Такая служба – побеждать

НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА

…А война продолжалась. Только направление стрел на картах изменилось: наступали наши. «Вперед, на запад!» — молчаливо повторяли карты лозунг, тысячеустно повторяемый в грохоте атак советскими воинами.

Они уже за Днепром. Без торжественных церемоний и без приглашения гостей, как это сделал в сорок первом Гудериан, советские полководцы форсируют Днепр. Советские воины вышвыривают оккупантов с Правобережной Украины.

Они входят сюда как хозяева. Застав испепеленный отступающим противником край, в короткие сроки своего пребывания успевают организовать мирную жизнь населения.

Вместе с другими частями 1-й танковой армии 20-я, уже гвардейская, мехбригада полковника Бабаджаняна в последние дни 1943 года вышла на подступы к важному узлу железных и шоссейных дорог, идущих на Винницу, Фастов, Киев, Днепропетровск, — Казатину.

У села Чернорузка бригада Бабаджаняна и 1-я гвардейская танковая бригада полковника В. М. Горелова в ходе короткого, но стремительного боя наголову разбили два вражеских мотополка, захватили огромное количество техники, артиллерии, минометов, автомашин, самоходных орудий. Основные силы бригад выскочили к южной окраине Казатина.

Были захвачены склады провианта — база снабжения южного крыла армий противника: сахар, яйца, сыр, сардины и прочее. Все это очень пригодилось начальнику гарнизона Казатина полковнику Бабаджаняну и военному коменданту, командиру 69-го гвардейского танкового полка подполковнику И. Н. Бойко — было чем накормить мирных жителей: гитлеровцы, отступая, в лютой злобе спалили все их запасы.

Предметом особой заботы советских офицеров стали спасенные от смерти советские люди, которых гитлеровцы загнали в эшелон и хотели сжечь заживо. Эшелон отбили с небольшой группой бойцов старший лейтенант В. Н. Подгорбунский и старшина М. И. Бушилов — их представили к званию Героя Советского Союза. Спасенных надо было не только накормить, но и дать им кров, в городе следовало навести порядок и поддерживать его до восстановления гражданских органов власти.

Все это, конечно, далеко не просто для строевых офицеров, боевых командиров. Но они — представители Советской Армии, и этим все сказано. Тем более что народ встречал их как своих освободителей со слезами радости на глазах.

Дел у начальника гарнизона было предостаточно. Противник в бессильной злобе из-за потери Казатина решил смести город с лица земли дальнобойной артиллерией, снаряды ложились прямо по центру города. Пришлось срочно выводить войска, эвакуировать часть населения.

Вскоре противник был отброшен, и артобстрел прекратился. Жизнь в городе, впрочем, еще не скоро вошла в нормальную колею. Я попал в Казатин в первые дни весны сорок четвертого. Советские танковые части уже давно покинули его и вели бои где-то на подступах к Днестру, а Казатин по-прежнему оставался важным железнодорожным узлом, через который шли эшелоны к передовой. Гитлеровцы знали это, и их авиация нещадно бомбила многострадальный городок. Наш зенитно-артиллерийский полк был поставлен на противовоздушную оборону Казатина. Война для Казатина продолжала оставаться зримой конкретностью.

Заградительный огонь, который вел наш полк, не в состоянии был удержать тучи гитлеровских бомбардировщиков, с методической точностью еженощно обрушивавших на железнодорожную станцию, а заодно и на жилые кварталы сотни бомб — фугасных, зажигательных, осветительных. Последние призваны наводить трепет на мирное население: горит ярким пламенем термит и медленно опускается с неба на парашюте, ты — как на тарелке.

Но паники в городе не было. Действовал строгий порядок, заведенный первым комендантом Бойко и еще «более главным полковником» — местные жители говорили: «…фамилия такая трудная…»

Какая она, эта «трудная фамилия», я узнал спустя четверть века и еще раз пожалел, что зенитчикам не дано угнаться за танкистами…

— Не горюй, — сказал Амазасп Хачатурович, — победу добывали все рода войск… Хотя, конечно, жаль, что не свели нас раньше фронтовые дороги, — ты бы лучше про подвиги танкистов написал. — С усмешкой добавил: — Ничего не поделаешь, я патриот своего рода войск.

И он с восторгом рассказывает, как, миновав Казатин, в районе Бердичева танкисты полковника И. И. Русаковского, воспользовавшись темнотой, пристроились к отступавшим фашистским танкам, которые вражеский гарнизон пропускал через минные поля, и вместе с ними вошли в город. Сея страх и панику, овладели центром Бердичева и заняли круговую оборону. Всего-навсего два батальона. Пять суток они геройски сражались, окруженные врагами со всех сторон, вплоть до прихода частей 38-й армии. Здесь, в окружении, партийные и комсомольские организации батальонов получили 89 заявлений с просьбой принять в ряды партии и комсомола…

Всего неделю пребывал полковник Бабаджанян в роли начальника гарнизона Казатина — танкисты стремительно шли вперед, на запад. Принимая участие в Житомирско-Бердичевской наступательной операции, продвигались, подавляя яростное сопротивление противника, по 17–18 километров в сутки, а в иные дни — даже по 50–60 километров!

44-я гвардейская бригада на марше

Но дни, проведенные в этой должности, знаменательны для биографии нашего героя. Он принадлежал к тем, кто стал военным, чтобы на свете был мир, чтобы спокойно жилось мирным людям. И, наверно, поэтому долго помнили жители Казатина смуглого молодого полковника, к которому, не смущаясь, могла обратиться старушка с просьбой помочь подправить хату, грозившую рухнуть после очередной бомбежки, или другая — дать солдатиков криницу раскопать, которую засыпало.

Память моя восстановила услышанное еще в 1944 году от жителей Казатина про «смуглого полковника», совсем недавно, когда, работая над этой книжкой, я решил побывать на военных маршрутах А. X. Бабаджаняна. Не скрою, что в Казатин меня потянуло не только поэтому…

Город нельзя было узнать. Я не нашел здесь места, где стояла наша зенитная батарея, — все было застроено новыми жилыми домами. И вдруг вывеска: профтехучилище имени дважды Героя Советского Союза И. Н. Бойко.

Амазасп Хачатурович рассказывал, что, назначенный военным комендантом Казатина, Бойко явился к нему:

— Обращаюсь к вам как к начальнику гарнизона города Казатина. Я танкист. Могу танк водить, могу немцев бить, могу, Наконец, полком командовать. А не со старушками иметь дело… Официально заявляю: не справлюсь я с обязанностями коменданта. Освободите. Я строевой командир.

— А я, по-твоему, из интендантов? — спросил Бабаджанян.

Бойко смутился. Не дав ему опомниться, Бабаджанян продолжал:

— Люди тут. Понимаешь? Наши люди. Кто им кров даст и хлеб? По-твоему, если танкист, так тебе, кроме танков, ни до чего дела нет?!. Понял?

Иван Никифорович понял.

Когда в сорок пятом корпус Бабаджаняна дрался в Берлине, произошло курьезное происшествие. Солдаты на Ангальтском вокзале захватили множество железнодорожных эшелонов. Один из них был целиком набит шоколадом в плитках. И тут не выдержало солдатское сердце — стали раздавать шоколад голодной берлинской детворе. Однако не только взрослое население, даже дети были запуганы нацистской пропагандой, грозившей, что «русские будут мстить» всем без разбора. Но, войдя в Берлин, чтоб покарать фашистов, советский солдат вошел и затем, чтоб освободить от фашизма немецкий народ. И вот специальные команды советских воинов спасают мирное население из-под обломков разрушенных домов, воинские походные кухни раздают голодным берлинцам солдатские щи да кашу. Раздают солдаты и захваченный шоколад. Но испуганные малыши прячут за спину руки. Чтобы дети не боялись, солдаты отламывают от каждой плиточки по кусочку, отправляют себе в рот, хотя было строжайше запрещено пользоваться трофейными продуктами — они могли быть отравлены.

Комкору спустя несколько часов докладывают, что у некоторых солдат явные признаки отравления — тошнота.

— Немедленно сжечь этот эшелон! — приказывает Бабаджанян. — Виновных в нарушении приказа строго наказать… Хотя нет, — он вдруг задумывается. — Наверно, они просто слишком много плиточек перепробовали — слишком много в Берлине голодной ребятни… Отставить наказание!

«Если хочешь не знать страха — не чини зла…» Это было выписано его рукой в тетрадь афоризмов, про которую знали сослуживцы и иной раз снисходительно подтрунивали над этим его увлечением.

Он знал об этом, но не изменял своей привычке долгие годы. Просто записывал человек мысли, которые покоряют своей глубиной и при этом отлиты в предельно лаконичную форму. А стремление к лаконизму, к простоте и ясности всегда было присуще ему самому, военному человеку.