Светунец

От правого до левого —

Полчаса езды.

Улица Галеева —

Тридцать три избы,

Маленьких,

удаленьких,

Сказочным сродни,

Крашеные ставеньки,

Низкие плетни.

Улица потеряна,

Улица была,

Улица из дерева

В город не вошла,

На запрос

Натянуто вывело перо:

Нету упомянутой

В справочном бюро.

Детство не вмещается

В атоморазмах…

А улица качается

Трепетом рубах.

Даже без названия,

Черт побери,

Ведрами названивай,

Пьяными ори,

Бабками елейными

В церковь протянись,

Улица Галеева —

Прожитая жизнь.

А седина, как молния зимой,

нелепостью своею поразила.

Ну как теперь воротишься домой,

безусый, но седеющий верзила?

Откуда эта злая белизна

берет свое кромешное начало?

Ведь радует по-прежнему весна,

и жизнь меня еще не укачала.

Откуда появилась седина,

какие занесли ее метели?..

Не голод ведь,

не холод,

не война…

А волосы, однако, поседели.

От проходной до цеха по тоннелю…

Как здесь тепло, на улице зима.

Там воют бесноватые метели,

засыпав тротуары и дома.

На улице мороз уже за сорок,

а в цехе что ни час, то горячей.

Малюет пламя красные узоры

на плоскостях копченых кирпичей.

Штампует сталь горячие мозоли

на коже рук изнеженных моих…

Впервые я работаю до боли,

работаю сегодня за двоих.

Работаю вторую смену кряду —

мой сменщик заболел и не пришел.

Взрывается термитными снарядами

взлетающее пламя над ковшом.

Еще стакан холодной газировки,

еще стакан, еще, чтоб не упасть.

Татуировкой вышла на спецовке

вся соль моя, вся боль моя и страсть

По веткам резко щелкала капель,

И, радугой выпячивая спину,

Бухарский кот обнюхивал апрель,

Из форточки явясь наполовину.

Голубизна раскалывала сад,

И, очумев зелеными глазами,

Кот целый мир баюкал на усах

И шевелил поэтому усами.

А мир мурлыкал, вздрагивал и звал,

Ласкался мир, как маленькая кошка…

И так шерстили мыши сеновал,

Что кот вздохнул и выпал из окошка.

В Приморье снег, как белый

поролон,

Весь полон нарочитости и

фальши.

Мне хочется свернуть его в рулон

И выкатить куда-нибудь подальше.

Как далека уральская зима,

Сугробы у запущенной запруды.

Я, кажется, и впрямь сойду с ума,

Коль завтра же не выеду отсюда.

А впрочем, тут не климат

виноват —

Мартенами, как звездами,

мерцая,

Зовет меня далекий комбинат,

Бессонная родная проходная.

Там ждут меня ребята-слесаря,

Там звездными высокими ночами

В полнеба разливается заря

Над нашими багровыми печами.

Люблю тебя, трудяга-городок,

И крепнет это чувство год от года.

Я верю, что любая из дорог

В конце концов ведет меня

к заводу.

Тайга не жалела незваных гостей…

Брала за грудки, и трясла, и трепала.

Мы в кожу втирали лосиное сало,

а жуткий мороз продирал до костей.

И кедры трещали, ветвями махая,

и северный ветер костер заносил.

И падали мы, выбиваясь из сил,

кляня неприветливость дикого края.

И снова вставали, и ели консервы,

примерзшее мясо сдирая с ножей.

И письма читали, где жены мужей

своих проклинали, ушедших на север.

Я многое понял той страшной зимой…

Когда бородатый, матерый мужчина,

дубленые щеки по-детски морщиня,

заплакал…

А ночью уехал домой.

А мы оставались, мы песен не пели.

Слова провалились куда-то в живот.

И лишь бригадирский

застуженный рот

ревел по утрам, поднимая с постели.

И, снег на лице растирая горстями,

от ветра зажмурясь, шагали

в метель…

Тайга не желала незваных гостей.

Но мы заявились в нее не гостями.