Так завершается карьера сыщика в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-3)

Глава 13

Высокородный русский следователь меж тем явно не собирался снижать юридический напор:

— Ваши недавние позорные действия по совращению российских чиновников министерства финансов хорошо выявлены. Кто, зачем, и в коей мере. Это позор! Винновые признались и все, как один, показали исключительно на вас. Я хочу вас предупредить — здесь вам не индийская колония и расплата окажется быстрой, но растянутой во времени.

Поскольку ваше тлетворное воздействие огромно и оказалась очень негативно для государства, Особый императорский суд (юридическое устройство, существующее только в голове Константина Николаевича) признал вас виновным и приговорил к четвертованию. Распишитесь вот здесь, что вы ознакомлены о приговоре.

Попаданец внимательно посмотрел на него уголком глаза. Это можно, если очень захочется и при некотором умении.

Ага, подсудный господин из английских дипломатов явно начинает испытывать некоторые неудобства! И не только от страшных следователей. Спокойствие ему не дает, прошу прощения, собственная задница!

Конечно, будь это обычный посетитель из отечественных узников, ему просто бы дали стул попрочнее, пусть такой же жесткий. Но все же жандармы — не глумливые садисты, сиди вон и почтительно внимай хозяину в генеральском, почти фельдмаршальском чине, раз уж попал сюда любезный.

Но перед ним был подлый неприятель, да что там, перед великим князем сидел жесткий и коварный враг, злодеяния которого через два века в XXI веке были запротоколированы самими англичанами. Георгий Васильевич образца этого столетия сам был свидетелем перед собой же, читая вузовский учебник. А перед врагом были все способы приемлемы, тем более такие мягкие и не жесткие (еще не оговоренные перед Стюартом).

Он договорил предложение:

— Тем не менее, Николай I, его императорское величество самодержец всероссийский, опираясь на свое милосердие, решил смягчить вам уголовную кару, если вы чистосердечно признаетесь в своих незаконных поступках в России. Все-таки у нас сейчас не жестокий XVII век.

Он опять замолчал, как бы равнодушно глядя на иностранного собеседника и ожидая, что его слова проникнут в сознание дипломата. Тебе, мой милый, еще, к сожалению, долго топтать земную твердь. Во всяком случае, это не последний день грешной жизни. Император-то не разрешил не только казнить, но и физически повреждать это нежное дворянское тело.

Так что все слова Константина Николаевича, к его искреннему сожалению, являлись простым сотрясением воздуха. Но англичанин этого не знал и именно на этом попаданец хотел сыграть. Врать, батенька, не хорошо, об этом все слышали с детства. Но врагу мы не врем, а стратегически измышляем.

После долгой и тянущей паузы следователь, решив, что Стюарт проникся обозначенной ситуацией, между делом простенько предложил:

— Давайте сейчас поговорим под официальный протокол с белого листа, как будто не было у нас того недавнего разговора. Явно было, — он предыдущее посмотрел на пытающего возразить собеседника. Да так посмотрел, что все протестующие слова застряли у того в глотке, — тогда вы нам лгали, Если же вы опять будете молчать или хитрить, то я снова напомню вам статьи Уложения 1649 года. И тогда вам будет не избежать наказания. Ведь этот юридический сборник законов до сих пор действующий!

Замолчал, ожидая. У англичан, как и у руссrих XIX века, не существует единого современного кодекса. Юридическая база складывается из большого количества документов прошлых веков. А там такая Тмутаракань, сами юристы время от времени путаются!

Сообщил информативно:

— У наших палачей многовековой опыт таких казней. Сами не поймете, как будете четвертованы. Правда, больно все равно будет, но очень недолго. Раны большие, кровью быстро истечете. Не пройдет и час, как вас зароют. Ноги к голове, руки ниже бедер. Благодать!

— А… — потянул Стюарт возглас протеста. На большее его уже не хватило. Какой страшный русский!

Следователь только хмыкнул:

— Я думаю, вам известно, кто я. Мои полномочия огромны и их хватит, чтобы приказать казнить вас без суда четвертованием. Ну или сожжением. Потом государь, паче чаяния, сделает мне августейший выговор. Может даже понизят в должности. Мне лично придется многословно извинятся перед нашим коллегой английским монархом. Но вы к тому времени будете уже мертвы, а бессмертная душа будет мыкаться в ожидание небесного суда.

— Это варварский произвол, юридическое беззаконие, я буду на вас жаловаться вашему монарху Николаю I! — пискнул, наконец, дипломат. Он уже понял, что безнадежно проиграл эту игру и что совершенно зря сюда прибыл. Предыдущие визиты в жандармерию, когда все хозяева казались излишне пушистыми и добрыми, его напрасно расслабили. Он должен был сразу бежать из России, как только бы узнал о вежливой просьбе о поездке сюда. Дурак, бестолочь! Расслабился в вольере с зубастыми крокодилами, которые никогда не бывают добрыми, а только голодными или слегка голодными. Или, кто здесь, злобные медведи?

Лишь чувство гордости, которое у английских дворян было гипертрофированно уже в XIXвеке, не позволяло ему сдаться и продолжаться зачем-то трепыхаться.

— Жалуйтесь, — равнодушно осклабился следователь, на короткий миг показав крепкие сильные зубы. Тот еще зверь, о господи, куда там крокодилу или медведю!

А тот позвонил в колокольчик и равнодушно проговорил вошедшему секретарю Алексею:

— Голубчик, попросите ко мне Колокольцева с его людьми. Есть некоторая непыльная, но неприятная работа. Впрочем, кому как.

Какая работа, конкретно он так и не сказал, но по скабрезному тону англичанину стало ясно — будут пытать. И пытать жестоко, когда от человеческого тела ничего целого не остается. В конце такого, скажем так, процесса, от жертвы остается воющий кусок мяса, от которого нет ничего человеческого.

Князь Долгорукий только незаметно усмехнулся, предугадывая нелегкие думы Стюарта.

Эти ребята оказались под его непосредственном подчинении недавно, и, надо сказать, после длительного колебания. Колокольцев должности был небольшой, неофицерской, так себе, старший вахмистр. Но умен и даже в чем-то пронырлив в жандармской работе.

Был он весьма способным, но жестким, а его дуболомы, в отличие от других, не гнушались рукоприкладством. При чем не только умели быть, но и в какой-то мере любили. Почти садисты, хотя это будет называться здесь по-иному. Но приказы они не нарушали, а их действия были почти всегда эффективны.

Действительный тайный советник 1-го класса, прекрасно понимая (куда уж!), что, будучи весь относительно в крови в такой структуре, как жандармерия, не стоит беречь белые перчатки на руках.

Но самому махать руками тоже все-таки не стоит, а надобно надо имеет таких вот молодчиков. И поставил их как раз на такие дела, когда не только надо показать свою жестокость, но и показать ее в реальности. Хотя бы чуть-чуть.

Объятый волнами ужаса Стюарт, уже не думая, а на уровне панических инстинктов, снова ломанулся из кабинета следователя. И попаданец его снова не остановил. Зачем? Убежать в России из жандармерии мог попытаться только слабоумный, совсем уже не думающий человек.

Ну, или потерявший остатки трезвого разума иностранец, до зубов вооруженный крупнокалиберный пулеметом и штурмовой винтовкой М-16. В XIX веке. Смешно, не правда ли? А ему, между прочим, надо ставать с пригретого места, напрягаться, фу-у!

Его приволокли минут через пять жандармы Колокольцева, шедшие по срочному вызову. Даже кляп в рот не заткнули. Просто слегка побили руками и ногами, показав, что с ним будет в случае сопротивления. Но без членовредительства. Общие ограничения здесь четкие — не калечить, лицо не трогать и, естественно, не убивать. Если не поступило особенного приказа.

Приказа такого не было и Стюарта живого, и даже почти целого и живого приволокли обратно.

— Что же вы, голубчик, — укоризненно сказал следователь, — у нас посторонним лицам без сопровождения в коридорах никак нельзя-с. Вам еще повезло, живым оставили. Побили малость, так это ладно. Могли бы совсем пырнуть острым ножичком в живот и пожалуйте бриться!

Он посмотрел на искаженное болью лицо англичанина и сказал вошедшему секретарю:

— Дайте ему кружку кипятка.

Пока Стюарт приходил в себя и молча возмущенно кричал (!), Константин Николаевич перекликался взглядами с ребятами Колокольцева и непосредственно с ним самим. Как, оказывается, можно много передать информации глазами!

— Я буду жаловаться… — наконец сказал слегка оживший дипломат и сам замолчал. Кому он собирается жаловаться? На зятя российского императора? По слухам тот его так любит, что даже готов отодвинуть цесаревича. Господу Богу? Пожалуйста. Хоть каждодневно в своих молитвах, стоя на коленях у распятия. Только вряд ли это хоть немного поможет. Господу не интересно просьбы отдельного человека.

Следователь внимательно посмотрел на посмурневшее лицо Стюарта. Констатировал:

— Я, вижу, мы поняли друг друга. Так как, здесь поговорим или в грязно и холодной тюремной камере в подвале ребят помогут? — намекнул Константин Николаевич.

Стюарт затравленно на него посмотрел, потом на «ребят».

'Ох, как я на тебя нажалуюсь! — говорил его взгляд, — или даже больно укушу, если хоть немного получится.

Константин Николаевич только пожал плечами. Хочется всем и зачастую многообразно. Но получается у немногих. И, разумеется, не с ним. Его личные враги, способные морально или физически повредить, остались очень далеко в XXI веке. Здешние же способны только скрипеть зубами. Это пожалуйста. Но только своими зубами, пока они еще не выбиты!

— Я вижу, вам надо обдумать свое положение, — констатировал следователь. Предложил: — может вам надо немножечко времени? Я не возражаю. Посидите немного в соседней комнате. У меня, кстати, предложение остается в действии. Думать будете? Соблаговолите, — он кивнул жандармам, — уведите господина дипломата, ему надо пораскинуть головой.

До Стюарта, похоже, дошло. Его же сейчас арестуют! Он уже понял, что могут запросто убить, но пусть сразу. А так, посадить в сырую холодную темницу без суда и без доклада своему монарху. То есть без официозного представления. А неформально, значит, можно так содержать сколько угодно, пока власть имеющие не вспомнят. Когда вспомнят, в следующем столетии?

— Вы не имеете права! — фальцетом закричал он, — я дипломат и иностранный поданный!

Великий князь Константин Николаевич только недоуменно пожал плечами, как бы не зная, почему тот так истошно кричит. Помещения по соседству юридически не были тюремными камерами. Скорее, это были как бы гостевые комнаты. Сюда помещали всех «гостей» и «хороших знакомых». Чуть-чуть насильственно, зато обстановка была по-дворянски богатый, а еду приносили из соседнего трактира и на деньгах не экономили. Для всего этого была особая статья в бюджете, подчиненная самому шефу жандармов, или его товарищу.

А то знаете, бывает такое и для русских поданных и для иностранцев. И не посадить нельзя и отпускать обязательно нельзя. Не часто, но регулярно

Несколько таких «гостиничных номеров» держали как раз по такому случаю. Когда влиятельнейшего гостя как бы добровольно привозили в жандармерию. На заключенных он не тянул и мог по случаю начать ссору: иностранные дипломаты, влиятельнейшие министры, буйные гвардейцы. Вот именно для таких существовали эти псевдономера и убирали псевдогостиничные, живущие на жалованье силовых структур. Надзирательницы, которых обучали лоску и некоторым манерам.

Так что зря дипломат возмущался и пищал от страха, обильно потея. Его совсем не собирались арестовать. В первую очередь потому, что этого не собирался делать император Николай I. А тому в свою очередь очень напрягала высокая политика. Человек, как говорится ничто, интересы государства.

И сегодня интересы российского государства требовали любой ценой сохранять мир и покой с Англией. А потому ее дипломат мог чувствовать себя припеваючи везде. К большому сожалению жандармов. Ведь они, как государевы люди, могут все, но сугубо в рамках, очерченных властной рукой императора Николая I.

Всем им и великого князя Константина Романова в частности, осталось лишь надеяться, что дипломатические, а может быть, династические (в XIX веке у монархических стран это зачастую одно и то же) отношения ухудшаться и тогда господа дипломаты пострадают первыми. Вот тогда мы и посмотрим, господин Стюарт, как вы истошно умеете кричать и какая у вас цвета кровь английского дворянина!

Нет, конечно, четвертовать мы вас все же не будем. Мы ведь живем уже в цивилизованном XIX веке, да и российских дипломатов, соответственно, в Англии много. А дипломатическая практика требует действовать от оного. То есть, как они с нашими, так и мы с ними. И наоборот. Если мы начнем делать с англичанами что-то нехорошее, то и они начнут, а это уже совсем нехорошо.

Но вот привезти на откровенный допрос и прямо сообщить, какой он плохой и что мы с ними будем делать, мы вполне можем. И заодно познакомить с орудиями пытки (просто провести мимо) господина англичанина. Как вы с этим пообщаетесь, сэр?

Константин Николаевич с большим трудом отвлекся от сладострастных надежд, заставив себя думать о текущих проблемах, связанных с этим наглым дипломатом.

Он, между прочим, еще пока у них. И пока находится под защитой императора. А вдруг его императорское величество передумает и разрешит меры физического воздействия?

Ну а пока пусть остынет в гостиничном номере. Ему даже принесут гостиничные чаю с бутербродами. Ничего сверхнеобычного — с языками, с бужениной, но очень питательные и даже вкусные.

А вот водки давать не будут. Не за что. это ведь перед казнью отдельным привлекательным узникам вручают стаканчик водки. А этот перебьется чаем. Не хочет, тогда просто кипяточку. Но не сырой воды! Там могут быть эмбрионы холеры и прочей заразы, а вы нам еще нужны живым и здоровым, господин неуважаемый английский дипломат!

Меж тем Джером Стюарт, четвертый граф Ньюкаслский, переведенный немного в сторону, огляделся вокруг. Его действительно привели нечто вроде номера дешевой придорожной гостиницы. Он в такой был однажды, когда путешествовал по России. Только не принудительно, как сейчас, а сугубо добровольно.

Деревянная кровать, два стула, столик, на стене повешен коврик, хм. зато две комнаты, правда, обе небольшие. А дверь, наверняка закрыта и в коридоре дежурят эти страшные жандармы, у которых на лице написано стремление бить и издеваться над беззащитным узником. Ой, не надо, пожалуйста!

Словно в так его мыслям дверь открылась, противно скрепя. Нет, только не это! Только не противные жандармы со здоровенными кулаками!

К большому облегчению Стюарта, в номер заглянул не жандарм, а предложенная гостиничная. Миловидная и соблазнительная, светловолосая, как и в большинстве. Хотя сразу видно — не из благородных слоев. А что ты хочешь, в России дворянки не служат пока в обслуге и тем более, в жандармской тюрьме.

— Чаю будете? — спросила она теплым тоном. Ну как будто точно в гостинице, сейчас еще узнает, как бывало, про эту противную водку. Простой народ в России, хоть богатые, хоть совсем нищие, всегда начинают обедать с этого зубодробительного напитка.

Впрочем, горничная не спросила, тюрьма все-таки. Но дипломат все равно воодушевился. Что они пытаются узнать у неприкосновенного сотрудника дипломатической миссии его величества? Он ничего не скажет даже под воздействием ругани и зуботычин!

Хотя такое настроение было у него не долго, до появления в проеме открываемой двери звероподобного лица жандарма. Тот оценивающе посмотрел обстановку в комнате, сладострастно остановил глаза на узнике. «Живи пока», — буркнул и исчез, закрыв дверь.

А Стюарт почувствовал, как у него задрожали сразу обе руки. Нет, его величеству не надобно, чтобы его поданного били и ругали в этой варварской России. Он скажет, пусть спрашивают!