Там, где цветёт папоротник

Глава 17. Долги и привязанности

Прочь из Кощеева дворца, прочь из обманного царства Нави. Любомира не выпускала руки суженого и бежала так, как никогда в жизни не бегала. И пестрые версты подгорнего мира, словно заговоренные, ложились им под ноги. Позади осталась и печка с румяными пирожками, и страшное Живодрево с человеческими глазами вместо цветов.

А они все бежали и бежали…

Наконец, Любомира выпустила руку Маруна, провернула колечко в обратную сторону и без сил опустилась на синеватую траву:

– Все, Марун, не могу больше. Передохнуть надобно.

Ведьмочка едва могла отдышаться после чародейского бега, да и охотник выглядел не лучше, но садиться не стал:

– Некогда тебе отдыхать, Любомира, до Калинова моста рукой подать. На том берегу передохнешь. Того и гляди Змей Горыныч с Кощеем в погоню бросятся.

– А ты? – почуяв неладное, Любомира нахмурилась.

– Не отпустит меня Змей отсюда… – Марун вздохнул, улыбнулся через силу. – Пора нам с тобой прощаться.

– Ты чего это удумал?!! Как это прощаться? Я для кого тут папоротник собирала?!! – ведьмочка потрясла изрядно поникшим букетиком.

– Другая мне теперь дорОга, – Марун покачал головой.

– Куда это? – Любомира подозрительно прищурилась. – Уж, не к Марьяне ли своей собрался? Так не помнит ведь она тебя! Зачем ты ей тут нужен? Яблоки с ней собирать до скончания времени?

Охотник только губы поджал и ничего не ответил.

– Не пущу! Слышишь? Никуда не отпущу! – Любомира подскочила на ноги, бросилась к суженому. – Мой ты теперь, я тебя на ощупь отыскала и никому не отдам. Ни Марьяне, ни Змею, ни Кощею. Пусть только попробует кто тебя забрать!

– Ишь, ты, как заговорила, – Марун довольно усмехнулся, но сразу же погрустнел. – А то все люб - не люб.

И отвернулся.

– А я? Я тебе люба? – Любомира спросила несмело и покраснела. Не спрашивает девица такого, сам должен молодец ей об этом сказать. Но у Любомиры все получалось не так, как дОлжно.

Марун медленно повернулся к девушке. Проговорил через силу:

– Не нужно нам было с тобой через костер тогда прыгать. Моя вина, не устоял я перед твоими чарами. И вот как оно все теперь вышло. И сам не ам, и вам не дам… – охотник махнул рукой и собрался уже снова отвернуться, но Любомира схватила его за руку.

Спросила строго:

– Отвечай, Марун Северный Ветер, люба или нет. Если нет, то простимся с тобой прямо тут. Оставайся навек в царстве Нави, лей слезы по своей Марьяне. А я пойду к Ягине на болота, возьму в мужья водяного или лешего, а то и обоих разом, и буду ворожить все, что мимо пролетает. Силы-то чародейской, говорят, у меня немерено. Скольких молодцев заворожу, все моими будут, – ведьмочка обиженно поджала губы. – А если люба…

– Люба моя… – Марун не выдержал, сгреб Любомиру в охапку, прижал к себе крепко-крепко. – Да, я как только увидел твои глаза зеленые, так сразу разум потерял. Все убеждал себя не ломать жизнь девчонки молодой. Ну, зачем, скажи, тебе старый бобыль, сам собою проклятый, в медвежью шкуру облаченный? Но после того как увидел, как ты в Белояре купалась, я и вовсе дурной стал. Люба ты мне, Любомира, пуще жизни, краса моя ненаглядная…

– Даже пуще Марьяны? – Любомира спросила негромко, прижавшись щекой к плечу охотника.

Марун чуть помедлил:

– Нет больше моей Марьяны, только тень от нее осталась. И от меня теперь тоже – только тень. А тебе жить дальше надобно, под солнышком ясным бегать. Целая жизнь у тебя впереди, долгая и счастливая.

– Только с тобой она будет счастливая, – Любомира отстранилась от суженого, посмотрела на него очень серьезно и спокойно.

И Марун ничего не смог ответить ей на этот взгляд. Просто наклонился и поцеловал – в губы. Бережно и ласково, не дерзко и не грубо. Словно два мотылька крылышками переплелись.

– Люба моя… – снова повторил, на миг оторвавшись от алых губ ведьмочки.

– Любый мой, – она прошептала в ответ, тут же потянувшись за новым поцелуем.

Так они и миловались, забыв про время, про возможную погоню, не в силах друг от дружки оторваться. Борода Маруна чуть щекотала щеки Любомиры, и было оттого ей так уютно и покойно. И она гладила его лицо рукой, чтобы лишний раз коснуться, приласкать…

– Совет да любовь, – произнесший это красивый голос был спокоен, но ведьмочка и охотник оба вздрогнули, заозирались, и Марун еще крепче прижал к себе Любомиру, готовый защищать ее от любой напасти.

Мара только улыбнулась:

– Ну, чего смотрите? Нет здесь ни Кощея, ни Горыни. Они по всему дворцу за баюном гоняются.

– Матушка, прости меня, – Любомира потупилась, – не пойду я за Горыню, разве что силой меня батюшка к этому принудит.

– Не городи глупостей, ни к чему он тебя силой принуждать не будет, – Мара проговорила строго. Перевела взгляд на оборотня:

– Вижу, смел ты и находчив, Марун Северный Ветер. Любишь дочь-то мою? – улыбнулась, и в глазах ее заплясали озорные лучики.

– Больше жизни, вот только… – Марун на миг замялся, – нет у меня больше этой жизни. Всю ее в Нави порастратил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Раз любишь, так бери ее в жены. Даю тебе на то свое материнское благословение, – вновь взгляд Мары стал строг.

– Благодарствую, матушка, – Марун отвернулся от Любомиры, отвесил царице Нави земной поклон. – Но ведь надобно ей на тот берег реки Смородины. А меня Змей туда не пускает.

– Кто его спрашивать-то будет? – Мара улыбнулась. – Чай, я пока что царица мира мертвых, я сама тебя выпущу. Только вот держит тебя здесь другая ниточка, Марун Северный Ветер.

Любомира вопросительно глянула на суженого, нахмурилась. А Мара продолжала:

– Марьяну тебе и вправду навестить надобно. Попрощаться.

Словно извиняясь, Марун посмотрел на Любомиру, ожидая ее негодования, но ведьмочка только улыбнулась немного грустно, погладила его по руке:

– Идем, Марун, попрощаемся по-людски. И ей это надобно, и тебе тоже.

И в тот же миг оказались они на холме возле деревеньки, где души неприкаянные обретались.

***

Как и в прошлый раз, деревенька была скорбна и молчалива. Тихонько несла свои скудные воды речка-переплюйка. Обитатели поселка отворачивались от незваных гостей, отходили в стороны, только бы лишний раз не встречаться с живыми. Бередила живая кровь в них беспокойство о смертной жизни, которой они лишились, будила воспоминания смутные. А Мара шла меж людей-теней, время от времени касаясь их кончиками пальцев, возвращая им отданные Живодреву глаза и руки, чтобы хоть немного облегчить участь узников Нави.

– Жуткое место, – Любомира жалась к Маруну.

– Мы здесь ненадолго. – Мара указала на яблоневый сад, – Вон она, твоя Марьяна, охотник.

Все также женщина с простым открытым лицом и распущенной косой собирала яблоки в большую корзину. А корзинка все не наполнялась.

– Отпусти ее, Марун, – Мара повернулась к охотнику с просьбой в глазах. – Не мучай ее душу, пусть плывет в пресветлый Ирий. Авось, когда-нибудь еще вы и встретитесь. РОдные души так просто друг дружку не теряют.

А охотник стоял молча, сжав зубы, не зная, куда взгляд девать. Мара продолжала:

– Понимаю, непросто тебе. Так, давай я тебе подсоблю. Ребеночек ведь у вас с Марьяной был.

– Был, – оборотень чуть кивнул. – Украли его дикие звери из колыбельки…

– Верно, украли. Только не звери, – видя удивление на лицах спутников, Мара улыбнулась. – Ягиня, матушка моя, забрала его. Выкормила, выходила и…

Едва успела Любомира вцепиться в плечи Маруна, удержав его на месте. Охотник сжал кулаки, шагнул к Маре, угрожающе сверкая глазами.

– Но-но, Северный Ветер, ты нутро-то свое медвежье припрячь покамест, – Мара проговорила строго.

Марун стал, как вкопанный, но смотрел исподлобья, скрипя зубами:

– Заигрались, я смотрю, вы тут чужими детками. Словно яблоки их туда-сюда бросаете. Где мой сын?

– Не дерзи мне, оборотник, – Мара вскинула подбородок, – а то как передумаю за тебя свою дочь выдавать. У Ягини сейчас твой сын, гусей-лебедей гоняет, сестрицу ждет, хоть и не сестрица она ему вовсе.

– Василёчек… – Любомира только и смогла выговорить, глядя на мать огромными зелеными глазами.

Мара кивнула:

– Он самый. Не нарочно так вышло, правду говорю, но, видать, сама судьба вас так затейливо друг с дружкой связала.

Любомира и Марун только переглянулись, не в силах вымолвить ни слова.

– Видишь, оборотник, ждут тебя на том берегу Смородины, не дождутся. Так что иди, прощайся с прежней супружницей. Рада она будет, что сыночек ее живехонек и в надежных руках остался, – Мара хлопнула в ладоши.

Марьяна вздрогнула, положила в корзинку очередное сорванное яблоко и медленно повернулась. И прояснился ее взгляд:

– Марун? Ты ли это?

Женщина щурилась, точно плохо видела. Марун шагнул к ней, взял за руки. Любомира даже дыхание задержала, чувствуя, как противно и холодно становится внутри от этого их простого касания. Ведьмочка кусала губы и даже, казалось, не моргала, глядя на суженого рядом с прежней супружницей.

– Не бойся, дочь, коли любит тебя по-настоящему, он ее отпустит, – Мара оказалась рядом с Любомирой, у самого ее плеча. Была она выше дочери почти на целую голову. Только сейчас заметила Любомира богатырский рост царицы Нави. Подняла на нее взгляд. А та продолжала, – А коли не любит, так и не нужен он тебе.

Марун улыбнулся:

– Я, Марьяна. Пришел, вот, попрощаться.

Марьяна кивнула:

– Это хорошо. Давно пора было.

Казалось, охотник чуть опешил, но проговорил через силу:

– Знаешь, Марьяна, сынок-то наш жив-живехонек, оказывается. Вырастила его Любомира. Озорной такой мальчуган вырос, дерзкий. Добрый будет молодец.

Марьяна перевела взгляд на Любомиру и улыбнулась:

– Спасибо тебе, Любомира. – Снова посмотрела на Маруна, – Значит, отпускаешь меня?

Оборотень сжал зубы, чтобы не завыть, сжал пальцы, держа руку умершей жены. Мгновения шли, сердечко Любомиры отсчитывало удары, и уже близко были слезы обиды и ревности. Она терзала в пальцах несчастный букетик папоротника, и с цветочков его обсыпалась последняя пыльца…

– Отпускаю, – Марун с шумом выдохнул и выпустил руки Марьяны.

В тот же миг Мара хлопнула в ладоши, и оказались они все четверо на берегу речки-переплюйки. Царица Нави подала руку Марьяне и помогла ей ступить в одну из лодочек, привязанных у мостков. Марун тоже приблизился, наклонился, а Марьяна коротко и ласково поцеловала его в лоб. Охотник отвязал лодочку и толкнул ее вниз по течению.

И лодочка поплыла.

Марьяна стояла в ней, смотрела на Маруна и улыбалась:

– Прощай, Марун, – подняла руку в последний раз.

– Прощай, Марьяна, – Марун проговорил чуть слышно, и в тот же миг речку заволокло туманом.

А когда он развеялся, ни лодочки, ни Марьяны уже не было.

***

– Вот и ладушки, – Мара улыбнулась и снова хлопнула в ладоши.

На сей раз оказались они подле реки Смородины, у моста из белых человечьих костей. Противоположный берег, как и в прошлый раз, был затянут густым туманом, воды реки пузырились, сбиваясь в густую грязно-белую пену. От воды шел неприятный тяжелый запах, и чем ближе подходили они к мосту, тем сильнее давил он на грудь, не давая дышать.

Любомира жалась к Маруну, и тот, почувствовав ее оторопь, взял девушку за руку:

– Не робей, Люба моя. Вместе справимся.

Охотник дышал тяжело, приоткрыв рот, Любомира чувствовала себя чуть легче, но горло ее точно перехватило узким обручем, не давая воли вздохнуть полной грудью.

– В прошлый раз здесь не было так тяжко, – она со страдальческим видом потерла шею.

– В прошлый раз вы по мосту из Яви в Навь явились, а нынче обратно убежать собираетесь, – Мара строго взглянула на дочь. – Нет по этому мосту дороги в обратную сторону… Почитай что никому, кроме Змея Горыныча, матери моей Ягини и… тебя, дочка.

Любомира посмотрела на мать недоверчиво и с опаской, но та снова заговорила, не дав дочери слова:

– Не смотри голодным волком, выпущу я твоего суженого отсюда. Правда придется ему еще разок удаль свою доказать. Ну, да ты ему в том поможешь, коли люб он тебе.

– Да, люб же, люб! Сколько еще раз это повторять?!! – Любомира выкрикнула запальчиво, но тут же закашлялась, подавившись плохим воздухом. Марун прижал ее к себе, ласково погладил по спине.

– Не кричи на мать, – Мара ответила строго. – И колечко мое обручальное отдай, без надобности оно тебе теперь. Своим обзаводись.

И просительно протянула руку.

Любомира вопросительно покосилась на Маруна, но тот только плечами повел. Тогда она стащила с пальца Ягинин подарок и протянула матери:

– Вот, спасибо, матушка. Прости…

– То-то же, – Мара тут же надела кольцо на палец. – Давненько я эту безделушку не носила. Почитай с самой свадьбы. Пожалуй, и нам с Кощеюшкой нужно тряхнуть стариной да устроить себе медовый праздник. Годков на двести, может, на триста.

– А за Навью кто присматривать будет? Горыня что ли? – Любомира недоверчиво прищурилась.

– Куда ему? – Мара усмехнулась. – Да, шучу я. Вот, как будет, кому царство передать, так и уйдем мы на заслуженный отдых, мед пить, да предаваться праздности, – царица мертвых заговорщически подмигнула ведьмочке. – А теперь – идите. Слышу, встал на крыло Горыня, летит сюда, чтоб вам помешать.

Рука Маруна потянулась к мечу, но Мара остановила его властным взглядом:

– Не тронь меча. Не так тебе сейчас удаль свою нужно показывать. Бери мою дочь и найди в себе смелость пройти по Калинову мосту в обратную сторону. А с Горыней я тут сама побеседую. Все, идите, - царица мертвых махнула рукой и отвернулась от речки, глядя в мутное небо Нави, ожидая прибытия Змея.

Марун уже было потянул Любомиру за собой на мост, но в последний миг ведьмочка вырвалась и бросилась к матери. Обняла ее со спины, прижалась щекой:

– Я так рада, что ты нашлась, матушка. И батюшке тоже передай, чтоб не серчал на меня. Я скучать по вас буду, но уже не так сильно, коли буду знать, что у вас все ладно.

Мара обернулась и тоже обняла дочь, нежно и очень по-человечески:

– Не скучай, дочка, будем теперь видеться, коли захочешь. Да не забудьте на свадьбу позвать, а уж я придумаю, как нам в гости к вам заявиться.

Оставив мать, Любомира взяла руку суженого:

– Идем, Марун, заждался нас обоих Василечек. Да, и цветочки мои поувяли, пора их в дело пустить, – ведьмочка с тревогой посмотрела на поникший букетик папоротника в руке.

Спохватившись, обернулась к Маре:

– Матушка, а как мне цветы папоротника правильно употребить?

Показала ей цветы, но Мара только улыбнулась, и ее силуэт растаял в тумане, клубившемся над рекой Смородиной.

– Идем, Любомира, совсем мне здесь тяжко, – Марун потянул ведьмочку за руку.

Охотник выглядел осунувшимся, дышал тяжело и редко, словно через силу делая каждый вдох. И Любомира шла за ним со смутной тревогой в сердце. Цветок папоротника она добыла, вот только что с ним делать, так и не выведала.

Они ступили на Калинов мост, и снова захрустели под их ногами человеческие косточки. Украшавшие опоры черепа смотрели на них пустыми глазницами, словно бы с укором, завидуя людям, которые уходят в царство живых, к чистому воздуху и ясному небу. И чудилось Любомире, что тянутся к ним из тумана костлявые пальцы, чтобы схватить, удержать на мертвом берегу.

Она сильнее стиснула ладонь охотника. И показалась она ей такой холодной, словно Марун только что снег голыми руками разгребал. С тревогой посмотрела на суженого: он был бледен, под глазами залегли синие тени.

– Марун, миленький, ты чегой-то? – ведьмочка прижалась к охотнику, не выпуская его ладони.

– Худо мне, Любомира, прямо-таки ноги не несут обратно, – мужчина шагал тяжко, грузно переваливая вес тела с одной ноги на другую.

– Не вздумай даже! Идем дальше! – ведьмочка упрямо тянула его по мосту. Самой же ей с каждым шагом становилось все легче и легче.

И она вела суженого по Калинову мосту обратно, в мир живых.

– Ну, давай же, ну, еще чуток, – казалось, что вот-вот Марун остановится. Ведьмочка едва не плакала от страха и досады. – Ты имей в виду, что если ты идти откажешься, то я тебя на себе понесу! – выкрикнула дрожащим голосом. – А ты, медведище, тяжелый, я надорвусь, деток рожать не смогу. Будет тебе тогда совестно! – она все тянула и тянула его за собой.

Марун, услышав эти слова, стиснул зубы, шагнул вперед через силу. Еще раз – словно рванулся из цепких пальцев державшего его тумана. И – вышел на чистый воздух рука об руку с Любомирой.

На дрожащих подгибающихся ногах сошли они с Калинового моста на смертной стороне реки Смородины. Отойдя чуть в сторону от гиблого места, без сил опустились на ее крутом берегу.

– Сдюжили, – ведьмочка выдохнула с облегчением. Вздохнула полной грудью. Какой же вкусный воздух был дома! Хоть от вод мертвой реки и потягивало смрадом, но это была такая малость в сравнении с тем удушьем, что царило на мосту.

Посмотрела на Маруна. Лицо охотника порозовело, он тоже с наслаждением дышал живым воздухом, словно никак не мог насытиться им. Но вот, взгляд его опустился на руки Любомиры:

– Люба, твои цветочки…