Свирель Марсиаса

СКВОРЦЫ

Да, я тоже был скверным мальчишкой, иногда даже очень скверным. Вот как я поступил однажды с двумя скворцами.

Скворцы — прекрасные птицы, гораздо больше ласточек и чуть побольше воробьев.

Их перья отливают всеми цветами радуги, хотя, на первый взгляд, они совершенно зеленые. Кажется, что оперение этих птиц, окрашенное в густой зеленый цвет с необычайным богатством оттенков и переливов, состоит из миллионов разноцветных блестящих бисеринок.

А вот петь скворцы не умеют. Они испускают что-то вроде крика. И так как обычно они живут большими стаями, то устраивают иногда такой гам, какой в состоянии устроить только буревестники на берегу озера или моря. Но скворцы не водяные птицы, как буревестники. Они питаются не рыбой, а мухами, червяками, защищая тем самым растения от насекомых-вредителей. Поедая пчел, скворцы приносят этим вред.

Когда наступала весна, ребята в нашем квартале не давали им покоя.

Скворцы делают гнезда в земле. Они выкапывают длинную яму, конец ее расширяют — получается что-то вроде комнаты, кладут там яйца и выводят птенцов. Нередко эта яма представляет собой настоящую подземную галерею, с несколькими выходами, как шахта.

Обнаружить их гнездо было совсем нетрудно. Достаточно найти на берегу какой-нибудь поток или канавку и прислушаться. Скворцы ходили вокруг, останавливались около входа в гнездо, внимательно осматривали его со всех сторон и если ничего не замечали, то забирались внутрь. Иногда их чириканье там, внутри, превращалось в настоящий концерт, который был слышен наверху.

Вообще поймать скворца тоже нетрудно. На то существовало у нас два способа.

Интересней был такой: к яме, где находилось гнездо, приставляли зеркало. Скворцы, увидев себя в зеркале, подозревая, что какой-нибудь чужой скворец пытается занять их гнездо, со злобой бросались на него. Но лишь только кто-нибудь из них высовывал наружу голову — хвать! Он попадал к нам в руки и напрасно пугал нас тогда своим сильным клювом.

Другой способ заключался в том, что яму с гнездом закрывали, а птиц доставали сверху мотыгой или каким-нибудь другим инструментом. Но так можно было убить их понапрасну, засыпав нечаянно землей.

Что мы делали с теми птицами, которых ловили? Играли ими, и они погибали в наших руках. Скворцов даже не едят. Мы просто получали удовольствие от их ловли, хотя занятие это было небезопасно. Не только потому, что мы пропускали уроки в школе и нам за это попадало, но, мне помнится, один раз из какой-то ямы, куда мы засунули зеркало, вместо скворца вылезла большая змея, ужасно нас напугавшая.

Однажды я поймал не одного, а двух скворцов — самку и самца — да еще нашел в их яме четыре яичка. Яички были не меньше голубиных. Этим я одержал большую победу. Никто еще не отмечал такой победы в истории ловли скворцов.

Дома я отыскал старую клетку, устелил ее травой, положил яйца и впустил туда супружескую пару.

Птицы растерянно вертелись по клетке, испуская вопли негодования, потом стали яростно клевать проволоку и планки клетки, пока в кровь не разбили клювы. Утомившись в борьбе со своей темницей, они легли, раскинув крылья, поддерживая друг друга, в полной отчаяния позе и устремили свой удивленный и сердитый взгляд на яички, словно хотели им сказать:

«Вы нам не нужны! Для нас все кончено».

Потом, немного отдохнув, оба вскочили, будто сговорившись, и как безумные стали клевать яйца. Через несколько минут вся клетка и прекрасные птицы были измазаны яичным желтком…

Мне стало жаль их. Но я не освободил птиц — ведь так трудно поймать сразу парочку. Когда они уничтожали яйца, у меня мелькнула мысль открыть дверцы клетки. Но я был бессердечен — и не освободил скворцов.

Я говорил себе, что они привыкнут. Уверял себя, что они проголодались, потому и поклевали яйца. Я даже начал сердиться на них за это. Бывают же такие злые животные и птицы, которые съедают своих детей! У нас была когда-то такая кошка.

Я пошел, убил несколько мух, накопал червяков и принес птицам. Но они даже не повернули голов. До чего же злопамятны! Я тоже здорово разозлился.

— Буду я тут с вами возиться целый день! Не хотите есть — можете подыхать! — сказал я и ушел, уверенный, что скворцы возьмутся за ум, почувствовав голод.

Но птицы были раздражены больше, чем я предполагал. Они не дотрагивались ни до мух, ни до червяков ни в тот, ни на следующий день.

Утром третьего дня они еле держались на ногах от голода и от борьбы, которую вели с клеткой. Но я, бессердечный, смотрел на их отчаянную борьбу и не освобождал. Нашла коса на камень! Я хотел их принудить: или пусть они привыкнут к заточению, или пусть погибают! До чего же я был бездушен и зол!

На четвертый день утром я нашел скворцов распростертыми на дне клетки, с полузакрытыми, как во сне, глазами. Одна птица расправила крылья, словно желая взлететь, но не смогла даже встать на ноги. Тогда она правым своим крылом прикрыла другую птицу. Наверное, скворец, хотевший взлететь, был самцом и своим крылом решил защитить самочку от бессмысленной жестокости мальчишки-школьника, вероломно заключившего их в тюрьму.

Но школьник все еще не чувствовал вины, которую он совершил. Он не хотел освободить птиц, которыми хвалился перед всеми ребятами в квартале. Он оставил их в клетке и отправился в школу.

Вернувшись домой на обед, я нашел скворцов околевшими. Мухи ползали по их окровавленным головкам. Наша кошка сидела в углу двора, где была подвешена клетка, задрав голову кверху, облизываясь и в глубине души питая надежду, что хозяева дадут ей этих прекрасных птичек.

В эту минуту я так сильно почувствовал свою вину, что стал противен самому себе.

Но досаду я сорвал все-таки на кошке, которой дал такого пинка, что она отлетела на два метра в сторону.

На нашем дворе я вырыл глубокую яму и похоронил в ней скворцов. И с тех пор я не помню, чтоб когда-нибудь ловил птиц.