Кощей привел своих гостей в просторную палату. В центре нее стоял длинный стол, рядом со столом – лавки, укрытые ткаными коврами. Стол был застлан белоснежной скатертью, а яства стояли только с одного его края, словно приглашая едоков садиться ближе друг к дружке.
Место во главе стола занял сам хозяин.
– Присаживайтесь, гости дорогие, – радушным жестом он указал на лавки, но гости не торопились принимать приглашение. Только лишь Горыня с готовностью направился по правую руку от Кощея, но колдун жестом остановил прыткого гостя, – Не торопился бы ты занимать место одесную, не известно еще, кому это место предназначено.
Змей только зубами скрипнул, но ничего на это не ответил и присел на лавке чуть дальше от Кощея.
– Ну, а вы чего медлите? – хозяин уперся руками в край стола.
Любомира обменялась с Маруном хмурыми взглядами, проговорила:
– Так нельзя же нам местную пищу есть, батюшка Кощей. Мне память о смертных землях терять нельзя, братец меня ждет маленький.
Тот хмыкнул:
– Тебе – все можно. Садись и ешь без опаски. Для того ведь тебя и отправили в царство Яви взрослеть, чтоб ты обоим мирам принадлежала, в обоих хозяйкой стать могла.
Любомира только рот раскрыла и ничего не сказала.
– Садись-садись, коли разрешают, – вездесущий баюн уже тащил Любомиру за штанину к столу.
Ведьмочка присела по левую руку от Кощея, оставив рядом с ним свободное место. Марун опустился подле нее, следом на лавку прыгнул Котофей. Змей Горыныч оказался по другую сторону стола в гордом одиночестве, но его, похоже, не смущало такое положение. Он хитро улыбался в Маруновы усы и знай, накладывал себе кушанья с разных тарелок.
Чуть помедлив, Любомира скромно взяла с тарелки румяный пирожок, вопросительно покосившись на кота. Марун не притронулся ни к одному яству, молча исподлобья глядя на Змея, который с аппетитом поглощал предложенные угощения, пачкая бороду – копию его собственной – то и дело ехидно посматривая на голодного Маруна.
– То-то же, – Кощей ухмыльнулся, глядя на ведьмочку. Повернулся к Маруну, – Ну, а уж тебе придется потерпеть, коли обратно на смертную землю вернуться хочешь. – Снова посмотрел на Любомиру, – Да, ты ешь-ешь, не бойся, для тебя здесь все открыто. Только знай…
От этих слов Любомира, уже почти откусившая от пирожка, едва не поперхнулась им.
– …что с девичеством тебе на той стороне Калинова моста проститься надобно. Потому выбирай себе суженого мудро, с умом.
– Эх, ты, Кощей Бессмертный. Не умом, дочка, выбирай, а сердцем, – от дверей прозвучал уже знакомый Любомире красивый грудной голос.
В палату вошла женщина, вроде бы красивая, а вроде и с обычным лицом, вроде молодая, но глаза ее смотрели мудро. Голубые-голубые глаза, такие знакомые. И смотрела она на Любомиру очень спокойно и ласково.
– Видишь ли, Мара, тут какое дело… – Кощей принялся было объяснять, но женщина жестом заставила его умолкнуть и опустилась на свободное место по левую руку от хозяина:
– Все знаю, все ведаю. – Она повернулась к Любомире, – Как ты выросла дочка, настоящая красавица стала, даром, что растрепанная.
Мара улыбнулась, моргнула, и в тот же миг расплетенная коса Любомиры улеглась на ее голове красивым плетением, чумазые щеки заалели, а вместо грязных и рваных мужицких порток оказался на ней сарафан, да такой красивый, какого у Весняны-подружайки отродясь не бывало.
Змей Горыныч так и застыл, не донеся ложку до рта, глядя на Любомиру. Марун повернулся и тоже смотрел на нее, не отрываясь, а она только глазами хлопала, смущенная донельзя.
– Какая же ты красивая, Любомира, – наконец охотник проговорил охрипшим голосом.
– Ты мне это уже говорил, Марун Северный Ветер, – Любомира чувствовала, что щеки ее пылают.
– И еще не раз скажу, коли это правда, – не удержавшись, оборотень тронул прядь волос Любомиры, выбившуюся из косы.
– Ты руки-то не распускай, чай, моя невеста! – Змей тут же разъярился, уставившись на охотника горящим взглядом.
– А вот это мы сейчас и решим, чья она невеста, – Мара с достоинством обвела взглядом стол, посмотрела на Змея, на оборотня и трижды хлопнула в ладоши.
И в тот же миг оба мужчины исчезли.
Любомира испуганно заозиралась, бросила взгляд на Котофея, но тот только глаза таращил, посмотрела на Мару…
– Не переживай, дочка. Здесь твои женихи, никуда не делись. Выбирать из них сейчас будешь. Кого выберешь, за того замуж и пойдешь. А чтобы выбор твой честным был, дай-ка я тебе глазки завяжу.
***
Любомира так и не успела откусить от пирожка. Мара поднялась со своего места и встала за ее спиной. Лица ведьмочки коснулась прохладная шелковистая ткань, и она непроизвольно зажмурилась. Вдруг ей стало очень страшно. Не только оттого, что ничего не было видно, а оттого, что могла она ошибиться. Ей и зрячей сложно было бы выбрать между Змеем и Маруном – так они были похожи, а вслепую…
– Как же я выбирать буду, если я ничего не вижу? – попыталась поспорить, но очень не уверенно.
Мара наклонилась к самому ее уху, проговорила тихо-тихо, чтобы Кощей не услышал, и только лишь кот-баюн уши навострил:
– Глупая ты, глупая. Я же помочь тебе хочу. Горыня хитер, примерил лицо соперника, думал всех с толку сбить. Но только глазами ты главного все равно не увидишь, только мешать они тебе будут. Потому слушай свое сердце, оно не обманет.
– Ох, матушка, а ежели обманет? – голос Любомиры дрогнул, а Мара проговорила уже строже:
– Значит, не любишь ты своего Маруна и достанешься Змею Горынычу. Поделом тебе. Отец только рад будет такому замужеству, он Горыню давно в зятья присматривает. Да, только хочет для тебя лучшей доли, потому и дает тебе волю. Но смотри, ежели что, мигом за Змея тебя отдаст.
– Ой, мамочки, – Любомира пробормотала тихонько и осторожно поднялась из-за стола. С помощью Мары вышла на свободное место, сделала неуверенный шаг вперед, растопырив руки. Еще шаг, споткнулась на ровном месте и остановилась.
– Вот, тебе и будет, мамочки. Больше я ничем тебе помочь не могу, сама ты должна справиться.
– Да, я и так всю жизнь сама… – Любомира со злостью сжала кулаки и отвернулась от матери. Сама, значит, сама. Марун единственный, кто ей в помощи не отказал, не говорил, чтобы она «сама»… значит, она точно его отыщет. Не может не отыскать.
И снова Мара трижды хлопнула в ладоши.
– Котик, ты хоть мне поможешь? – Любомира пыталась понять, в какой стороне остался кот-баюн, а тот неожиданно потерся головой о ее ноги:
– Помог бы я тебе, Любомира, да токмо я сам между ними разницы не вижу. Одинаковые они!
– Где они? – ведьмочка слепо вертела головой.
– Да, прямо перед тобой, в трех шагах, – Котофей не отходил от подола ее сарафана. – Давай, Любаня, дерзай, я с тобой. Ты справишься! – баюн подбадривал ведьмочку, а она только губы кусала.
Наконец, решилась и шагнула вперед, выставив перед собой руки. Никого не нащупала. Еще шагнула, и снова обняла лишь пустоту. Оставался последний шаг, и ведьмочка медлила. Просительно протянула руки, и одновременно ее ладоней коснулись две мужские руки – обе теплые, крепкие. Обе не торопились сжимать ее пальцы, лишь давая ориентир и право выбора.
Едва дыша, Любомира погладила мужские руки. Пальцы длинные, ладони широкие, за такие держаться приятно. Обоих соперников она за руки вела, как же сейчас вспомнить, у кого какая? У Змея рука была гладкая, холеная, словно он ни разу в жизни за топор не брался, все только девичьи прелести ласкал. А у Маруна, напротив, ладонь была жесткая, привычная и к инструменту, и к оружию. Любомира чуть улыбнулась – руки были разные на ощупь, вот и первая подсказка.
Но не успела она указать на Маруна, как Мара хлопнула в ладоши – один раз:
– Первая попытка! – и в тот же миг обе мужские руки пропали, и Любомира вновь осталась одна.
– Так не честно! – она едва удержалась, чтобы не сорвать повязку с глаз.
– Не спеши, Любаня! – баюн вцепился в подол. – Не торопись, а то испортишь все.
– Дальше выбирай! – голос матери был строг, и Любомира не посмела ослушаться. – По одной руке не считается, целиком его пощупай.
Ведьмочка зарделась и только зубами скрипнула – ну где это видано, молодца щупать просто так – не суженого, не жениха. Но делать было нечего. И она снова вытянула руки вперед, и сразу же коснулась мужских плеч.
А вот обнимать Маруна ей не пришлось, не знала она, каково это, потому просто скользнула руками по его стану – ростом высок, плечи широки, грудь крепка. Но да и второй не хуже, не отличить. Подняла руки выше – к лицам – вот она бородка, которую так долго ей хотелось погладить. У обоих мягкая да шелковистая.
К одному склонилась Любомира – почуяла сладкий запах луговых трав, к другому – запах дымка от костра да ландышей и чего-то такого… непонятного. Сердце захолонуло, едва она рот открыла, чтобы сказать о своем выборе, как снова Мара хлопнула в ладоши – дважды:
– Вторая попытка!
– Да, как же так вторая, коли ты мне ни разу рта раскрыть не дала?!! – она повернулась на голос матери, проговорила запальчиво.
– А вот так. Выбирай дальше, – Мара ответила, как ни в чем не бывало, а Любомира только зубами скрипнула:
– Как выбирать-то дальше?
– А как я тебе и сказала. Сердцем.
От слов Мары яснее не стало. Любомира снова повернулась к молодцам, процедила сквозь зубы:
– Имей в виду, Горынюшка, ежели ты мне сейчас какую подлость устроишь, ежели мне за тебя замуж идти придется, я ж тебе такое житье устрою, сам не рад будешь.
Никто ей ничего не ответил, и девушка застыла в нерешительности. Наконец рядом прозвучал голос Маруна, уже такой родной и знакомый:
– Люба моя, иди же ко мне.
И Любомира шагнула на голос, а мужчина обнял ее и мягко привлек к себе. Ведьмочка дернулась было в сторону, но заставила себя замереть. Не время сейчас было скромничать. А Марун наклонился к ней, прошептал на ухо:
– Поцелуй меня, Любушка, и все закончится. Так ты выбор свой обозначишь.
И Любомира потянулась к лицу охотника. Не умела она целоваться, ни разу не целовалась с молодцем, не знала, как это делается. Сердечко трепыхалось в ее груди раненой пташкой, того и гляди выскочит и разобьется оземь. И страшно было так, как на болоте не было, как перед разъяренным Змеем не было. Дыхание перехватывало. В горле комок встал. Любомира приподнялась на цыпочки, потянулась и… застыла.
– Нет, не могу, – отшатнулась от мужчины, освобождаясь из его рук, и сразу же спиной уперлась в другие руки.
– Ну, а меня осмелишься поцеловать? – голос был тот же самый, не отличить.
Любомира повернулась лицом ко второму охотнику. Сердце ее теперь и вовсе билось у самого горла, рвалось наружу, еще мгновение, и лишилась бы Любомира чувств. И снова она потянулась к его лицу, чувствуя, что ноги едва держат ее. Еще чуть-чуть, и… Марун отвернулся:
– Не нужно, Любомира, так неволить себя, коли не люб я тебе.
Едва не застонала ведьмочка, вцепилась в куртку на плечах охотника:
– Да, люб ты мне, люб, Марун Северный Ветер! Вот мой жених! – чуть не плача она сорвала с глаз повязку и прижалась к груди мужчины. Хотя глаз она по-прежнему не открывала, жмурилась, мертвой хваткой держа суженого, боясь, что он снова исчезнет. А он просто мягко обнял ведьмочку за спину и ничего не ответил.
Три раза Мара хлопнула в ладоши:
– Третья попытка!
Со всех сил Любомира вцепилась в Маруна, сжала зубы. Не отдаст! Никому она его не отдаст!
Но ничего не произошло, никто не разорвал их объятий, и тогда ведьмочка открыла глаза.
Рядом стоял злой донельзя золотоволосый Змей Горыныч, похожий на первые две свои ипостаси, словно родной брат, слегка разочарованный Кощей Бессмертный и Мара, спокойная и довольная.
– Я же говорю, сердце не обманет, – царица Нави улыбнулась, и на миг в подгорнем мире скользнул солнечный лучик. Вспыхнул и сразу же померк, как не бывало его.
– Это что ж получается, ты меня в дураках оставила, Любомира? – Змей метал молнии взглядом, того и гляди вспыхнет что-нибудь.
– Нетрудно оставить в дураках того, кто сам других за них держит, – Марун, чувствуя свою правоту, крепче обнял Любомиру. – Да, токмо все по-честному было, не любит тебя Любомира.
А в ответ Горыныч только расхохотался. Отсмеявшись, проговорил:
– Любит, не любит, какая разница? Только вы больно шустрые. Второй наш уговор ты помнишь, Любомира Кощеева дочка?
– Какой такой уговор? – ведьмочка еще крепче прижалась к суженому.
– А такой, – Горыня улыбнулся во весь рот, – покуда загадку мою не отгадаешь, я твоего суженого обратно не выпущу. Сама можешь идти теперь восвояси, раз ни я, ни отчий дом тебе не мил, а вот берендей твой тут останется, – лицо Змея приняло злое выражение, он ткнул пальцем в Маруна. – Будет здесь вечность коротать вместе со своей упырицей.
***
– А напомни-ка свою загадку, – баюн уже снова крутился подле ног Любомиры.
– А пожалуйте, – Змей повел подбородком. – Надобно мне то, что у тебя есть, но тебе самой не надобно. То, что ни потрогать, ни увидеть, а только почувствовать можно. Ну, давай мне обещанное, – он просительно вытянул руку в сторону Любомиры.
Та замешкалась, отстранилась от Маруна, покосилась на мать, ища поддержки, но Мара только лишь бровью двинула.
– Ну, я жду, – Горыныч довольно лыбился, радуясь тому, что подловил-таки непокорную девицу.
– А что у меня есть? – Любомира растерянно двинула плечом. – Ничего у меня нет, кроме братца, но его я тебе не отдам. Василёк мой! – она сурово сдвинула брови, глядя на Змея, но тот только расхохотался в ответ:
– Нет у тебя никакого братца! Моя загадка не об этом была.
– Как это нет? Куда вы его дели?!! – Любомире показалось, что под ее ногами разверзлась бездонная пропасть, словно трясина на болоте, и она падает в нее, и падает, и падает, и никак до дна не достанет. Повернулась к родителям, но те только взгляды отводили. – Вы чего это?!! – она задыхалась, перед глазами завертелась муть. Еще миг, и упала бы она в обморок, но Марун снова оказался рядом и обнял ее за плечи:
– Тише-тише, Люба моя.
– Что, тише-тише? – ведьмочка неловко вывернулась. – Что вы сделали с моим Василёчком? – она сжала кулаки, шагнула в сторону Кощея, и тот даже отступил на полшага от взбешенной девушки.
Поднял руки перед собой в примирительном жесте:
– Все хорошо с Василёчком, обут-одет, накормлен, Ягиня его призрела. Только, видишь ли, Любомира… – черный колдун, повелитель Нави стушевался, отведя глаза от дочери, – не братец он тебе…
– Как так? – только и смогла выдавить Любомира.
– А вот так, – Кощей с виноватым видом развел руками. – Не моя была это идея, Ягиня сама придумала. Чтоб одну тебя не оставлять, чтоб училась ты сочувствию, терпению и заботливости, подкинуть тебе чужого мальчонку. Это ты сама себе придумала, что он твой братец.
– Как чужого? – голос Любомиры задрожал. – Не чужой он мне! Родненький мой Василёчек! Не верю я вам!
– Вот, заладила, верю-не верю, – Кощей устало скривился. – И вообще… с твоими женихами одни сплошные хлопоты. Огород разорили, пообедать не дали… Решила, что ли, за кого из них замуж-то идешь?
Поскольку Любомира дар речи потеряла, за нее ответил баюн, пока Кощей окончательно не рассердился на хлопотных гостей:
– Решила она, все решила.
– Нет, не решила! – Горыня бушевал. – Чистоту девичью ей велено на том берегу Смородины терять, а ему, – он ткнул пальцем в Маруна, – нет туда больше ходу! Так что судьба твоя Любомира моей невестой быть…
– Не честно! – Любомира выкрикнула сквозь слезы.
– Как уж есть… – Змей осклабился, и красивое его лицо стало страшным и отталкивающим.
Марун наклонился к Любомире, проговорил негромко, так, чтоб только она его услышала:
– Хорошо, конечно, было твоих батюшку с матушкой повидать, но похоже, загостились мы у них.
Ободряюще улыбнулся заплаканной ведьмочке и решительно взял ее за руку. И провернул на ее пальце колечко, Ягиней подаренное. В тот же миг оба они пропали с глаз.
В Кощеевом дворце начался переполох. Кощей сыпал чарами во все стороны, но никак не мог обнаружить беглецов. Горыня пыхал огнем, почем зря, и даже подпалил белую скатерть, которой был покрыт стол. По палате пошел густой сладкий запах подгорелой пищи. Бессмертный отвесил за это Змею подзатыльник, словно мальцу несмышленому, и сам принялся тушить пожар. Да, ненароком сдернул скатерть со стола вместе со всеми дорогими яствами. Всю эту неразбериху подогревал кот-баюн, который метался от Кощея к Горыне, бросался им под ноги, хватал когтями за штанины, сыпал искрами со шкуры.
И только Мара со спокойной улыбкой смотрела, как со скамейки пропал собранный Любомирой букетик из цветов папоротника.