Там, где цветёт папоротник

Глава 13. Живодрево

Змей Горыныч снова вызвался быть провожатым и теперь шел впереди с гордым видом оскорбленного достоинства.

– Марун, дай водички попить, – Любомира попросила тихонечко, и охотник молча протянул ей бурдюк.

Ведьмочка пригубила Ягининой водицы, и снова она, словно чудодейный нектар, придала ей сил и спокойствия.

– Послушай, Марун…

– Нет, это ты послушай, Любомира, – охотник тоже отпил из бурдюка и крепко закупорил его. – Чего-то не того ты наворотила, девка.

– Но я же… ради тебя, – Любомира не знала, куда глаза девать.

– Ради меня свою девичью честь другому обещала? – Марун невесело усмехнулся. – Странные у тебя одолжения.

– Так убил бы он тебя. Что б я тогда делала? – Любомира не сдавалась.

– Да, то же, что и сейчас, к Змею бы просваталась. Токмо честь свою сберегла бы да совесть мою, – Марун отвернулся. – Так-то ты мне тоже кое-чего обещала, Любомира. Или забыла уже?

– Не забыла, – девушка ответила чуть слышно, едва не плача.

Охотник сокрушенно покачал головой:

– Погубил я тебя, Любомира. Как мне-то дальше жить прикажешь? – он с горечью посмотрел на ведьмочку, но она не поднимала глаз.

– А ну как Кощей не даст благословения на эту свадьбу? – Любомира хваталась за соломинку.

– Не стоит ждать справедливости от черного колдуна, недобрая про него молва идет, – охотник головой покачал.

– Так вон про Ягиню тоже много чего сказывают, а она совсем не такая оказалась, – Любомира не сдавалась. – Добрая и вообще… бабка моя.

– Даром что бабка, нет в тебе ее мудрости. Даже с родственничком не смогла договориться, – Котофей нагло влез в разговор.

– Да, какой он мне родственник? Образина чешуйчатая, – Любомира бросила быстрый взгляд в спину Змею, но тот не услышал ее или сделал вид.

– Ой, ли? А как ты на него смотришь? – котейка не унимался. – Не стреляла б глазками, так и не смог бы Змей ничего вам сделать. А теперь – расхлебывай. Одна надежда на Кощеюшку, что пожалеет он тебя.

– Как это я смотрю? – Любомира попыталась оправдаться, но все равно чувствовала себя виноватой.

– Да, вот так, как на молодца, – баюн продолжал поучать ее. – Только не молодец он, а зверь-чародей. У него, знаешь, сколько девиц таких, как ты, было?

– Сколько? – ведьмочка только глаза округлила.

– Много! – кот округлил глаза еще сильнее.

– Хватит девицу стращать, и без тебя ей не сладко, – Марун прикрикнул на кота, и дальше они шли в молчании, каждый в своих невеселых думах.

…Довольно быстро Любомира устала от праздничной красоты вокруг: от пестрых красок рябило в глазах, птичий щебет, смысл которого был ей понятен, раздражал и расстраивал – не рады были им местные обитатели. И неподъемной ношей лежала на плечах обида Маруна и тяжкое обязательство перед Змеем.

Охотник с ней не разговаривал, впрочем, он и раньше был не болтлив, а теперь и вовсе замолк. Котофей с довольным видом носился по траве, распугивая бабочек и мелких пташек. Те возмущенно чирикали на него, отгоняя от своих гнезд. И Любомира решила заговорить со Змеем:

– Скажи, Горыня, долго нам еще до Кощеева двора идти?

– А это смотря, какой дорогой я вас поведу, – Змей ответил с хитрым прищуром.

– А ты поведи самой короткой, – Любомира захлопала глазками и попыталась улыбнуться, но Змей, казалось, видел насквозь ее девичью хитрость, и она стыдливо отвернулась.

– Не хочу короткой, хочу интересной. Хочу, чтоб ты сама с радостью отказалась от своего берендея и ко мне прибежала в ножки кланяться.

– Так я вроде уже и без того поклонилась, – ведьмочка исподлобья посмотрела на чародея.

– По доброй воле? – Горыныч вопросительно поднял брови.

– Не шибко по доброй, – Любомира проворчала в ответ.

– То-то же. А я хочу, чтоб по доброй. Чтоб ни у кого сомнения не возникло в том, играть ли нашу свадьбу. Эх, Любомира, мы с тобой тут таких дел наделать можем… Вся Навь будет у наших ног лежать, а там, глядишь, и до Ирия доберемся, – Горыня в предвкушении потер ладони друг о друга, и с них посыпались искры.

– Каких дел? – Любомира нахмурилась. – Я обычная травница, даром, что Ягинина внучка. Не учили меня еще ведьмовскому делу, ничего особенного я не умею, к тому же… девица еще…

– То, что девица, это прекрасно, – Змей только зелеными глазами сверкнул на ведьмочку. – А что не учили… Неужто ж ничего этакого за собой не замечала никогда?

Любомира только плечами пожала:

– Ну, врачевать умею понемногу, звери меня любят, знаки огненные могу накладывать… ой…

– Вспомнила? – Горыныч усмехнулся.

– Тут давеча полез ко мне водяной целоваться, так я его того… не рассчитала, ошпарила… немного.

Горыныч рассмеялся, натянуто и сухо:

– Так ему и надо, прелюбодею болотному. Вот видишь, дарование в тебе сидит сильное, разбудить его только надобно. А кому, как не мне его будить? Я сильнейший в Нави чародей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– После Кощеюшки, – баюн, слышавший из травы весь разговор, тут же влез со своим мнением.

– Помолчал бы ты! – Горыныч бросил в траву сноп искр, но котика там уже не было. Он стремглав взлетел на ближайшее дерево и теперь смотрел на товарищей с его веток.

– Плохой дорогой ты нас ведешь, Змей Горыныч. Сам же не рад потом будешь, – Котофей прошипел, взъерошив шерсть на загривке.

– А вот мы и посмотрим, рад или не рад, – Змей процедил сквозь зубы. Обернулся, – Эй, берендей, тут говорят, у тебя супружницу недавно медведь подрал?

Любомира только охнула:

– Марун, это не я! Я ничего такого ему не говорила.

Охотник ничего не ответил, исподлобья глянув на чародея. А тот продолжал допытываться:

– Соскучился по ней, поди?

– Не твоего чародейского ума дело, – Марун огрызнулся.

– Зря ты так, я ж по-хорошему, я ж помочь хочу, – Горыныч проговорил таким сладким голосом, что Любомиру аж передернуло.

– Таких помощничков да в проруби бы топить на Карачун. Напомогался ты нам уже, довольно.

– Погоди, берендей, не знаешь ты, от чего отказываешься, – Змей проговорил загадочно и замолк.

***

Вскорости пестрые заросли раздвинулись в стороны, и только лишь одно-единственное дерево осталось на пригорочке. Любомира вгляделась: сколько чудного видела она уже в Нави, но это дерево показалось ей еще чуднее. Было оно высокое, макушкой терялось где-то в сияющей дымке, затянувшей небо, и все было увешано побрякушками на манер игрушек, которыми ребятишки елку зимой украшают.

– Праздник у вас здесь, что ли, какой-то? – недоверчиво покосилась на Змея.

– Ага, праздник, – тот только ухмыльнулся в ответ.

– Живодрево это, – котик бежал у ног Любомиры, шерсть его топорщилась, ему явно не нравилась близость чудо-дерева.

– То самое? – ведьмочка пригляделась внимательнее.

– Оно. Здесь его корни в землю врастают, ствол через смертный мир тянется в пресветлый Ирий, в котором его крона колышется.

Подошли они ближе, и стало видно, что за игрушки украшали ветки Живодрева. От этого зрелища Любомире стало странно и боязно, она невольно шагнула ближе к Маруну. Пусть охотник и досадовал на нее, пусть он мог обернуться медведем против своей воли, но сердце у него было доброе, а помыслы чистые. В отличие от Змея Горыныча.

Вместо леденцов, пряников и медовых яблочек на Живодреве, как чудовищные украшения, росли настоящие человеческие глаза, уши, руки. И самым жутким было то, что все они были живыми: глаза хлопали длинными ресницами, глядели по сторонам, руки манили к себе, а иные грозили пришельцам кулаками.

– Жуть-то какая, – Любомира нащупала руку охотника и сжала его ладонь. В первый момент Марун хотел освободиться, но быстро сдался и тоже аккуратно сжал девичью руку.

Змей это заметил, проговорил недовольно:

– Ты там невесту-то мою не лапай, берендей. А иди-ка ты лучше к Живодреву, погляди на него да послушай, что оно тебе скажет.

– Оно еще и говорить умеет? – несмотря на угрозу Змея, Любомира не выпустила руки охотника и шагнула к дереву вместе с ним.

– Оно еще и не то умеет, – Котофей вздохнул и присел на лапы, со стороны наблюдая за товарищами.

Вблизи Живодрево выглядело еще жутче. Глаза на нем были разные: голубые, зеленые, черные, блеклые стариковские и совсем молодые, узкие глаза степных кочевников и совсем необычные, ярко раскрашенные, черной тушью подведенные. И все они, как один, повернулись в сторону незваных гостей. Руки принялись показывать на них пальцами, дерево зашелестело листвой, точно зашептало, хоть ветра и не было.

Но самым жутким было вросшее в кору дерева человеческое сердце. Оно билось медленно и сильно, то ли перекачивая соки внутри самого дерева, то ли еще чего похуже.

– Интересно, чье это сердце? – хоть и было Любомире боязно, но ведьмовское любопытство все-таки пересилило.

– Вообще не интересно, – Марун глядел на чудовищные украшения и все больше хмурился.

А Любомира выпустила руку охотника и принялась разглядывать глаза, а те глядели на нее в ответ. Особенно интересными казались ей раскрашенные, ведь ежели живые глазки так подвести, это ж как красиво получится. Она шагнула к дереву, наклонилась ближе, изучая, и в этот момент одна из рук схватила ее за косу. Любомира дернулась было прочь, но рука в один момент намотала волосы девушки на запястье, и ведьмочка прижалась щекой к коре дерева. И кора эта оказалась теплой и будто бы пульсировала, словно и впрямь внутри у Живодрева билось сердце.

Марун тут же оказался рядом, схватил меч-кладенец и с одного удара отсек руку, державшую Любомиру.

А из обрубка потекла кровь, Живодрево заволновалось: руки замахали, словно ветви на ветру, глаза страшно вытаращились, послышался вой.

– Вот, что ж ты за человек-то такой, берендей? Чуть что за меч сразу хватаешься, все бы тебе что-нибудь отрубить. Не для тебя ведь рОщено, – Горыныч тоже оказался рядом, пошептал чего-то в свою ладонь, да и приложил ее к тому месту, откуда Марун руку срубил. Кровь тут же остановилась, послышался запах горелого дерева.

– Надо было смотреть, как оно Любомиру мучает? – Марун исподлобья глянул на Змея. – Твоя ж невеста, а не бережешь ее совсем.

– Ничего бы с ней не сталось, – Горыня легкомысленно махнул рукой. – В ней кровь сильная и волшебство могучее.

Марун только губой дернул и ничего на это не ответил.

– Ты бы, берендей, сам лучше осмотрелся. Ничего знакомого не видишь? – ехидно подняв бровь, Горыныч указал рукой на чудовищный ствол Живодрева, поросший частями человеческих тел. – Глаза там, может, руки. А то ты рубишь с плеча, не глядя, – Змей усмехнулся своей злой шутке, а вот охотник побледнел и вправду принялся разглядывать Живодрево.

– Пойдем-ка отсюда подобру-поздорову, дурное это место, – кот-баюн единственный, кто не торопился приближаться к жуткому дереву.

– Я ж не против, только вот берендей теперь увлекся, – Змей кивнул на Маруна, который лихорадочно осматривал каждый глаз на дереве, трогал каждую женскую руку. А руки ласкали его в ответ, гладили по плечам, по голове, хватали за одежду и незаметно подтаскивали все ближе и ближе к стволу.

Любомира тоже забеспокоилась:

– Марун, оставь его, пусть растет себе. Идем, – потянула его за полу куртки, но охотник сбросил ее пальцы. – Нам к Кощею надо, цветочек папоротника попросить для тебя и милости – для меня.

Марун не слушал.

Дерево продолжало волноваться все сильнее, но вот сверху послышался шорох крыльев и гортанное воркование. Из кроны обсыпался целый ворох пестрых листьев, и в этой круговерти к людям опустилась большая птица и села на пару растущих из ствола рук, услужливо переплетшихся ради нее в рукопожатии.

Птица была велика, с большого ворона размером, перья ее сияли, словно крошечные язычки пламени – красные, желтые, золотые. И у птицы была голова молодой женщины с простым открытым лицом.

– Этого нам только не хватало, – Котофей запричитал. – Сирин-горевестник!

– Марьяна! – Марун выдохнул и, вытянув руки, шагнул к чудо-птице.

***

– Не тронь ее, оборотник! Не она это! – Котофей заверещал дурным голосом, но Марун его не слушал. Он попытался обнять чудо-птицу, но она сама не далась ему. Исчезла прямо из-под рук, а затем появилась уже в другом месте, повыше, уцепившись за росшее на стволе оттопыренное ухо.

– Марьяша! – Марун протянул руки к Сирин, но птица даже головы в его сторону не повернула.

– Вот так встреча, – Змей усмехнулся в кулак. – С какими вестями ты к нам, птица Сирин?

– Для тебя, крылатый Змей, вестей нет, – лицо Марьяны-Сирин оставалось совершенно спокойным. – Я к ней, – она посмотрела на Любомиру, и ведьмочка, не выдержав ее взгляда, отвернулась.

Глаза у Сирин были совсем не человеческие. Страшно в них смотреть было, будто вся мудрость мира в них была. Заглянешь так ненароком, и свою судьбу узнаешь. А будешь ли рад потом?

Сирин проговорила:

– Мы приветствуем тебя, Любомира, в царстве Нави и рады твоему возвращению. И ждем тебя к себе в гости.

– Кто это мы? – Любомира все-таки покосилась на птицу. Та сморгнула, и взгляд ее разом обрел больше живости и человечности. Она склонила голову набок, словно обычная голубка:

– Царь Кощей Бессмертный и супруга его царица Мара. Ждут они тебя в своем дворце.

– Туда-то как раз мы и идем, – Любомира вздохнула.

– Кружную дорогу вы выбрали, – Сирин склонила голову на другой бок, строго посмотрев на Змея, а тот только руками развел, словно был не причем.

– Марьяна, неужто ты не узнаешь меня? – Марун снова попытался коснуться чудо-птицы, и снова она исчезла из-под его рук.

И появилась прямо перед его лицом, склоняя голову то сяк, то эдак, словно приглядываясь:

– А должна узнать?

И ни с того, ни с сего Сирин наклонилась к Маруну и поцеловала его в губы – коротко и почти целомудренно. Тут же отстранилась и коротко хихикнула:

– Забавно. Сладкий ты, смертный молодец.

– Да не Марьяна это вовсе. Лицо только ее, – баюн настойчиво потерся лбом о ногу охотника, привлекая к себе его внимание. – Шутят так бессмертные, злые у них шутки бывают. Не гляди на нее, Марун.

Но Марун глаз не мог отвести от лица своей бывшей супружницы, приложив пальцы к губам, на которых еще горел поцелуй Сирин:

– Ну, как же не она, когда она?

– Не она, не она, - Котофей схватился зубами за штанину охотника и принялся оттаскивать его от дерева.

– А хочешь, берендей, я тебе твою настоящую Марьяну покажу? – Горыныч спрятал усмешку в кулак.

– Показывай! – Марун резко отвернулся от Сирин, так некстати примерившей лицо его покойной жены.

– Ты чего такое говоришь, Горыня? Она ж умерла… – Любомира возразила, но тут же осеклась.

– Верно, так мы сейчас в царстве мертвых и есть, – Горыныч самодовольно усмехнулся. – Мы как раз почти пришли уже. Вон, там под горкой найдешь свою Марьяну, – Змей неопределенно махнул рукой вперед, и Марун, позабыв обо всем, бросился вниз с холма.