Вот он медленно,
как-то боком
к нам подходит,
прищурив глаз…
Сашка парень у нас
«высокий» —
Сашка все-таки верхолаз.
Здесь в сплетеньях
ферм ажурных
цех наметился
великан…
Здесь сегодня небо лазурное
подпирает башенный кран!
Вот он замер…
Застыл как будто,
взмах руки —
и пошел вперед.
Так стремительно на минуту
ослепила сварка пролет…
Вспышки синие
чаще, чаще,
стонут балки…
Не глядя вниз,
как циркач,
циркач настоящий,
над пролетом Сашка
повис…
Грохот кранов.
Треск электросварки.
Голоса знакомые людей,
а коту —
ни холодно,
ни жарко —
ходит кот в литейке
у печей!
Полосатый,
выпачканный сажей,
форм горячих ловко
сторонясь,
ходит кот
торжественно и важно,
ничего, должно быть,
не боясь…
И формовщик,
видевший не мало,
обернется,
разом просияв:
вот, мол, кот,
поистине бывалый…
Кот шагает,
голову задрав!
Сталь кипит…
Взлетают фейерверки…
Кран снует,
зажав троллея нить…
Ходит кот, как дома,
по литейке,
не умеет только
говорить.
Еще вернуться хочется буранам.
Еще и снег с пригорков не сошел.
Еще в лесу не ожили поляны,
а он уже, отчаянный, расцвел.
Как будто все: и мужество, и нежность —
слилось в душе весеннего цветка.
Сорвать тебя хотелось мне, подснежник,
я подошел, но дрогнула рука.