Сын Тишайшего

Глава 17

В Грановитой палате было душно, пованивало потом и отдавало другими неприятными ароматами. Надеюсь, бояре не гадили по углам и не сморкались в занавески, по примеру своих европейских коллег? Шучу. Просто нервничаю и ещё не отошёл от происшествия с нищими.

Оглядываю уставших вельмож и останавливаюсь на патриархе. Махинатор тоже здесь! Интересно, Иоаким присоединился к думцам с утра или его позвали, когда грамоту уже утвердили? Впрочем, неважно. С этим деятелем у нас ещё будет беседа, касающаяся многих вопросов. Уверен, что он не успокоится.

— Рассказывай, Фёдор Фёдорович, — приказываю Куракину, когда меня перенесли на трон.

Пожилой князь кивнул дьяку, дабы тот передал бумаги Апраксину и начал вещать.

— Прости нас, государь. Не разобрались мы в расследовании князя Голицына, — оратор удивил меня столь оптимистичным началом, — Бояре долго судили да рядили, но согласились, что нельзя прощать подстрекательства к бунту, приведшие к убийствам и поджогам домов. Ещё и царская семья чуть не пострадала.

Торопиться некуда, поэтому я спокойно слушаю прелюдию, рассматривая уставшие и хмурые лица думцев.

— Алёшка и Алексашка Милославские заслуживают смерти за свои деяния, а князья Хованский и Прозоровский — ссылки в Пустозёрск, — с трудом выдавил Куракин, но далее продолжил нейтральным тоном, — Стрелецкие главы во главе с полковниками Грибоедовым и Озеровым, числом семь человек также должны быть казнены. Кроме них, плахи достойны пятнадцать простых стрельцов и холопов боярских, замеченных в убийствах. Ещё сорок людишек, уличённых в разбое, последуют в Сибирь. Всё имущество виновных передаётся в казну, дабы быстрее выплатить долги. Восемь бояр и два десятка служилых людей из приказов отправляются в ссылку или на дальние рубежи. Иван Милославский и Кирилл Нарышкин готовятся к постригу. Здесь мы над ними не властны. Решение за тобой.

Это прямо праздник какой-то! Только нельзя впадать в эйфорию. Беру бумаги и быстро пробегаюсь по тексту. Братьев Толстых и ещё пяток мутных персонажей бояре всё равно выгородили. Зато главные заговорщики получили максимальное наказание. Странно, что бояре решились на казнь племянников Милославского. Хотя это ведь и ослабление моего клана. Просто Иван Михайлович оказался человеком неумным и одновременно амбициозным. Ему бы договориться с Федей, определить границы дозволенного, и действовать в рамках генеральной, то есть царский, линии.

Вроде всё хорошо, но это обманчивое впечатление. Нельзя давить на бояр, не оставляя пространства для манёвра и лишая надежд устроить будущее детей. Значит, необходимо подкинуть им жирную кость, дабы думцы основательно за неё перегрызлись. Заодно забудут про обиды к царю. Да и не просто так они выдавили из своих рядов с приказами столько людей. Наверняка уже подумывают, кого устроить на тёплые места. Я разве против? Надо только обговорить условия.

— Признаюсь, удивили вы меня покладистостью и суровым отношением к татям, — мысленно улыбаюсь, наблюдая за спектром эмоций на холёных лицах, — Позже я изучу грамоты, и может, кого помилую. Пусть лучше людишки служат на засечной черте и приносят пользу государству. Казнить их всегда успеем. Как отдохнёте, жду от вас решения по новым думцам и главам приказов. Только обдумайте всё хорошо, дабы не предлагать людей бесполезных и глупых. Иначе я назначу своего человека.

Бояре сразу зашевелились, будто трава под лёгким ветерком. Такие слова им по душе. Но есть у меня и ограничения.

— Посольский приказ продолжит возглавлять Василий Голицын, Большую казну передаю Никите Одоевскому, Оружейные и Золотые дела Михаилу Лихачёву. Брат его — Алексей, как выздоровеет, встанет во главе Казённого приказа, а Яков Одоевский — Аптекарского, — оглядываю думцев и заканчиваю речь, — Это не обсуждается и является моим окончательным решением. Всё остальное на ваше усмотрение, включая Большой полк. Князю Голицыну хватит иных дел, дабы заниматься ещё и военными делами.

Бояре не смогли сдержать эмоций. Здесь не нужны слова, хватит выражения некоторых лиц. Кто-то доволен, а иные просто изумлены. Ведь формально князь получил царское неудовольствие и лишён одной из должностей. Для вельмож — это хорошая плюшка. Теперь они могут поставить своих людей на командных постах в армии. На самом деле всё сложнее, ибо ситуация в управлении страной и войсками крайне запутанная. Однако бояре не пройдут мимо возможности усилиться. Заодно перессорятся, на что я очень надеюсь.

Своё решение я принял обдуманно. В данный момент у меня просто нет физических сил и знаний, чтобы полноценно руководить страной. Даже Федя этого никогда не делал, больше полагаясь на чиновников и Думу. Для начала необходимо набраться опыта и потренироваться на кошках. Под этим я подразумеваю личную собственность семьи Романовых, управляемой Казённым приказом. Хочу разобраться, что это вообще такое. Заодно в моём подчинении окажутся царские мастерские и медицина. На первые бояре не претендуют, а вторая слишком ответственная сфера. Что касается МИДа и Минфина, то их возглавят опытные люди, чей авторитет признают даже самые склочные думцы. А за остальные места путь хоть глотки друг другу перегрызут. И, конечно, я займусь организацией нормальной полиции, но не буду спешить. Поэтому боярам об этом знать не нужно.

Решение думцев по наказанию участников мятежа меня полностью устроило. Даже нет смысла настаивать на обязательных пытках племянников Милославского и стрелецких полковниках. Голицын уже размотал клубок заговора, получив показания. Остальное лишнее, я и так всё знаю. А под пытками человек может оговорить, кого угодно, и ничто не мешает ему соврать. Только бояре надеются, что казнь для моих родственников будет заменена на ссылку. Здесь они ошибаются. Пощады не будет. Таким образом, я разменяю окончание расследования на жертвы. И виновными в смертях окажутся именно думцы, о чём будут распущены слухи среди народа. Ведь царь на Руси хороший, а бояре плохие. Гы!

— Не буду требовать ответа прямо сейчас. Соберитесь после обеда или завтра утром. Надеюсь, два дня вам хватит, — решаю закончить разговор.

— Как прикажешь, государь, — ответил Куракин, и все бояре дружно поклонились.

После возвращения в палаты я пообедал и внимательно изучил грамоты. Затем набросал список, куда отправить преступников. Из полковников и полусотников я решил помиловать двух человек, отличившихся на полях сражений. Пусть начнут с обычного стрельца и кровью искупят свою вину. Остальные оказались обычными казнокрадами, чем-то напоминающих генералов моего времени. Тех начали активно сажать, причём власти усиленно делали вид, что чудовищная коррупция стала для них неожиданностью. Угу. Здесь тоже типа никто не знал, ещё и старался покрывать мздоимцев, как убитого стрельцами Янова. Или Грибоедова, чьё дело хотели спустить на тормозах. Однако я убеждённый противник коррупции, тем более в силовых структурах, поэтому откровенные воры последуют на плаху.

По Алексею и Александру Милославскому всё ясно. Именно они стали триггером перехода бунта в активную фазу. Такое не прощают, заодно необходимо преподать науку остальным интриганам. Бояре излишне расслабились, вот пусть привыкают к ответственности за свои поступки. Никто не собирается устраивать репрессии, хотя очень хочется. Просто надо привести людей в чувство, показав, что избранных у нас нет.

Мои невесёлые мысли прервал, появившийся Савва. Чего-то я излишне загрузился, позабыв о времени. Смотрю в окошко, а там уже солнце заходит. Перевожу взгляд на своего человека.

— Поляк пришёл. Говорит дело важное, и ты велел докладывать, если что-то срочное, — доложил дядька.

— Веди.

Чем мне нравится Дунин, так это балансом рвения и разума. Полученный приказ он выполняет рьяно, но при этом думает о последствиях. Так его охарактеризовал Голицын. Пусть шляхтич — ренегат, зато к любому делу подходит основательно, просчитывая последствия и думая о деле. Хватать и пытать без разбора может любой. Как и повести людей в атаку, угробив их ради шкурных интересов. А вот умение думать дано не каждому. Иван Мартынович, ранее Ян Мартин, был неудобным подчинённым для начальства. Потому и особо в чинах не продвинулся. Но, даже вцепившись в предоставленный мною шанс, он сохранял холодную голову.

Поклонившись, Дунин перекрестился на образа и начал сходу доклад. Он вообще не любил словоблудие, чем сразу меня подкупил.

— Мы сволокли людишек с паперти и передали в Земский приказ. Ведь у нас нет прав допрашивать и пытать татей. Однако я присутствовал на дознании, заодно дьяков и писцов поспешить заставил, — усмехнулся поляк, явно не одобряя чернильное племя, любящее устраивать волокиту, — Ты оказался прав, государь. Притворщики долго не сопротивлялись и сразу выложили, что знали. Их целая шайка, куда входят обычные разбойники, скоморохи, нищие и даже один дьяк. Я послал людей, дабы задержать злоумышленников. Боюсь, всех не успеем, но далеко не уйдут. У меня под рукой две пятёрки лазутчиков, от которых даже татары в степи не уйдут. И в лесах они как дома. Пришлось придать им ещё полтора десятка из выделенных тобой воинов, уж прости за самоуправство.

Золото, а не человек! И такого кадра мариновали на границе? Ещё и до дел нормальных не допускали.

— Ты всё верно сделал. Какие могут быть претензии? А чего пришёл? Можно было после доложить.

Смотрю в серые глаза поляка и понимаю, что он появился не из-за желания показать своё рвение.

— Тебе самому надо это видеть, государь. В подвалы спускать не надо, мы перевезли людей в богадельню.

До Рождественского храма от моих палат метров сто, а по прямой, вообще пятьдесят. В XXI веке старинная церковь является часть Большого Кремлёвского дворца. А сейчас просто стоит рядом с моим здешним жилищем. И что там за загадочные люди? Всё равно делать нечего. Схожу, посмотрю.

— Дядечка, ты скажи, чем мы провинились? — произнесла девочка, глядя на меня голубыми глазищами, — И когда нас к дядьке Никифору вернут? Хотя здесь лучше, вон какая похлёбка вкусная! Ещё и сухарей дали.

Смотрю на девятерых, стоящих передо мной детей и не могу произнести даже слова. К горлу подобрался комок, не позволяющий дышать. А в душе сейчас такая буря, что с трудом удаётся контролировать эмоции. Хочется убивать. Никогда я не испытывал такой незамутнённой ненависти к людям. Вернее, нелюдям.

— Ты плачешь, дядечка? Мы тебя обидели? Так прости нас, пожалуйста. Хочешь, Андрейка песню споёт? Он не только жалостливые умеет, но и весёлые. На праздниках народ нам хорошую деньгу приносил. После чего дядька Никифор нам даже хлебушек давал и не бил.

Двое детей закивали, подтверждая слова девочки. Остальные же увлечённо грызли сухари, выданные коломенцами.

Провожу ладонями по лицу и понимаю, что плачу. Может, это недостойно царя, но сложно удержаться. Уж больно жуткая ситуация. Лица бывалых бойцов тоже весьма хмурые, а глаза смотрят очень недобро. Но они видали и не такое, поэтому умеют сдерживать эмоции.

Когда меня занесли в зал, где обычно столовались убогие, живущие в богадельне, я сначала не понял зачем. Ну, детки, пусть и грязные. Но присмотревшись и выслушав короткий доклад Дунина, меня начало трясти. И не от страха, а от ненависти.

Компрачикосы! Или как называются эти ублюдки на Руси? Они есть в этом времени! Сидящих передо мной детишек похитили или купили у родителей, чтобы сделать профессиональными нищими. Только предварительно их изуродовали. Кому-то обожгли лицо, другим искривили спины или сломали ноги. И всё это происходило в паре километров от Кремля!

— Вы пока останетесь здесь, у отца Никиты, — нахожу силы на ответ и киваю в сторону замершего духовника, — Хлебушек и похлёбка теперь будет у вас каждый день. А дядька Никифор уехал, надолго.

Дети заулыбались и радостно закивали. У одного мальчика с обожжённым лицом кожа натянулась, а улыбка выглядела, как жуткий оскал. Кто бы знал, чего мне стоило не отвернуться. Только бойкая девочка с вывернутыми стопами, внимательно на меня посмотрела и через некоторое время кивнула.

А я поклялся, что никто не уйдёт от наказания. Пусть на поиски изуверов уйдёт пять лет и пуд золота. Надо будет проинструктировать Дунина, чтобы он копал глубже и не стеснялся задеть какого-нибудь высокопоставленного товарища. Не поверю, что такие дела творились без нужной крыши.

Дети же пока поживут в богадельне. Далее их определят в профильное учреждение. Скорее всего, в интернат, где можно получить специальность. Один такой мы точно откроем в этом году. И ещё надо подумать о семейных детдомах. Ни один воспитатель не заменит ребёнку родителя, пусть он и чужой человек. Мы уже обсудили эту тему с Софьей, которой идея понравилась. Радует, что все сестрицы, царица и тётка Татьяна заинтересовались благотворительным проектом. Только Анна отговорилась плохим здоровьем, но это дело добровольное.

Тут в зал зашёл Дунин и, увидев мой кивок, подошёл к креслу.

— Тать этот, Никифор, поёт, аки соловей, — тихо произнёс поляк, — Ещё и баба начала правду вещать, а до этого пыталась скрытничать. Они указали на три разбойничьих логова. Нужны будут люди, государь. Сами мы справимся, но везде не успеем. Уйдут, гады! Надо брать сразу всех.

— Хорошо. Иди в Сыскной приказ и затребуй нужных людей. Что ещё? — Иван явно рассказал не всё.

— Разбойники творили свои непотребства более семи лет. Никифор указал на целое кладбище, где они хоронили своих питомцев, — поляк кивнул на жующих деток и пояснил, — Тех, что не выдержал издевательств. Говорит, закопали несколько десятков, без отпевания как собак.

Сердцебиение вновь увеличилось, при этом моя душа заледенела? За что мне такое? И в чём виноваты дети? Сука! Хочется самому пытать извергов, а далее казнить, чтобы те мучились подольше.

Делаю несколько вдохов и выдохов, дабы успокоиться.

— Избавь меня от подробностей, — спокойно отвечаю поляку, — Бери, сколько нужно людей и человека из приказа. Пусть он составит правильную грамоту и приложит к ней показания татей. И постарайся, чтобы воины пока помалкивали. Нам сейчас важно поймать изуверов, и нужна тишина. Народ же может взбунтоваться и начать самосуд. Под такое дело главные разбойники сбегут и затаятся. Ищи их потом годами.

Дунин кивнул, и, развернувшись на каблуках, покинул трапезную. Мне тоже пора. Машу рукой рындам, чтобы несли кресло в палаты.

Странный он человек. Вроде не дурак и неплохо образован. Более того, много читает, и не только религиозные книги. Но в некоторых вопросах упрямство сидящего передо мной гостя похоже на фанатизм. Хотя он хитёр и прагматичен. Как всё это понимать? Я сейчас о патриархе, пожаловавшем с утра пораньше. Мало того что у меня к этому деятелю немало претензий, так он начал разговор с ультиматума и упрёков.

Поэтому пытаюсь сдерживать рвущееся наружу раздражение и спокойным тоном объясняю Иоакиму, что право на насилие имеет только государство.

— На Руси есть царь, являющийся самодержцем. Он поручает боярам и главам приказов следить за выполнением законов, делясь властью, — боюсь, главпоп не поймёт понятие «делегировать полномочия», — Ниже стоят дьяки и иные служилые люди. Церковь у нас занимается духовной сферой, окормляя и направляя паству. Никто не давал ей права держать людей в собственной тюрьме, и тем более их карать. Это право есть только у меня!

— Это еретики, государь! Испокон веков было, что мы решали свои дела внутри братии. Сажать, кого в келью или отправлять на костёр — наша привилегия, — Иоаким сбавил обороты и начал приводить аргументы.

— Значит, с сегодняшнего дня будет иначе. Я не позволю пленить моих подданных и тащить их на костёр. Поэтому Аввакума, Лазаря, Фёдора и Епифания ты сегодня же освободишь. Они последуют в тюрьму Земского приказа, а далее совместно решим их судьбу. Касаемо прений, то предлагаю назначить их на послезавтра. Позже я хочу уехать в Коломенское. А так доведём дело с бунтом до ума, и все спокойно займутся работой.

— Не будет никаких прений! — иерарх злобно блеснул глазами, — Никитку Пустосвята с другими еретиками я приказал заточить в келью. Вскоре будет церковный суд, и тогда врагов передадут «земцам» для казни. А ещё ты должен подписать статьи против раскольников, утверждённые синодом. Завтра я передам грамоты, пока они не готовы.

А это уже оскорбление и неприкрытое хамство! Мало того что Иоаким снова нарушил мой приказ, так ещё и проталкивает изуверские правила, дабы окончательно расколоть страну.

Приди он вчера, то получил бы слишком резкий ответ. Но я немного успокоился и стараюсь не обострять ситуацию. Или для патриарха такое поведение — признак слабости?

— Нет. Никиту тоже надо отпустить, и статьи я подписывать не буду. Не ко времени сейчас такие законы, могущие потрясти народ, — делаю очередную попытку договориться, — Зря ты отказался от прений. Но ничего. Думаю, всем надо успокоиться и проведём собрание осенью. Надо совместно подумать, как объединить русское общество…

— Правильно люди говорят, что царь изменился! — вдруг перебил меня Иоаким, — Ты и ранее проклятым латинянам потворствовал и привечал их в Москве. А сейчас вздумал на их сторону переметнуться? Не бывать этому! Я не позволю!

Выдав пафосную концовку, главпоп попытался вскочить, оперевшись на посох. За всем этим действием он не услышал, как Савва вытащил кинжал из ножен. Зато Иоаким застыл в недоумении, когда холодный металл прикоснулся к шее, обильно заросшей бородой.

— Не много ли на себя берёшь, Ивашка? — патриарх дёрнулся, как от пощёчины, после упоминания своего мирского имени в унизительной манере, — Забыл, с кем разговариваешь, холоп?

— Я…

— Никто, — прерываю обнаглевшего попа, — Ты неумный человечишка, обуреваемый гордыней и нетерпимостью. При этом совершенно забывший про дела государственные. Дело церкви заниматься душами людским и не лезть в мирские дела. Или в библии написано иначе? Лучше бы ты священниками занялся. Каждый второй из них малограмотный, читать не умеющий. Многие не знают писания, и даже десять заповедей перечислить не смогут. Позор, а не слуги божьи! Оно немудрено, если их глава иными делами озабочен.

Патриарх молчал, находясь в прострации. Он не ожидал от обычно покладистого царя такого поступка. Но надо морально добить этого махинатора. Про вчерашний случай с нищими патриарх должен быть в курсе.

— Кто из твоих приближённых помогал татям, калечащим детей? Мы всё равно докопаемся до истины, даже если придётся весь синод на дыбу подвесить. Я на многие вещи закрывал глаза. Но надругательств над детьми не прощу никому, — чую, что начинаю шипеть от злости, но не могу остановиться, — Говори, кто прикрывал татей, окромя тебя?

Судя по окончательно растерявшемуся Иоакиму, такого обвинения он не ожидал. И нет его вины в случившемся, это очевидно.

— Прости, государь. Обуяла меня гордыня, здесь ты прав, — хрипло произнёс поп и попытался сесть на кресло, но Савва не позволил, — Но не возводи на братию напраслину. Нет здесь нашей вины и быть не может. Да, я отменил твой приказ Никите, но сделал это со зла, есть грех.

Хорошо, хоть признался. Может, он не настолько безнадёжен? Хотя о чём я? Стоящий передо мной иерарх замешан в заговоре.

— Надеюсь, что это правда. Земский приказ сейчас землю роет и добьётся правды. Если среди изуверов есть хоть один священник, то это твоя вина! — тычу в Иоакима указательным пальцем, — И отвечать за это будет весь синод. Я ещё прикажу людишкам рассказать, чем наша церковь занимается.

Вот здесь главпопа пробрало. Здешний народ весьма покладистый, но очень жёстко реагирует на явную несправедливость. Яркое тому подтверждение целая череда бунтов — Медный, Соляный и Стрелецкий. В случае огласки иерархам тоже перепадёт, как и пострадает репутация самой церкви. Что может привести к поддержке населения раскольников. Этого Иоаким боится как огня. Зато сейчас можно воспользоваться его растерянностью.

— Всех задержанных людишек переведёшь в Земский приказ. Далее вместе решим, как их судить и наказывать. Прения переносим на осень, если будет такая необходимость. Это я решу позже, — мои слова для главпопа, как пощёчины, но он терпит и молчит, — Статьи отложим года на два-три. Пока есть возможность решить противоречия миром, будем пытаться до последнего. А ты займись обликом и знаниями священников. Иначе одни ведут себя, как удельные князья, ещё и нарушают все церковные уставы. Другие, наоборот, нищие и безграмотные. Вот наведёшь порядок в своём хозяйстве, тогда и поговорим. Если нет вопросов, то ступай.

Глядя вслед ушедшему патриарху, понимаю, что это война. Но время у меня есть, и никто не собирается бездельничать. С боярами тягаться сложно, а вот приструнить обнаглевших попов вполне реально. Этим и займусь в ближайшее время. Обидно, что придётся делать это в ущерб другим проектам.