За калиткой ты сказал:
— Ваш поселок очень мал.
Я ответил: «Да, старик,
Наш поселок невелик,
Посмотри: на обелиске
В пять рядов погибших списки.
Павших май не возвращал.
Потому поселок мал».
В сыром саду, забавы ради,
среди деревьев ветер катит
опавших листьев колесо.
В том колесе — туман по полю,
деревня, близкая до боли,
родное милое лицо.
Перемахнув через ограду,
я встречь ему бегу по саду,
по плетям мокнущей травы.
Бегу и падаю на землю.
Дурманит мозг хмельное зелье
холодной преющей листвы.
Былое к сердцу подступило.
Через меня перекатилось
опавших листьев колесо.
Оно прошло над головою
и вдруг осыпалось листвою
на побледневшее лицо.
И будто зыбь прошла по саду.
Встаю, цепляясь за ограду,
ссутулившись иду назад.
Дух осени блуждает в ветках.
Смиряя дрожь, в одежде ветхой
молчит под серым небом сад.
В свете березок, туманом окуренных,
из разнотравья тревожного лепета
белая-белая церковь Никулина
в синь устремилась тоскующим лебедем.
И тишина, навсегда потрясенная,
звон колокольный доносит из прошлого.
Снова мне видятся хаты сожженные,
снова мне слышатся песни острожные.
В пояс бурьян над деревней заброшенной,
солнце плывет в глубине бесконечности.
Долго стою я один-одинешенек
на перекрестке забвенья и вечности.
На закате тучи горячи,
на закате красные грачи
мечутся и падают за поле.
Мне бежать туда —
не добежать,
мне кричать туда —
не докричать —
сердце
задыхается
от боли.
Слышу громыхающий закат,
вижу отдыхающих солдат,
пыльные поникшие деревья…
А потом свинцовый едкий дым
льется по развалинам пустым,
и грачи мелькают над деревней.
На закате тучи горячи.
На закате красные грачи.
Не каюсь, что нынче пришлось мне
покинуть родимый порог, —
смычки деревянных полозьев
скользнули по струнам дорог.
То белая елка, то берег
ручья возникают из тьмы.
Играют в лесу на свирелях
веселые ветры зимы.
Шалеют вспотевшие кони
от уханья старых саней,
и падают мне на ладони
холодные искры с ветвей.