Светунец

От кирки и лопаты

Мы уйдем насовсем.

Нам варить сверхбулаты

В мире радиосхем.

Но останется, братцы,

Комсомольский замес —

По-корчагински драться

За научный прогресс.

И поставят потомки

В музей без проблем

Лазер вместе с котомкой,

А кирку — с ЭВМ…

Время, вечная птица,

Набирай высоту!

Знай, что мы будем биться,

По-корчагински биться

За свою правоту.

Где-то песня стелется

На ветру

Красною метелицей

Поутру.

Поднимаясь кручами

К небесам,

Новый ритм разучивай:

БАМ! БАМ! БАМ!

Снова песня пламенем

Обожгла —

Это юность мамина

К нам вошла

Фуражка с перебитым козырьком.

Билет с отметкой об уплате взносов.

Глядит мальчишка, добрый и курносый,

С любительского снимка под стеклом…

Подсумки, пули, несколько гранат,

Цитатник, где великий кормчий замер,

И просто так — отрывки из цитат,

Прижатые боками кинокамер.

Я видел это страшное кино

И чуть не плакал в полутемном зале,

Когда нам смерть с экрана показали —

В цепи судеб нелепое звено.

Китайский оператор снять успел,

Как кто-то падал с каменистой кручи.

Да сам он оказался невезучим,

Попал к кому-то тоже на прицел,

И кадр перевернулся в этой буче,

И в кадре только тучи,

ту-чи,

ту-

-чи…

Отыщу я древнюю сторожку,

Рядом с нею зыбкую дорожку

И, грибную сырость ощутив,

Побреду по ягоду морошку,

Слушая бесхитростный мотив.

Что за песня в трескотне сорочьей,

В свете полуутра-полуночи,

В шелесте березок и осин…

Отчего же в горле так щекочет?

Отчего под сердцем что-то точит,

Добавляя в волосы седин?

Эх, морошка, ягода лесная,

Ты блестишь в болотах Таганая,

Запах твой всегда меня разил…

Тает жизнь в пробитом пулей теле —

Пушкин, умирающий в постели,

Ложечку морошки попросил…

Жизнь проснулась в утреннем болоте,

Грусть прошла, и на веселой ноте

Солнце зазвенело у венца.

Все, что было раньше, — позабыто,

Мы едим морошку с аппетитом…

Жизнь идет — ни края, ни конца.

Туманный остров в синей обечайке

Погонит ветры от скалы к скале.

Закружатся реликтовые чайки —

Единственные чайки на земле.

Мы все лежим,

прикрыв от солнца лица,

Забыв, что, убежав за поворот,

Недремлющая чуткая граница

Совсем другими мыслями живет.

Что где-то там, овеянная славой,

Мечтающая утром о росе,

Ютится пограничная застава,

Прижавшись к раскаленной полосе.

Лошадка с отпотевшим в скачке крупом

Мохнатых ног не чует под собой,

И в вечном ожидании мангруппа[2],

Готовая принять неравный бой.

Смеемся мы,

рассказываем байки,

От озера,

от солнца разомлев…

Хватают рыб реликтовые чайки —

Единственные чайки на земле.

Свято место пусто не бывает —

Кто-то убывает, прибывает,

Кто-то мир по крохам собирает

В маленький мирочек — не дыши.

Кто-то, нанеся полоску грима,

Выдает себя за пилигрима,

В странствиях своих проходит мимо,

По пути немало нагрешив.

Свято место пусто не бывает…

Это место ставил ты на сваи,

Здесь ты был почти недосягаем,

Собственным «величием» светясь.

Но найдутся новые святоши,

Все твои заботы укокошат

И освободят от звездной ноши

На земных обыденных путях.

Свято место пусто не бывает…

Транспорт мой — обычные трамваи,

Верный пес встречает добрым лаем,

А в печи наваристые щи,

По утрам водичка ключевая,

По ночам — работа огневая…

Свято место пусто не бывает,

Лучше это место не ищи.

В минусе градусник —

Десять по Цельсию.

Радуйся, радуйся,

В горы нацелься.

С лыж застоявшихся

Сбрось паутину —

Жизнь настоящая

В снежной путине.

Я — за отплытие

В снежное море,

Я — за открытие

Новых предгорий.

Я — за фанатиков

С детскою жилкой,

Тех, что, как фантики,

Копят снежинки.

Шестиугольники —

Микросугробы

С дерзостью школьника

Весело пробуй…

Кто-нибудь скажет

В начале недели:

«Друг мой, вы, кажется,

Помолодели?»

Белый вечер обломки скал

У подножия расплескал.

Там, внизу, белей молока

Мчится каменная река.

И ребята, как бурлаки,

Тянут берегом рюкзаки.

Пусть трудней не найти работ,

Только тянет нас всех вперед

Очищение от забот.

Речка каменная, разреши

Сбросить камень с моей души!

Посмотрите, камней не счесть.

Сколько душ исцелилось здесь?

Хата с краю — ее не достанет огонь

И ее не разбудят тревожные

звуки набата…

А по лесу несется стреноженный

загнанный конь,

Унося седока

за районным седым Гиппократом.

Хата с краю — здесь пьют и спокойно едят,

Произносят здесь тосты, смеясь над

чужою бедою…

А сквозь самое пекло,

спасая чужих жеребят,

Рвутся люди, себя обливая холодной водою.

Хата с краю. Не ты ль притаилась во мне?

Хата с краю. В тебе я полжизни играю?

Что мне мир,

полыхающий, тающий в жарком огне,

Если люлька моя колыхалась в той хате,

что с краю.

Я, как сфинкс, я спокоен, я болью чужой

не пронзен.

Надо мной никогда не сгущаются черные тучи.

Если вспыхнет мой дом, знаю, дом этот

будет спасен.

Хаты с краю живучи.