Святой и грешница

Глава 3

Понедельник прошел в работе по хозяйству и болтовне. Девушки снимали грязные простыни с кроватей и застилали продавленные соломенные матрацы свежими. Затем они носили воду из колодца и, добавив туда щелочь, стирали простыни и одеяла в больших кадках перед домом. Грет, сняв обувь, топтала замоченные одеяла в овальном корыте. Анна и Мара ополаскивали их, а Жанель и Элизабет выкручивали. Марта напевала что-то под нос, развешивая простыни на заборе.

Хотя солнечные деньки минули, все же, несмотря на тучи, которые ветер весь день гонял над Майном, было достаточно тепло, чтобы работать на лужайке, а не в темноте душного дома. Анна завела песню, и все девушки, кроме Марты, назвавшей ее тупой, подхватили ее.

Позже мамочка вместе с Грет ушла, чтобы пополнить запасы вина, вернулись они после обеда. Возчик доставил купленные бочки: одну он закатил в дом, а другую — в закром, пристроенный за домом. Он еще немного поболтал с хозяйкой, прежде чем попрощался и уехал на своей повозке.

Эльза распределила задания на вторую половину дня. Жанель должна была идти за покупками. Она решила взять с собой Элизабет. Мамочка не хотела, чтобы ее девушки в одиночку шатались по городу. Хозяйка, конечно, недовольно скривилась, узнав, что Жанель хочет взять с собой новенькую, но все же позволила.

— Куда мы идем? — с любопытством осматриваясь, спросила Элизабет. Она изучала каждый дом, каждый двор, каждый кустик в надежде хоть что-то узнать, но ее память была окутана густым туманом.

— Мы идем на городской рынок через ворота под башней.

На мосту Элизабет закинула голову, чтобы рассмотреть башню. Вход охраняли два стражника. Возможно, она была здесь раньше? Ничего, только туман. Но все же в ее душе что-то екнуло, когда она шла по переулкам в толпе, разглядывая дома.

Вскоре девушки добрались до рынка, прилавки которого выстроились с двух сторон вдоль Домштрассе до узкого переулка. Они купили овощи и яблоки, прошлись по рядам с яйцами и выторговали кусок сала для заправки супа.

Сначала Жанель болтала без умолку, постоянно задавая вопросы, на которые получала односложные ответы.

— Ты не очень-то разговорчива, — сказала она, подходя к воротам, ведущим в предместье Плайхах.

Элизабет вздохнула.

— Мне нечего сказать. Это очень странное чувство — быть взрослым и вместе с тем заново рожденным. У каждой из вас своя история и воспоминания. В моей голове за исключением нескольких картинок клубится туман, сквозь который я не могу пробиться. Я не знаю ничего! Ты называешь меня Элизабет, и, возможно меня так звали раньше, но я в этом не уверена. Несмотря на ваше хорошее отношение, жизнь здесь, как одежда, сшитая для кого-то другого: в одном месте широковата, в другом узковата. Я словно упавшее дерево, которое потеряло корни. Вместе с воспоминаниями я потеряла семью и дом, где чувствовала себя в безопасности и куда могла бы вернуться.

Жанель, остановившись, с состраданием погладила ее руку.

— Наше заведение теперь твой дом, и мы станем твоей семьей. — Она лукаво улыбнулась. — У нас, как и в любой семье: кого-то любишь больше, кого-то меньше, иногда с кем-то ссоришься и рвешь на себе волосы. А мадам — наша мама, строгая и неуступчивая, но справедливая. Мы работаем на нее, за это она зорко следит за происходящим и не побоится призвать к порядку даже рыцаря или члена городского совета, если они позволят себе лишнего. Дважды она даже посылала за палачом, когда пьяную компанию невозможно было усмирить. И в случае с Эстер… — Ее лицо помрачнело.

Элизабет следовало бы расспросить Жанель, но ей не хватило смелости лишить себя последней иллюзии. Момент был упущен. Крошка Жанель снова радостно посмотрела снизу вверх на Элизабет.

— Вот увидишь, здесь не так плохо. Многие из нас пережили и худшие времена и обрели покой здесь, у мадам.

Элизабет только молча кивнула. Жанель была ей симпатична, и с другими девушками сложились нормальные отношения, но она немного боялась мадам. Что здесь происходило? У нее было смутное представление об этом, и, несмотря на потерю памяти, она понимала, что уклад жизни богобоязненных женщин, например бегинок, пожертвовавших собой ради ближних, существенно отличается от происходящего в доме. Тот факт, что за порядком здесь следит палач, свидетельствовал о грехе. Где-то глубоко в душе Элизабет чувствовала, что это место не для нее.

Вернувшись домой, они застали всех в постели, многие спали.

— Тебе тоже следовало бы прилечь. Ночной покой здесь длится недолго, и когда придут первые гости, поздно будет думать о сне.

Элизабет не чувствовала усталости, но все же прилегла. Одеяло еще сохло на улице. Что еще ей делать в большом мрачном помещении, которое даже днем едва освещалось сквозь обтянутые пергаментом окна?

«Слишком темно для чтения», — подумала Элизабет и удивилась своим мыслям. Чтение? Она умеет читать? В памяти всплыло воспоминание о бросающих разноцветные блики витражных окнах и толстой книге в кожаном переплете. Но как только она попыталась взять книгу и напрячь память, чтобы вспомнить комнату и весь дом, все исчезло в тумане.

Она, вероятно, заснула, потому что внезапно раздавшийся шум заставил ее вскочить. Большинство девушек не спали. Масляные лампы горели в держателях на стенах, хотя остатки дневного света еще пробивались сквозь окна. Элизабет изумленно осмотрелась. Странная хлопотливость царила в большой комнате, которую можно было при необходимости разделить двумя плетеными ширмами. Сейчас они стояли у стены, поэтому Элизабет могла видеть всю комнату.

В ней насчитывалось три кровати и два соломенных матраца в дальней части, справа и слева от двери стояли два стола с двумя лавками возле каждого и несколько табуретов. Слева у двери была печь, Марта как раз мешала угли. Анна принесла кувшины с глинтвейном, чтобы подогреть его. Эстер, порезав большую буханку хлеба, складывала ломти в корзинку. Мара сидела на постели, украшенной туго набитыми подушками, и Жанель шнуровала ее корсет. В отличие от предыдущего дня она облачилась в рубашку с большим вырезом, и ее грудь и руки были практически голые! Яркие наряды других девушек тоже вряд ли можно было назвать благопристойными. Грет так высоко зашнуровала свое платье, что виднелись икры, а из глубокого декольте Анны выглядывали соски, когда она наклонялась. Кроме того, девушки накрасили губы красным цветом. Мара подвела глаза угольком, а Марта припудрила лицо и навела румянец. Даже старая мадам надела туго зашнурованное яркое платье и накрасилась. Тяжелая цепь висела на ее дряблой груди, золотые браслеты звенели при каждом движении. Стоя посреди комнаты, она следила за своими протеже.

Элизабет неподвижно сидела на постели у стены и наблюдала за изменившимися девушками.

Разбудивший ее шум доносился от входной двери: кто-то постучал и так резко распахнул дверь, что она ударилась о стену. Трое мужчин громко и восторженно поприветствовали девушек. По всей видимости, настроение им подняла выпивка. Один мужчина обнял Марту, которая ему мило улыбнулась и вдруг стала замечательно выглядеть, может быть потому, что убрала свою угрюмую мину. Второй, положив руку на пышный бюст Анны, прижал ее к себе. Потеряв равновесие, девушка упала ему на грудь. Выскользнувший из ее рук кувшин ударился о пол и разлетелся вдребезги, залив все вокруг красным вином. Мужчины засмеялись, Анна, выругавшись, с опаской бросила взгляд на мамочку.

Эльза нахмурилась.

— Ну же, господа, не так бурно, — дружелюбно сказала она. — Присядьте сначала, выпейте. У нас есть свежий хлеб, сыр и сало. Может быть, сыграете в кости?

Мужчины, плюхнувшись на лавки, попросили вина. Грет принесла им сыр и сало, а Жанель достала кости и села рядом. Посетители, прилично одетые мужчины в возрасте, точно не были мелкими ремесленниками из предместья. Скорее всего, их укрепленные дворы с башнями напоминали маленькие замки и располагались в облюбованных канониками кварталах Бастгеймер или Гензегеймер во внутреннем городе. Элизабет удивилась своим мыслям и как раз задалась вопросом, откуда это ей известно, как вдруг почувствовала на себе взгляд мамочки.

— Как ты выглядишь? — сдвинув брови, спросила Эльза. — Так не пойдет! Еще кто-нибудь подумает, что я приютила беглую богомолку.

— Но ведь это вещи, которые вы мне вчера дали, — удивилась Элизабет. Она посмотрела на себя и не увидела ничего непристойного в застиранном и местами потертом платье.

— Вчера было воскресенье! — проворчала Эльза. — Для него они годятся, но не для сегодняшней ночи и других ночей, когда нам нужно работать.

Она посмотрела на стол, за которым сидели трое мужчин и с громкими возгласами играли в кости. Девушки восторженно хлопали в ладоши при каждом удачном броске и утешали проигравших поцелуями. Присутствие хозяйки там не требовалось.

— Пойдем со мной, я посмотрю, как тебя можно принарядить.

Мамочка повела свою новую подопечную в маленький дом напротив, располагавшийся в двадцати шагах от старого еврейского кладбища. Домик прятался между несколькими кривыми яблонями, по его ветхой глиняной стене плелась ежевика. Эльза усадила девушку на лавку и скрылась за плетеной перегородкой. Открыв сундук, она порылась в рубашках, платьях и корсетах. На минуту взяла в руки медальон, который ей принесли ремесленники, нашедшие Элизабет, и снова тщательно спрятала. С охапкой пестрых платьев она вернулась к девушке.

— С сегодняшнего дня это твоя одежда для вечеров. Следи, чтобы тебе ее сразу не порвали!

Почему ей должны порвать одежду? Она ведь не ребенок, играющий по амбарам или лазающий по деревьям! Элизабет хотела было возразить, но предпочла промолчать и при помощи хозяйки сняла свое простое платье и длинную льняную рубашку. Вместо них Эльза дала ей желтую рубашку по колено из тонкой ткани с широкими рукавами и платье с глубоким декольте.

Краснея, Элизабет попросила:

— Может, у вас есть булавка для меня?

Мадам покачала головой.

— Она тебе не нужна. А теперь я тебе помогу с платьем.

Хозяйка борделя набросила на девушку платье из вышитой зеленой ткани с еще более глубоким декольте, чем на рубашке, и шнуровкой под грудью. Эльза затянула ее так туго, что Элизабет застонала. Теперь ее грудь напоминала празднично упакованный подарок — два упругих персика в обрамлении желтой ткани и вышитой каймы. Платье широкими фалдами спадало до лодыжек, над узкими и короткими рукавами вздувалась желтая ткань рубашки.

— Но я не могу так идти! — возмутилась Элизабет и посмотрела сначала на свою грудь, затем на обнаженные предплечья и лодыжки.

— Можешь. Это как раз то, что нужно, — категорично сказала мамочка и придвинула лампу. — А теперь сиди спокойно, чтобы я смогла нанести немного краски на твое бледное лицо.

В домике Эльзы не было зеркала, но Элизабет видела других девушек, и ей не хотелось выглядеть так же! Это было неправильно… неприлично!

— Пожалуйста, не надо, — она немного отклонилась.

Хозяйка с силой сжала ее запястье и прикрикнула:

— Ты должна запомнить одно правило! В моем доме все делают то, что я говорю, и без возражений. Пока ты здесь живешь, ешь за моим столом, носишь одежду из моего сундука, ты будешь этому правилу следовать. А теперь сиди спокойно! Я не могу потратить на тебя целую вечность. Кто знает, может, там опять все вверх дном, пока меня нет!

Элизабет сидела вытянувшись, словно струна, пока Эльза красила ей губы и щеки, затем проследовала за хозяйкой в большой дом. Там действительно было шумно. Элизабет насчитала за столом шесть мужчин, они пили и играли в кости. Из девушек остались только Жанель, Эстер и Грет. Элизабет опустила взгляд на сдвинутые на полу матрацы. Анна сидела на них на корточках. У мужчины, который тоже опустился на колени сзади нее, видно было только ноги в узких брюках, натянутых до гульфика, и низ камзола. Все остальное исчезло под платьем Анны, которая, широко раздвинув колени, двигала задом туда-сюда, хихикала и время от времени вскрикивала. Из-под ее платья раздавались странные звуки. У Элизабет подкосились ноги, и она опустилась на лавку, не в силах отвести взгляд. Ее щеки горели и без краски мадам.

— Тише там! — закричал один из сидящих за столом. — Ты выводишь меня из себя! Как мне сконцентрироваться на игре?

Остальные засмеялись. С постели Элизабет за ширмой раздались ритмичные тяжелые вздохи, а с другой стороны смех и стоны.

— Да, я тоже весь горю, — сказал другой гость, по всей видимости, богатый бюргер. — Мне тесно в штанах!

Мадам положила руку ему на плечо.

— В таком случае вам следует расслабиться. Могу я вам предложить Грет с огненными волосами или лучше Жанель с огненным темпераментом?

Девушки улыбнулись бюргеру. Но мужчина в узких ярких штанах и коротком парчовом сюртуке с меховой каймой посмотрел на Элизабет.

— А это кто? Она новенькая? Не припоминаю, чтобы я ее здесь видел.

Элизабет почувствовала, что ей сейчас станет плохо, и, прижав руку к животу, выбежала.

— Она больна? — поинтересовался бюргер и подозрительно посмотрел на двух подошедших девок.

— Ничего страшного, — ответила мадам. — Расстройство желудка. Она вам не подойдет. Итак, кого я могу вам предложить? За обычную плату можете взять двоих.

— Знай меру, — засмеялся его товарищ, которому улыбнулось счастье выиграть три игры подряд. Его партнер по игре печально подвинул к нему стопку пфеннигов.

— Если ты будешь так тратиться, то не сделаешь своей жене пацана, а он ей очень нужен!

Гости засмеялись. Всем было известно, что у богатого пекаря было четыре дочери, и поэтому, напившись, он рвал на себе волосы.

— Мне достаточно одной. Благодарю, мадам, — ответил пекарь Экен, показав свои плохие зубы. — Не то чтобы у меня достоинство не выросло, — подчеркнул он, — просто нужно попридержать монеты! Что такого мне могут предложить две бабы, чего не может предложить одна?

— Молодец! — расхохотался сидящий с краю Гербер, хлопая себя по бедру. — Твоя жена может гордиться тем, что отхватила такого бережливого супруга.

— Я подумывал о вине.

Гости снова засмеялись.

— И? — поторопила его мадам, подняв брови.

Пекарь еще раз посмотрел на двух ждавших его решения девок и в конце концов выбрал Грет.

— Я беру рыжую.

Грет сделала книксен и повела его к ближайшей свободной постели. Там она опустилась перед ним на колени и помогла расстегнуть штаны и снять гульфик. Все остальные сосредоточились на вине и игре в кости.

Хотя пекарь только что хвастался, что смог бы осчастливить двух девушек, Грет вынуждена была помочь ему руками, пока его мужское достоинство не поднялось настолько, чтобы он смог овладеть ею. Возможно, он много выпил, но Грет это не волновало. Главное, он быстро кончил, и она смогла вручить Эльзе монеты. Чем больше клиентов она обслуживала за ночь, тем меньше становился ее долг. Так, во всяком случае, ей объясняла Эльза.

Элизабет долго сидела перед домом на траве, прислушиваясь к приглушенным звукам из дома. Ночной ветер с каждым часом становился все холоднее. Она сняла с веревки одно высохшее одеяло и набросила его на плечи. В голове было пусто, ей не хотелось думать о том, что она увидела и услышала этим вечером. Время от времени распахивалась дверь: гости уходили и приходили новые, которых радостно приветствовали. Когда почти все гости разошлись, в доме стало спокойнее. Колокол церкви Святой Гертруды давно пробил полночь, когда мамочка наконец нашла время посмотреть, где ее сбежавшая протеже.

— Ах вот ты где! Пойдем в дом или ты хочешь здесь до смерти замерзнуть?

Элизабет, уклонившись, скрестила руки на груди.

— Благодарю, у меня есть одеяло и мне не холодно. Все ли мужчины ушли?

— Там еще двое, но они тебя не съедят, — интонация мадам выдавала раздражение, — поэтому вставай и не порти мне платье, валяясь на траве!

Девушка неохотно встала.

— Пойдем, уже поздно. Мне нужно выпроводить еще двоих, пока не пришел палач.

Элизабет последовала за ней, но остановилась у двери. Мадам напомнила последним клиентам, что пора собираться домой, однако прошло немало времени, прежде чем мужчины привели свою одежду в порядок и опустошили кубки с вином. Эльза собрала последние монеты в кошель и отправила девушек спать. Эстер вышла за одеялами, остальные прямо там, где сидели или стояли, начали развязывать тесемки и снимать одежду, бросая на пол. Зевая, они ложились на матрацы и укрывались одеялами с головой.

Элизабет остановилась перед растерзанной постелью, еще теплой от чужих тел и неприятно пахнущей. На простыне виднелось два влажных пятна. Ей было страшно ложиться туда.

— Я сказала, быстро спать! Это касается и тебя, Элизабет! Или ты хочешь узнать, насколько твердой может быть моя рука?

Мадам, не церемонясь, развязала ей шнуровку и сдернула платье. Она толкнула девушку в спину так, что та потеряла равновесие. Элизабет пристроилась на краю постели, натянув одеяло до груди. Мадам еще раз прошлась по кругу и посмотрела на всех своих девочек. Она поставила возле двери ведро на случай, если кому-то из них ночью нужно будет справить нужду, и вышла, закрыв за собой дверь.

В то время как девушки одна за другой засыпали и звуки ночи сменялись храпом, шорохом и бормотанием, Элизабет не могла успокоиться. Солома колола, суставы ныли, но ей было противно перевернуться на другой бок. Перед глазами у нее стояли картинки этого вечера, в ушах звучали голоса. Нет, это ужасно! На рассвете Бог, должно быть, отвернется от этого греховного места. И Пресвятая Дева тоже! При одной только мысли, что Богородица видела происходящее здесь сегодня вечером, ее щеки горели от стыда! Она не могла и не хотела больше это терпеть. Элизабет решила еще до наступления следующего вечера покинуть дом. Хотя она не знала, куда ей пойти и к кому обратиться, здесь девушка оставаться больше не могла!

Ночью ей приснился сон. Она стояла возле винтовой лестницы. Вокруг было темно, но все же ей удалось разглядеть впереди в коридоре узкую полоску света из-под двери. Элизабет разулась и медленно пошла босиком. Пол коридора, выложенный камнем, холодил ее стопы. Факелы в железных держателях на стенах потухли. Ей хотелось быстрее дойти до конца коридора, где на полу блестела золотая полоска света, но чем больше она старалась, тем дальше казалась дверь. Ее ноги наливались свинцом. Она протянула руки вперед. Элизабет понимала, что все зависит от того, дойдет ли она до двери. С нее градом катился пот, дыхание становилось все громче. Нет! Она должна идти тихо. Сердце выбивало барабанную дробь.