Так завершается карьера сыщика в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-3)

Глава 10

К текущему вечеру все было почти идеально готово. Его высокопревосходительство министр Е. Ф. Канкрин самолично, его заместители, всякая начальническая мелочь вроде столоначальников были строго предупреждены, что все пройдет только по указанию и под контролем его императорского величества. И что любое сопротивление будет немедленно отмечено сразу же августейшему покровителю.

Означенные помещения для следственных экспериментов подготовлены в стиле а-ля тюремный российский ужас. Рядовые чиновники министерства финансов оставались на своих должностных местах, которые им категорически запрещалось их покидать под влиянием грамотно распущенных слухов, и потихонечку доходили до пограничного состояния, которое обозначалось просто — страшная паника. Семеро из них под воздействием этих эмоций даже попытались удрать, несмотря на запрет, но тут же были схвачены и прилюдно отправлены в те самые камеры.

Сам Е. Ф. Канкрин сначала был в недоумении, потом в негодовании. Как же, его креатуру практически без его дозволения начали гнобить!

Однако. Николай I, буквально обязав его прийти на императорскую аудиенцию, пояснил, что ЕГО ЗЯТЬ начал ловить на подсадку одного наглого дипломата. И, так получилось, что этой подсадкой оказались чиновники его министерства. Совершенно случайно и пусть Егор Францевич не беспокоится. Жандармы совершенно не имеют целью поймать сотрудников его министерства и тем более самого министра.

— Если работа министра мне не будет нравится, то я в любом случае с ним расстанусь, — подчеркнул император напоследок, — а я вами весьма доволен. Так что благоволите, Егор Францевич, не беспокоиться!

Канкрин был немец практичный и четко понимающий свое место в общей иерархии, как вниз, так и верх. Еще и императорский зять соизволил приятно поговорить! Министр знал его давно, еще просто, как князя Долгорукого. Тогда он его очаровал, будучи еще молодым следователем, цепким и все видящим. А сейчас, заматерев и сумев стать родственником императора, он, по слухам, буквально ловил негодяев по одному внешнему виду. Что же, кому-то из нехороших чиновников не повезет. А он изрядно пас!

Константин же Николаевич твердо решил, что теперь наступил его триумфальный выход. И обязательно с жандармами позади. А то вдруг чиновники совсем запаникуют и перейдут к массовым побегам. Садить их в таком случае просто некуда! Если бы они были поопытнее в розыскном деле, и не так паниковали, то сразу бы это поняли и перестали пугаться.

Хотя вот это уже не очень хорошо. Они же, в принципе, ему не нужны. Быстро, но четко и тщательно поговорили и, скорее всего, разбежались. Так что посильнее бойтесь, любезные, и пищите, потом вам же будет лучше, сволочи!

Великий князь Константин Николаевич, не зная, но предвидя много сплетен о себе, пришел специально через парадные ворота искомого министерства. Неподкупный, стремительный, до нельзя злой и чем-то похожий на огромного свирепого волка. Почти сразу же начал приглашать собравшихся чиновников на допрос в небольшую камеру. В ней были две страшных достопримечательности — во-первых, небольшой стол, за которым сидел князь и скромно с боку писарь, и во-вторых, миниатюрный станок для пыток, помощью которого было можно дробить конечности, или зафиксировать их и после этого жечь или резать ножами, рвать щипцами.

От них обоих так сильно несло эманацией злобы и ужаса, что большинство приводящих сюда уже ничего не желали и ничего не скрывали. Лишь бы уйти отсюда обратно по добру — по здорову. Господи упаси!

Двое подручных — здоровенные жандармы в звании рядовых, но служащих не первый гщ, скучая, ненароком болтали о кровавых пытках, чем неоднократно доводили до самых стойких чиновников в состояние глубокого обморока. Из которого их, правда, тут же выводили при помощи холодной воды под стальным доводом: «Не положено!»

Константин Николаевич и его подчиненные, естественно, не были садистами. Сам он еще будучи Георгием Васильевичем, прошел в XXI веке специальную проверку на психологические отклонения. Проверка была не то что бы совсем тщательная и научно обоснованная, но ведь он прошел! А уж там рубили, дай бог памяти сирепо. Чуть что не так и сразу не годен!

Ну и помощников он себе выбрал соответственно. Весь этот ужасный антураж помогал ломать чиновников не хуже самых изощренных пыток, а заодно вчистую отшибал память у допрашиваемых. Те лишь помнили жуткий ужас, постоянно их стерегущий и бездушный голос жандармского следователя, холодящий похуже страшного мороза.

О чем их выспрашивали, что и как допрашивали, они уже не могли вспомнить, как потом не старались. Остались живы и здоровы, и это уже прекрасно. Главное, подальше от этой камеры и ее страшного хозяина.

А допытывался князь Долгорукий, как вы понимаете, практически сущий пустяк — кому, как и для чего давал деньги и подарки Джером Стюарт, четвертый граф Ньюкасла? Это, кстати, они тоже не помнили, но их предусмотрительно еще раз спрашивали, перед тем как отпустить домой. Князю оставалось только надеяться, что хотя бы один из десяти допрашиваемых чиновников ломанется к дипломату со страшной новостью о действиях русской жандармерии и большом их интересе своему скромному англичанину. Есть же у него хотя бы чуть-чуть здравого смысла? Лично он бы удрал, что было сил из страшной страны России.

Большего он позволить для Стюарта никак и не мог, и не хотел. Все-таки допрашивать почти шесть десятков человек одному (помощники не в счет), одновременно создавая логическую концепцию шпионской деятельности английского дипломата — это очень много и тяжело. Да и потом, наверняка, у императора Николая есть добровольные соглядатаи и за ним самим. Даже не за деньги, а помощники за ласковое монаршее слово. Мда-с!

Для начала он ответил с помощью чиновников на вопрос — КОМУ давали англичане? Из шести десятков без особой трудности было выделено два десятка крупных взяткополучателей. Бравших много, со смаком и со счастьем на лице. А чего и кого им было боятся? Это же было не запрещено, а, значит, почти разрешено. Вот и молотили языками о «помощи» англичанина, кто как горазд, хвастаясь и красуясь перед сослуживцами. Иностранец их выделил как наиболее перспективных и влиятельных. И дал в связи с этим денег. А вам, господа, ха-ха, совсем нет!

Тогда радовались и веселились, злорадно насмехаясь. Теперь приходилось очень как раскаиваться и горевать. Ведь если даже сам чего утаиваешь, даже из-за плохой памяти, то незадачливые соседи по службе обязательно сдадут. И сладострастно порадуются, негодяи. Пришла их пора глумливо веселиться за спинами и скромно наивно улыбаться, глядя в лицо.

Повинуясь стародавней привычке, Константин Николаевич отделил всех получателей английской «помощи» на три группы:

— Начальствующие персоны. Эти получили деньги и подарки только за то, что они есть и причем в зависимости от должности, чем выше, тем больше. Долгорукий более чем был уверен, что и уважаемый министр как-то брал (не сам, конечно, его секретари), и, тем более, у заместителей его рыльце в пушку. Но увы, по согласованию с императором, эти «товарищи» были пока не подсудны. Да и сам князь понимал, одно дело отдельные чиновники, таковые были всегда. А другое дело целое министерство! Тут даже у людей несведущих появляются вопросы о характере николаевского режима. Министр, значит, брал, хе-хе. А тогда сам император?

То есть позже то помоями Николая I все равно облили, начиная еше с первой четверти ХХ века. Но это было уже после смерти. А пока ни-ни. Да и зачем они?

В любом случае, сейчас потенциальные виновники сидят в своих креслах, дрожат и богу молятся, опасаясь, что и их арестуют. Потом следствие, суд, публичная ликвидация дворянских привилегий (у кого они есть) и пожизненная ссылка, а то и каторга. А вы как думали? Жандармерия не тульские пряники раздает!

— Чиновники чинами гораздо меньше, включая самую мелюзгу, но сидящая на «хлебных» местах. Ведь министр, подписывая приказы и распоряжения, не сам передвигает бумаги и прикладывает печати? На все это есть специальные чиновники, которые тоже любят сладко поесть-попить, но у которых ничтожное жалованье.

Так вот они порою и как бы самостоятельно двигают печати и зорко подсматривают за своими начальниками.

Ох уж эти маленькие шестеренки административного аппарата, вроде бы слабые и беззащитные! Все о вас забывают, но вы-то все знаете и видите.

Именно этих людишек Константин Николаевич более всего потрошил на предмет тайной информации. Они тоже виноваты.И брали неоднократно, и продали все, что могли и не по разу. Но о них речь не идет. Мелочь. О них, в конце концов, расскажут другие, такие же мелкие беспозвоночные из отряда незубастых чиновников. А их обязанность — рассказать все о министерстве в целом и об этом щедром англичанине в частности.

Тут Долгорукий полагался на человеческую психологию. Уверившись, что они страшному следователю ничуть не интересны, и попадая в привычное поле сплетен и слухов, эти людишки распевались соловьями, писарь едва успевал за ними записывать.

Они есть в любом коллективе в любую эпоху. Штатные и нештатные сплетники, которые считают своей священной обязанностью все разузнать, все разнюхать. А потом доложить — начальнику, случайному собеседнику, ну и, раз уж довелось, жандармскому следователю с остекленевшим взглядом.

Потом, разумеется, их вежливо или не вежливо выпинывали и все эти титулярные советники и коллежские регистраторы, вспотевшие, но довольные, летели на свое рабочее место. Их выслушали и они про всех рассказали!

— И последняя категория, самая неопределенная, включала в себя чиновников, которых дарили «на всякий случай», вдруг пригодятся. Или еще из жалости, из той наглой настырности, с которой они выпрашивали ма-аленькую подачку.

Вот и князь Долгорукий по такому же принципу «на всякий случай» охотился на эту дичь — задавался пристрелочными случайными вопросами и, если он не интересовали, безжалостно с ними расставался, напоследок припугнув до дрожи в коленках.

И ведь не промахнулся в таких стараниях! Его звали Иванов-56 (имя-отчество не важно), то есть мелкий чиновник где-то в самых первых рядах с конца, и занимался он мелкими вопросами эмиссионных касс. Дальше уже только дворники да горничные. То есть человек совершенно для него бесполезный, как решил поначалу князь Долгорукий и, как видимо, отметил для себя в свое время Стюарт.

Но не тут-то было! Этот Иванов-56 оказался первым сплетником министерства и знал все, чего даже его высокопревосходительство министр Е. Ф. Канкрин с его самомнением не ведал.

И нарассказывал этот человечек такого, что Константин Николаевич только в изумлении мысленно ахал и охал. И про особые сексуальные интересы (он-то наивный думал, что в XIX веке с этим все нормально, голубых и розовых еще нет), и про политические взгляды (явно большевики уже были, просто замаскировавшиеся) и, разумеется, о деятельности небезызвестного Стюарта.

Теперь оставалось только переспрашивать у других чиновников, чтобы не обмануться с Ивановым-56 и не строить доказательную базу только из его показаний. Занятие практически техническое и не требовавшие особых аналитических возможностей.

Невод он закинул практически случайно, но каков улов!

В ночи князь Долгорукий наконец-то пришел к мнению, что с него вполне достаточно. Конечно, не все жгучие секреты министерства были открыты, но перед ними и не стояла такая задача. А вот пронырливая бестия Стюарт сегодня явно попался. Он прямо-таки влез в это дерьмо по самые уши, только плешь заманчиво блестит. И теперь его придется прилюдно наказать!

Нет, самого англичанина попаданец губить никак не собирался. Если только он сам будет благоразумным и сбежит из страны, а не вздумает бороться с российским аппаратом, как дон Кихот с его мельницами. Но вот дать по его шаловливым ручонкам он себе позволит с большим удовольствием. Не фиг лезть в наши Палестины! Мы сами с ушами и огромной гордыней.

С тем и поехал домой, наивно полагая, что там все видят уже седьмой сон. Ага, сны там действительно видели. Некоторые. А все остальные слуги, повинуясь бестолковому распорядку Марии Николаевны (точнее, его полному отсутствию), как бы хлопотали по дому.

Сама Маша организовала для ребенка легкий ужин — сок, яблоко, совсем немного выпечки. Ну а поскольку он еще не родился, приходилось, хе-хе, ей есть самой. Чего ведь только не придумаешь, голодаючи.

Порадовался за ее аппетит (а, может, и позавидовал), и сел рядышком. Ему ужин никто не давал, лишь ругали и порою попинывали. Приходилось самому добывать пропитание, подсаживаясь к столу.

Хотя нечего Господа гневить, поужинал Константин Николаевич вкусно и даже через чур плотно для ночи. Понятно, подождав, пока жена уйдет. Она ведь и сама на ночь не очень ела и мужу не давала.

А так, говядина по-провански чередовалась с овощами и фруктами, новомодным жареным картофелем и так далее. Попив чаю со сладкими пирогами и поболтав за жизнь с кухаркою Аглаей, он снова отправился в спальню — спать. Жена его, как он надеялся, будет совершенно занята, и не только не потребует супружеского долга, но и о муже не вспомнит.

Как оказалось, простоватый он, однако совершенно, как его только в жандармерии боятся. Нет, его встретили в полном масштабе, как полноправного члена великокняжеской семьи. Сначала Маша устроила ему громкий скандал, единственно без битья посуды. Затем была проведена обширная экскурсия по дневному распорядку ее с будущим ребенком с показомместных достопримечательностей женского пола.

Уставший после дня работы, осоловевший от вкусного ужина, он, тем не менее, не спал, как делают все нормальные люди, а мучился на постели глухой ночью. Прямо-таки ад какой-то, а не приличная семья!

И затем уже, когда был погашен свет и бедный муж надеялся, что от него все отстали, ему все-таки пришлось вернуть этот пресловутый супружеский долг. И не деньгами, а собственной натурой.

Только после этого неугомонная Маша наконец-то успокоилась. Муж, не ветреный, но до нельзя занятой, был рядом, и он был ее собственностью. И попробуй, пискни! На этом и уснули. Аллес гут!

Ночь прошла тихо, если не считать, что беспокойный ребенок в животе их будил несколько раз.

— Больно уже, — пожаловалась Маша, — однако, хорошо. Здешние бабки — повитухи говорили, так бьет в животе обычно мальчик. Вот бы хорошо его родить!

Константин Николаевич, в отличие от нее, совершено ничего не делал. Но просыпался и он по-настоящему.

Утром поэтому они проснулись в слегка раздраженном настроении. Мало что не спали, так и тело было в таком состоянии, будто тебя все темное время черти заставляли молотить зерно на мельнице!

Вкусный питательный завтрак, не для чертей из ада, а обычный людской, их примирил с суровостью реальной жизнью на Земле. В конце концов, их судьба еще не самая плохая. Вот если бы они были крестьяне с их простым бытом XIX века!

После завтрака Маша все же сделала неудачную попытку удержать мужа дома. Положив теплые руки ему на шею и соблазнительно полуприкрыв (приоткрыв?) груди, она кокетливо попросила сегодня остаться. Она ведь женщина слабая, беззащитная, а кругом так много опасностей и угроз.

М-гм, и какие же жуткие опасности находятся в собственном доме в центре Санкт-Петербурге во второй четверти XIX века? Волки? Медведи? Вооруженные инсургенты? Ха, инопланетяне, в конце концов? Ох уж эти женщины, все норовят привязать мужчину к своему подолу!

По правде говоря, Константин Николаевич заранее готовился к такой попытке жены, и уже подготовил мягкое возражение, так, чтобы ее не обидеть:

— Он в принципе готов остаться с ней, но ее отец, он же император Николай I поручил ему с помощью жандармов на сегодняшний день провести проверку чиновников в одном министерстве. Задание весьма ответственное и государь очень надеется на его помощь.

В каком министерстве он не уточнил, да ей и не особенно надо было. Главное, он уходит из дома! И ведь не придерешься! В дела папа (на французский манер, ударение на последнюю гласную) она не влезала. По крайней мере, старалась, как и ее мама. Папа ведь так бывает недоволен!

Долгорукий, видя на приунывшее лицо жены, продолжил:

— Кстати, он также поинтересовался, как живут ее беременная дочь с будущим внуком, и пожаловался, что вы излишне мало бываете в Зимнем дворце. Точнее, в последний месяц она еще совсем не была. Так ведь, милая? Поехала бы к отцу и маме, они очень скучают. С дорогой он обязательно поможет.

Мария недоверчиво выслушала его, что-то дотошно подсчитала. Получилось, что они с сыном не были у отца три дни. Лукаво, но робко улыбнулась.

— Это уже так много? — спросила она доверчиво у мужа. А у кого она может спросить, как не у законного супруга?

Тот ласково ее поцеловал, не выдержав, потрепал по волосам, сказал:

— Ты не была у своего отца почти полжизни будущего Николая Константиновича. Окстись! Я бы на месте Николая I даже бы обиделся. Ребенок ведь хоть и в тебе, но все чувствует.

Разумеется, никто из Романовых не обиделся бы, а малыш еще слишком маленький, но Маша окончательно успокоилась и лишь попросила подтвердить:

— А ты нас проводишь, mon sher?

А то он не любящий муж и не заботливый отец!

— Конечно, милая, не только провожу, но и представлю самому государю императору.

Мария улыбнулась. Представить родную дочь отцу мог только не очень умный человек. Или совсем влюбленный.

— Нет, представлять нас не надо, — уточнила она, — а вот проводить бы хорошо. На улице так опасно.

Опасно? Мухи крокодилами залетали, подлые?