Священная земля

Глава десятая

— Говорят, что финикийцы сжигают своих детей, если дела идут плохо, — рассказывал Менедем солдату, с которым попивал вино, — Но так ли это? Они на самом деле приносят такую жертву богам?

— Воистину, — ответил наёмник. Его звали Аполлодор, он приехал из Пафоса, с Кипра, и говорил на старомодном островном диалекте. — Истина в том, родосец, что именно так они и поступают во имя своей веры, и любой, кто откажется или спрячет своего ребёнка, будет разорван на части, если только просочится слух о подобном своеволии.

— Безумие, — проворчал Менедем.

— Ага, похоже на то, — согласился Аполлодор, — но, послушай, если бы варвары вели себя цивилизованно, тогда они бы перестали быть варварами, а казались бы, скорее, эллинами.

— Наверное. — К тому времени Менедем уже выпил достаточно, чтобы его сознание немного затуманилось, а может быть и не немного. — Когда мой брат вернётся из Иудеи, я без сожалений распрощаюсь с этими местами.

— Вернёшься домой? — спросил пафосец. Менедем кивнул. Аполлодор махнул финикийцу-трактирщику, заказывая ещё вина. Парень кивнул и махнул в ответ, что понял, и принес кувшин вина. Наёмник повернулся к Менедему. — А ты не думал остаться здесь?

— Только в ночных кошмарах, — ответил Менедем. Большинство из которых крутилось вокруг Эмастарт. Он боялся, что жена трактирщика будет являться ему ночами и спустя годы, визжа — Binein! Binein! Он не знал другой женщины, с которой идея совокупления казалась бы ещё менее привлекательной.

— Не как торговец, я имею ввиду. Не как купец, — продолжал Аполлодор, — а солдатом, воином.

— За Антигона?

— Воистину, за Антигона, — ответил наёмник. — Он великий человек, величайший в наши поганые времена. За кого же ещё махать мечом?

— Я бы с радостью сражался за Родос, как и каждый мужчина, если он не полный трус стал бы драться за свой полис, — ответил Менедем, — но я никогда не думал стать наемником, — сильно преуменьшил он свое отношение к этому вопросу.

— Мой дорогой, да ведь это самая лучшая жизнь! — воскликнул Аполлодор, — еда и жильё в мирное время, оплата опять же. И не забывай про трофеи, когда гремят барабаны, и ты идёшь на войну.

— Нет уж, спасибо, — ответил Менедем, — я мирный человек. Не хочу никому создавать никаких проблем и не вступаю в драку ради удовольствия.

— Честное слово, это просто глупо! — воскликнул Аполлодор, — Как же иначе показать миру, что ты лучше, чем твой противник?

— Взяв серебро, которое он хотел придержать, — ответил Менедем. — Зная, что оставил его в дураках.

— В дураках? — презрительно отмахнулся наёмник. — Оставь его рабом или трупом. А серебро добудешь, продав мерзавца.

— Понятно. Такая жизнь подходит тебе, — сказал Менедем. — А я так жить не могу. Я хочу не этого.

— И зря. Ты вполне мог бы стать солдатом. Я вижу, ты крепкий и ловкий. Такие ценятся больше, чем просто здоровяки, не слушай никого, кто скажет, что это не так.

— Да мне это всё равно, не хочу я носить копье, меч и щит, — сказал Менедем.

— Так выпей ещё вина, — ответил Аполлодор и махнул трактирщику, чтобы тот снова долил чашу Менедема, хотя там ещё оставалось на четверть.

Менедем уже был достаточно пьян, но рассудок ещё работал. "Он старается меня напоить, посильнее напоить, — думал он. — А зачем он так делает?" Перед ним появился ухмыляющийся виночерпий с кувшином.

— Погоди, — сказал Менедем, накрыл свою чашу ладонью и обернулся к наёмнику. — Думаешь, сумеешь вусмерть меня напоить и сделать солдатом, пока я не соображаю, что случилось?

Аполлодор изобразил удивление и растерянность. Менедем много раз видел, как подобное делали гораздо лучше.

— Да зачем же мне делать такое зло, наилучший? — невинно поинтересовался наёмник.

— Уж не знаю, зачем, но могу сделать некоторые предположения, — ответил Менедем. — Какую плату ты получаешь за каждого нового рекрута?

Он продолжал следить за солдатом с Пафоса. Конечно, Аполлодор вздрогнул, хотя и сказал:

— Понятия не имею, о чём ты, друг мой, ведь я поистине хотел лишь приятной беседы, которой мы оба могли бы весь день наслаждаться. Я и не надеялся встретить такого приятного компаньона в столь жалком месте.

— Звучит прекрасно, — сказал Менедем, — но я не верю ни слову, — Он осушил свою чашу и опустил обратно на стол. — Больше не желаю вина, — сказал он трактирщику на греческом. Потом, на всякий случай, добавил два слова на арамейском: — Вино? Нет!

Соклей был гордился мной, — подумал он, поднимаясь чтобы уйти.

— Подожди, дружище, — Аполлодор положил руку ему на плечо, — Честное слово, ты ошибаешься, и этим обидел меня.

— Я не стану ничего ждать, — ответил Менедем, — Прощай.

Но когда Менедем собрался уходить, Аполлодор крепко вцепился в него.

— Стой, — потребовал наёмник. — Оставайся и пей.

Голос больше не звучал дружелюбно.

— Отпусти меня, — потребовал Менедем. Солдат продолжал удерживать его, и Менедем попытался освободиться борцовским приемом, Аполлодор применил самый распространенный контрприем. Менедем подумал, что наемник сейчас немного узнает о его ловкости. Ещё один финт, внезапный рывок, захват…

— Всё! — взвизгнул Аполлодор, когда запястье выворачивалось все сильнее и сильнее. Оба понимали: нажми Менедем чуть сильнее, и оно сломается. Аполлодор заговорил очень быстро: — Ты неверно понял мои намерения, приятель, и…

— Думаю, я их правильно понял, благодарю, — Менедем ещё чуть-чуть согнул запястье наёмника. Что-то хрустнуло, но не кость, а сухожилие или что-то вроде того. Аполлодор ахнул и побледнел, как рыбье брюхо. — Я умею пользоваться и ножом. Если пойдёшь за мной, то очень, очень пожалеешь. Ты меня понял? А? — он ещё немного нажал.

— Да! — прошептал Аполлодор. — Забери тебя фурии, да!

— Хорошо, — Менедем отпустил. Он не поворачивался к солдату спиной, но Аполлодор так и остался сидеть, потирая вывихнутое запястье. — Прощай, — сказал ему Менедем ещё раз и покинул таверну.

На этот раз за его спиной не вспыхнула драка. Уходя, он оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что Аполлодор не передумал и не решил погнаться за ним, и что у пафосца не нашлось тут друзей, желающих сделать эту работу за него. Никто не вышел из таверны. Менедем ухмыльнулся. Могу поклясться, что нет у Аполлодора друзей, — подумал он.

Свернув за угол, он обнаружил винную лавку другого сорта, из тех, где скорее торгуют вином в амфорах, чем в чашах. Припомнив отличное вино, которым угощал его торговец тканями Закербаал, Менедем заглянул в лавку и поинтересовался:

— Говорит ли здесь кто по-гречески?

Хозяин оказался почти ровесником отца Менедема, с лохматой седой бородой, ещё более лохматыми чёрными бровями и огромным крючковатым носом.

— Говорить немного, — ответил он и раздвинул пальцы, показывая, насколько немного.

Для того, что затевал Менедем, особых знаний языка и не требовалось. Он спросил.

— Есть у вас вино из Библа? Хорошее библосское?

— Вино? Из Библа? — переспросил финикиец, словно не был уверен, что расслышал правильно.

Менедем склонил голову. Потом, вспомнив, что он в чужой стране, закивал. Финикиец улыбнулся в ответ.

— Да. Я иметь. Ты… — похоже, он не сумел припомнить, как сказать "попробовать", или "отведать". Вместо этого, он жестами изобразил, будто пьёт из чаши.

— Да. Спасибо, — Менедем снова кивнул.

— Хорошо. Я дам. Я Маттан сын Маго, — сказал виноторговец. Менедем в ответ назвал своё имя и имя отца. Теперь он наблюдал, как Маттан открывает амфору, и обратил внимание на её форму, в каждом городе существовал свой характерный стиль, где-то они были круглые, где-то продолговатые. Взяв из рук финикийца чашу, он принюхался. Определенно, у вина чувствовался богатый цветочный букет, поразивший его в доме Закербаала.

Он сделал глоток. Как и в тот раз вкус вина оказался хуже, чем тонкий аромат, но вино вполне приличное. Менедем спросил.

— Сколько за амфору?

Когда Маттан ответил "Шесть шекелей — сиклей вы говорить", у Менедема едва челюсть не отвалилась. Двенадцать родосских драхм за амфору такого вина — удачная сделка даже без торга.

Но Менедем не желал, чтобы Маттан узнал его мысли. Он, насколько смог, сделал суровое лицо и сказал:

— Я дам тебе три с половиной.

Маттан произнёс что-то едкое на арамейском. Менедем поклонился. Это вызвало у финикийца смех. Они немного поторговались — и ради самого торга, и потому, что каждый был заинтересован в итоговой цене. И, наконец, сговорились на пяти сиклях за амфору.

После того как они ударили по рукам, заключая сделку, Маттан сын Маго спросил.

— Ты так и не сказал. Сколько кувшинов ты хочешь?

— А сколько у тебя есть? — спросил в ответ Менедем.

— Я смотреть.

Маттан пересчитал амфоры библосского, покоившиеся на деревянных полках, протянувшихся вдоль стен его лавки. Потом удалился в заднюю комнату за стойкой. Возвратившись, он сказал: "Сорок шесть". Подтверждая, что число верно, он четыре раза сжал и разжал пальцы обеих рук, а потом показал одну и поднятый вверх указательный палец другой.

— У тебя есть счётная доска? — спросил Менедем. Ему пришлось дополнять вопрос жестами прежде, чем Маттан понял и извлёк доску из-под стойки. Менедем защёлкал камешками по желобам. Вскоре, подняв взгляд на финикийца, он объявил: — Выходит, я должен тебе двести тридцать сиклей.

Маттан сын Маго следил за тем, как он считает. Финикиец кивнул.

— Да, правильно, — произнес он.

— Отлично, — сказал Менедем, — я пойду за деньгами и приведу матросов с корабля, чтобы забрать вино.

— Хорошо, здесь я, — ответил Маттан.

Если бы сейчас на борту "Афродиты" находилась вся команда, они могли бы отнести весь груз за один раз, но поскольку многие развлекались в Сидоне, пришлось сходить трижды. К моменту, когда они закончили таскать тяжёлые амфоры на купеческую галеру, люди взмокли и валились с ног от усталости. Те, кто умел плавать, попрыгали голышом с корабля в воды гавани, чтобы охладиться. Менедем выдал тем, кто носил амфоры, дополнительную дневную плату.

— Умно, шкипер, — похвалил Диоклей, — тебя станут больше любить.

— Они заслужили это, — ответил Менедем, — люди работали как рабы.

— Теперь мы, кажется, неплохо нагружены для возвращения домой, — начал перечислять келевст, — изысканный шёлк, который ты нашёл, пурпурная краска и теперь это прекрасное вино.

— Только об одном мы забыли, — произнес Менедем.

— О чём? — нахмурился Диоклей, — мы всё собрали, больше ничего в голову не приходит.

Менедем ответил одним словом.

— Соклей.

Соклей оглянулся на Иерусалим с гребня холма на северной стороне, откуда он впервые получил хороший обзор главного города Иудеи. Он вздохнул. Рядом с ним расхохотался Телеф.

— Ну и как она в постели, хороша? — поинтересовался он. Аристид и Москхион усмехнулись и придвинулись ближе, чтобы услышать ответ Соклея.

После краткого размышления он ответил:

— Не знаю, — как он мог промолчать, когда эти моряки уже знали куда больше, чем ему хотелось. — На самом деле не знаю. Но ведь это иначе, когда… когда ты это не покупаешь?

Аристид склонил голову.

— Слаще всего, когда отдаются по любви.

Менедем всегда так считал и потому гонялся за чужими жёнами вместо или в дополнение к походам по борделям. Теперь, соблазнив Зильфу, Соклей его понял. Он снова вздохнул. Он её не забудет, но вполне возможно, что она проведет остаток жизни в попытках забыть его. Соклей хотел бы совсем не этого, но так уж вышло.

Телеф снова хрипло и похотливо рассмеялся.

— Как по мне, все равно, лишь бы перепало.

Двое остальных моряков тоже засмеялись, а Москхион согласно склонил голову.

В одном Телеф прав. Удовольствие от самого акта для мужчины не слишком отличается, спит он со шлюхой, собственной женой или кем-то ещё. Но его значение, что мужчина ощущает по отношению к себе и партнерше впоследствии, может и должно сильно отличаться.

Если бы тут был Менедем, Соклей продолжил бы спор, а с Телефом не стал. Чем меньше он говорит с моряком, тем лучше.

— Давайте-ка пошевеливаться. Чем быстрее пойдем, тем скорее вернёмся в Сидон и на "Афродиту".

Аристид, Москхион и Телеф одобрительно заворчали.

— Клянусь богами, как же хорошо будет поговорить по-гречески с кем-то ещё, кроме нас, — сказал Москхион.

— Точно, — согласился Аристид. — Нас уже тошнит от голосов друг друга. Ой, не хотел тебя обидеть, молодой господин, — поспешно добавил он, взглянув на Соклея.

— Не переживай. Я знаю, что вас от меня тошнит.

Он умолчал об очевидном следствии, но Аристид догадался сам:

— Тебя от нас тоже, да?

И снова Соклей оказался перед дилеммой: нелицеприятная правда или откровенная ложь, но решил не выбирать ни то, ни другое. С хитрой ухмылкой он спросил:

— И как только тебе такое в голову пришло?

Моряки рассмеялись. Всё лучше, чем оскорбить их или обойтись как с тупицами.

Они отправились в путь. Через некоторое время Телеф предложил:

— Думаю, нам надо держать оружие наготове. До сих пор все шло гладко, обидно будет, если нас ограбят, когда мы почти вернулись в Сидон.

Соклей хотел бы возразить, что он беспокоится по пустякам, очень хотел, но не мог.

— Хорошая идея, — с сожалением сказал он.

В пути он и так не убирал далеко лук Менедема, а сейчас вынул его из колчана и накинул тетиву. Сам колчан со стрелами он носил на левом боку, перекинув кожаный ремень через правое плечо.

— Ты похож на скифа-кочевника, — заметил Аристид.

— Это колчан выглядит так, будто принадлежит скифу-кочевнику, — тряхнул головой Соклей. — поскольку мы пользуемся такими же. Полагаю, мы позаимствовали у них идею. Но скажи мне, драгоценнейший, где это ты видел скифа верхом на муле? — Моряки снова расхохотались. Соклей, абсолютно равнодушный к тому, на ком он едет, тоже посчитал эту мысль забавной.

К полудню на дороге им повстречались шестеро иудеев, молодые мужчины, довольно оборванные и все вооружённые копьями и мечами. Они внимательно осмотрели Соклея и его товарищей. Родосцы ответили тем же, обозначив, что не хотят драки, но вполне способны дать отпор, если потребуется.

Проходя мимо друг друга, обе компании наполовину сошли с дороги. Никто не хотел давать повод для ссоры.

— Мир вам, — окликнул иудеев на арамейском Соклей.

— И вам мир, — ответил один из них.

Кто-то пробормотал кое-что другое, чему Соклей обрадовался ещё больше: "Не стоит с ними связываться". Пара его сотоварищей кивнули.

Тем не менее, Соклей несколько раз оглядывался, проверяя, не преследуют ли их иудеи. Один раз он увидел, что иудей тоже оглядывается.

— Мы заставили их уважать нас, — сказал он остальным родосцам.

— И очень хорошо, — отозвался Москхион. — Я тоже уважаю ублюдков, превосходящих числом, уж поверь мне.

— Если встретим шесть, восемь или даже десять разбойников, ничего страшного, — сказал Соклей. — Такая маленькая группа увидит, что у нас есть зубы. Они могут нас побить, но это будет стоить им половины их людей. Тот человек сказал, что не стоит с нами связываться. Так подумает и большинство остальных.

— А если их будет сорок или пятьдесят? — опасливо спросил Аристид. — Такая шайка растопчет нас и не заметит.

— Шаек по сорок-пятьдесят человек не так много, — опередил Соклея с ответом Телеф. — Это уже почти армия, им нужна своя деревня, ведь прокормить такое количество народа непросто. И против таких больших банд отправляют солдат. Большинство разбойников снова превращаются в крестьян, когда их начинают разыскивать солдаты, а большой шайке такое не провернуть, крайне сложно — слишком многие знают, кто они и где обитают. Она либо разделяется на мелкие группы, либо вступает в бой.

Аристид обдумал сказанное и склонил голову:

— Разумно.

Действительно, разумно. Настолько разумно, что Соклей очень внимательно оглядел Телефа. Откуда у него такие знания о жизни разбойничьих шаек? Не состоял ли он в одной из них? А может, и не в одной? Соклей бы нисколько не удивился. Ему встречались трактаты о таких предметах как кулинария или постройка катапульт, но он никогда не слыхал о таком, где бы говорилось о том, как стать успешным разбойником. Но даже если бы подобная чудовищная книга и существовала, вряд ли Телеф умел читать.

Москхион, по всей видимости, думал о том же.

— Я бросил ремесло ловца губок, потому что работа гребца лучше. А ты что делал, прежде чем стал моряком, Телеф?

— Да так, всякое-разное, — Телеф не стал вдаваться в подробности.

Возвращаться в Сидон эллины решили более западным маршрутом. Они провели ночь в селении под названием Гамзо, таком маленьком, что там даже не было гостиницы. С разрешения местных жителей Соклей развел посреди рыночной площади костер, купил хлеба, масла, вина и, чувствуя себя расточительным, утку. Вместе с остальными он зажарил мясо на огне.

Дети, да и многие взрослые, вышли из домов поглядеть на родосцев. Как всегда, в Иудее, Соклей задался вопросом, видели ли они эллинов раньше. Он поднялся на ноги, поклонился на все стороны и сказал на арамейском:

— Мир всем вам.

Несмотря на то, что он уже торговался, покупая еду, некоторые казались удивленными тем, что он говорит на их языке. Судя по их лицам, кое-кто удивился, что он вообще говорит. Но трое или четверо ответили:

— И тебе мир.

Ответ прозвучал недостаточно тепло. Соклей снова поклонился и сказал:

— Пусть ваш единый бог благословит Гамзо и всех его жителей.

На этот раз лица иудеев осветили широкие улыбки. Все мужчины поклонились Соклею.

— Пусть единый бог благословит и тебя, путник, и твоих друзей, — сказал старик, а остальные согласно кивнули.

— Встаньте, — прошипел по-гречески Соклей. — Поклонитесь им. Ведите себя дружелюбно.

Один за одним моряки встали. Аристид сумел произнести на арамейском "Мир вам", а Москхион оставил при себе свои ужасающие арамейские непристойности. Соклей улыбнулся.

Другой седобородый старик в шерстяном одеянии сказал:

— Вы ионийцы, не так ли? — Соклей не забыл кивнуть. Иудей продолжил: — Мы слышали дурное об ионийцах, но вы кажетесь неплохими людьми, хоть и чужестранцы. Пусть единый бог благословит и хранит вас. Пусть обратит к вам лицо свое и дарует вам мир.

— Благодарю тебя, — ответил Соклей и поклонился. Чуть запоздало остальные тоже начали кланяться. — И мы благодарим вас за щедрое гостеприимство, — добавил Соклей.

— Вам рады в Гамзо, — ответил иудей, по всей видимости, главный в деревне. Он подошел, взял Соклея за руку и расцеловал в обе щеки, затем проделал то же самое с остальными родосцами. Вслед за ним подошли и другие и так же приветствовали Соклея и его спутников. Даже женщины придвинулись ближе, но с ними обошлось без поцелуев и рукопожатий. Вспомнив о поцелуях Зильфы в Иерусалиме, Соклей вздохнул. Он как-то умудрился и порадовать её и одновременно сделать совершенно несчастной.

Решив, что родосцы неопасны, жители Гамзо разошлись по домам, но Соклей все равно сказал:

— Мы разделимся и будем караулить всю ночь. Мало ли что. — Никто не стал с ним спорить, хотя он ожидал, что как минимум Телеф возразит, что один часовой не помешает местным сделать все, что им вздумается. "Может, они начали принимать меня всерьёз", — с гордостью подумал Соклей.

Наутро Телеф ратовал за раннее отбытие. Гордость Соклея возросла. Временами даже этот несносный матрос стал вести себя разумно. Соклей задался вопросом, не его ли примеру следует Телеф.

В третьем часу дня Соклей заметил на Телефе золотой браслет.

— Где ты его взял?

— В той нищей дыре, где мы ночевали, — хитро ухмыльнулся моряк.

Это могло означать только одно. Соклей хлопнул себя по лбу.

— Папай! Ты его украл?

Вот тебе и ответственное поведение.

— Не о чем переживать, — утешил Телеф. — Мы больше не увидим эту деревню.

— Они отнеслись к нам как к друзьям, и вот как ты им отплатил? — Телеф только пожал плечами. Соклей попробовал зайти с другой стороны. — А что, если все мужчины Гамзо пустятся в погоню, чтобы выпустить нам кишки?

Телеф оглянулся и снова пожал плечами.

— Я смотрел. Ни облачка пыли, ничего. Мы уже далеко, они нас не догонят. Клянусь Гермесом, тот тупица, у которого я его украл, ещё даже не понял, что он пропал.

— Неудивительно, что ты клянешься богом воров, — буркнул Соклей, и Телеф снова ухмыльнулся безо всякого раскаяния. Соклей мог бы говорить ещё долго, но решил, что чужеземная дорога — не место для этого. Кроме того, он решил, если жители Гамзо придут за браслетом, без сожаления выдать им и украшение, и самого Телефа.

Эту мысль он оставил при себе, не зная, как отреагируют Аристид и Москхион и не желая рисковать своей властью без необходимости. Но поклялся себе поговорить с Менедемом о том, чтобы бросить Телефа, когда вернётся в Сидон. Человек, крадущий у варваров, которых он больше не увидит, может и не станет красть у своих сотоварищей. Может.

До конца дня Соклей всё оглядывался через плечо, но за ними никто не гнался. С одной стороны, это его обрадовало, с другой — разочаровало. Он мог бы использовать иудеев как предлог, чтобы избавиться от Телефа.

Крестьяне работали в виноградниках и оливковых рощах. Пастухи гнали стада по холмам. В небе кружили ястребы, высматривая мышей и других зверьков, которых могли вспугнуть проходящие стада. Соклей увидел, как один рухнул вниз и поднялся с трепыхающейся в когтях добычей, которая вскоре затихла.

Когда солнце уже опускалось к Внутреннему морю, к родосцам приблизилась ещё одна группа молодых иудеев. Восемь человек, все вооружены. Соклею не понравилось, как они встрепенулись, завидев его со спутниками. Они напомнили ему стаю собак, увидевших больную овцу и решивших её растерзать.

— Давайте-ка сойдем с дороги и пропустим их, — предложил он. — Смотрите, мы можем укрыться за теми валунами, если потребуется.

Он надеялся, что моряки посмеются и скажут, что он боится собственной тени, но они согласно склонили головы. Телеф сказал:

— Хорошая мысль. Они кажутся мерзкой шайкой, я с радостью увижу их спины.

Если даже он посчитал иудеев опасными, это весьма вероятно означало неприятности.

К тому времени как встречные поравнялись с эллинами, те уже спрятались за камнями, достали из поклажи шлемы и нацепили на головы. Иудеи продолжили путь на юг, кое-кто чертил копьем по земле. Доспехов у них не было.

Один помахал эллинам:

— Мир вам!

Некоторые его приятели засмеялись, и Соклею не понравился лающий, издевательский смех. Он не ответил.

— Может, они решат, что мы крепкий орешек, и пойдут дальше, — сказал Москхион. — Ты говоришь, так обычно бывает.

— Надеюсь, — ответил Соклей, глядя на удаляющихся в направлении Гамзо иудеев. — И тем не менее, нам пока не следует выходить. Может, они попытаются вернуться и застать нас на открытом месте. — Он подумал о ястребе и о том, как быстро зверёк перестал биться в его когтях.

Аристид всматривался в щель между двумя большими камнями. Примерно через четверть часа он замер.

— Они идут!

— Вот чума! — воскликнул Соклей. Он проявил осторожность, но все же не верил, что иудеи вернутся и попытаются их ограбить. Но взглянув в южном направлении, он убедился, что Аристид прав. Иудеи неслись по полям к укрытию, где сидели родосцы.

— Стреляй в презренных катамитов! — крикнул Москхион.

Соклей наложил стрелу на тетиву и прицелился в ближайшего иудея. Тот пока не в зоне поражения, но скоро будет. Соклей оттянул тетиву до груди, а затем, в персидской манере, ещё дальше — до уха. Потенциальный грабитель бежал прямо на него, наверное, не замечая эллина среди камней.

Ну что же, — подумал Соклей, и выпустил стрелу. Тетива ударила его по запястью. Настоящие стрелки носили кожаную защиту, Соклей знал про защиту, но не обладал такой. И всё-таки он почувствовал себя настоящим стрелком, когда его стрела ударила иудея прямо в грудь.

Злодей пробежал ещё пару шагов, вцепившись в древко стрелы. Затем его ноги внезапно подогнулись и нападавший рухнул на землю. Остальные иудеи заорали от страха и неожиданности.

— Браво! Отличный выстрел! — закричали и родосцы, — давай ещё разок!

— Попробую, — Соклей снова натянул тетиву, — Набегающие враги и не пытались уворачиваться. Ещё легче было бы, только если бы они совсем остановились. Одним плавным движением он поднял лук, натянул тетиву и выпустил стрелу.

Второй иудей упал со стрелой в бедре и изверг ужасный вопль боли и ужаса. Соклей не думал, что рана смертельная, но раненый уже не боец, это точно. Чего ещё желать?

— Поубивай их всех! — вскричал Телеф.

— Делаю, что могу, — ответил Соклей. Он уже уменьшил соотношение с невыгодного два к одному, до три к двум. Но те иудеи, которых он ещё не подстрелил, опасно приблизились.

Он снова выстрелил, но на этот раз промахнулся, хотя должен был легко попасть. Следующую стрелу он схватил в отчаянной спешке. Времени оставалось только на один выстрел, а затем начнется рукопашная. Он выстрелил снова в того же бандита, и стрела попала тому чуть выше переносицы. Иудей упал, умерев ещё до того, как коснулся земли.

Уже никто не кричал. Выжившие иудеи карабкались к родосцам. Некоторые бросали камни, заставляя греков опустить головы пониже.

— Да будь они прокляты, — прорычал один из грабителей, — они уже слишком дорого нам обошлись.

— Мы должны отплатить! — сказал другой. — Давай же, будь смелей!

Они не могли знать, что Соклей понимает арамейский. Он не ответил на их приветствие. Пока это не имело значения, но могло пригодиться.

Камень ударился о скалу чуть выше его головы и, отскочив, ударил по затылку. Он вскрикнул и увидел, как иудей с мечом движется к нему. Яростное рычащее лицо.

А у Соклея только маленький нож на поясе. Он нагнулся и поднял один из тех камней, что грабитель бросил в него, и со всей силы метнул его в обратном направлении. Камень попал иудею в плечо, и тот грязно выругался. Соклею еле сдерживал дурацкий смех, рвущийся наружу, ругательство было тем же, что и несколько дней назад произнес по дороге Москхион. Родосец схватил ещё один камень, снова бросил в противника и попал по ребрам. После этого иудей решил, что ему хватит, развернулся и убежал прочь, прижимая руку к груди. Соклей надеялся, что ему удалось что-то сломать.

Он завертелся, пытаясь помочь товарищам. Москхион и Телеф бились изо всех сил, Аристида же не было видно среди скал, но времени искать его не было.

— Элелеу, элелеу! — закричал Соклей и бросился на пару иудеев, окружавших Телефа.

То ли крика, то ли звука шагов оказалось достаточно, чтобы напугать их. Они обратились в бегство, как и их компаньон мгновение назад.

— Не думал, что это обойдется нам так дорого, — прокричал один из них, убегая в даль.

— Кажется, мы прогневили единого бога, — отвечал ему подельник.

Соклей подумал, что ограбление путешественников, не причинивших тебе никакого вреда, вполне могло прогневить бога. Он и Телеф переключились на пару, от которой отбивался копьём Москхион. Внезапно эллинов стало больше, чем иудеев, и бандиты бежали. Один из них тоже громко жаловался, что бог их оставил. Соклей понимал, что он говорит, но знание арамейского не имело значения в драке.

Вот так и закончилась эта схватка.

— Аристид, — позвал Соклей.

В ответ он сразу услышал стон. Скорее всего, Аристид уже некоторое время стонал где-то рядом за камнями, но в пылу драки Соклей этого не заметил. Теперь, когда его собственной жизни ничто не угрожало, он стал обращать внимание на происходящее вокруг.

Как и другие родосцы.

— Это плохой звук, — сказал Телеф. У него текла кровь из пореза на руке и поцарапанного колена, но, кажется, не замечал, что ранен.

— Да, — подтвердил Соклей и полез по камням, пока не наткнулся на вперёдсмотрящего "Афродиты". — О, боги, — горестно выдохнул он.

Аристид лежал на боку, обеими руками вцепившись в древко копья, пронзившего ему живот. Кровь стекала по гладкой древесине и скапливалась на каменистой почве под ним. Кровь текла и из его носа и изо рта. Каждый выдох заканчивался стоном. Аристид умирал, но недостаточно быстро.

Из-за плеча Соклея подал голос Телеф.

— Выдерни копьё, и всё кончится. Или так или перережь ему глотку. Так или иначе, нужно покончить с этим.

— Но, — Соклей сглотнул. Убивать врагов из лука на расстоянии — это одно. А оборвать жизнь товарища по кораблю, весёлого, остроглазого моряка, уже почти ставшего другом — это совсем другое.

— Он не выживет, — терпеливо настаивал Телеф. — Если у тебя не хватает духу, молодой господин, отойди, я сам позабочусь о нем. Ничего нового для меня.

Хотя Телеф был прав, Соклей мог бы спорить и дальше, если бы Аристид не смог выдавить одно слово: "Пожалуйста".

— Ты это сделаешь или я? — снова спросил Телеф.

— Я сам, — сказал Соклей. — Он тут по моей вине, мне и разбираться.

Несмотря на свои слова, он снова сглотнул. Соклей опустился на колени рядом с Аристидом и попытался убрать руки умирающего с копья, выпившего его жизнь. Но Аристид не отпускал, и Соклей понял, что "смертельная хватка" — не просто клише из дурной трагедии.

— Вытащи его, — снова поторопил Телеф. — После этого он не проживет и двух минут.

— Нет, — тряхнул головой Соклей. Он задрал Аристиду подбородок левой рукой, а ножом в правой перерезал ему горло. Кровь из раны, горячая, влажная и липкая, забрызгала его пальцы. Соклей со вздохом отвращения отдернул руку.

Аристид немного подергался, но недолго. Его руки выпустили копье, и он затих. Соклей отвернулся, и его вырвало на землю.

— Кровь не на твоих руках, молодой господин, — сказал Москхион. — Ты лишь прекратил его мучения. Он сам просил тебя. Мы с Телефом оба это слышали.

— Это верно, — сказал Телеф. — Ты сделал, что нужно, и сделал как подобает. И ты прикончил троих грабителей, а четвертого ублюдка прогнал. Неплохо для того, кто не слишком опытен в бою.

— Да уж, — согласился Москхион. — Я с тобой ссориться больше не собираюсь.

Соклей его не слышал. Он отплевывался, пытаясь избавиться от ужасного привкуса во рту. Он знал, что скоро это пройдет, а вот уйдет ли чернота из его души — неизвестно. Соклей взглянул на тело Аристида и поспешно отвернулся. Его снова замутило.

Но это было ещё не всё.

— Мы не можем взять его в Сидон, и не найдем дров для погребального костра. Придется похоронить его здесь.

— Прикроем его камнями, — ответил Телеф, — не хочется пытаться копать эту скудную каменистую землю, особенно без подходящего инструмента.

Он был прав и сейчас, и когда избавил Аристида от боли. Прежде чем приступить к работе, Соклей срезал с головы прядь волос и бросил на тело в знак траура. Москхион и Телеф последовали его примеру. Телеф вырвал копье из живота Аристида и забросил куда подальше. Затем трое выживших родосцев тщательно обложили тело камнями, чтобы не дать собакам, лисам и стервятникам подобраться к нему.

Они исцарапали руки в кровь, но Соклей этого не замечал. Он встал у могилы и пробормотал:

— Спи спокойно, Аристид. Прости, что оставляем тебя в чужой земле. Да обретет твоя тень покой.

Москхион бросил в щель между камнями пару оболов.

— Это для паромщика, плата за переправу через Стикс, — сказал он.

— Хорошо. — Соклей посмотрел на запад. Солнце висело над самой линией горизонта. — Давайте пойдем вперёд и будем идти, пока совсем не стемнеет или пока не найдем место для лагеря, которое легко оборонять. А потом… завтра продолжим путь в Сидон.

Менедем занялся "Афродитой", возился с укладкой сосудов с пурпурной краской, купленной у Тенастарта. Он перетаскивал их подальше в корму, а после — вперёд. Он понимал, что на устойчивость акатоса они особо не повлияют, но всё равно хлопотал над ними.

Укладка амфор с библосским вином представляла собой проблему более интересную. Их было меньше, чем краски, но каждая куда тяжелее. И укладку должным образом не проверить, пока не выйдешь в открытое море.

— Сдаётся мне, шкипер, — сказал ему Диоклей, — что у тебя слишком много свободного времени. Вот и ищешь, чем бы заняться.

— Ну, а если и так, что с того? — Менедем признал то, что вряд ли мог отрицать. — Мне сегодня не хочется пойти и напиться. Раз я здесь бездельничаю, может сделаю что-то полезное. Или завтра всё переделаю, — подумал он. Если так, это будет не в первый раз.

Начальник гребцов тактично не стал на это указывать. А возможно, Диоклей предполагал, что Менедем и сам это знает. Он сказал:

— Когда всё лето торчишь в одном и том же порту, время как-то стирается.

— Это точно, — склонил голову Менедем. — Мне это тоже не так давно пришло в голову.

Один из моряков указал куда-то в начало пирса:

— Смотрите! Кто это там?

— Собака египетская, это они! — закричал Менедем. — Там Соклей, а с ним Москхион и Телеф. Папай! Но где же Аристид?

— Мне это не нравится, — сказал Диоклей.

— Мне тоже. — Менедем сбежал по сходням с "Афродиты" на пирс к брату и морякам.

— Радуйся, о наилучший! Как прекрасно наконец увидеть тебя после того, как ты прошагал насквозь дикие просторы Иудеи. Но где же Аристид?

— Мёртв, — коротко ответил Соклей. За время путешествия он похудел, кожа сильнее обтянула кости лица. Он казался старше и жёстче, чем до того, как отправился в Энгеди. — Разбойники. Позавчера. Копьём в живот. Мне пришлось избавить его от страданий, — он провёл большим пальцем по горлу.

— О, боги! — произнёс Менедем и подумал: неудивительно, что брат выглядит старше. Он обнял его за плечи. — Тяжёлое это дело, мой дорогой, нет ничего труднее. Мне очень жаль. Аристид был хорошим человеком.

— Да. С кем угодно это было бы трудно, — взгляд Соклея скользнул к Телефу, к счастью, тот ничего не заметил. С Аристидом это было трудно вдвойне. Но с такой раной я только избавил его от боли.

— Видишь теперь, что бы вышло, отправься ты в Иудею один? — укорил Менедем.

— Кто знает? — устало ответил Соклей. — Может, идя один, я бы выбрал другую дорогу в Сидон. Может, оказался бы на той же дороге раньше или позже, и вообще не наткнулся бы на тех бандитов. Невозможно точно сказать. Почему бы тебе не принять всё как есть,

Он казался старше, и с Менедемом говорил устало и раздражённо, как взрослый с ребёнком, который просит достать ему с неба луну.

— Ну ладно, прости, что побеспокоил, — обиделся Менедем. — А как торговля? Добрался до Энгеди? Достал бальзам?

— Да, и ещё кое-что сверх того, — ответил Соклей. — Пчелиный воск, расшитая ткань… Я всё тебе покажу, если позволишь нам сгрузить это на корабль. В твоей гостинице есть конюшня для мула и осла?

— Я больше там не живу, — сказал Менедем. — Жена трактирщика пыталась ко мне приставать, и я ушёл на корабль, — он поднял руку, останавливая слова Соклея. — Клятва тут не при чём, хотя думаю, я её сдержал. Я бы ту женщину и без спора не захотел.

— Ну, тогда мы поищем, где оставить животных, — сказал Соклей. — Неважно. В последние пару дней мне ничто уже не казалось важным, кроме как живыми вернуться домой. К воронам всё остальное.

Менедем собрался спросить "Даже прибыль?", но остановил сам себя. Сейчас он не видел смысла заставлять Соклея говорить то, о чём тот мог впоследствии пожалеть. Да, шутки — это хорошо, но не сразу же после смерти хорошего человека. Вне зависимости от деяний Соклея, тень Аристида заслуживала большего уважения.

Его двоюродный брат продолжал:

— Пока мы сюда шли, я собирался тебя удивить, процитировать "Одиссею".

— В самом деле? — ответил Менедем. — Не тот ли кусок, где Одиссей перебил всех поклонников Пенелопы, которая все годы ждала его дома, и занялся с ней любовью, а после рассказал ей обо всех своих приключениях примерно в тридцати строчках?

— Да, собственно говоря, этот пассаж я и имел в виду, — подтвердил Соклей. — И, думаю, не стоит мне удивляться, что ты угадал.

— Пожалуй, не стоит, мой дорогой, — сказал Менедем. — И я не стану благодарить тебя за то, что поставил меня на место женщины. Я, знаешь ли, тут, в Сидоне, не слонялся без дела.

— А я и не говорил, что бездельничал ты, или что Пенелопа бездельничала во дворце Одиссея, — Соклей нахмурился. — Но после того, что произошло с бедным Аристидом, я что-то не расположен ни к каким шуткам.

— Твой двоюродный брат, шкипер, просто зверь, — встрял Москхион. — Восемь разбойников-иудеев напали на нас, целых восемь! Так Соклей сразу застрелил двоих, те даже близко подойти не успели, ранил третьего, а ещё одного отогнал прочь камнями. Если бы он там не повёл себя словно новый Тевкр, мы, возможно, все сейчас лежали бы мёртвые между тех камней.

— Это верно, — согласился Телеф.

— Надо же! — Менедем посмотрел на Соклея так, словно в первый раз увидел. Он-то знал, что брат неплохо стреляет, однако, услышать в его адрес такие слова… поразительно. Ведь Соклей был одним из самых мягких и безобидных людей. Ну, во всяком случае, большую часть времени. Но, возможно, когда на кону его жизнь и свобода, это совсем другая история. Явно совсем другая.

— Я хотел бы успеть больше, — говорил он теперь. — Если бы я пристрелил ублюдка, убившего Аристида, тот был бы сейчас с нами.

— Не вини себя, — сказал Менедем.

— Мы ему все время это говорим, — произнес Телеф, — но он не хочет нас слушать.

— Что же, ему стоит прислушаться, — Менедем смотрел прямо на Соклея. — Тебе стоит. Вчетвером справиться с восьмерыми — само по себе подвиг, мой дорогой. Не бывает, чтобы всё прошло идеально.

— Да оно почти так и было, — сказал Соклей, — пока на пути обратно мы не столкнулись с теми проклятыми разбойниками. — Разве это слишком — просить у богов ещё пару дней удачи?

— Я отвечу, что у меня не стоит об этом спрашивать, — сказал Менедем. — Сгружай товары со своего ослика и переноси на акатос. Бальзам, пчелиный воск, и всё остальное… что ты там говорил?

— Расшитая ткань, — ответил Соклей. Дела, казалось, заставили его снова прийти в себя. — А как у тебя здесь?

— Могло быть хуже, — сказал Менедем, в самом деле, могло быть гораздо хуже. — Но я избавился почти от всего оливкового масла твоего зятя, и по неплохой цене.

Как Соклей ни был измучен и подавлен горем, эта новость его взбодрила.

— В самом деле? Что за беглый безумец его взял?

— Кое-что ушло к солдатам из стоящего здесь гарнизона Антигона после того, как их богами проклятый казначей не пожелал платить достойную цену, — ответил Менедем. — А остальное купил один финикийский торговец, чтобы продать подороже. Книги все разошлись, хорошая у тебя была насчёт них идея. А косский шёлк я выменял на нечто лучшее, — одна мысль о шёлке, полученном от Закербаала, приводила Менедема в восторг.

— Что? Ещё ткань? — удивился Соклей.

Менедем опустил голову. Его брат казался растерянным, а на самом деле был возмущён.

— Что ты пил, дорогой, когда тот финикиец тебя на это уговорил? — поинтересовался он. — Нет ткани лучше косского шёлка.

— Ещё мы взяли на борт несколько афмор библосского вина и пурпурной краски, — продолжал Менедем. — А насчёт косского шёлка ты ошибаешься. Пока мы не приплыли сюда, я бы с тобой согласился, но теперь знаю больше.

— Я должен сам это увидеть, — сказал Соклей.

— Тогда поднимись на борт, о наилучший, и посмотри, — ответил Менедем, направляя Соклея снова на "Афродиту". — Судя по тому, что рассказывал ты и моряки, ты отличный лучник. Лучше никто бы не смог.

— Этого оказалось мало, — безрадостно произнёс Соклей. — Иначе, мы бы все возвратились из Энгеди.

Соклей, как всегда, требовал от себя совершенства. Поскольку он всего лишь человек, достичь совершенства не всегда удавалось. И тогда он винил себя, куда сильнее, чем следовало бы.

Менедем едва не сказал ему это в лицо, однако, хорошо зная брата, предпочёл сдержаться. Вместо этого он просто повёл Соклея к кожаным мешкам с шёлком, сложенным на галере, и, открыв один из них, достал рулон ткани.

Глаза Соклея округлились. Менедем знал, что так будет. Сокрей рассматривал прекрасную ткань, потом потянулся потрогать, потом уверенно опустил голову.

— Да, признаю, ты прав. Коссцам и не снилось такое. Но откуда это? Как это сделано? — любопытство почти привело его снова в чувство.

— Я не знаю, как это сделано, — отвечал Менедем. — Закербаал, финикиец, говорил, что это издалека, с востока. Откуда-то из-за Индии, то ли севернее, то ли восточнее, а может и то, и другое.

— Как и череп грифона, — ответил Соклей.

— Да, я тоже об этом думал, — согласился Менедем. — Но, полагаю, мы ещё увидим, как такой шелк привезут на запад, в земли вокруг Внутреннего моря, но лишь богам ведомо, появится ли когда-нибудь ещё один череп.

Ясно, что Соклею хотелось поспорить с братом, но он, что так же ясно, не стал, а спросил:

— Сколько ты заплатил за это и как много взял?

Когда Менедем рассказал, Соклей снова опустил голову.

— Неплохо.

— Благодарю. Думаю, из этого путешествия мы сможем извлечь немалую прибыль, хоть и не сразу, поскольку большая часть прибыли будет зависеть от продажи в Элладе товаров, что мы купили здесь, — ответил Менедем.

— Да, я с тобой совершенно согласен, — сказал Соклей. — И знаю, где мы сможем взять хорошую цену за часть этого шёлка, а может быть, и за весь — в Саламине.

— В самом деле? — удивился Менедем. — Ты не хочешь, чтобы мы взяли его с собой подальше от Финикии?

— Про другой товар я сказал бы "хочу", — ответил Соклей. — Но припомни, мой дорогой, Менелай в Саламине. Если брат Птолемея не даст нам лучшей цены за необычную и редкую вещь, кто тогда?

Теперь настала очередь Менедема согласиться:

— Да, признаю, ты прав. Я подумал, что ты имел в виду продажу каким-нибудь богачам Саламина. Но Менелай, это точно, особый случай. Да, нам несомненно стоит обратиться к нему, когда возвратимся на Кипр.

— Как скоро мы сможем отправиться? — спросил Соклей.

— Сейчас же, — ответил Менедем. — Вернее, когда Диоклей вытащит всех наших моряков из таверн и борделей. Меня держало здесь только ожидание твоего возвращения. Кроме того, я думаю, ты захочешь продать и осла, и мула, но это не займёт много времени. Диоклей умеет собирать экипаж из притонов, так что, через пару дней мы должны быть готовы. Поверь, я рад отправиться домой.

— Боюсь даже представить встречу с семьёй Аристида, — сказал Соклей.

— Это да, — вздохнул Менедем. — Да, ты прав. Я тоже этого не представляю. Но что поделать, придётся. Как проявил себя он и все остальные во время вашего похода по Иудее?

Прежде, чем отвечать, Соклей оглянулся посмотреть, где Москхион и Телеф. Убедившись, что они не услышат, он сказал:

— Не скажу ни единого плохого слова про беднягу Аристида или про Москхиона. Но Телеф… Он делал всё, что должен был делать, помогал в пути. И конечно, он храбро дрался с разбойниками не на жизнь, а на смерть. Но по пути, когда мы возвращались из Иерусалима, он обокрал иудеев.

— Да неужто? — Менедем взглянул на Телефа, который болтал с другим моряком, и, возможно, рассказывал о своих похождениях. — Почему же я не удивлён?

— Даже не знаю, с чего тебе удивляться, — ответил Соклей. — Лично я нисколько не удивлялся. Только порадовался, что иудеи не погнались за нами, чтобы прикончить. Тогда проблемы у нас были бы посерьёзнее, чем с разбойниками. Обошлось, но могло бы случиться.

— Это да, понятно, — согласился Менедем. — Но сейчас не в этом главный вопрос. Главное — станет ли Телеф красть у своих же товарищей?

— Я и сам размышлял об этом, — сейчас Соклей выглядел очень несчастным. — Но не знаю, какой дать ответ. Третий год он плавает вместе с нами, и могу сказать, что на "Афродите" никто не жаловался на воровство. И всё-таки, случившееся мне не нравится. Совсем не нравится.

— И я тебя за это ни чуточки не виню, — Менедем снова внимательно глядел на Телефа. — Он всегда старается найти путь как можно ближе к краю обрыва, верно? Тот, кто так поступает, когда-нибудь обязательно упадёт, ты согласен?

— Кто скажет наверняка? — слова Соклея прозвучали так же подавленно, как он выглядел. — Остаётся только гадать, согласен?

— Да. Что же нам с этим делать? Хочешь, оставим его здесь, в Сидоне?

Соклей с сожалением покачал головой.

— Нет, полагаю, не стоит. Эллинам он не сделал ничего такого, что я бы мог доказать, хотя от того, как он предложил перерезать горло Аристиду, у меня кровь в жилах застыла. Он говорил, что имел такой опыт, и я ему верю. Думаю, мы должны отвезти его обратно, на Родос. А вот хочу ли я, чтобы он плыл с нами следующей весной… это другой вопрос.

— Согласен. Есть смысл в твоих рассуждениях, — сказал Менедем. — А если станет создавать нам проблемы по дороге домой, всегда можно высадить его на берег в Памфилии или Ликии.

— Ага, и ты представляешь, что тогда с ним случится? — ответил Соклей. — Он станет пиратом, это точно, как то, что мы тут стоим и беседуем. Когда-нибудь мы поплывём опять на восток, а он тут как тут, вылезет из гемолии с ножом в зубах.

— Ну, значит, я предпочту идти на восток на тригемолии, — сказал Менедем. — Тогда, клянусь богами, мы ещё посмотрим, как ликийцы за ней погонятся на своих паршивых и жалких пиратских судёнышках.

— Да, это выйдет забавно, — согласился Соклей. — И знаешь, вполне возможно. Одну тригемолию строят, возможно уже закончили.

— Я знаю, — сказал Менедем. — Но даже если и так, меня вряд ли возьмут на неё капитаном. Да и как такое возможно, ведь мне приходится уходить в плавание каждой весной, чтобы заработать на жизнь. Нет, на ней поплывёт какой-нибудь калокагатос, который может себе позволить вот так растрачивать своё время на службе полису.

— Несправедливо это, — отозвался Соклей.

— С одной стороны — конечно, ведь я этого заслуживаю, — сказал Менедем. Однако, с другой… Ну, кто знает. Богач может позволить себе тратить время так, как я не могу, так почему у него не должно быть шанса? — пробормотал он себе под нос, не желая раздумывать о справедливости. И чтобы окончательно отогнать эти мысли, он позвал: — Диоклей!

— Чего, шкипер? — отозвался келевст, отступивший назад, чтобы не мешать Менедему с Соклеем беседовать наедине.

— Чего? — улыбнулся Менедем. — Мне надо, чтобы вся команда возвратилась на борт, и чем быстрее, тем лучше. Соклей вернулся, так что у нас больше нет причин оставаться в Сидоне.

— Да, — опустил голову Диоклей. — Я знал, что ты это скажешь, на самом деле, я на это надеялся. Пора мне выходить на охоту, ты это мне сообщаешь?

— Именно так, — подтвердил Менедем. — Моряки знают, что им от тебя не спрятаться, а если пока ещё нет — что ж, тем лучше.

Теперь и начальник гребцов улыбнулся.

— Ты прав, шкипер. Я пригоню их на борт, не сомневайся. Это будет даже не слишком трудно. Не так, как в эллинском полисе, где им легко раствориться среди людей.

Он, как всегда, сдержал своё слово. Множество моряков возвратились на "Афродиту" по собственной воле, едва услышав, что торговая галера отплывает на Родос. "Приятно быть там, где по-гречески говорит не жалкая горстка людей", не раз слышал Менедем.

Но некоторые не особо рвались домой. Одного так и не вернули обратно — поступил на службу к Антигону.

— Ну, и счастливо ему оставаться, — сказал Менедем, когда узнал. — Всякий, кто хочет есть то, что приготовит Андроник… — он покачал головой.

Ещё один из моряков связался с местной гетерой. Диоклей вернулся к Менедему с пустыми руками.

— Шкипер, Филон говорит, что скорее останется здесь, — сообщил он. — Говорит, что влюбился и не хочет покидать эту женщину.

— Да неужели? — удивился Менедем. — А та женщина хоть немного понимает по-гречески?

— Вроде да, но не знаю, насколько, — ответил Диоклей.

— Очень хорошо. Тогда возвращайся к нему. Постарайся застать их вместе, — приказал Менедем. — И скажи ему, что платы больше не будет. Скажи, что больше он не получит от меня ни единого обола. Если, услыхав это, женщина его немедля не вышвырнет, может, у них, и правда, любовь. В таком случае, могу сказать, что они друг друга заслуживают.

На следующий день Филон вернулся на борт "Афродиты". Он казался смущённым. Однако, его не слишком поддразнивали. Кто из моряков не влюблялся в портах Внутреннего моря, или не воображал, что влюблён? Не столь уж и многие.

Спустя ещё день, вся команда Менедема была в сборе, за исключением того дурака, что счёл Антигона лучшим работодателем. Многие, просадившие на последний кутеж всё своё серебро, выглядели изнурёнными, но всё-таки они здесь. Соклей возмущался насчёт цены, вырученной за двух животных, которых брал в Энгеди, но разница между ней и тем, что он за них заплатил, была всё же меньше, чем обошелся бы их наём.

Взявшись за рукояти рулевых вёсел, Менедем с улыбкой обратился к своим гребцам:

— Ну что, готовы снова увидеть свой дом и полис?

В ответ они, сидя уже на вёслах, склонили головы.

— Отлично, — сказал им Менедем. — Как думаете, не забыли ещё, что делать с вёслами?

Те снова склонили головы. Некоторым даже удалось улыбнуться. Менедем махнул Диоклею.

— Тогда я отдаю вас келевсту, пускай проверит, так ли это.

— Во-первых, нам стоило бы убрать причальные канаты, — сказал Диоклей. — Хороши мы будем, если начнем грести, пока привязаны к причалу. — Канаты отвязали и втянули на "Афродиту", моряки поднялись по сходням и втянули их за собой. Диоклей возвысил голос: — По моей команде… гребём назад! Риппапай! Риппапай! — Галера скользнула прочь от причала.

— Как идёт? — негромко спросил Соклей.

— Тяжело, — отвечал Менедем, а Диоклей продолжал бить колотушкой по маленькому бронзовому квадрату, задавая ритм гребли. — Этого следовало ожидать, ведь она так долго стояла здесь, напиталась водой.

Он толкнул от себя одно рулевое весло, притянул другое. "Афродита" разворачивалась в море до тех пор, пока нос не указал прямо на северо-запад.

— По моей команде… — произнёс Диоклей, и гребцы, зная, что будет дальше, подняли над водой вёсла. — Гребём вперёд!

Ритм поменялся, и теперь, погружая вёсла, гребцы толкали акатос вперёд, а не назад.

Мало-помалу, Сидон и мыс, на котором стоял этот финикийский город, стали уменьшаться за кормой. Менедем понемногу поправлял курс. Он посмеивался над собой, понимая, как неточна его навигация. "Кипр", — сказал он Соклею. Он не сомневался, что приведёт "Афродиту" к этому острову. Но куда, на восточное побережье, или на южное? Это другой вопрос, на который ответить гораздо сложнее.

— "Кипр", — согласился двоюродный брат.

Соклей, стоявший на носу галеры, чувствовал себя не в своей тарелке, осознавая свою несостоятельность как вперёдсмотрящего. Здесь должен бы стоять Аристид с его рысьими глазами. Соклей понимал, что у него зрение, в лучшем случае, среднее. Только он пока жив, а вот Аристид навсегда остался лежать под грудой камней в Иудее. Соклей должен теперь делать всё, что в его силах.

Он пристально смотрел вперёд, ища землю, возвышающуюся над бесконечным ровным горизонтом Внутреннего моря. Он знал, что Кипр может показаться в любой момент, и хотел самым первым увидеть остров. Аристид, конечно, сумел бы. Раз Соклей выполнял работу покойного, он хотел сделать это как можно лучше. Если первым заметит землю кто-нибудь из гребцов, для него это будет унижением.

Наверху за спиной Менедема парус издавал странные звуки, будто вздыхал — он то обвисал, безвольный и плоский, то наполнялся северным ветром. Рей развернули так, чтобы максимально воспользоваться даже таким ветром, а чтобы галера не теряла скорость, и когда он сильно дул, и когда спадал, Менедем оставил по восемь гребцов с каждого борта и менял их как можно чаще, чтобы у них оставались силы на случай, если потребуется удирать или драться с пиратами.

— Пираты, — пробормотал Соклей. Приходилось следить не только за полоской земли на горизонте, но и выискивать паруса и корпусы кораблей. По пути на запад к Кипру, "Афродита" встретилась с парой кораблей, идущих из Саламиса к Сидону или в другие порты Финикии. Все нервничали до тех пор, пока корабли проплыли мимо. В этом море любой незнакомец вполне мог оказаться хищником, ищущим добычу.

Он опять всмотрелся. Что там? Если он подаст голос, а это окажется не земля, он будет чувствовать себя дураком. Если промолчит, и его опередит кто-то другой — ещё большим дураком. Он ещё раз внимательно посмотрел.

— Эй, земля! — крикнул он. — Земля слева по курсу!

— Я её вижу, — отозвался один из гребцов. — Сам хотел сказать, но молодой хозяин опередил меня.

Это замечание заставило Соклея почувствовать себя увереннее.

— Должно быть, Кипр, — подал голос с кормы Менедем. — Вопрос в том, что это за побережье. Может, заметишь рыбачью лодку, Соклей. Рыбаки скажут.

Но им не понадобились рыбаки. Когда приблизились к берегу, Соклей произнёс:

— Забери меня вороны, если это не то самое побережье, которое мы видели по пути из Саламина в Сидон. Ты не мог приплыть точнее, даже если бы насквозь видел через море. Слава тебе, о наилучший!

— Слава, — дружно отозвались гребцы.

Менедем на своей корме замялся, как стеснительный школьник, которого заставили декламировать.

— Благодарю, друзья. Я был поблагодарил сильнее, если бы все мы не знали, что лишь удача привела нас сюда, а не на две-три сотни стадий вверх или вниз по побережью.

— Скромность? — поинтересовался Соклей. — С тобой всё в порядке, мой дорогой?

— Я с радостью признаю заслуги, если они действительно мои, и даже если не мои, но никто об этом не узнает. Но только не в этом случае. Если скажу, что могу провести корабль из Сидона в Саламин каждый раз так же прямо, как летит стрела, вы в следующий раз будете ждать этого от меня и высмеете, когда я не смогу. Я не такой дурак, чтобы заявлять нечто подобное, поскольку окажусь лжецом, как только мы отплывем подальше от земли.

Вскоре из узкой гавани Саламина вырвались пентера с летящим орлом Птолемея на стяге и помчались к "Афродите". Офицер сложил руки перед ртом и крикнул:

— Кто вы?

— "Афродита" из Сидона, направляемся домой, на Родос, — крикнул в ответ Соклей, готовясь к очередному долгому и подозрительному допросу.

Но офицер на военной галере помахал и сказал:

— Вы родосцы? Проходите. Мы помним вас, вы приплывали сюда с запада.

— Благодарю, о благороднейший! — радостно воскликнул Соклей. — Скажи, будь так добр, Менелай ещё в Саламине?

— Да, — ответил офицер Птолемея. — Зачем ты хочешь знать?

— Мы кое-что нашли в Сидоне и надеемся, что он захочет это купить.

— А. Ну, про это я ничего не могу сказать, придется вам выяснить самим, — офицер снова помахал. — Да сопутствует вам удача.

— Ещё раз благодарю, — ответил Соклей. Когда Афродита направилась ко входу в гавань, он вернулся на корму и поделился с Менедемом: — Все оказалось легче, чем я ожидал.

Брат склонил голову.

— Да уж. Боги, как хорошо, когда что-то складывается в нашу пользу. А если Менелаю понравится этот наш шелк…

— Будем надеяться, — сказал Соклей. — Как нам вообще заставить его взглянуть на ткань?

— Покажем его слугам, самому старшему, до которого нас допустят. Если этого окажется недостаточно, чтобы нас привели к нему, то уж не знаю, что ещё придумать.

Соклей восхитился его уверенностью. Торговцу она требуется в полной мере, и Соклей знал, что ему её не достаёт.

— Будем надеяться, что ты прав, — сказал он.

— Если нет, просто продадим её не здесь, вот и всё, — пожал плечами Менедем. — Я надеюсь, что Менелай захочет её купить, ведь он может себе это позволить. Но если не он, купит кто-нибудь другой. — Да уж, уверенности ему не занимать.

Когда братья явились в бывший дворец царей Саламина и нынешнюю резиденцию Менелая, высокомерный слуга сообщил:

— Наместник не принимает торговцев.

— Нет? — переспросил Соклей. — Даже если мы принесли вот это? — он махнул Менедему и тот, словно волшебник, извлёк из мешка прозрачный шелк и показал слуге.

Зазнайка тут же утратил часть своего высокомерия. Он протянул руку, чтобы потрогать шелк, но Менедем отдернул его.

— Это… это косский шелк? Нет, не может быть, слишком тонкий. Но и ничто другое не может быть.

— Нет, это не косский шелк, — сказал Соклей. — А что это, дело не твое, а Менелая. — Чтобы смягчить грубость, он дал слуге драхму. В любом другом доме он счел бы, что переплатил, но только не здесь.

Взятки не хватило, чтобы добраться до брата Птолемея, но она привела их к главному слуге, который заморгал при виде шелка.

— Да, господину лучше самому взглянуть на это, — пробормотал слуга. Через несколько минут Соклей и Менедем предстали перед Менелаем, сыном Лагоса.

— Радуйтесь, родосцы, — сказал Менелай. Он походил на старшего брата не только внешне, но и говорил так же, что, по опыту Соклея, встречалось гораздо реже. — Симий говорит, у вас есть нечто интересное, так давайте же посмотрим?

Птолемей точно так же переходил прямо к делу.

— Конечно, господин, — сказал Соклей и показал ему шелк так же, как показывал Симию.

— Клянусь собакой, это нечто, — присвистнул Менелай и склонил голову. — Воистину, это кое-что. Он не с Коса. Косцы не смогут сделать такой, даже если от этого будет зависеть их жизнь. Откуда он? Вы его приобрели в Сидоне, но только не говорите мне, что это финикийская работа.

— Нет, господин. — Менедем поведал свою историю: — Закербаал, торговец, который мне его продал, говорит, что шелк из страны за пределами Индии, то ли к востоку, то ли к северу. Он знает косский шелк и сказал то же, что и ты.

— Следующий вопрос, сколько вы за него хотите? — Да, Менелай не любил ходить вокруг да около.

— Закербаал сказал, что этот шелк на вес золота, — ответил Менедем. — Но он стоит дороже, поскольку невероятно легкий и тонкий. Я заплатил за него косским шелком, пятикратным весом за каждый отрез. — Соклей бросил на брата острый взгляд: на самом деле Менедем заплатил вполовину меньше. Но откуда Менелаю знать об этом?

И Менедем знал, что делает, поскольку брат Птолемея произнес:

— Значит, говоришь, что каждый отрез этой ткани стоит пяти отрезов косского шелка? Думаю, это справедливо.

Соклей и Менедем одновременно склонили головы почти одинаковым движением, что выглядело странно из-за разницы в росте. Соклей сказал:

— Не совсем, о благороднейший. Мы сказали тебе, сколько заплатили за него.

— А, — улыбка Менелая обнажила крепкие жёлтые зубы. — И говорите, что хотите получить прибыль, так?

Некоторые эллины, особенно те, кому не было нужды беспокоиться об этом, с презрением относились к самой идее получения прибыли. Менелай не был похож на такого, и Соклей надеялся, что и не был таковым.

— Господин, этот шелк не приплыл в Саламин сам по себе, — сказал Менедем. — Мы должны платить команде. Должны заботиться о корабле. И должны как-то жить.

— И кроме того, вы думаете, что у Менелая в руках все деньги мира, да? — он закатил глаза. — Вы просто не знаете, какой скряга мой брат.

— По правде говоря, знаем, — сказал Соклей. — Имели с ним дело в прошлом году на Косе.

— Если подаришь ему часть этого шелка, он не станет сильно переживать о том, сколько ты на него потратил, — вкрадчиво сказал Менедем.

— Сколько его у вас? — спросил Менелай.

— Дюжина отрезов, все такого же размера и качества, как этот, выкрашенные в разные цвета, — ответил Менедем.

Менелай потер подбородок.

— А вы хитрецы, а, родосцы? Да, это может сработать. Симий! — крикнул он.

Слуга появился немедленно.

— Да, великолепнейший?

— Сколько будет стоить рулон хорошего косского шёлка?

— Около мины, господин.

Менелай посмотрел на Соклея и Менедема.

— Это так?

Они переглянулись. Соклей ответил.

— Я бы сказал, что он может стоить немного больше, но, в целом, примерно так.

— Так вы заплатили по пять мин, плюс минус, за каждый рулон этого восточного шёлка?

Родосцы снова переглянулись.

— Скорее, около шести, светлейший. — ответил Менедем.

— И сколько нужно прибавить, чтобы оправдать ваши труды? — спросил Менелай.

— Ещё столько же, — сказал Соклей.

— Что? Двенадцать мин за рулон? Клянусь Зевсом, родосцы, это чересчур! Я накину вам половину и ни драхмой больше.

Соклей на пальцах посчитал, сколько это будет.

— Девять мин за рулон. У нас их двенадцать, значит ты заплатишь… — он бормотал себе под нос, совершая расчеты, — … сто восемь мин за всё?

Почти два таланта серебром, 10800 драхм. Куча денег, как ни считай.

Менелай повернулся к слуге.

— Так получается, Симий? У меня мозги плавятся, когда пытаюсь считать без счетов.

— Да, господин, он посчитал верно, — ответил Симий. — Другой вопрос, станешь ли ты платить.

— Справедливо, — согласился Менелай. — Но, если я поделюсь шелком с Птолемеем, он не станет сильно огорчаться. — Наместник склонил голову, внезапно приняв решение. — Ладно, родосцы, по рукам. Ваш восточный шелк, все двенадцать рулонов, за сто восемь мин серебром, или вы лучше возьмёте золотом? Золото будет намного легче нести.

Египет был богат золотом, тогда как большинство эллинов использовали серебро.

— Какой курс обмена ты дашь? — спросил Соклей. — Зависит от этого.

— Десять к одному, не больше. Нынче вам не дни Филипа Македонского, когда за одну золотую драхму давали двенадцать серебряных.

Он не ошибся, десять к одному был обычный курс. Веком ранее курс доходил до тринадцати и даже четырнадцати к одному.

— Если подождешь, пока мы приведем пару людей, я бы лучше взял серебром, — ответил Соклей. — Как ты сказал, золото за последнее время упало и может упасть ещё сильнее.

— Как пожелаешь, — пожал плечами брат Птолемея. — У меня есть серебро. — Соклей в этом не сомневался. Насколько велика армия на Кипре? Он, наверное, тратил не меньше двух талантов на ежедневную плату солдатам.

— Я пойду на "Афродиту" за моряками, — сказал Менедем. — Ты можешь выделить нам охрану, когда мы понесем деньги на корабль, о благороднейший?

— Конечно, — ответил Менелай. — Боишься получить по голове по дороге в гавань? Я не виню тебя. Саламин порой бывает жесток.

— Благодарю, господин. Если бы ты отказал мне, я привел бы с собой намного больше, чем двоих, уж поверь. — Менедем помахал и заторопился прочь.

Соклей остался наедине с Менелаем и Симием. Обычно он ненавидел подобные ситуации, поскольку был не слишком разговорчив. Но сейчас спросил:

— Господин, охотился ли ты на тигров в далёкой Индии, как твой брат Птолемей?

— Я? Да уж, должен тебе сказать, ещё как! — воскликнул Менелай и разразился охотничьим рассказом, не только заинтересовав Соклея и сообщив ему два-три новых факта о тиграх, но и избавив от необходимости говорить что-либо до момента, когда вернулся Менедем с моряками. Неплохо для десятка слов, подумал Соклей.