ДАР ОДНОПОЛЧАНИНА

Когда деревенский паренек из глухого армянского селения, став курсантом объединенной Закавказской военной школы, освоил русский, для него распахнулся новый мир — мир русской литературы, литературы мировой — военной, специальной, не говоря о художественной.

Эта любовь к книге и понимание силы слова, родившиеся еще в юности, сопровождали его всю жизнь. Но как военный, он, пожалуй, уверовал в силу слова в сорок втором году, когда «к штыку приравняли перо».

…В домашней библиотеке А. X. Бабаджаняна бережно хранился томик пьес Александра Корнейчука с дарственной надписью:


«Дорогому Амазаспу Бабаджаняну — выдающемуся полководцу и человеку красивой большой души. Никогда не забуду встречу с Вами в тяжелые дни войны. Взволнован Вашими воспоминаниями о Великой Отечественной войне. С глубоким уважением и лучшими чувствами.

Александр Корнейчук

22.1.71 г.»


«Встреча в тяжелые дни войны» состоялась зимой под Новый год, сорок второй, когда Александр Корнейчук с Вандой Василевской и Миколой Бажаном приезжали в дивизию генерала А. 3. Акименко, которая вела кровопролитные бои в районе Курска и здесь была удостоена звания «гвардейской», одной из самых первых. Бабаджанян в этой дивизии командовал стрелковым полком.

После этой встречи 11 января 1942 года в «Правде» появилась статья Бажана, Василевской и Корнейчука «Гвардейцы идут на запад». В ней повествовалось о том, как под деревней Выползово при участии подразделений Бабаджаняна полностью был уничтожен пехотный полк противника.

В томик пьес А. Корнейчука входит и знаменитый «Фронт».

— Подумать только, — сказал маршал, получив подарок, — мечтал иметь эту пьесу еще в сорок втором, а попала она ко мне почти через тридцать лет. Зато с автографом… Считаю: это — дар однополчанина.

Он тогда так и ответил писателю:

«Спасибо за Ваш драгоценный дар — драгоценный для меня вдвойне, потому что вижу в нем дар однополчанина: Ваш «Фронт» помогал нам сквозь дым боев и горечь неудач увидеть правду и поверить, что она восторжествует и поможет обрести победу».

Вспомним: печатая эту пьесу на своих страницах в 1942 году, газета «Правда» писала, что опубликование ее является «признаком величайшей силы и жизнеспособности Красной Армии, нашего государства, ибо только армия, уверенно смотрящая в будущее, уверенная в победе, может столь прямо и резко вскрывать собственные недостатки, чтобы быстро ликвидировать их».

…В марте сорок второго было предпринято наступление, чтоб освободить от захватчиков город Таганрог. Следовало прорвать мощную оборону противника на реке Миус и, обойдя Таганрог с севера, окружить таганрогскую группировку противника. Это требовало создания глубокоэшелонирован-ных боевых порядков, сильной артиллерийской и авиационной подготовки, создания очевидного превосходства над противником на определенных участках. Генерал А. З. Акименко, командовавший здесь корпусом, настаивал, например, на сосредоточении его соединения на узком участке прорыва, чтобы возникла более плотная артиллерийская подготовка. Опыт военачальника, приобретенный в гражданскую войну, сочетался у него с умением мыслить современно, с глубоким и трезвым расчетом. Но командующий армией, в которую входил корпус А. З. Акименко, пренебрег его советом.

Штурм переднего края противника длился три дня — результатов никаких. Тогда командарм бросает в бой танковую бригаду. Но танки ничем не поддержаны — ни пехотой, ни авиацией, и вскоре большая часть их уничтожена противником.

Командарм приказывает: командирам полков лично возглавить атаку пехотных цепей, любой ценой прорвать оборону противника. В штабе армии командующий распекает комдивов:

— Мы в гражданскую всегда впереди своих полков шли в атаку, личным примером поднимали бойцов.

Никакие возражения — ни то, что в ротах осталось до трети положенного состава, ни то, что в окопах вода по колено, что танков — считанные единицы, а у немцев — отличные дзоты, прекрасно замаскированные на господствующих высотах, — ничто не принимается в расчет. А успеха — никакого.

Утром в штаб армии вызывают командиров полков. Генерал держит речь, стараясь придать своему голосу максимально доверительную интонацию:

— Собрал вас, братцы, чтоб по душам потолковать. Надо разобраться, отчего наше наступление не получается. Не было такого в Красной Армии, чтоб перед противником пасовать. Деникинцев и то — в психическую атаку ходили в рост, под барабан, в белых перчатках — били! Был командир перед строем бойцов — орел! Сиваш по грудь в воде преодолели? Преодолели. А тут воды, видишь ли, в траншее по щиколотку, мы и… А может, у вас к командованию претензии есть — стратегия, дескать, того… хромает? Так вы без стеснения выкладывайте.

Без стеснения ему и выложили. Командир полка Бабаджанян объяснил, в каком положении части и что, по его мнению, надо лучше продумать вопросы поддержки атакующих, взаимодействия, иначе бесплодные атаки обречены на провал…

Командарм перебил его:

— Пораженческие настроения? Не позволю! Ты — пораженец. А что думает комиссар этого полка?

Комиссар М. П. Скирдо ответил четко:

— У нас с командиром единое мнение.

…Соединение понесло тогда большие потери и вынуждено было возвратиться на исходные позиции.

— Мне трудно сейчас вспомнить, — говорил Амазасп Хачатурович, — какова была дальнейшая хронология: командарма того раньше сняли или раньше прочел я в «Правде» пьесу Александра Корнейчука «Фронт». Только когда читал, не мог избавиться от мысли: не с нашего ли командарма списывал своего Горлова драматург? Ведь тоже заслуженный боевой генерал, а вот воюет так, словно и не минуло два десятилетия — и каких десятилетия! — после гражданской войны. И мне так захотелось тогда повидать этого писателя, пожать ему от всего сердца руку. Тем более что незадолго до этого мы с ним познакомились лично.

Увы, их второй встрече не суждено было состояться, хотя генерал-полковник Бабаджанян командовал Одесским военным округом, а писатель Корнейчук жил в Киеве.

Однако и одной встречи, если она — фронтовая, достаточно, чтобы сблизить людей навсегда. Тем более что она произошла в пору, когда предстояло пережить горечь поражений и найти в себе мужество извлечь из уроков поражений первые навыки побеждать врага.

— Ты не помнишь, — спросил он, рассказав про «Фронт» на фронте, — где это у Маркса сказано: война подвергает нацию испытанию — в этом заключается ее искупительная сторона?

Я нашел цитату и принес.

— А дальше как мудро! — восхищался он — «Подобно тому, как мумии мгновенно распадаются, когда подвергаются воздействию атмосферы, так и война выносит окончательный приговор социальным учреждениям, которые утратили свою жизнеспособность…»

— А как по-твоему, армия — тоже социальное учреждение? — перебил он сам себя, задумался. — Может, это по-научному и неточно, но по смыслу правильно. Советская страна в испытаниях крепла, и потому «Правда» подтверждала мысль Маркса, смотри: опубликование «Фронта» — признак величайшей силы и жизнеспособности… Жизнеспособности! — он подчеркнул это слово, — Красной Армии и нашего государства. Государство-то уж — никто не будет спорить — «социальное учреждение», да?.. Хорошее, настоящее произведение, — говорит маршал, любовно поглаживая переплет подаренной Корнейчуком книги.

Образы «Фронта» для него — реальные, живые люди. С Огневыми, смело ломавшими рутину, он сражался бок о бок. Были Жуков, Конев, Рокоссовский, но увы, были и Горловы, не умевшие подняться над прошлым своим опытом, прежними заслугами.

Был командир стрелковой дивизии, в которой Бабаджанян служил перед самой войной, бывший кавалерист, упрямо твердивший, что «ни на какую машину не променяет живого коня».

— А если вы, молодые, променяете, так все равно не прожить вам без тактики, без оперативных приемов, которые мы, красные конники, кровью своей выработали.

— Разрешите возразить, товарищ комдив, — сказал как-то ему Бабаджанян. — Мы не против использования тактических и оперативных приемов конницы для новых подвижных войск. Но вы не хотите даже замечать новых подвижных войск. А между тем Фуллер, Дуэ…

Молодой командир Бабаджанян служил в стрелковых частях, в матушке-пехоте. Но принадлежал к людям любознательным и беспокойным. Он не оставался в стороне от вопросов научно-технической перестройки военного дела, которые занимали в то время умы военных теоретиков. Перед тем как отпроситься на строевую работу в войска, он долгое время был на штабной работе и прочел тогда Джона Фуллера — «Танки в первой мировой войне» и Джулио Дуэ — «Господство в воздухе», познакомился с работами Лиддел Гарта и немецкого генерала Секта. И уж конечно знал о взглядах своего современника — теоретика танковой войны Гудериана… Вот и нашел в себе смелость возражать комдиву.

— Но… вступала в силу субординация, — грустно улыбнувшись, заканчивал свой рассказ о «прохладных отношениях» с одним из первых своих комдивов маршал, — и однажды я все-таки схлопотал выговор…

Генерала Горлова из пьесы Корнейчука «Фронт» вспоминал маршал не только в связи с командармом, но и другим военачальником, тоже довольно высокого ранга. В боях под Богодуховом и Ахтыркой мехбригада Бабаджаняна была придана общевойсковому соединению, которым командовал генерал, известный успешными действиями в гражданскую войну. Бабаджаняну однажды пришлось оказаться свидетелем того, как маршал Г. К. Жуков, невзирая на прошлые заслуги, резко осудил этого командира за приуменьшение возможностей приданных ему механизированных сил. Ошибочная позиция генерала была не случайной. Еще до войны, занимая высокую должность в Наркомате обороны, он недооценивал необходимость быстрейшей механизации войск. А ныне невозможно было не только решать проблемы обороны страны в целом, опираясь лишь на свои представления более чем двадцатилетней давности, но даже командовать воинским соединением.

Ни высокие звания, ни прошлые заслуги не давали права на просчеты в великой битве, которую вели советские люди со смертельным врагом, в битве, решавшей судьбу Родины.

Воевать по-старому было уже нельзя — этому властно учила жизнь.

Загрузка...