Так завершается карьера сыщика в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-3)

Глава 15

Марефа уже хотела облегченно «петь соловьем», но великий князь предупредительно остановил ее.

— Подожди пока, — сказал он, указал: — я сам, что ли, буду записывать?

Опять позвонил секретарю. Ох, и надоедают, наверное, ему эти звонки! С другой стороны, должность такая.

Негромко признал, почти попросил у секретаря, чтобы тот кликнул Колокольцева.

Алексей, конечно, особо не прекословя, позвал вахмистра. У этого молодцеватого малого снова пришлось спрашивать искомого грамотного человека, хотя он и без того знал, что у старшего команды точно есть писарь. То есть, в данном случае, особь мужского пола, умеющая писать и знающая каноны юридической бюрократии.

Как ему надоели все эти византийские традиции! Пришел бы на рабочее место, как старый служебный друг, да ведь он сам первым не правильно поймет!

Наконец, он сумел задать первый вопрос о житье-бытье горничной, твердо будучи уверенным, что его правильно и грамотно запишут. Правда, ответа он будет дожидаться, судя по всему, долго. Марефа, которая такого вопроса совсем не ожидала, оцепенела.

Поначалу великий князь решил стойко ждать. Потом ему все это стало надоедать. Он угрожающе рыкнул:

— И что же, ты уже передумала? Или хочешь, чтобы я под именно твою дудку играл, сволочная баба?

В оригинале звучало еще жестче и живительно, хотя и более матерщинно. Во всяком случае, Марефа хорошо его поняла и начала более активно реагировать:

— Прости Христа, барин, али ты что, все обо мне знаешь? — изумилась она.

— А тебе что? — не стал сдерживать себя великий князь, — научную методику хочешь изучить, падла коломенская?

Почему коломенская и почему падла, а не верста, она не поняла, но тон был излишне тяжелым, и для нее более опасным и потому Марефа перешла к проверенным методам. Она юркнула на пол под колени важного сановника и что есть силы завопила:

— Барин, родненький, не губи, Христа ради, всю жизнь буду за тебя молить! И родных уговорю за тебя молиться!

Вот Бог обрадуется такой молитве! — хмыкнул Константин Николаевич и повелел писарю:

— Подними ее Прошка. Тебя ведь Прохором зовут?

— Ага, — кивнул писарь, поднимать руками он не стал, но чувствительно дал ей ногой в бок. Великий князь только поморщился, представив, как ей было больно. Но как оказалось, это действие для простонародья этого времени наиболее понятно. Баба вскочила на ноги, а потом села на стул в боевой готовности к диалогу.

Ну что ж, если ты не понимаешь слова…

— Прохор, велю тебе, если еще она прыгнет на колени, возьми вон какую из розог и дай ей на первый раз десять ударов.

Писарь, человек сметливый и сообразительный, понявший, что хочет его начальник, грозно хмыкнул и отрапортовал:

— Ваше императорское высочество, слушаюсь. Слышала, баба? Еще раз побеспокоишь его высочество, отлуплю так, месяц сидеть не сможешь!

— Ага, — скромно поддакнула Марефа, показывая, что вот она вся здесь и не надо ее бить. Ни жестоко, ни милосердно.

За этой сценкой Константин Николаевич чуть не забыл своего вопроса. Вот ведь проклятая баба, всю душу высосет!

— Ты, Марефа, видать специально тянешь время, чтобы не отвечать на мои вопросы? — разъярено догадался великий князь, — издеваешься, гадина?

— Барин, смилуйся, — вновь обратилась к проверенному способу горничная и упала на колен.

— Прохор! — устало позвал великий князь, — пори!

— Шляп! — звучно отозвалась палка о спину Марефы.

— Ай! — взвизгнула та и торопливо села на стул. Правда, это ей особенно не помогло, потому как Прохор, посмотрев на великого князя и, как минимум, не увидев на нем негативного порицания, и шлепнул по спине еще раз.

Поняв, что ее все же наказывают и лучше, если она будет молчать, Марефа не издала ни звука при дальнейшем возмездии.

Константин Николаевич под воздействием этого преисполнился к ней уважения и после третьего удара подал знак: — «хватит!». Но Марефу он предупредил, что, как только почувствует ее забастовку, то тотчас ее продолжат бить. Поняла ли ты, баба?

Марефа, посмотрев на лежащий поблизости розги, приготовленные в ведре к дальнейшей расправе, поняла и допрос наконец-то пошел. В том числе в виде ответов и на его вопросы.

Оказалось, что и она тоже была «облагодетельствована» англичанином Стюартом и значилась в общей массе, как подчиненная Бенкендорфа. Или просто обозначалась, как Бенкендорф, имея в виду тоже самое. Получила она совсем чуть-чуть по младшей должности — синенькую, то есть 5 рублей ассигнациями. Но она и такому порадовалась — по скудного жалованию, и это было очень много, а по цене продовольствия весьма обильно.

Марефа была весьма сметливая, хоть и баба. Или, точнее, сметливая баба, как это странно не звучит. Она скромно поблагодарила иностранца и заметила ему, что если надо, то она служит горничной при императорских регалиях в бриллиантовой комнате в Зимнем дворце и ежели необходимо, то и она, и ее мужик Мишка всегда помогут.

Конечно, жандармам при проверке она ничего такого не сказала, а те и не заподозрили. А вот грозному барину не могла не промолвить. А и то, англичане были люди так сказать очень щедрые, так что эдак половину государевых служащих можно заподозрить и арестовать. И кто тогда пол будет мыть?

Он и еще давал ей понемногу мелочь — по гривеннику, даже по паре алтын. Так сказать, прикармливал. Много? Да как сказать, а ее семье и на день кормежки хватит, если только постное готовить.

Через полгода же, совсем недавно, Стюарт сам открылся — скоро, дескать, домой ехать, в Аглицкую сторону. Надо, мол, ему хоть какую-то безделушку от царской Сокровищницы. Недорогую и незаметную.

И дал ей между делом триста рублев мелкими ассигнациями. Огроменная сумма по тому времени для скромной горничной.

В этот-то момент Марефа — баба может и не умная, умная баба точно никогда не бывает, больше практичная, поняла вдруг, что попала куда-то не туда со своею жадностью. И может пропасть в неведомую горесть. Да хоть из Санкт-Петербурга могут выслать в какую глухую деревню или еще далее в сибирскую ссылку. А ведь, судя по сумме денег, попасть ей придется в тюрьму, а потом еще и в каторгу. И все — была бедной мещанкой, станет бесправной каторжанкой, тама и помрешь через год или два от тяжелой жизни.

— Я баба уже старая, болезная, детьми — внуками обремененная, — страстно жаловалась она великому князю, — а он мне говорит — ты мне теперь должна, деньги ведь за что-то брала. Ничего я ему не должна, истинный крест!

— И что ты должна делать конкретно? — прервал ее Константин Николаевич. А то дай ей волю, замучает, словами застращает даже его.

Оказалось, в принципе, не очень много с учетом данных денег. Сама она должна была провести Мишку мимо внешних постов охраны и открыть помещение этой Бриллиантовой комнаты. А уж Мишка мог унести какую-нибудь «мелкую безделушку».

Потом тот ей показал, что взял — действительно мелочь — медный крестик, невесть как попавший туда.

— То есть, ваш сожитель Михаил не взял ни частицу от какой монаршей реликвии, ни полностью императорскую регалию? — не веря, спросил Марефу великий князь, — а смысл ему в это влазить? Дело-то в любом случае сугубо подсудное, вплоть до виселицы, раз коснулся имущества августейшего покровителя.

Он подумал, что Грязнова опять рухнет на колени. Или, паче чаяния, в кои-то времена рухнет в обморок.

Но Марефа его обманула. Она лишь обрадовано кивнула, радуясь, что мысли их сходятся и быстро затараторила:

— Вот и я думаю, что-то он какой-то подозрительно-склизкий к нам. А если англичане милосердны, то беги быстрее и все ощупай — цело ли?

Мне за эту хрень дал триста рублев, Мишке — 500. Да Ленке, взрослой дочери моей, что отвлекла, да грудь дала потрогать постовому, четвертной билет. На фига? Почти тыща за мелкий крестик. Он, конечно, старый очень, да только я в воскресный день ему на базаре крест за целковый найду, если постараюсь. И даже за пару гривенников, если сильно повезет.

— А Ленка это… — уточнил на всякий случай Константин Николаевич, хотя, в общем-то, был в курсе. Про крест он вообще не спрашивал. И так знал.

— Дочь моя младшая, — понятливо пояснила Марефа, заставив попаданца поморщится. Что за время до нельзя простое. Мать дочь отдает в сексуальное почти рабство и не видит в этом ничего зазорного, если высокий господин обязательно даст ей приличные денежки.

Марефа, видя зримое недовольство вельможного следователя, решила защитить свою дочь:

— Ваше императорское высочество, ты о ней нехорошее не думай, вообще-то она у меня баба приличная и от мужа не бегает.Дитяти все, как один, на Петьку похожи. Это я ее попросила помочь. За десятку ассигнаций всяко ладно. А уж за четверной!

— Ладно, — махнул Константин Николаевич рукой. Дескать, в моральный облик твоей семьи я не лезу. Сами решайте, кто с кем спит.

— Скажи лучше, к какому выводу ты пришла? — вернулся он к интересующей его теме, — так зачем англичанин Стюарт давал вам такую прорву денег?

Марефу, наоборот, эта тема не очень интересовала. Давал и давал, дело-то прошлое. А вот о дочери она бы еще поговорила и между делом ввернула словечко за нее. Трудно ей уже работать. Работа такая, в сущности, легкая и не тяжелая, но с годами все более тяжелая. Вот бы дочь вместо нее! На кусок хлеба всегда заработает. Опять же в праздники господа служилые охотно подают.

Ну, коли так, хозяин — барин. Она послушно заговорила:

— Я, ваше императорское высочество, вижу вот это так. Англичанин этот нас охмуряет, чтобы потом сделать подельниками. Воровать чего-то. Оно может золотом и не дорого, но ведь, как это, монарший раритет! Мишка мой вон уже почти готов. А мне как-то не хочется. Царево же! Проворуешься, первым пойдешь на эшафот. И сам погибнешь, и семья за тобой сгинет. А ему что, одно слово нехристь. Говорят, — она перешла на шепот, — он тут собирает православные иконы, как какие дощечки. Подешевче покупает, чтобы с собой отвезти. Прости, господи, нельзя же так, на чужбину. Да наши православные святыни. Дух расейский ведь уводит!

Константин Николаевич на это усмехнулся.

А говорят, что простой народ ничего не соображает и ничего не знает. Ха, допрыгаетесь, будет вам революция! Хоть социальная, хоть религиозная. Хрен редьки не слаще.

— Вот что, Марефа, — пришел следователь к надлежащим выводам, — говорила ты искренне и ничего от меня не спрятала. Вину твоей я страшной не вижу. Теперь ничего не говори о нашем разговоре, да если этот англичанин к тебе придет… — он потянул и вопросительно посмотрел на нее.

— То я ото всего уже отопрусь, — готовно продолжила горничная.

— Нет, — покачал головой великий князь, — ты со всем согласишься, пусть он даже предложит украсть регалии государя императора. Но делать ничего не будешь, а придешь ко мне или к Прохору. Понял, Прохор?

— Так точно, ваше высочество! — не дописав до конца сорвался с места писарь.

Константин Николаевич молча рукой посадил его обратно на стул и обратился уже к Марефе:

— И если ты так точно сделаешь, то и тебя, и Мишку твоего государь-император помилует. Накажет, но не сильно. А потом и рублишком дарует. Понятно ли чего?

— Понятно, — вздохнула Марефа. Видимо, она думала, что она все расскажет и ее сразу же отпустят. Может и просто простят, если получится взять Стюарта чисто. Как у тебя легко, женщина!

А вообще, ты, баба, смотри. То, что человек умеет говорить, радует только мать дитяти и то, пока он в раннем младенчестве, в первые годы жизни. Человека ведь красят не слова, а действия. И если ты думаешь, что наболтаешь, и все дальше будет хорошо, то наивная ты девочка, хоть и старуха!

Попаданец, разумеется, ничего ей в голос не сказал. Своей головой должна думать. А если не можешь, то тут он ей не помощник. Ведь если ты родилась бабой, то это уже навсегда и ничего тут не сделаешь.

— Да, — как бы вспомнил он, — в рамках розыскной работы с твоими окружающими родными будут работать жандармы. И если они не станут зряшно подпрыгивать, ничего с ними не будет. А вот ежели рыпнутся — посадят на короткий срок. Ты же в любом случае ходи спокойно и улыбайся. Не те вы злоумышленники, чтобы на вас тратить время и усилия государевым людям.

Великий князь внимательно посмотрел на нее своим жестким прямым взглядом. Не известно, что уж она там увидела, только опять не нашла ничего лучшего, как упасть в глубокий обморок.

— Тьфу ты напасть! — оценил в сердцах ее поведение следователь и приказал: — Прохор, вылей на нее стакан воды и вытащи в приемную, пусть там приходит в себя. Да позови ко мне Колокольцева, хочу еще с ним поговорить.

Что там эта мерзавка наболтала? Что нам с этого будет? Хорошо или плохо?

Он так глубоко задумался над протоколом допроса Марефы Грязновой, что не услышал, как в кабинет вошел вызванный Колокольцев.

Тот, видя, как его императорское высочество серьезно задумался, постарался быть. как можно потише и незаметнее. То, как великий князь думает и обсчитывает наперед ходы своих и чужих, он видал не раз. И всякий раз обалдевал. И молил бога, что он его начальник, а не враг. Иначе ведь легко сдох бы.

Через несколько минут взгляд Константина Николаевича прояснился, он увидел вахмистра и обратился к нему:

— Вот что, милый, судя по всему наши английские «друзья» начали откровенно борзеть. Придется им коготочки немного подрезать. Россия им не Индия.

— Скандал устроим международный на весь мир? — с готовностью спросил бравый вахмистр. Он знал, что с таким командиром, как его высочество, они всегда блестяще выигрывают, а все подчиненные будут обязательно награждены, причем даже много и разнообразно — ордена, чины, наградные деньги. И чем ближе ты к нему находишься, тем больше тебе будут награды. Хотя и трудится приходиться много, но он к этому готов!

Колокольцев браво выгнул грудь. Мол, мой генерал (точнее действительный тайный советник 1-го класса), требуйте, я расположен на что угодно!

Великий князь это заметил и оценил. Тонкая улыбка слегка тронула его губы. Он деловито, но тепло сказал:

— Я сейчас ненадолго уйду по своим заботам. А ты прочитай протокол, перепиши себе с помощью писаря Прохора нужное. Разрешаю не экономить. Обязательно возьми данные на всех действующих лиц. Тем более, их там немного — две души. Женщину найдешь легко. Это младшая дочь Марефы, женщина простая, и ни в чем не виновата. Так, может по мелочи гуляла. Я всего лишь хочу уточнить подробные детали.

Потом Мишка, не знаю его прозвища среди злодеев. Его уже ловили, но так, спустя рукава. Поймали и какое-то время пасли. Потом, уловив, что не особо опасен, отпустили на вольные хлеба, Сейчас, когда ситуация прояснилась, надо привлечь большие усилия и снова поймать его. А, может быть просто свистнуть по его знакомым, он и появится.

Самому мне некогда. Но я тебе помогу. Можешь, если надо будет, ссылаться на меня и даже действовать от моего имени. Работай с городскими структурами и подвижными группами. Там, правда, есть офицеры, но они будут временно подчинены тебе в рамках указанного задания. Справишься за трое суток?

Вахмистр лихорадочно думал. Вот она, удача! Конечно, он попытается поймать ее за уши. Сумеет ли только?

— Ваше императорское высочество, постараюсь. А… можно посоветоваться с вами, если окажусь в тупике?

— Ну попробуй, — Константин Николаевич в сомнении погладил кончик носа. Не желания поработать не было, Времени вот не хватало катастрофически. Решил после некоторого раздумья:

— Если будет какая возможность, проси — помогу.

На этой не очень оптимистичной ноте разговор закончился. Вахмистр Колокольцев, козырнув, вышел в приемную. Вскоре туда же прошел великий князь. И это не удивительно — вход непосредственно в кабинет шел только через приемную.

Поманив Алексея небрежным движением руки, он сообщил:

— Я в Зимний дворец. Вот, — он тут же написал на листе бумаги несколько строчек, — эту записку передашь секретарям его высокопревосходительства графа Бенкендорфа. Устно передай, что буду обратно через полчаса, но не обязательно.

Секретарь кивнул, быстренько убрал со стола лист исписанной бумаги и обещался выполнить задание тот час же. Великий князь в этом отношении мог быть покое — если Алексею дашь задание, то он в лепешку разобьется, но выполнит. Как же! Ведь он служит не только у его высокопревосходительства действительного тайного советника 1-го класса. Чин, как говорит молва, созданный специально государем императором для его начальника. Но он же еще и был любимым зятем монарха и тот, виданное ли дело, включил в его род императорской семьи с титулом великого князя!

Пусть гордится. Константин Николаевич милостиво кивнул ему на прощание и заторопился в Зимний дворец.