Свирель Марсиаса

ЦВЕТЫ И БАКЛАЖАНЫ

После того, что случилось однажды, разве я могу хвалиться, что хорошо знаю цветы? И все-таки мне жаль отказать себе в этой заслуге. Я был добрым другом фиалок, гвоздики, медуницы, сюмизы, или, как ее звали в народе, «мушиного глаза», шиповника, жимолости, примул, орхидей, фикусов…

Если я стану перечислять все цветы, которые я любил, как своих друзей, вам может наскучить. И я не буду их перечислять, хотя не могу себе представить, что и вы их не любите, что среди них у вас нет друзей.

Во всяком случае, я не могу удержаться от того, чтобы не дать вам хороший совет: любите цветы, берегите их, изучайте, чтобы знать их лучше, чем знал я.

Если ты видел подснежник, не думай, что ты видел только этот нежный фиолетовый цветок, который разрывает снежный покров и первый извещает о весне. Если ты видел подснежник, значит, ты видел начало весны, ты убежал на берег ручья, радостно несущего с гор студеную талую воду, прозрачную, как небеса. Если ты видел подснежник, значит, ты приходил на луга, где снег еще украшает местами молодой зеленый ковер, по которому уже задвигались тысячи маленьких существ — вот ползет муравей, пробежала ящерица, запели красногрудки, застучали по стволам деревьев дятлы…

Видел кто-нибудь из вас горную долину, покрытую ирисами? Такая долина есть около Эльбасана, у деревни Балта, среди скалистых уступов. Тысячи тысяч цветов поворачивают к солнцу свои белые, на длинных стеблях головки с желтыми сердечками. Кажется, что благоухает вся природа. Кажется, что легкий душистый ветерок прилетает к нам издалека, из-за гор и морей. Глядя на эту долину, я говорил себе: как прекрасна земля! Как я счастлив и горд, что могу наслаждаться красотой природы! Словно крылья вырастали у меня за спиной, крылья, которые могли поднять меня над горами и лесами, над реками и морями, совсем как во сне. Когда прохладный ветерок веет над ирисами, перемешивая их цветы между собой, вся долина шумит, как белое пенистое море, и кажется, что дивный аромат, наполнивший природу вокруг, рождается из этого шума.

Любите цветы, любите горячо природу! Так вы больше полюбите жизнь. Она станет для вас прекраснее и душистей.

Есть ли хоть один эльбасанец, у которого в сердце не живет необычайная тоска по оливковым рощам, по гвоздикам на эльбасанских холмах, по фиалкам на эльбасанских лугах?

Кто видел горные ключи и не помнит цветка сюмизы! Это маленький цветочек небесно-голубого цвета, с крохотным белым пятнышком посредине. Их еще зовут незабудками. Я никогда не забуду, как впервые собирал их у родника Кара-Мучай в Шелцане вместе с моим ровесником Наси, которого мать обычно кормила одним сухим хлебом и только изредка давала ему «два блюда». Наси знал много цветов, но названий этих цветочков не знал, и мы их называли сюмизой «мушиный глаз». А это были незабудки, просившие не забыть их. Они растут в тени у родников и похожи на тысячу темно-голубых глазок, на тысячу маленьких звезд. Там, куда не заглядывает солнце или заглядывает очень редко, от них как будто исходит свет.

Действительно, я хоть до завтрашнего дня могу говорить о цветах, о моих друзьях, но могу ли я похвастаться, что знаю их? Лучше сказать так, как оно есть: я знаю их очень, очень мало.

В тот год, когда я был в шестом, то есть в последнем классе начальной школы — в то время в начальной школе было всего шесть классов, — весна была необычайно хороша. В марте уже было совсем тепло. Последний день марта и два первых дня апреля, когда, по народным преданиям, всегда стоят холода, тоже были теплые. В день святого Георгия крестьяне окончили сев и всё радовались, что будет большой урожай. Ягнята, родившиеся в начале года, стали уже взрослыми баранами. Пшеницу сжали на третьей неделе июня, кукуруза стояла, как лес, и ее не могли взять серпом — пришлось рубить топором. А что касается тутовых деревьев, слив, черешен и инжира, то что уж говорить!.. А что касается цветов…

О цветы! Жители деревень Балта и Пермишийон устраивали цветочный базар не только в субботу, а каждый день. Не могу вам передать, сколько было в эту весну гиацинтов, ирисов, васильков…

Однажды в субботу я направился на базар один, без отца — он был чем-то занят.

Мне уже исполнилось тогда двенадцать лет, и я умел сам делать на базаре покупки. Но в ту субботу я вернулся домой без яиц и сыра. Я купил цветы — две полные корзины цветов и цветочной рассады.

Матери не удалось сразу даже выбранить меня. Она так и осталась стоять с открытым ртом перед корзиной с белыми гиацинтами. В то же время рассада напомнила ей о том, что она не подумала ни о нашем маленьком дворике, который нужно было вскопать и удобрить, ни о вазах с цветами, где торчали сухие стебли гвоздик и герани.

Мы ничего не сказали друг другу, вышли на двор и вместе принялись за работу. Это и на самом деле был не двор, а неизвестно что такое. Бо́льшую часть его занимало апельсиновое дерево, ветви которого простирались над крышей. Другую часть занимали айва и персиковое дерево. Для цветов оставалось не больше сажени земли. Вот за эту-то сажень мы и принялись немедленно. В удобрении не ощущалось недостатка: для цветов очень хорош козий помет, а ведь у нас была коза Цена.

После обеда мы очистили, вскопали, удобрили и засадили двор… К вечеру, когда отец стал искать что-нибудь поесть, в шкафу не оказалось ни яиц, ни сыру.

Почему? Разве сын не ходил на базар? Что же он делал весь день? Или он надеялся, что отец совсем не придет домой обедать? У мальчика в субботу всего один урок пения и один урок гимнастики. Где же он болтался весь день?

Мы с трудом ему все объяснили. Отец не увлекался цветами, и в виде наказания я должен был взять котелок и бежать на базар за простоквашей.

По дороге я не думал ни об упреках, которые выслушал, ни о простокваше, которую мне велели купить. Я думал только о посаженных мною цветах. Теперь еще обязательно нужно найти дорезонью[2] и посадить у ворот. Когда она вырастет, то обовьет все ворота. Какой у нее запах! И какие цветы! Недаром дали ей такое название.

Прежде, как и теперь, на улицах Эльбасана с двух сторон текли грязные потоки воды. Я не смотрел себе под ноги и поскользнулся, разбил колени, разлил котелок и весь испачкался в грязи и простокваше. Это случилось у меня совсем перед домом. Я хотел было сразу бежать к бабушке, но решил потом, что отцу станет меня жалко и он не будет снова браниться.

Дома пришли в ужас. Меня раздели, вымыли, положили на матрас. Голова моя пылала от волнения. Решили, что у меня приступ малярии, и отправили спать без ужина.

— Лучше пусть он ничего не кушает сегодня, — сказал отец.

Это и было наказанием, которое я получил. Без наказания все-таки не обошлось. Но разве не было наказанием то, что я расшиб себе колено?

Ночью мне снились цветы, только цветы. Разросшаяся дорезонья, «рука госпожи», обвивала наш дом со всех сторон и гирляндами свисала на окна. В середине двора, прямо перед моими глазами, пускал ростки огромный куст роз, на каждой веточке которого расцветали чудесные бутоны.

Сколько у нас было хлопот с цветами в ту весну, трудно себе представить! Не расцвели ни одни из ранних цветов — ни бальзамин, ни флоксы. Виной этому был навоз. Мы положили его слишком много. Нам говорили также, что нельзя класть влажный навоз.

В середине мая неудача стала так очевидна, что и я и мама пришли в отчаяние. Я поздравлял себя: «Выходит, ты не способен сажать и выращивать цветы. Мало сказать — стыд! Стыд и срам!»

В тот год несколько раз вспыхивала эпидемия тифа, который вообще часто бывает в Эльбасане. Школы закрылись. Экзамены отложили на осень. В конце мая мы покинули город и отправились на каникулы в Шен Иони, монастырь неподалеку от города. В доме не осталось никого, кроме кошки, о которой поручили заботиться бабушке. Моя бабушка не жила теперь вместе с нами: ее младший сын вырос, работал на сахарной фабрике, и бабушка вернулась в свой дом. Бабушка взяла на себя заботу и о тех немногих цветах, которые еще подавали надежду.

С мая до середины или конца июля никто из нас не возвращался в Эльбасан даже на один день, хотя до Шен Иони был всего час ходьбы. Во время каникул отец никому не разрешал возвращаться домой. Кроме того, около двух месяцев продолжалась эпидемия.

Мой дядя приходил в Шен Иони каждую субботу вечером, приносил нам кое-какие вещи, проводил с нами воскресенье и возвращался в Эльбасан к вечеру, когда всходила луна.

Мы обязательно спрашивали его про кошку. Кошка была здорова и чувствовала себя хорошо. Не забывал я спросить и о цветах. Сначала он не мог мне сказать ничего хорошего. Но через некоторое время стал очень хвалить их. Цветы получились великолепные, украсили двор, но нужно было следить за тем, чтобы кошка, которая часто играла на клумбах, не сломала их.

Да, все-таки мы умели выращивать цветы! Кто знает… может быть, мы только поливали их слишком часто, а частая поливка вредит?

Напрасно я просил своего отца отпустить меня в Эльбасан посмотреть на цветы. Он и слышать не хотел. Что, я решил заболеть? А дорога — это не в счет? Кто меня завтра приведет обратно? И разве можно отложить урок французского языка? Отец учил меня французскому, чтобы подготовить к лицею, куда я должен был осенью поступать.

Я каждый раз просил моего дядю принести мне несколько цветочков с наших клумб, но, сколько бы раз он ни приходил, ни разу ничего не принес. Говорил, что забыл, и клялся, что больше не забудет. Забывал, забывал и наконец вспомнил.

В один из субботних вечеров он принес нам большую корзину с баклажанами. Среди них попадались маленькие, тонкие стручки перца. Это и были цветы, которые посадили мы с матерью!

Ну, как же мне хвалиться, друзья мои, что я знаю цветы? Вместо того чтобы купить цветочную рассаду, я купил овощную!

У торговки, которая мне их продавала, наверное, не было цветочной рассады, но она хотела продать овощную, которая у нее была, и обманула меня.

Во всяком случае, наши баклажаны и перец были очень вкусными, и мы ели их все лето. Ела их и бабушка в Эльбасане.