Свалка времени. Часть 2. Бродяга

Глава 5. Допрос с пристрастием

До полудня в подвал никто не приходил – казалось, о пленниках все забыли. Но когда солнечный луч пыльным столбом ударил сквозь окошко, Сергея увели на допрос. А чуть позже явились и за Максимом.

- Эй, ты, мошонец, на выход! – произнес голос Брындина. – Ща тебе шкуру полировать будут!

Максим поднялся и обвел глазами искалеченных ребят.

- Ну, не поминайте лихом.

- Держись, дядя. Мы с тобой. Даже несмотря на твои байки, - произнес паренек в углу, подмигнув единственным глазом. Вместо второго была сплошная рана.

Максим, ощущая спиной холодный ствол винтовки, поднялся по каменной лестнице на первый этаж. Брындин втолкнул его в просторное помещение со стенами, выкрашенными в ярко-голубой цвет. Жарко пылал камин, в его пламени калились нагретые докрасна железные щипцы, которые то и дело переворачивали двое полицаев. Судя по сваленным в кучу книгам, до войны здесь был читальный зал. Но сейчас вместо запаха типографской краски здесь стоял тошнотворный запах крови.

Максим увидел немца: в углу, за письменным столом сидел маленький тщедушный очкарик в серой форме с погонами зондерфюрера. Фашист усердно заполнял какой-то журнал и не обращал внимания на происходящее вокруг. Судя по унылому виду, немцу надоели бесконечные допросы, писанина и крики жертв.

У окна, на широком кожаном диване, расположился долговязый тип с острым желчным лицом и большими карими глазами, в которых застыло плохо скрываемое раздражение. Он курил длинную немецкую сигарету, выпуская из носа струи дыма. Максим понял, что это и есть Козел.

Посередине зала на деревянной лавке лицом вниз лежал Сергей. Его спина казалась залитой красными блестящими чернилами. Темные капли стекали на пол. Низенький, коренастый палач, гыкая, избивал узника плетью, скрученной из электрических проводов. Сергей мучительно стонал при каждом ударе: очевидно, страдания переполнили чашу его стойкости. Но говорить он отказывался.

- Хватит, Будила! – Козел указал на двустворчатую дверь в дальнем конце зала. – Туда его. И займемся нашим гостем. Может, чего и выжмем, пока хозяева инструкции не прислали.

Полицаи бросили щипцы, отвязали Сергея и оттащили его к противоположной стене. Будила схватил страдальца за здоровую руку, сунул пальцы в щель между створкой и косяком, и закрыл дверь. Сергей страшно закричал, обмяк, глаза его закатились, и он повис на руках у палачей. Краем глаза Максим увидел, как передернулось лицо немецкого зондерфюрера. Козел и Будила остались равнодушно-спокойными. Для них истязать людей было серой обыденностью. Максим же окаменел от ужаса.

Сергея оттащили от двери и вылили на голову ведро холодной воды. Он зашевелился, заохал, прижимая к груди изувеченную руку.

- Почему этот в одежде? – резко воскликнул Козел. – Снять!

Будила вытянул руки, похожие на ковши экскаватора.

- Опусти грабли! – тихо произнес Максим. – Я сам!

- Сам с усам! – хохотнул Будила, но отошел в сторону.

Максим разделся до пояса и бросил куртку, свитер и рубашку на пол. Майка полетела туда же.

- Я готов!

- Ты нам ничего сказать не хочешь? – прищурился Козел. – Будила утомился уже. Может, быть, краснопузый, ты не будешь нас водить за нос и поведаешь историю о друзьях-комсомольцах? Это ведь ты мутишь воду, да? Ради чего ты мальчишек подставил?

Козел вскочил и рявкнул во всю глотку:

- Куда шел? Кто твой командир? Где собираетесь? Отвечай!

Максим пожал плечами. Невероятное упрямство – обычная, с детства, реакция на крик, поднялось из груди и встало неодолимой преградой на пути разума и логики. В другое время Максим, может быть, попытался отговориться, убедить полицаев в своей непричастности к подполью, но сейчас ему хотелось послать уродов куда подальше – и будь что будет.

- Я даже не знаю, как местная организация называется, - остатки разума все же прорвались через барьер упорства. – А если б и знал, то вам не сказал бы. Идите вы в жопу, гитлеровские поползни!

Неожиданно Козел расхохотался так, что, зондерфюрер оторвался от бумаг и посмотрел на него с удивлением и одновременно сочувствием во взгляде.

- Гитлеровские поползни, - утирая слезы, повторил Козел. – Ты хоть знаешь, кто такой поползень, двоечник?

Наверное, начальник Усть-Урупской полиции до войны работал школьным учителем. Интересно, чему может научить детей человек, способный предать свою страну и народ? Таким «учителям» место разве что в кочегарах. И то для них это, пожалуй, слишком почетная должность. Но свое негодование Максим оставил при себе.

- Тебе-то какая разница, палач? – спокойно, стараясь не выдавать страха перед пытками, произнес он. – Я все равно ничего не скажу. Жги, кат!

- Вот, значит, как? Будила! Начинай!

Палач швырнул Максима на окровавленную скамью и взмахнул плетью. Спину ожгло огнем. Перед глазами поплыл красный туман. Сквозь мглу отчетливо проступило искаженное яростью лицо матери с резиновым шлангом в руках.

- Я тебе и твоему братцу говорила не брать конфеты, тварина? Говорила. Они только для меня! Вы своими погаными руками не имеете права их касаться!

Она избивала Максима до синяков, до кровавых полос на спине.

- И только попробуй мне завыть, урод! Еще получишь!

Все наказания маленький Максим переносил без криков и слез. И сейчас, в руках опытного палача, он не испустил ни единого стона или вздоха. На пятнадцатом ударе его пришлось отливать водой.

- Внушает, - пробурчал Будила и повернулся к Козлу. – Дальше?

Два полицая потащили Максима к двери. Будила просунул пальцы его левой руки между створкой и косяком, но закрыть не успел. Палача остановил повелительный окрик на немецком и русском:

- Хальт! Стоп! Освободить!

Будила, повинуясь приказу, отпустил Максима. Он выдернул руку из дверной щели и повернулся, держась за второго полицая.

Козел вскочил со своего дивана и, изогнувшись вопросительным знаком, подобострастно ел глазами широкоплечего офицера в серой эсэсовской форме. Гауптштурмфюрер – Максим определил это по нашивке на воротнике – обвел взглядом зал и сказал на хорошем русском языке:

- Благодарю вас, полицмейстер, что поставили в известность мое ведомство. Но это, - он ткнул пальцем в Максима, - слишком. Еще немного и вы лишились бы премии в тысячу рейхсмарок. Думаете, от калеки больше пользы, чем от здорового… гм… гостя?

- Я надеялся преподнести вам сюрприз, - залебезил Козел. – Хотел развязать нашему пленнику язык. Но он молчит, как… подпольщик.

- Ценю ваше рвение. Но иногда распоряжения начальства надо выполнять буквально. Понимаете меня?

- Понимаю, герр…

- Гауптшурмфюрер Хаук, - эсэсовец указал на Максима и коротко, по-вороньи, рявкнул: – Вэк!

Два немецких солдата под руки вывели Максима из пыточной, оттащили на второй этаж, в большую комнату, переоборудованную под казарму и бросили лицом вниз на армейскую кровать. Откуда-то появился врач. Цокая языком, он промыл раны и смазал их мазью. Максим вытерпел боль, не издав ни звука.

Потом вошел Хаук и несколько минут беседовал с врачом по-немецки. Доктор говорил, что больному лучше побыть в покое как минимум сутки, пока раны не подсохнут и не покроются коркой. Гауптштурмфюрер возражал: русские наступают и вот-вот возьмут город. Нужно торопиться.

- Зер гут, зер гут! – прошептал Максим и добавил по-немецки: - Город освободят двадцать третьего января. Сегодня девятое. Время есть.

- Вы знаете язык Гёте и Шиллера? – восхитился Хаук. – Так и думал, что вы – цивилизованный человек!

- Маме спасибо. Отправила меня пинком на курсы немецкого и английского языков. А я – прилежный ученик… попробовал бы я быть лентяем. Мне бы Будила показался ласковым и безобидным как щеночек.

- Давайте не будем об этих варварах внизу. Отдыхайте, вы теперь наш гость, Максим Безымянный. Я распорядился отменить допросы, пока вы здесь. Вас никто не побеспокоит.

Очевидно, гауптштурмфюрер узнал имена пленников из разговора с Ларсом. Но сейчас это не имело никакого значения.

Хаук подтолкнул доктора к двери и направился вслед за ним.

- Аненербе? – спросил Максим ему в спину.

Эсэсовец вздрогнул и остановился.

- Да. У вас там… об этом знают? – Хаук достал из кармана кварцевые часы Максима. – Я сразу догадался, откуда вы и помчался сюда, пока вас не изуродовали. Хорошо, что я оказался рядом.

Хаук развернулся и хлопнул дверью. Из коридора донесся щелчок затвора автомата… вернее, пистолета-пулемета часового.