Там, где цветёт папоротник

Глава 12. Хлеб всему голова

– Стой, Любомира! – Марун еще раз окликнул ведьмочку, но та лишь чуть головой повела:

– Идем, Марун. Я страсть, как есть хочу, да и ты, верно, голоден.

– У меня припасы с собой есть, – охотник шагнул следом, достав из котомки краюху хлеба и показав ее Любомире, но она больше не оборачивалась.

Скрипнув зубами, мужчина пошел следом:

– Вот, ведь ведьма бедовая, то на Калинов мост ее несет, то со Змеем на обед…

– А ты не ворчи теперь, оборотник, – Котофей Тимофеевич тоже трусил следом. – Следить надо было лучше за девицей своей, а теперь Горыныча от нее так просто не отгонишь. Он на девичью красу страсть как падок.

– Ворожба?.. – Марун протянул, исподлобья глядя на идущую впереди пару.

– Да и нет, – котик протянул певуче. – Не всякую девицу приворожить можно, только ту, чье сердце открыто.

– Видать, и впрямь я ей не люб, раз Змеева ворожба в благодатную почву упала, – Марун насупился еще сильнее.

– Вот, ты заладил, люб – не люб, – Котофей фыркнул. – Чего стонать теперь, выручать Любомиру надобно.

– Да, как же ее теперь выручить, коли она сама, по своей воле со Змеем ушла?

– Ты не давай ей пирога из печки отведать, а то ведь и вправду останется она здесь Змеевой невестой, – котик смотрел на Маруна, не мигая, словно просвечивая своими огромными зелеными глазищами.

Охотник только кивнул в ответ.

А Любомира, сама не заметив, как, уже держала Змея под руку, прижавшись к нему, точно к суженому. И так ей было легко и волнительно от этого, как не было даже перед купальским костром, когда они с Маруном вместе прыгать через него собирались. И запах в воздухе витал соблазнительный, теплый, сытный.

И от Змея тоже запах шел, нездешний, странный. От поселковых мужиков к вечеру потом разит, от Катая – коровами, от кузнеца – горьким дымом, от охотника… и вовсе чем-то странным. А этот запах, свежий, цветочный, он щекотал ей ноздри, свивался в груди сладким колобком, делал тело таким легким, словно облачко. Казалось, еще вздох, и ведьмочка оторвется от земли. Любомира ткнулась носом в плечо Змея, вдохнула глубоко. Хотелось ей, чтобы этот запах заполнил ее всю.

– Ты меня только не ешь, Любомира, – Горыныч усмехнулся, – дождись пирогов. Почти пришли уже, вон она печка виднеется в зарослях.

И вправду среди кудрявых крон и разноцветных стволов показался белоснежный печкин бок. Таких печек Любомира ни разу в жизни не видывала: огромная, с избу размером, ладная, ни щербины на ней ни единой не было, ни копоти – белая, чистая, словно только что побеленная. И запах свежего хлеба стал настолько соблазнителен, что хотелось есть сам воздух, в котором он витал.

Любомира выпустила руку Змея, чем вызвала досаду на его красивом лице, и первей него подбежала к печке. Огляделась, чем бы прихватить горячую заслонку.

– Как бы открыть ее? – ведьмочка вопросительно покосилась на спутников.

– А тебе разрешал кто, открывать что ли? – невесть откуда прозвучавший голос заставил Любомиру вздрогнуть. Она принялась озираться. – Чего головой вертишь? Это я с тобой разговариваю.

– Кто это – я? – Любомира недоверчиво уставилась на печь. Казалось, что голос шел прямо из-за заслонки.

– Правильно глядишь, я – это я. Ты зачем за заслонку хватаешься? Чего тебе там надобно?

– Так… – Любомира потерялась, – пирожки у вас там… наверное. Вот я и подумала, что мне можно взять кусочек. Один, – она сложила ладони перед грудью, просительно глядя на печку.

– Не здешняя ты, – печка ответила строго голосом, подозрительно напоминавшим Ягиню, – нельзя тебе мои пирожки пробовать. Или ты остаться здесь захотела?

– Нет… – Любомира смущенно отступила от печки. – Мне домой надобно, братец меня ждет…

– Чего мнешься, ведьма? Ты же пирожков хотела, – в этот момент Горыня оказался рядом и запросто схватился голой рукой за заслонку. Сунул голову в печь.

– Ты куда лезешь, окаянный? – печка принялась кудахтать на него, точно баба, которой парень под юбку влез из шалости.

– Не откажи, матушка, – Змей вылез, держа в руках горячий противень, – угости свежим хлебушком.

А на противне стройными рядочками лежали пирожки, пухлые, румяные. И запах от них шел такой, что язык хотелось проглотить.

– Скушай пирожок, Любомира. Мягонький, ароматный… – Горыня поднес противень ближе к Любомире, и девушка протянула руку за пирожком. – И останешься навеки здесь… со мною.

Рука Любомиры дрогнула, она подняла глаза на Змея. Он улыбался, красивый, желанный. Глаза зеленые, у людей таких и не бывает вовсе. Но ведьмочка колебалась. Покосилась на охотника, застывшего в сторонке. Зачем-то спросила:

– Хочешь пирожок, Марун?

Тот медленно покачал головой:

– И тебе не нужно Любомира. Крутит Змей, лукавит. Не тронь пирога, иди ко мне, у меня каравай есть и водица родниковая.

– Зачем тебе хлеб и вода, Любомира? – Горыныч удивленно вскинул красивые брови. – Бери пирог! Хочешь с земляникой, хочешь с ревенем, а то и с печенью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Любомира сглотнула. Пирога хотелось очень. Таких красивых да аппетитных пирогов она ни разу в жизни не видела и не пробовала. Она наморщилась, точно больно ей было:

– Давай, Марун, съедим по пирожочку, ты и я. Вместе можно.

– Зачем нам Марун? Марун нам не нужен, – Горыныч нахмурился.

– Как так не нужен? – Любомира скривилась, как будто в рот ей попала горькая травка. – Тебе, может, и не нужен, а мне нужен.

– Ты будешь есть пирог или нет? – Змей прорычал, и голос его разом потерял всю свою красоту и вкрадчивость.

– Не будет! – в один шаг Марун оказался рядом со Змеем и, ударив снизу, выбил противень из его рук.

Пирожки россыпью разлетелись по сторонам, попадали в кусты, и птички тут же накинулись на нежданное угощение.

– Вы что ж творите, ироды! – печка заголосила, и, верно, если б у нее были руки, всплеснула бы руками. – Добро разбрасываете, работу не жалеете!

– Это ты вон ему скажи, кто не жалеет, – Змей со злостью смотрел на охотника.

– Нет тебе веры, Змей Горыныч. Не нужен нам такой провожатый, – Марун медленно вытащил из ножен меч-кладенец.

Горыныч усмехнулся, глядя на заговоренный клинок:

– Вижу, руки у тебя так и чешутся подраться, берендей. Смотри, Любомира, не я ведь первый начал. Смотри и выбирай, который из нас тебе милее.

В руках у Змея тоже блеснул клинок, и он бросился на противника.

***

– Перестаньте! – Любомира едва пискнула, но тут же отлетела в сторону, отброшенная Маруном.

Никто не собирался ее слушать.

Змеев меч был не из железа, он сиял, объятый пламенем, точно сам весь был сделан из огня.

– Ну, давай, что ли подеремся, берендей, – Горыныч зловеще усмехнулся, – а суженая твоя пусть посмотрит, на кого она крылатого Змея променять хочет.

Марун не тратил время и силы на разговоры. Шагнул к Змею, ударил, еще раз ударил – широко, с замахом во все плечо, словно дрова рубил. И Змей пятился, только чуть огрызаясь и кривя губы.

– Смотри, Любомира, кого ты в суженые себе выбрала, – Горыныч косил глазами на ведьмочку. – Мало того, что колдун-берендей, так еще и руки распускает почем зря.

– Не слушай его, Любомира, – Котофей прыгнул ей на коленки. – Змей тебе сейчас чего угодно наплетет, лишь бы ты его выбрала, а не охотника.

– А я и сама не знаю, чего хочу, – Любомира сидела на синеватой траве, растерянно глядя на поединщиков. – Может, мне и вправду лучше остаться тут со Змеем? Ежели я тут своя?

– Своя ли? – кот тронул ее лапой по лбу. – Да, и обещала ты охотнику много чего.

– Ты откуда знаешь, чего я ему обещала? – Любомира насупилась, но зарделась, помня свое купальское обещание.

– Кот-баюн все знает, – котейка промурлыкал и спрыгнул с коленок ведьмочки. – А Василёчка что же, бросишь одного?

– Не один он, с Бабой Ягой, – ведьмочка виновато потупилась, закрыла лицо руками.

– Эх, ты, Любомира-травница… – кот протянул с осуждением. – Нравится тебе, поди, когда мужики красивые из-за тебя дерутся да кровь проливают.

– Ничего и не нравится…

А Марун продолжал наступать, и Горынычу пришлось защищаться. И каждый раз, когда меч-кладенец встречался с огненным Змеевым клинком, слышался звон, да искры летели во все стороны. Бились на равных, никто уступать не желал. Ростом поединщики были равны, Марун, однако, казался тяжелее и крепче, вот только мастерством Змей его явно превосходил. И хоть охотник тоже знал, с какого конца за меч держаться, но таких приемов и вывертов, что Змей использовал, явно никогда не видел. И начал уставать.

– Груб ты и не отесан, человек, зря ты на меня клинок свой поднял, – Змей упивался превосходством.

– Мое дело правое, никому Любомиру в обиду не дам, ни водяному, ни Кощею, ни тебе, – охотник процедил сквозь зубы и, собрав остатки сил, ударил.

И столько в ударе этом оказалось удали, что Змеев меч вспыхнул, брызнул искрами и с громким хлопком исчез. А меч-кладенец, уже не имея никаких препятствий на своем пути, со всего маху снес Змею Горынычу голову.

***

Блеснула молния, грянул гром, и обезглавленное тело Змея рассыпалось облачком сияющих искорок. И на мгновение стало очень-очень тихо.

– Ой, что ж ты натворил, оборотник! – первым заголосил Котофей.

– Нужно было позволить ему мою голову с плеч снести? – Марун, запыхавшийся и злой, процедил сквозь зубы и плюнул в то место, где Горыныч стоял.

– А лучше бы и снес дурную твою голову! – котейка не унимался. – У Змея-то нашего три головы, одна страшнее другой…

– Перестань, Котофей Тимофеевич, причитать, и без тебя лихо, – Любомира осекла баюна. – Сделанного не воротить.

Ведьмочка прижала руку к груди: сердце трепыхалось то ли от страха возможного наказания, то ли от горечи утраты дерзкого друга.

– Ты-то хоть знаешь дорогу к Кощею? – охотник опустил меч и исподлобья глянул на кота.

– Знать-то знаю, да только…

Договорить котейка не успел. Опять сверкнула молния, загрохотал гром, долгий, протяжный, словно небесная твердь потустороннего мира вот-вот готова была обсыпаться на головы незваным гостям. В раскатах грома послышался рев, полный ярости и боли. А спустя мгновение в облаках пыли и пара перед путниками опустился Змей Горыныч собственной персоной, в облике чудища.

Только уже о двух головах.

Марун снова поднял меч-кладенец, Змей зарычал, в двух глотках его сверкнули отсветы пламени. Любомира бросилась к Маруну, чтобы закрыть его от ярости Змея, охотник сгреб ее в охапку, спрятав в своих объятиях, отвернув от потока пламени.

А Змей дохнул огнем.

И две огненные реки ринулись на охотника с ведьмочкой, и снова обтекли их по сторонам, не причинив вреда.

– Уйди от него, Любомира! – голос Змея прогремел так, что земля под ногами задрожала. – Я покараю наглеца!

– Не уйду! – ведьмочка крикнула с вызовом. – Меня тоже карай, ежели тебе так хочется.

– Собой его решила прикрыть? И долго ли вы так простоите в обнимочку? – Горыныч усмехнулся. – С места не сойдете, мхом порастете. И не дождется Василёк свою сестрицу…

– Отойди, Любомира, – Марун попытался оттолкнуть девушку, но она вцепилась в него мертвой хваткой.

– Не отойду! И хватит вообще мною помыкать, вы оба!

– Вот, значит, как ты заговорила? – Змей снова плюнул огнем, и снова люди сжались посреди огненного буйства. – Только без моего соизволения не выйти вам обратно, не перейти Калинов мост. Что ты на это скажешь?

Любомира ничего не ответила.

– Молчишь? То-то же, – Горыныч самодовольно усмехнулся обеими мордами и начал менять облик.

Образ огромного Змея подернулся дымкой, туман окутал его, уплотнился, словно сжимая, и – развеялся.

А на месте Змея стоял мужчина, высокий, статный, на плечах его была подбитая дорогим мехом накидка. Лицо его было знакомо, но на прежнего Змея он был похож не более чем родной брат. Волосы темные – не черные, черты лица тоньше, плечи шире. Разве только глаза были такие же смарагдово-зеленые.

– Ты ли это, Змеюшка? – Марун спросил с таким ехидством, что Горыныча аж передернуло.

– Не тебе сейчас зубоскалить, берендей! – красивое правильно лицо Змея искривилось от злости. – Хотел другие мои головы поглядеть? Так, гляди! Да, только тебе не понравится!

Горыныч махнул рукой, и Любомиру отбросило в сторону от Маруна. Охотник поднял меч-кладенец, но Змей махнул второй раз, и заговоренный клинок вылетел из его руки. Марун сжал кулаки, готовый броситься на чародея с голыми руками, но Горыныч в третий раз махнул, и оборотень, точно подкошенный, рухнул наземь.

Чародей тяжелым шагом приблизился к упавшему противнику, простер руку над его головой, сжал пальцы, словно когти. Марун с глухим стоном схватился за виски.

– Не тронь его! Не надо, Змеюшка! Что хочешь, для тебя сделаю… – Любомира бросилась в ноги Горынычу, а тот только губой дернул:

– Вот, как ты запела? Что хочу? – рука его дрогнула, он расслабил пальцы, и Марун кулем повалился набок.

Ведьмочка только глаза на него скосила, но сама не двинулась с места, ожидая приговора Змея Горыныча.

– Гляди же, сама предложила, – чародей смотрел на людей у своих ног и ухмылялся. – Моей суженой будешь, Любомира-ведьма.

Любомира побледнела, а Змей только лишь шире осклабился:

– Что, не мил я тебе?

– Но как же?.. – ведьмочка пролепетала. – А как же Василёчек?

– Забудь своего Василёчка! Нет у него больше сестрицы! – Змей упивался своей властью над ведьмочкой, а она только слезы глотала:

– А цветочек? Папоротника? – подняла на Горыныча умоляющие глаза.

– Дам я тебе цветок, раз обещал, – тот кивнул. – И пусть берендей идет с ним восвояси, проведу его по мосту на ту сторону. Так уж и быть. А ты здесь останешься, со мной. Навек. Или смотри, сейчас места мокрого от него не останется, – Змей снова простер руку в сторону оборотня.

Марун зарычал от ярости, попытался подняться, но прежде, чем он успел что-то сказать, Любомира проговорила:

– Я согласна.

– То-то же, – Горыныч улыбнулся и подал Любомире руку, помогая встать.

– Не смей, Любомира… – охотник стоял на коленях, глядя то на Змея со злостью, то на Любомиру – с обидой.

– Все уже, слово не воробей, улетело – не поймаешь, – Горыныч прижал к себе Любомиру. – Моя она теперь.

Марун сжал кулаки и завыл, почти по-звериному. Котофей подскочил к нему, ободряюще потерся головой о бок.

– Не спешил бы ты так, Змей Горыныч, – промурлыкал. – А как же традиции, обычаи?

– Какие обычаи? – Горыныч только головой дернул.

– Ну, как же, а свадьбу сыграть? А для того благословения батюшки с матушкой испросить, – котик сел на лапы, обернулся пушистым хвостом. И Любомира поклясться готова была, что он усмехался себе в усы. – Так что все одно идти нам дальше, куда шли.

– Свадьбу? – Горыныч разжал объятия, и Любомира бросилась к Маруну. Да, только отворачивался от нее теперь охотник.

– Свадьбу-свадьбу, – баюн аж мурчал от своей хитрости. – Ты ж не хочешь на себя Кощееву немилость накликать?

– Что мне Кощей? – Горыныч сжал кулак, и на руке его вспыхнуло призрачное пламя. – Я ж его…

– Помолчал бы ты, клыкастый, – Котофей усмехнулся. – А то ж и на деревьях уши есть.

И Горыня замолчал.

– Подбирайте сопли, собирайте вещи и в дорогу, – Котофей принялся понукать пригорюнившихся Маруна с Любомирой. – До Кощеева двора еще путь неблизкий, а водицы Ягининой немного у вас осталось.

– Не нужна ей теперь смертная водица! – Змей прорычал, но баюн так строго на него посмотрел, что он примолк:

– Это пусть Кощей с супружницей решат, что ей нужно: смертная водица, цветок папоротника или твоя рука… ой, то есть лапа, – котейка промурлыкал и, не обращая внимания на яростные взгляды Змея, потрусил вперед.