Такая служба – побеждать

«БЕЗ НАУКИ СОВРЕМЕННУЮ АРМИЮ ПОСТРОИТЬ НЕЛЬЗЯ»

…Дзинь! — со звоном разлетается вдребезги оконное стекло, и прямо на обеденный стол шлепается футбольный мяч. Всплескивает руками хозяйка. Хозяин квартиры отодвигает тарелку, подпоясывается ремнем, одергивает гимнастерку — на петлицах две шпалы, — захватив мяч, выходит во двор. Ребятишки — врассыпную. Один только не убежал. Стоит набычившись, глаз не поднимает.

— Ты что же со всеми не убежал? Не боишься, что я тебе трепку задам?

— Боюсь.

— Так почему же не убежал?

— Убегают только трусы.

— Вот ты какой, оказывается… Ну тогда пойдем поговорим…

Мальчишку звали Миша. Как же давно это было! Теперь его зовут Михаилом Ивановичем, генералом Марютиным. А еще — профессором, доктором технических наук, заслуженным деятелем науки и техники, начальником одной из кафедр Военной академии бронетанковых войск.

А человек с двумя шпалами в петлицах гимнастерки со временем стал носить на погонах самые большие звезды, и называли его уже маршалом Бабаджаняном.

Встречаясь, они всегда вспоминали, как с разбитого стекла их разговор перешел на человеческую смелость и как молодой командир посоветовал юному сорванцу поступать в военное училище, а для этого получше кончить школу. Вспомнили с улыбкой про разбитое стекло и тогда, когда вновь назначенный начальник Академии бронетанковых войск маршал Бабаджанян, вызывая к себе всех начальников кафедр, вызвал и М. И. Марютина. Только теперь уже Бабаджанян посоветовал побыстрей докторскую диссертацию защитить.

— Сам понимаешь, — сказал он, — сейчас тебе это не просто совет — почти приказ… Надо научно исследовать опыт войны и уроки, которые она нам преподала. Техника, техника, техника — вот один из очень важных уроков, который мы, танковые командиры, вынесли из войны.

А потом на всех ученых советах, когда рассматривались оперативно-тактические проблемы, неизменно ставил один и тот же вопрос:

— А что по этому поводу думают инженеры?

Поговаривали даже, что инженеры — его любимчики. Когда это дошло до Бабаджаняна, он удовлетворенно хмыкнул:

— А что? И вправду — любимчики. Как наши «технари» на фронте работали? Прямо в районе сражений организовывали целые ремонтные заводы. А сейчас, сегодня — что мы без них можем, строевики? В наш-то век, век научно-технической революции?.. Каждый командир должен быть достаточно технически грамотен… Ну а инженер, разумеется, должен разбираться в оперативном искусстве. Вот такой должен быть подход…

По указанию начальника академии эта мысль закладывалась в учебные программы и учебные планы всех факультетов.

Назначенный начальником академии, Бабаджанян остался верен себе: как когда-то, пехотинцем, направленный командиром механизированной бригады, он задал себе такую программу «танк-класса», что удивил даже опытных танкистов, так и сейчас он заявил, что шесть месяцев — срок, который он, строевой командир, устанавливает себе, чтобы обстоятельно войти в курс академических дел.

Только когда эти шесть месяцев истекли, новый начальник академии позволил себе войти в состав авторского коллектива (а затем по праву возглавить его), который готовил фундаментальную монографию «Танки и танковые войска». Книга эта стала одним из ведущих пособий по подготовке офицерских кадров высшей квалификации — она переведена на все языки стран — участниц Варшавского Договора.

Углубившись в научную работу, А. X. Бабаджанян часто стал публиковать статьи в военно-научных журналах. Ученый совет академии хотел представить его к профессорскому званию. Но председателем совета был сам начальник академии. И — воспротивился. Когда ему говорили, что это ложная скромность, отшучивался: «У меня достаточно высокое звание — маршал, хватит для одного человека…»

Исследования его в области теории использования бронетанковых войск опирались на значительный собственный боевой опыт. В академии помнят одно из первых выступлений маршала Бабаджаняна на научной конференции профессорско-преподавательского состава.

…Маршал решительно подчеркивал необходимость объективной оценки всех достижений, которые имели советские бронетанковые войска в ходе боев с противником, чтобы действительно обогатить советское военное искусство.

— Изучая уроки Победы, — говорил он, — пристало нам, военным, взглянуть и на завершающую операцию войны, Берлинскую, при всей нашей законной гордости, гордости победителей, глазами беспристрастными, как этого требует наука. Всякая, особенно военная. Строгая научная объективность заставит нас признать, что если, скажем, в Висло-Одерской операции танки, введенные в так называемый чистый прорыв, с первого же дня получили широкий простор для стремительных действий, что принесло советским войскам победу, а им славу, то в Берлинской операции танковую армию удалось использовать, увы, не лучшим образом. Ее прямолинейный ввод в прорыв, удар в лоб обороны противника, когда она совместно с общевойсковой армией, совместно с пехотой атакует один за другим оборонительные рубежи противника, — все это не соответствует настоящему предназначению крупных танковых объединений, какими являются танковые армии. Я веду речь не о танках НПП (непосредственной поддержки пехоты) и не о танках отдельных танковых бригад, приданных общевойсковым армиям, которые, как правило, действуют так же, как первые, а о крупных танковых объединениях, предназначенных для развития успеха наступления…

И как бы предвидя возражения, маршал соглашался:

— Да, история Великой Отечественной знает примеры, когда танковые армии использовались не только для развития успеха наступления, но и для отражения ударов противника при проведении наших оборонительных операций. Да, так было летом сорок третьего под Курском, когда танковые армии Центрального и Воронежского фронтов находились во втором эшелоне. В оборонительных боях они измотали, обескровили наступающую ударную группировку врага и тем подготовили условия для нашего контрнаступления.

— Но… — маршал делает небольшую паузу, как бы призывая слушателей обратить особое внимание на поворот своей аргументации, — но Берлинская операция — наступательная. И танковая армия — крупное танковое объединение, — действуя здесь, по существу, как танки непосредственной поддержки пехоты, несла значительные потери. Вспомню только особенно дорогие мне имена: И. В. Гаврилов, П. Е. Лактионов, А. М. Темник, В. А. Жуков, С. Я. Устименко — мой «бог разведки»… Всех разве назовешь… Правда, аргумент для такого применения танкового объединения был. Но единственный. То, что это финальная сцена войны, после которой сразу же должен опуститься занавес — капитуляция врага…

Ему возразили: были и положительные примеры действий танковых армий в первом эшелоне, когда они прорывали вражескую оборону и вышли к предгорьям Восточных Карпат.

— Да, действительно, — отвечал маршал. — Но какая это была оборона! Разве можно сравнить ее, слабую и неглубокую, с тем, что противник организовал у Берлина?

— Нет, — решительно заключал он, — уроки бывают разные. Берлинская операция — тоже урок, который нам преподала победа… Но своеобразный…

Он много занимался историей бронетанковых сил.

— Западные военные историки, — говорил он, — фетишизировали вклад в теорию применения этого рода войск германского «танкового стратега» Гейнца Гудериана. А между тем он отнюдь не был столь оригинален в своих военно-теоретических концепциях, каким его пытаются представить за рубежом…

И он приводил интересные факты.

Еще в начале тридцатых годов советская военно-теоретическая мысль сосредоточилась на разработке проблем глубокой наступательной операции. Бурно развивались новые технические средства — танки, авиация, артиллерия. Это коренным образом меняло взгляды на характер боя, операции и войны в целом — они представлялись исключительно напряженными, ожесточенными, скоротечными. При таких особенностях большая роль отводилась бронетанковым войскам. Война впоследствии подтвердила справедливость такого подхода советских военных теоретиков.

Это представление разделяли в тридцатые годы военные теоретики и в других странах мира.

— Вот, смотри, — говорит Амазасп Хачатурович, — это австрийский генерал А. Эймансбергер, книга его «Танковая война». Прямо пишет в 1934 году: «Ныне не существует другого боевого средства для атаки, кроме танков, объединенных в оперативном соединении и поддерживаемых сильным военно-воздушным флотом, а также всем другим эффективным оружием».

— Если непредвзято посмотреть, — продолжает А. X. Бабаджанян, — то придешь к выводу, что в основе теоретических разработок Гудериана, которые изложены в его книге «Внимание, танки!», лежат взгляды Эймансбергера. Так что «великий стратег» и «выдающийся теоретик», оказывается… Ну да что там… Человек, способный пойти на службу к Гитлеру и при случае стать его фискалом… Что уж тут говорить.

— Но ведь вы отмечали в своих статьях, что теоретические разработки Гудериана в значительной степени определили успехи немецко-фашистских войск и в операциях в Западной Европе в 1939–1940 годах, и в начальный период войны против СССР.

— Да, первоначально успех сопутствовал гудериановским танковым армиям. Но он изменил им, как только немецкие танковые группировки столкнулись с по-настоящему сильной, не сравнимой с тем, что они встречали в западноевропейских странах, глубоко эшелонированной обороной советских войск, например, под Курском, в сорок третьем. И тогда немецко-фашистские танковые армады начали терпеть на советско-германском фронте поражение за поражением.

— Что же помешало Гудериану пересмотреть свои взгляды?

— Шаблон! Раз навсегда выработанный шаблон помешал Гудериану и другим немецким танковым стратегам проявить гибкость, внести в свои представления необходимые изменения.

И с чувством гордости маршал говорит о том, что, напротив, советское военное искусство, творчески используя опыт войны, в ходе самой войны отменяло привычные постулаты и развивало теорию использования такого мощного оружия, как танки, что советская «танковая наука» остается творческой.

— Все для этого делаем. На основе накопленного опыта, конечно…

— Мы подчас воевали «не по правилам» — так о нас Гудериан говорил, возмущался: «гусарские выходки» советских танкистов!.. А были это вовсе не «гусарские выходки», а нечто посущественнее: именно творческий подход к теории позволил на практике обнаружить превосходство советского военного искусства еще в Сталинградской операции сорок второго года и сохранить это превосходство до конца войны.

— И еще потому Гудериан и иже с ним не смогли в ходе войны изменить раз навсегда выработанной ими концепции, что в основе их взглядов лежала их идеология. Человек на войне — вот что они недооценивали. Техника — великое дело, но не единственный и не самый главный фактор. Советская военная доктрина опирается на марксистско-ленинское толкование военно-теоретических проблем. Да, необходимо учитывать все факторы экономики — они определяют техническую оснащенность и обеспеченность армии. Но ориентироваться надо прежде всего на человека. Главная сила армии — всегда люди. Это не дано было понять фашистскому полководцу Гудериану, тут уж никакой стратегический талант не мог помочь.

Мемориальная доска на здании Военной ордена Ленина Краснознаменной академии бронетанковых войск гласит: «Здесь с 1967 по 1969 год в должности начальника академии бронетанковых войск работал Герой Советского Союза Главный маршал бронетанковых войск Амазасп Хачатурович Бабаджанян».

Сравнительно недолго возглавлял А. X. Бабаджанян академию — в 1969 году партия и правительство доверили ему высокий пост начальника танковых войск Советской Армии. Но в академии бережно хранят самую уважительную память о человеке, который не уставал повторять:

— «Без науки современную армию построить нельзя». Кто это сказал? Ленин! Что это значит для академии? А то означает, что здесь не одну только учебную работу следует вести — академия должна стать ведущим научным центром для «танковой науки».

Вклад маршала А. X. Бабаджаняна в то, что академия БТВ стала таковым, известен в кругах военных специалистов, отмечен партией и правительством.