Святой и грешница

Глава 27

Был почти полдень, когда Элизабет наконец встала и спустилась в большой зал, чтобы съесть немного каши или сладкого миндаля. Ей определенно не хотелось ничего другого — ее шея болела и глотать было ужасно больно. Внешне тоже отчетливо были видны следы нападения: синяки обезобразили белую кожу на ее шее. Элизабет смотрела на них в подаренное отцом маленькое зеркало. Очень ценный подарок!

Жанель подошла к ней и нежно коснулась следа на шее.

— Это пальцы призрака. Рыцарь прикасается к тебе из могилы и заставляет следы болеть. Но смерть забрала его, и вскоре последние следы исчезнут.

Она протянула Элизабет шелковый платок и помогла повязать его так, чтобы скрыть пятна. Жанель управлялась не так ловко, как обычно, потому что ее рука была перевязана и, несомненно, болела. Но француженка ничего не хотела слышать о том, чтобы передать заботу об Элизабет — пусть даже на время — другой служанке. Элизабет запретила ей выполнять всяческую тяжелую работу, пока ее рана не заживет.

— Ты не будешь ничего стирать и носить дрова! Договорились? — строго спросила Элизабет.

Жанель опустила голову и пообещала слушаться. В ее голосе было столько смирения, но глаза блестели.

— Я прослежу за этим, — добавила Элизабет, подозревая, что ее слова не произведут на Жанель должного впечатления. Она взяла подругу за руку и посмотрела в лицо. — Жанель, я не шучу. Ты и Грет мои единственные настоящие друзья в крепости, знающие обо мне все, даже мои грехи, которые отпускаются на небе, а не на земле людьми. Будет ужасно, если я потеряю тебя. Прошу тебя от всего сердца поберечь себя, потому что у меня нет особой веры в искусство банщика или лекаря.

— У меня тоже. Тебе пора, отец заждался тебя. Обещаю, что не буду таскать тяжелые ведра или делать еще что-нибудь, что могло бы повредить моему драгоценному здоровью. — Жанель лукаво улыбнулась. Элизабет обняла ее и вышла из комнаты.

Ее не удивил поздний завтрак отца. Но рыцарей было непривычно много, она узнала только графов фон Зольма и Бюндингена и брата графа фон Ганау, присутствовал даже Конрад фон Вайнсберг. Два капеллана и главный викарий уминали паштет, запивая большим количеством вина, рядом занимал место старый рыцарь фон Заунсгейм, которого не все хотели здесь видеть из-за дурной славы, ведь он со своими людьми недавно напал на город Шварцах, вернее, намеревался это сделать, но его план в последнюю минуту сорвался. Епископ Иоганн фон Брунн дал письменное обязательство городу выплатить две тысячи гульденов дворянам фон Зекендорф, и это не понравилось Заунсгейму. В конце концов, у него тоже были долговые обязательства к городу. То, каким образом он пытался их погасить, было возмутительно для честного рыцаря. Но епископ пригласил его, как и прежде, за стол, поскольку его сын служил в крепости и по поручению своего патрона недавно задержал четырех членов капитула, когда те возвращались из похода в Швайнфурт. Давний спор между епископом и капитулом обострился, и епископ снова нашел выход в проверенном способе вымогательства, захватив несколько важных противников.

Это случилось несколько недель назад, но казалось, что это произошло в прошлой жизни. Тогда Элизабет еще жила в борделе и вместе с другими девушками принимала близко к сердцу злодеяния епископа. Они были возмущены его поступками и желали ему скорой и ужасной кончины. А теперь епископ Иоганн фон Брунн был ее отцом, которого она всегда любила и почитала!

Епископ кивнул своей дочери и велел рыцарю фон Генебергу уступить ей место, чтобы она сидела рядом. Герадина, сидевшая с другой стороны, недовольно скривилась. Ганс фон Генеберг, наоборот, улыбнулся и поклонился, прежде чем нашел место на другой стороне стола рядом с главным викарием.

Иоганн фон Брунн сияющими глазами смотрел на свою дочь.

— Как твои дела, моя дорогая? Надеюсь, происшествие не омрачило твой сон.

— Спасибо, у меня все хорошо, отец, — хрипло ответила Элизабет. Она взяла сладкий миндаль и начала есть, не обращая внимания на разговоры. Разумеется, темой беседы стало вчерашнее событие. Не так часто личная охрана планировала убийство епископа и была обезврежена двумя служанками и дочерью епископа!

Элизабет подставила слуге бокал, чтобы наполнить его теплым медом, когда снаружи на лестнице раздались громкие голоса. Быстрые шаги приблизились, и дверь в зал распахнулась, так что створки ударились о стену.

Все взгляды были прикованы к вошедшему в зал с двумя стражниками капитану фон Заунсгейму. Епископ недовольно нахмурился. Он не терпел, когда прерывали его трапезу и не находил ни одной причины, которая могла бы оправдать такое грубое вторжение.

— Капитан, — приказал епископ, — объяснитесь!

Фон Заунсгейм не смутившись поклонился.

— Мне очень жаль, что я вынужден был побеспокоить вас, но из города выехала делегация и с минуты на минуту прибудет в крепость.

— И что? Просителям придется подождать, пока я закончу трапезу.

— Не думаю, что речь идет о просителях. Как сообщил Баусбак, которому вы приказали дежурить в городе, в состав делегации входит весь капитул и городской совет, а также представители других монастырей, провинциальных городов и главы предместий. С ними даже папский легат. Это несколько десятков мужчин!

Но епископа это не обеспокоило. Осушив бокал, он обвел взглядом присутствующих.

— Отлично! Мне представилась возможность одним махом коренным образом изменить ситуацию. Какое замечательное стечение обстоятельств!

Элизабет испугалась. Она ведь верно поняла его слова? Была ли другая возможность их истолковать? Она посмотрела на лица рыцарей, союзников и доверенных ее отца, на которых также читался ужас.

— Вы примете их? — спросил капитан Герман фон Заунсгейм в этот раз немного раздраженно. — Хотя Баусбак и прискакал быстро, предполагаю, что они вот-вот появятся у внешних ворот.

— Хорошо, впусти их. Здесь, во дворе за нашими высокими стенами, их требования будут выглядеть совсем иначе.

— Некоторые из них вооружены. — Капитан пытался заставить епископа задуматься.

— Что с того? — махнул рукой Иоганн фон Брунн. — Пропусти их и созови всех наших людей, они должны быть наготове. — Епископ довольно потер руки и взял особенно большой кусок жаркого.

На лице капитана отчетливо читалось сомнение, но он не осмелился вслух оспорить приказ. Герман фон Заунсгейм, наклонив голову, быстро удалился, чтобы передать дальше приказ епископа.

Конрад фон Вайнсберг откашлялся.

— Вы же не собираетесь схватить весь капитул и совет?

— Почему нет? — весело возразил епископ. — Вы полагаете, что в таком случае не останется никого, кто бы их освободил? Это справедливое возражение.

Конрад фон Вайнсберг ничего не сказал, будто он именно этого и опасался.

— С другой стороны, это было бы уже что-то, — продолжал епископ, который, судя по всему, проявлял все больший интерес к своему нападению. — Возможно, я смог бы назначить людей, которые бы более благосклонно относились ко мне и не портили мне настроение своим постоянным брюзжанием.

Элизабет растерянно посмотрела на отца. Он не мог всерьез так думать и не имел права говорить это всерьез! В таком случае он был не лучше многочисленных разбойников в империи, которые усердно, но безуспешно пытались вести войну с императором.

— Разве он был когда-нибудь другим? Ты, наивная глупышка, просто не замечала этого. Не хотела замечать!

Епископ, почувствовав взгляд, обратился к ней:

— Дорогая, что ты так на меня смотришь? — Он погладил ее ледяную руку. — Конечно, я не брошу их всех в темницу.

Элизабет немного расслабилась.

— Нет, среди каноников у меня появились союзники. Молодой Никлас фон Ротенган предан мне, а также господа фон Танн, Малькос и Кере, фон Бенинген, и оба брата фон Зих на моей стороне.

— Они преданы деньгам. Епископ не скупился на подкуп!

Судя по гулу во дворе, делегация прибыла. Фон Брунн вытер рот и поднялся.

— Ну что, господа, пойдемте? — спросил он с широкой улыбкой на лице. — Сдается мне, сегодня будет интересный день.

Элизабет посмотрела на собравшихся. Кроме Герадины, которая определенно была слишком глупа, чтобы понимать, что происходит, она увидела только серьезные и обеспокоенные лица. Никто из рыцарей и священнослужителей не разделял веселого настроения епископа. В сопровождении двух ангелов-хранителей он вышел на лестницу и посмотрел на делегацию. Капитан не преувеличивал: их было около шести десятков мужчин, многие из которых были вооружены. Элизабет увидела среди них советника Ганса Майнталера, выбравшего сегодня особенно роскошный наряд и опоясавшегося мечом. Вдруг Элизабет поняла, что он может ее узнать. А капитан упомянул папского легата… Она вытянула шею, но, к счастью, не увидела среди делегации высокопоставленного священнослужителя, зато встретилась взглядом с каноником фон Грумбахом. Она вздрогнула. Он узнал ее, в этом не было сомнений. Фон Грумбах приподнял брови и едва заметно кивнул без следа удивления на лице. Возможно, он принял ее за новую содержанку? Элизабет не могла в это поверить и все больше убеждалась в своем подозрении, что каноник с самого начала все знал и таким унизительным способом хотел заманить ее отца в ловушку.

— Священнослужитель, соблюдающий целибат, не может угодить в такую ловушку.

Ганс фон Грумбах вышел вперед и склонил голову. Как обычно, по его лицу сложно было понять, что у него на уме, когда он обвел взглядом епископа и его свиту.

— Капитул назначил меня новым настоятелем, поэтому мне предстоит сказать вступительное слово, — произнес он своим приятным низким голосом.

Он пришел на смену Антони фон Ротенгану! Все же Элизабет показалось, что он недоволен.

— Господин епископ, мы пришли к вам, потому что настало время что-то изменить. Уже давно, с тех пор как вы были выбраны нашим епископом, наши дела находятся в плачевном состоянии и вы не сделали ничего, чтобы исправить ситуацию.

На лице епископа проступила скука, но он не стал перебивать нового настоятеля.

— Вы подписали много договоров и дали много обещаний изменить в лучшую сторону свой образ жизни и не вгонять епископство в долги, но этим все и ограничилось. Теперь мы все собрались, чтобы наконец покончить с этим.

Он кивнул двоим подошедшим мужчинам. Первого Элизабет не знала. Возможно, новый папский легат? Моложе и решительнее, чем тот, с которым Элизабет познакомилась в доме бывшего настоятеля. Второго мужчину Элизабет знала очень хорошо. Это был каноник Иоганн фон Вертгейм, старший брат Альбрехта. Среди присутствующих она заметила и самого Альбрехта, но не решилась кивнуть ему.

— Вы хотите покончить с этим? — повторил епископ. — Любопытно, что вы в этот раз выдумали.

Он все еще казался веселым. Некоторые делегаты что-то рассерженно пробормотали себе под нос: им не нравилось, что епископ, как и прежде, не воспринимал их всерьез. Старший каноник фон Грумбах, наоборот, не показывал, возмущает ли его поведение епископа, продолжая спокойно говорить.

— Мы долго совещались. Представители капитула и других монастырей, городской совет Вюрцбурга и представители провинциальных городов, дворяне из окрестных земель и ваши собратья из Шпайера и Майнца. Мы также отправили посыльного к папе, который направил к нам своего представителя вместе с ответом… — Он указал на легата, стоявшего рядом.

Рыцари епископа обменялись испуганными взглядами. Как они и догадывались, делегация прибыла не для того, чтобы выпрашивать.

— Мы все пришли к выводу, что вы больше не можете управлять епархией. Вы не выполняете свои обязанности ни в отношении мирских дел, ни в отношении духовных. Народ имеет право выбрать того главу, который бы заслужил такое звание!

— Хорошо говорите, каноник фон Грумбах, — сказал епископ, игнорируя его новый чин. — Это все?

— Да, я закончил и должен просить вас подписать подготовленный нами документ, согласно которому вы слагаете свои полномочия и передаете их назначенному нами попечителю канонику Иоганну фон Вертгейму. Вы покинете Мариенберг и вернетесь в Цабельштайн.

— Что? — Епископ какое-то время безмолвно смотрел на Ганса фон Грумбаха, прежде чем смог ответить ему. — Вы и ваши сопровождающие покинете мою крепость, пока я не рассердился на такую наглость и не велел бросить вас в темницу. Или мне следует приказать застрелить вас?

Он посмотрел на своих рыцарей, но не нашел одобрения. Элизабет видела, как некоторые отворачиваются.

— Подумайте о том, что говорите, — предостерег его рыцарь фон Кастель.

Ганс фон Генеберг молча покачал головой.

— Если сам папа предлагает попечителя, то как мы можем проигнорировать этот приказ? — спросил Конрад фон Вайнсберг. Только старый Эркингер фон Заунсгейм с угрюмой решительностью взялся за рукоятку огромного меча.

Выполнит ли его сын приказ епископа? Элизабет попыталась найти ответ на его лице, но не увидела ничего, кроме неуверенности. Еще несколько молодых рыцарей незаметно отошли от своего епископа. Герадина, завизжав, бросилась назад в здание.

Выпрямив спину, Элизабет стала рядом с отцом. Она видела, как Альбрехт едва заметно покачал головой. Что-то в нем сегодня было иначе. Элизабет внимательно изучала его. С серьезным выражением лица он стоял среди городских советников и дворян. Что же было не так? Двое мужчин немного расступились, так что она могла видеть его с головы до ног.

Сапоги?

Элизабет оторопела. Теперь она поняла, что в нем изменилось. Он стоял среди дворян, а не каноников, и на нем был короткий камзол и узкие шоссы рыцаря, на боку висел меч. Возможно, он почувствовал этот взгляд, потому что немного поднял голову и посмотрел на нее. Его лицо осветила улыбка, полная нежности. Его губы произнесли ее имя. Какое-то время Элизабет не слышала, что говорит новый настоятель.

Несколько человек вышли из толпы и вместе с настоятелем, легатом и бургомистром пошли вверх по лестнице. Брат Альбрехта, конечно же, был с ними. Они провели епископа Иоганна фон Брунна обратно в зал. Ганс фон Генеберг велел поставить больше стульев к столу и отправил слугу за вином.

Элизабет тоже хотела пойти за ними, но голос за спиной остановил ее.

— Нет! Тебе не следует туда идти.

Элизабет обернулась.

— Почему? Речь идет о судьбе отца и о моей судьбе!

— Речь идет о судьбе епископа, который два десятилетия злоупотреблял властью государя этого епископства ради собственного удовольствия и развлечения, — вздохнул Альбрехт.

Элизабет не знала, откуда в ней взялся гнев.

— Я с этим не спорю. Но он мой отец и мое место рядом с ним.

Альбрехт грустно покачал головой.

— Это не очень разумно. В этот раз ему не отделаться легко. Наш союз против него достаточно силен. Ты не сможешь ему помочь. Если ты сейчас войдешь туда и поддержишь его, то судьба и тебя унесет вместе с ним.

— Судьба? Нет! Вы, его подданные, выступившие против него! — выкрикнула Элизабет, но Альбрехт, проигнорировав ее слова, продолжил:

— Никто не требует от тебя выступить против него. Поверь мне, будет лучше, если ты останешься здесь и подождешь с нами решения.

Элизабет стояла на лестнице со сверкающими от ярости глазами. Альбрехт нежно взял ее за руку.

— Я могу понять твой гнев. Мы любим наших родителей независимо от того, кем они являются, потому что так распорядился Господь. Но сейчас пришло время расстаться с отцом и попрощаться с ним.

У нее на глазах появились слезы.

— Что вы с ним сделаете? Отсечете ему голову? Или оставите умирать в его же темнице?

Альбрехт улыбнулся.

— Ты считаешь нас варварами! Нет, он должен будет сдать свои полномочия и передать их новому попечителю — Иоганну, моему брату. Затем он сможет забрать личные вещи и отправится обратно в крепость Цабельштайн. Он даже будет получать пожизненную пенсию, ежегодно три тысячи гульденов.

— Это великодушно, — неохотно произнесла Элизабет.

— Мы хотим спасти епархию, а не наказать твоего отца подобно тому, как он поступал со своими врагами.

Элизабет пристыженно повесила голову.

— Мой ум говорит мне, что вы правы, но мое сердце плачет, хотя ему известны все промахи отца.

Альбрехт обнял ее.

— Пойдем. Давай немного прогуляемся, пока идут переговоры. Это может надолго затянуться.

Элизабет неохотно пошла за ним через двор в передний двор, а затем к воротам. Только выйдя за последние ворота, Альбрехт остановился и серьезно посмотрел на Элизабет.

— Ты, наверное, заметила, что я сегодня не в одежде каноника.

Она кивнула.

— Ты прежде сказала, что судьба твоего отца это и твоя судьба, но так не должно быть. Смотри, я однажды пообещал отдать за тебя свою жизнь, если понадобится, и разделить ее с твоей. И сегодня я не хочу ничего другого, поэтому написал просьбу о том, чтобы капитул освободил меня от моих обязанностей перед святой матушкой-церковью. Это, разумеется, непросто, и решение должно быть еще одобрено высшим чином, но через несколько недель я снова стану рыцарем, который любит тебя и хочет сдержать данное тебе обещание.

Элизабет молча обняла его. Ей в голову не приходили нужные слова.

— Позже, — поклялась она себе, — при первой же возможности я все расскажу тебе, независимо от того, захочешь ты меня слушать или нет, потому что между нами не должно быть никаких тайн и никаких темных пятен прошлого, которые бы могли затмить свет любви. Потом, и только потом, если у тебя останется желание выполнить свое обещание, я с удовольствием скажу тебе да!

Переговоры затянулись до вечера. Духовные и мирские делегаты убеждали епископа, но он оставался упрямым и глухим к доводам разума. Все больше рыцарей и даже викарии и капелланы отворачивались от него и советовали подписать отречение. Конрад фон Вайнсберг, стоя возле нового настоятеля, взывал к его благоразумию. Когда даже рыцари Ганс фон Генеберг и Георг фон Кастель попросили освободить их от клятвы верности, он сдался. Епископ Иоганн II фон Брунн велел дать ему перо и чернила и подписал отречение, подготовленное папским легатом. Когда он прижимал свою печать к воску, у него на глазах появились слезы, но голос его не дрогнул.

— Вы и ее хотите у меня отнять, — сказал он и, с усилием стянув со своего толстого пальца кольцо с печатью, бросил его на подписанный пергамент. — Мат, не правда ли? По крайней мере, в этой партии.

— Следующей не будет, Иоганн, — сказал глава капитула фон Грумбах, взяв кольцо и договор.

— Мы еще посмотрим, — возразил Иоганн фон Брунн. Слезы на его глазах сменились воинственной решимостью.

Вечером делегация с облегчением покинула крепость. Остались только несколько рыцарей и два писаря, чтобы контролировать ситуацию. Они дали епископу время собрать вещи и попрощаться. Он имел право нагрузить три кареты и выбрать из конюшни трех лошадей, чтобы взять их с собой в Цабельштайн. Его должны были сопровождать два камердинера. Поддержат ли его рыцари, было еще не понятно. Каждый думал, как в этой ситуации будет лучше для него, поэтому вечером в зале было тише, чем обычно. Каждый был занят своими мыслями, и настроение было подавленным.

— Они дали мне в распоряжение только три кареты! — жаловался Иоганн фон Брунн своей дочери. — Как я должен разместить свои вещи только в три кареты?

Герадина начала рыдать, но Иоганн лишь недовольно посмотрел на нее и грубо сказал:

— Успокойся. Рев бабы — это последнее, что я сегодня смогу вынести.

Герадина обиженно закрыла рот и поднялась.

— Тогда я пойду собираться.

— Зачем? — удивленно спросил бывший епископ. — Ты так быстро покидаешь крепость? Куда ты пойдешь?

Герадина в замешательстве остановилась.

— С вами в Цабельштайн, куда же еще? Мое место рядом с вами!

Иоганн фон Брунн покачал головой.

— Меня ты сопровождать не можешь. Неужели ты думаешь, что в моих трех каретах найдется еще место для тебя и твоего бесполезного бабского хлама?

Герадина вздрогнула, на ее лице проступил ужас. Впервые Элизабет почувствовала что-то вроде сочувствия к содержанке своего отца.

— Значит, это конец? — выдавила Герадина.

— Если ты найдешь другой способ, тогда можешь приехать ко мне в Цабельштайн, — сказал Иоганн фон Брунн и движением руки велел ей идти, а сам принялся за паштет.

Постепенно рыцари и духовенство покидали зал, хотя фон Брунн все еще сидел за столом. Только сейчас он четко осознал, что уже не является епископом. Элизабет заметила глубокие складки у него на лбу, когда он подчеркнуто радостным голосом просил еще вина. Прежде чем он напился, девушка пожелала ему спокойной ночи и направилась в свои покои, но отец взял ее за руку, останавливая.

— Ты поедешь со мной в Цабельштайн?

Элизабет немного замешкалась, но затем прислушалась к своему сердцу.

— Нет, отец, я не поеду туда жить с тобой. Я выхожу замуж.

— После того как признаюсь будущему супругу во всех грехах и он простит меня, — мысленно добавила она.

Иоганн фон Брунн больше не задавал вопросов. Отпустив ее руку, он пробормотал:

— Тогда я должен пожелать тебе счастья, — и, взяв бокал, наполненный крепким красным вином, залпом осушил его.