то я вас шлепну по законам военного времени!

Он прибавил несколько крепких слов и побежал вперед по улице.

Максим остолбенел, но тут же пришел в себя: может быть, Анатолий Фирсов не имеет никакого отношения к его куратору – майору ФСБ Александру Фирсову? Мало ли на свете однофамильцев? Даже Безымянных, наверное, тысячи никак не связанных между собой людей.

И Максим, кашляя, бросился вслед за лейтенантом. Позади, топоча ногами, мчался Петро. Он не отставал, несмотря на возраст. Хорошая у него дыхалка!

Когда же Максим пробежал улицу, и дымное покрывало снесло ветром в сторону, он во второй раз за день лишился дара речи. На этот раз его потрясла увиденная картина.

Сразу за разбитыми домами раскинулась черная, словно устланная бархатом равнина. То было выжженное, сгоревшее дотла пшеничное поле. Посередине его накренился в сторону размотанной гусеницы угловатый танк с полукруглой башней – чешский Панцер-38. За сотню метров до него бархатное покрывало резала надвое глубокая траншея, одним концом упиравшаяся в лес, вторым – в станционный поселок. Повсюду валялись тела – неподвижные, безжизненные фигурки. От смрада разлагающихся трупов тошнило, но все же Максим кое-как сдержался и даже глотнул воды из фляги. Вот оно какое – лицо войны.

- Сейчас что, сорок первый год? – невольно вырвалось у него.

- Вас контузило? – без сочувствия сказал Фирсов. – Сорок второй. Лето, июль. Немцы рвутся к Кубани. Мы должны удержать рубеж. Если они перережут железную дорогу… сами понимаете, что будет. Никто не удержит гитлеровцев. Армавир, Ставрополь, Майкоп будут захвачены. Мы не должны этого допустить!

- Втроем?

- Вместе со сводной ротой, - Фирсов указал на траншею и Максим увидел живых бойцов: люди в круглых касках прятались за погибшими товарищами, соорудив из тел что-то вроде бруствера. Жуткое зрелище.

- У меня нет артиллеристов, - продолжил Фирсов и ткнул пальцем в сторону двух противотанковых пушек на правом фланге. – Вы по виду головастые, разберетесь. Не то, что деревня в окопах.

Максим снял с ближайшего мертвеца каску и нахлобучил ее на голову. Петро побелел:

- Ты не боишься?

- Отбоялся уже. Тебе советую сделать то же самое, если жить хочешь.

Фирсов, напротив, одобрительно кивнул:

- Молодец. Сейчас немцы оправятся, и начнется новая атака. Дуйте к орудиям оба. Я в траншею, прикажу пулеметчикам отсекать пехоту. Вы бейте по танкам. И по пехоте осколочными!

Максим схватил за руку Петро и бросился к орудиям. Из двух пушек выглядела целой только одна. Вторая, с оторванным колесом, беспомощно завалилась набок. Максиму бросилась в глаза деталь: у станины изувеченной снарядом пушки сидел молодой командир с пистолетом на боку. Казалось, он просто отдыхает, но от головы у него осталось только лицо, обрамленное остатками черных волос. Чуть в стороне, между домами, выглядывала морда маленького гусеничного вездехода – это был бронированный тягач Т-20 «Комсомолец». Семеро убитых лежали ровной цепочкой от орудия до тягача. Очевидно, в какой-то момент боя они струсили и бросились к спасительной машине, но так и не добежали. Всех срезала пулеметная очередь немецкого танка.

- Сорокапятка, - Максим потянул за рукоятку, открыл затвор и пояснил: – Сорокапятимиллиметровое орудие. Куда проще «Рапиры». Короче, Петро. Я сейчас и командир, и наводчик. Как скажу, берешь снаряд и кулаком вбиваешь его в патронник. Только кулаком – не то пальцы клином оттяпает.

- Странные у тебя познания для зенитчика, - задумчиво произнес Петро. Его плечи заметно подрагивали.

- На сборах моя «Оса» прикрывала батарею противотанковых пушек. Думаете, я время даром терял?

- Не сомневаюсь, что ты забодал всех. Такого зануду, как ты, еще поискать надо. Я не пойму, почему тезка нашего куратора нам поверил и не сдал куда-нибудь в СМЕРШ?

- У него выбора нет. Ни в одном уставе не написано, как ротой остановить дивизию. К тому же до СМЕРШа еще год с лишним.

- Так зачем нам воевать? Может, просто сделать ноги? – Петро с надеждой глянул на «Комсомолец». – Я могу повести эту штуку: в армии был механиком-водителем танка. Вряд ли она сложнее Т-62.

Максим покачал головой:

- У нас выбора нет. Нам придется принять бой. Это неизбежно. Остальное зависит от нас. И если побежим… до срока – погибнем. Как вот эти.

Петро, стараясь не смотреть на тело, расстегнул на мертвом канонире кобуру с пистолетом и спрятал оружие и запасной магазин во внутренний карман куртки. Максим взял валявшийся возле пушки бронебойный снаряд, стряхнул с него землю и вручил Петро.

- Действуй!

Тот втолкнул снаряд в казенник, едва успев отдернуть руку от клацнувшего затвора.

- Отлично! Благодарность тебе от командования, - съехидничал Максим.

Он встал на колени, приник к панораме и навел орудие на подбитый немецкий танк. Прикинул на глаз расстояние, еще раз глянул в панораму и произнес:

- Мы готовы. Ну, фриц, давай!

Немцы не заставили себя долго ждать. Сначала налетела авиация: десяток «Юнкерсов» с воем пикировали на поле, на траншею, на остатки артиллерийской батареи. Максим и Петро бросились в вырытую их предшественниками щель – просто глубокую яму. Все вокруг грохотало, сотрясалось и рвалось. Казалось, вот-вот рухнут небеса. Наверное, «Юнкерсы» смешали бы все с землей, если бы в небе не появились два истребителя с красными звездами. Это были ЛаГГи – тяжелые, неуклюжие, но хорошо вооруженные машины. В небе разыгралась настоящая трагедия.

За две минуты ЛаГГи сбили три «Юнкерса» - те, оставляя черные дымные шлейфы, скрылись за лесом. Остальные исчезли: видимо, они улетели прочь. Их место заняли четыре «Мессершмитта» - их тощие силуэты со срезанными крыльями знает, наверное, каждый школьник. Советский школьник.

Первый ЛаГГ, спасаясь от атаки, свечой взмыл вверх. В верхней точке тяжелый истребитель завис и тут же превратился в факел: легкий скоростной «Мессершмитт» распорол его очередью из пушки. Парашюта Максим так и не увидел. Второй «ЛаГГ» попытался спикировать и уйти на «бреющем», но за ним погналась вторая пара «Мессершмиттов». Что произошло дальше, так и осталось неизвестным. Издалека донесся только треск пушечных очередей и больше ничего.

Гул моторов стих. Небо очистилось. Зато за стеной поднятой взрывами бомб золы показались немцы. Пригибаясь, они бежали не цепью, как в фильмах, а маленькими разрозненными группами, появляясь и исчезая то там, то здесь. Они были везде и нигде одновременно. И почему-то позади пехоты, а не впереди, плыли три танка. Такие же «Панцеры-38», как и тот, что дымил посередине выжженного поля. Дула танковых пушек сверкали неяркими взблесками, и снаряды с воем проносились над траншеями, не давая красноармейцам высунуть голову.

Максим выскочил из укрытия и сломя голову ринулся к «сорокапятке». Сейчас он возблагодарил современный камуфляж: пятнистую фигуру было почти невозможно заметить на фоне чудом уцелевших палисадников. Немецкие танкисты продолжали стрелять по траншее: очевидно, они считали противотанковый взвод уничтоженным.

Добежав до пушки, Максим упал на колени и, вращая маховички, поймал борт первого танка на «острие» пенька панорамы. Но ему не нужен был прицел: он еще до выстрела точно знал, что снаряд полетит туда, куда он захочет. И это делало его лучшим наводчиком и стрелком в мире.

Секунду Максим дергал спусковой рычаг на себя, потом изо всех сил рванул его в сторону, влево. В отличие от могучей стомиллиметровой «Рапиры», от грома которой можно запросто оглохнуть, а удар казенником сбивает с ног, «сорокапятка» жалко хлопнула и лениво выплюнула гильзу.

Танк резко замедлил ход. Легкий серый дымок поднялся над его кормой. Скрежет умирающего двигателя было слышно даже на расстоянии. «Надо добавить» - подумал Максим и снова рванул рычаг. Но пушка молчала: Петро, прикрывая голову руками, так и остался сидеть в щели. А драгоценные секунды утекали, боевая удача могла отвернуться в любой момент.

Максим сам схватил снаряд и сунул его в патронник. Второй выстрел попал танку под башню, заклинив ее намертво. Двое оставшихся в живых танкистов выскочили и побежали в тыл.

Неожиданно лязгнул затвор. Неужели Петро все-таки взял себя в руки? Максим обернулся: вместо его товарища у орудия сидел на корточках Фирсов со снарядом в руках.

- Огонь! Огонь! – яростно закричал НКВДшник. – Я заряжаю!

Второму танку Максим угодил в боекомплект, правда, только с третьего выстрела. Крышку командирского люка сорвало, из него вырвались языки пламени. Башня, вопреки тому, что показывают в кино, осталась на месте. Мотор работал, и танк, уже убитый, продолжал двигаться к траншеям.

Когда третий танк остановился со сбитой гусеницей, Максим вдруг почувствовал, что Фирсов схватил его за плечо:

- За мной! Быстро!

Почему-то Фирсов побежал не вперед, а назад. Там, из палисадника, торчало узкое жало станкового пулемета ДС-39. И тут Максим увидел, что красноармейцы не сдержали натиск врага: они выскочили из траншеи и под огнем наступающих немцев удирали к поселку.

Фирсов толкнул Максима к пулемету:

- Стреляй! Ты лучше меня!

- Но это свои!

- Это трусы и паникеры! Именем революции, по отступающим: огонь!

- Их убьют! Бой все равно проигран! Пусть спасаются!

- Лучше смерть, чем плен! - прорычал Фирсов с искаженным от гнева лицом. – Предатель!

Он выхватил пистолет, прицелился Максиму в голову и выстрелил. Но на долю секунды раньше Максим бросился в сторону, выхватил дерринджер и разрядил один ствол прямо в лицо НКВДшнику. Тот рухнул на станок пулемета.

Позади раздался грассирующий, высокий рокот мотора. Залязгали гусеницы. «Комсомолец» подкатил к палисаднику, резко затормозил и развернулся вокруг гусеницы. Из люка водителя показалась седая голова Петро.

- Давай ко мне! Так уйдем!

- Только не к станции! – закричал Максим. – К лесу! Только к лесу!

Он подхватил пистолет Фирсова – еще один никому не нужный в Зоне ТТ, вскочил на тягач и провалился в люк командира, едва не налетев на пулемет в переднем бронелисте. Краем глаза Максим заметил, что из-за дыма показались еще два немецких танка.

Петро рванул «Комсомолец» вперед. Тягач резво добежал до леса, сбросил ход и пополз по чащобе, ломая бронированным корпусом мелкие деревца. Немцы не преследовали уходящую машину: очевидно, у них были дела поважнее.

Рюкзак и ружье мешались. Максим кое-как извернулся и сбросил вещи к ногам, прямо на кожух бортовой передачи. Петро же ухитрился засунуть карабин за спину, в моторный отсек: дуло грозно выглядывало из-за спинки кресла. Интересно, догадался ли преподаватель разрядить оружие?

Максим достал пистолет НКВДшника, приоткрыл верхний люк и принялся его разглядывать. На затворе тускло блестела золотая гравировка: «Фирсову от наркома Ежова за беспощадную борьбу с контрреволюцией. 1937 год».

Со лба скатилось несколько капель крови. Они расплылись на затворе, просочились в канавки гравировки и запачкали золотые буквы. Впоследствии Максим так и не смог их отмыть. А может быть, просто не хотел.

Через час неспешной езды Петро остановил тягач: стало темнеть так быстро, словно кто-то резко повернул реостат.

- Что делать, Проводник? – спокойно спросил преподаватель.

- Ничего. Придется ночевать в машине. Фары лучше не включать. Надеюсь, у тебя есть пластиковая бутылка?

- Мы вырвались? Вырвались из… сорок второго года?

Максим захлопнул верхний люк и повернул задвижку. Потом закрыл передний люк водителя.

- Наверное, да, - наконец ответил он. – Я не слышу стрельбы. Да и стемнело почти мгновенно. Завтра видно будет.

Петро включил фонарь и ахнул:

- У тебя все лицо в крови.

Максим снял каску и осмотрел отверстие:

- ТТ хорош. Под таким углом пробить – это надо суметь! Но если бы не каска, валялся бы я сейчас без мозгов.

- У тебя ссадина через весь лоб.

- Фирсов все же попал в недобитую контру. А я и не заметил, - усмехнулся Максим. Теперь он почувствовал, что лоб ощутимо саднит. – У тебя есть аптечка?

Вместо ответа Петро вытянул марлю и бинт. Максим достал из кармана рюкзака пару здоровенных, как лопухи, листков «зоновской» крапивы.

- Лучшее лекарство! Обеззараживает, останавливает кровь, снимает воспаление, стимулирует регенерацию клеток. Я иной раз думаю заняться бизнесом: начать производство омолаживающих масок. Озолотиться можно!

- Ты все шутишь, - Петро занялся перевязкой. – Ты прости, что я струсил там… в окопе.

- Это нормально. Инстинкт самосохранения не пропьешь, - Максим откинул голову назад. – Вот я только что убил человека. И почему-то ничего не чувствую. Ни раскаяния, ни сожаления. А в первый раз я две недели спать не мог!

- Это была самооборона. Я все видел собственными глазами. Если бы не ты его, он бы тебя убил. Фирсов, в смысле. Готово! – Петро закончил возиться с бинтами.

- Ну, работа у него такая, - Максим кое-как вытянулся, едва не упираясь в потолок головой. – Я подремлю. Меня рубит, можно сказать, на корню.

- Не понимаю, - вдруг заявил Петро. – У тебя прекрасная, добрая жена, ребенок, хорошая работа и вообще счастливая жизнь, но мало того, что ты с радостью идешь в Зону, так еще и героически сражаешься с врагом, который уже давно побежден!

- Есть чем сражаться, вот и сражаюсь. Куда хуже, когда воевать нечем. От этого можно впасть в отчаяние. А раз тебе дают пушку – стреляй, пока можешь!

- Я не о том. Ты не боишься. В тебе нет страха. Тот инстинкт самосохранения, о котором ты упоминал раньше, у тебя выключен. А это совсем нехорошо. Однажды от своего безрассудства ты погибнешь сам и утянешь за собой тех, кто тебе доверился. Подумай об этом.

Максим ничего не ответил. Он уже не воспринимал слова собеседника – так ему хотелось спать. Еще через пять минут он скособочился в кресле, обняв ТОЗик и пуская пузыри. На зловещие шорохи и треск веток ему было наплевать.