Там, где цветет Ситхмой

ДЫМ ОЧАГА НАД ОЗЕРОМ ИНЛЕ

Маленький «Фоккер-Френдшип» с эмблемой бирманской авиакомпании быстро набирает высоту, оставляя под крылом млечную испарину тумана, не успевшего еще раствориться в лучах жаркого солнца, поднимающегося над Рангуном. Вырвавшись в чистое небо, самолет словно замирает над бескрайними просторами Шанского плато. Хотя натруженные двигатели исправно отрабатывают свои 400 километров в час, из состояния неподвижности выводит лишь медленное смещение кадров земной панорамы в узеньком отверстии иллюминатора и легкое покачивание корпуса машины.

Под крылом проплывают покатые склоны невысоких лесистых хребтов с проплешинами на вершинах, покрытыми кое-где стелющейся порослью, холмистые степи, окаймленные изломанными линиями наползающих друг на друга скал, желтые тонкие нити пыльных провинциальных дорог. В долинах рек отчетливо просматриваются разные по величине квадраты крестьянских делян с оспинками рисовых посадок, сахарно-белые и золотые зонтики буддийских пагод, невесть как взобравшихся на крутизну, сизые буйволиные спины в сером и буром глянце водоемов, подернутых у берегов зеленоватой тиной. Но вот опять под нами царство дикой природы, глубокие ущелья, дно которых изрыто набегами паводковых вод, бурлящих после муссонных ливневых дождей. Шанское нагорье — это 160 тысяч квадратных километров волнистых равнин, над которыми поднимаются сглаженные невысокие вершины, привольных степей, плодородных долин, раскинувшихся по берегам рек. Это гамма цветов неповторимого пейзажа одного из j живописнейших уголков Бирмы.

В южной части Шанского нагорья, в долине Ньяуншве, которая лежит на высоте примерно 700 метров над уровнем моря, распласталось озеро Инле, второе (после Индоджи) по величине естественное озеро страны. В Его относят к реликтовым водоемам, и когда-то оно К занимало гораздо большую площадь, чем теперешние свои 100 квадратных километров. Слишком интенсивно наступают берега, тростник отвоевывает себе все больше места.

Озеро мелеет. Пагубно сказалось вторжение человека ка, поселившегося здесь еще во времена Паганского В государства. Давно распаханы под посевы многие сотни гектаров земли вокруг озера, выкорчеваны леса, сглажены лесистые холмы, вследствие чего обнажилось кое-где илистое дно. Специалисты утверждают, что, если не будут приняты эффективные меры, озеро погибнет через 50 лет. Естественное заболачивание, разрастание водных растительных плантаций и интенсивное озерное сельское хозяйство обострили проблему до необходимости срочной консервации Инле. В апреле 1978 года вступил в силу проект по спасению озера, рассчитанный на 10 лет. На пустынных 100 акрах земли появились первые лесопосадки. Каждый год будет озеленяться 250 акров. К кампании за жизнь озера подключено местное население.

Инле изменчиво, непостоянно. Подуют муссонные ветры — и взбунтовавшееся небо обрушивает на землю потоки воды. Тогда вышедшее из берегов озеро трудно измерить. Колебания уровня воды в дождливый и в сухой сезоны значительны. Средняя глубина Инле колеблется от двух до семи метров. Со всех сторон, кроме южной, к Инле спешат реки и ручьи, питая его прозрачной водой. Речушкой Билу озеро делится избытками влаги с рекой Нампун, вливающейся в Салуин. С двух сторон к озеру близко подступают невысокие горы, защищая его от сильных ветров, с двух других сторон оно всегда открыто солнцу, которое прогревает его воды до 20 градусов.

Когда душная тропическая ночь, полная тревожных звуков и пряных запахов, уходит от соприкосновения первых лучей с мерцающей гладью, над Инле поднимается пар. Словно дымок от погашенного костра, он стелется в безветрие над белыми, желтыми, розовыми головками водяных лилий, обволакивает прибрежный камыш и тростник, зеленые островки на высоких сваях, поднимается к золотым зонтикам пагод.

Рано пробуждается жизнь в огромной чаше Инле — в всплесках проголодавшихся рыбешек, крике пикирующих на воду чаек, в позывных горластых петухов. И вот уже слышится отдаленный рокот мотора, тяжелой гирей висящего на хвосте узкой длинной лодки. Такие же утлые, почерневшие от воды суденышки покачиваются на привязи у бамбуковых хижин под тростниковыми крышами с плетеными навесами над прорезями оконных проемов-. Хижины эти располагаются на платформах, которые лежат на поднимающихся на 2–3 метра над водой прочных сваях, упирающихся в илистое дно.

Сходит предрассветная пелена, и перед глазами встают целые кварталы домишек «на ходулях». От высокого порога деревянная лестничка ведет вниз, к площадке причала. Дома то теснятся в пробитых среди озерных зарослей коридорах, то вытягиваются в строгую линию, образуя улицы. Нередко высокие дугообразные мостки связывают две части улицы, обеспечивая движение как пешеходов, так и водного транспорта. В пристройках-двориках (также на сваях) дымятся очаги, играют дети, топчется домашняя мелкая живность, в том числе рыжие собаки. Кто укладывает на дно лодок товары, чтобы везти их на продажу, кто готовит семейный десант для вылазки на городской рынок, до которого отнюдь не рукой подать. Озеро давно служит пристанищем народа, когда-то изгнанного с равнинных земель шанами и приспособившего его для жизни. Точную дату расселения здесь инта никто не знает. Может быть, помнят это плавучие травянистые островки и голубые цветы бедар, вздрагивающие от набегающей волны, или молчаливые скалы вдали, обросшие дикой тропической растительностью.

Местный старец с застывшей печалью в глазах покачал головой, будто силясь припомнить давно минувшее, некогда пережитое или рассказанное. Губы разошлись в хитроватой улыбке, собрав в уголках мелкую сеточку морщин.

— Разве можно все упомнить? Много тут побывало туристов, и все спрашивали, откуда пришли инта, — словно пропел на высокой ноте старик. — Здесь, на дне озера, покоятся наши предки. В этих бедных хижинах На воде рождаются наши дети. Инта не знают прошлого, живут настоящим и будущим, — закончил он, словно устав.

Как бы то ни было, озеро хранит немало преданий и легенд о происхождении своих обитателей, в, которых можно найти и крупицу правды. Вот одна из них.

Когда-то, в очень давние времена великих переселений, ветры судьбы подняли с нагорий Западного Китая племена и направили их в сторону нынешней Бирмы. По стране растеклись три миграционных потока тибето-кбирманской языковой группы. Один спустился вдоль реки Иравади на юг и остался в центральных районах и в Нижней Бирме, другой пересек в верхнем течении полноводную реку и потянулся в горы, на запад, третий облюбовал междуречье Мали и Нмайкхи и северную горную часть. В пути каждая из групп раскалывалась на более мелкие подразделения, которые, в свою очередь, также дробились в поисках плодородных долин, богатых зверьем лесов, чистых источников. Где-то среди первопроходцев пробивались к новым землям и предки инта, имевшие большое сходство с бирманцами и тавойцами.

Существует и другая, более осовремененная легенда о появлении первых поселенцев на Инле. Говорят, что много столетий назад, в Паганокий период, озеро решил объехать король Алаунситу. На носу судна горели пять золотых статуй Будды. Король имел серьезные намерения прославить имя свое в здешних краях. В память потомкам он распорядился воздвигнуть на западном берегу, около нынешних деревень Паундоу и Пайа-Каунтин, величественные буддийские храмы. По его же указанию в середине озера соорудили сваи, чтобы построить на них дворец для приезжей знати. Намечалось строительство и королевской резиденции.

Живописная местность пришлась по душе не только королю, но и придворным — тавойцам по национальности, от которых, как полагают, и происходят инта. Очарованные красотой Инле, они попросили короля разрешить им остаться на озере. Король согласился. Так впервые и было заселено озеро. Проходили столетия, колония тавойцев разрасталась, и сейчас она насчитывает более сорока деревень. Что бы ни рассказывали легенды, бесспорно одно: жители Инле — пришельцы. Нередко инта называют «озерными бирманцами», поскольку в их внешнем облике и в языке много общего с бирманцами. Но в речи инта встречаются слова из лексики араканцев и тавойцев, что говорит об их родстве и с другой языковой подгруппой.

По преданию, инта основали вначале четыре деревушки: Намтоу, Нампин, Юаджи, Хея Юама. С годами люди освоили большую территорию от города Ньяуншве до Лойко, расселились в четырех приозерных районах Инле. По статистике 1955 года, народ инта насчитывал 80 тысяч человек, а по последним данным, только в районе Ньяуншве проживает около 30 тысяч семей — почти 96 тысяч человек. 170 деревень инта выросли на озере, 260 — на его берегах. В средние века озерный край был расчленен на северный и южный, а обе части раздроблены еще на 13 мелких единиц, во главе каждой из них стоял правитель. Когда феодалы лишились власти, рай-он перешел в ведение городских властей.

Среди народов Шанской национальной области инта живут наиболее зажиточно. И не потому, что природа слишком благосклонна к ним. Озерные жители славятся своим умением осваивать сразу несколько профессий, переключаться по мере надобности с одной на другую, создавать простейшие формы трудовой кооперации. Совместный труд сближает людей. Инта всегда старались жить не обособленными, одинокими хуторками, а большими поселениями. Деревня Нампин насчитывает, например, до тысячи дворов, Хея Юама — и того больше. Показателем обеспеченности считаются великолепные буддийские пагоды и храмы, возведенные на воде на стабильном фундаменте из множества деревянных столбов, а также на небольших островках. Некоторые Из них — это исторические и архитектурные памятники, имеющие общенациональное значение.

Каждые пять дней, только успеет разлиться по сонной глади озера рассвет, в путь устремляются целые караваны тяжело груженных лодчонок. В единственный, как правило, в неделю базарный день надо успеть реализовать излишки продукции и запастись всем необходимым на городском рынке. Жители деревни Хея Юама торгуют, правда, каждый день на сельской базарной площади и на воде прямо с лодок. Привычно проплывают вдоль выставленных на лодках товаров покупатели. и, так же как и на суше, по-деловому совершаются здесь нехитрые операции купли-продажи.

Богаты базары инта. Тонкие местные шелка, хлопча-бумажные набивные ткани, чеканка по золоту, серебру, меди, домашняя утварь, фрукты, овощи, рыба. Чего только не производят «озерные бирманцы», народ трудолюбивый, мастеровой! Но главное занятие инта — сельское хозяйство, рыбная ловля.

Земля здесь — понятие условное. Прибрежные полоски, засеянные рисом, пшеницей, кукурузой, — вот, собственно говоря, и все естественные земельные наделы. Но человек распорядился по-своему. Хозяйским глазом высмотрел на Инле небольшие островки, сотканные водорослей и «слоновой» травы, скрепленных за сотни лет песком и илом. Долго гоняли их по Инле ветры, а эти толстые, пригодные для земледелия растительные пласты не посадили где-нибудь на мелководье. Вот на таких относительно устойчивых «полях», иногда размером с гектар, и были выращены некогда первые урожаи.

Инта освоили затем и подвижные сплетения клубней, небольшие плавающие островки площадью до 15 квадратных метров. Чтобы не расплывались участки по озеру, их прикалывают ко дну длинными бамбуковыми шестами, пристегивают друг к другу, отлавливают новые и вновь «прошивают» жердями. Верхний слой островков инта обильно приправляют питательным эликсиром плодородия — илом, и огород готов. Огородами на плаву, возделанными или целинными, торгуют, распарывая их на куски и отгоняя на чистую воду. День, а то и два уходит порой на тяжелый бурлацкий, труд, чтобы перетащить с места на место многопудовый массив, тараня его веслом или шестом, стоя в мелкой неустойчивой лодчонке. Иногда «земельные участки» перетаскиваются с помощью буйволов, которых гонят вдоль берега и которые тянут за собой веревку, привязанную к бамбуковой палке, закрепленной на островке.

Туристическим, праздным взглядом не замечаешь, сколько поистине титанического труда вкладывают инта в озерное сельское хозяйство, в эти плавучие грядки на приусадебных участках у платформ их жилищ, в центральные плантации вдали от домов. Подплываешь на лодке к островку и видишь, — как перекатывается на поднятой волне весь зыбкий массив с грядками капусты, помидоров, огурцов, лука, чеснока, бобовых, картофеля, арахиса, клубники.

Когда-то в старину инта были только рыбаками. И в этом деле им опыта не занимать. Они умеют загонять в сети целые косяки рыбы. Помимо обычных сетей озерные жители используют ловушки из длинных бамбуковых палок, которые соединяются на одном конце, образуя конус, и сверху обтягиваются сеткой. Для сохранения формы конус распирается изнутри набором различного диаметра колец. Стоя на корме, рыбак быстро погружает в воду такой конус его широкой частью и тотчас вытаскивает запутавшуюся в сетях рыбу. Разновидностью такой ловушки является небольшой квадратный плетеный загон в виде домика без крыши.

Инта прославили себя как искусные ремесленники.

— Видите поблекшую позолоту на зонтике той древней пагоды, ажурный узор на деревянных обрамлениях пристроек — все это сделали жители озерной деревни Талей, — сказал председатель Народного совета района У Эй Маунг.

Его рассказ ведет от деревни к деревне, от двора ко двору, где живут потомственные кузнецы, чеканщики, ткачи, производящие лучшие во всей Бирме лоунджи.

Представитель местной народной власти У Эй Маунг, человек с высшим гуманитарным образованием, знает, как нелегок здесь труд и крестьянина и учителя, с каким напряжением всех сил достается рис, закупаемый государством у единоличных производителей по твердой-цене. Задача местных учителей — приблизить инта к современному жизненному уровню наземных жителей, вдохнуть в них социалистическое сознание. Этого требует Партия Бирманской социалистической программы, а У Эй Маунг — проводник ее политики в озерном крае. Он живет радостями инта и их заботами.

Вода… кругом вода. Но на ней появились уже современные школы, больницы. Часть озерного флота оснащена моторами. Созданы кооперативы.

В одежде инта сочетаются различные стили. Мужчины носят длинные, очень широкие штаны, бирманские курточки, на голове тюрбан из полотенца; женщины одеваются, как бирманки. Вообще инта многое роднит с бирманцами, и они это подчеркивают, оберегая бирманское культурное наследие, традиции, обряды. У бирманцев они переняли весь свадебный ритуал, рисунок и ритм танца, мелодии, порядок сбора пожертвований на содержание буддийских монастырей. Жители деревни Хея Юама до сих пор разыгрывают древнее бирманское музыкальное театрализованное представление, в котором участники инсценировки посредством танца изображают королевский суд, передавая манеру речи, поведения, осанку судей. Причем одежда также соответствует случаю.

Редко кто из бирманских юношей избегает торжественного обряда посвящения в монахи. В озерном крае особенно почитают этот народный обычай, следят за тем, чтобы каждый в возрасте от 9 до 15 лет прошел церемониал приобщения к буддийской религии. На празднества собирается множество гостей. Одни привозят рис, растительное масло, овощи, другие дарят деньги, предлагают услуги по хозяйству. На угощение уходит несколько сот килограммов только одного риса, и каждый понимает, что, когда приходит такой праздник, без взаимовыручки не обойтись. Виновников торжества наряжают, как принцев, их осыпают подарками, окружают вниманием. Угощение для них готовится отдельно, и сами родители собственноручно подают им самые вкусные лакомства. Гости желают долголетия, удачи. Затем целая флотилия лодок под музыку направляется к монастырю, где юношей наголо обривают и верховный буддийский священнослужитель совершает обряд посвящения в монахи и облачает каждого мальчика в оранжевую монашескую тогу.

Шумные веселья случаются на Инле нередко. Каждый год в октябрьские дни от деревни Нанху отчаливает огромная красочная ладья в форме священной птицы хинта, напоминающей утку. Говорят, что именно на тайом ковчеге странствовал некогда по Инле король Алаунситу. Так же как и в далекие времена, на корме выставляются золоченые изваяния Будды, на время переселенные из знаменитой местной пагоды Паундоу. По обычаю, каждый наклеивает на статуи тонкие листики сусального золота. Фестиваль в честь храма Паундоу — самое значительное событие в озерном крае, собирающее паломников даже из отдаленных районов Бирмы.

Величаво скользит ладья по тихой воде, подплывает к поселениям, разбросанным вокруг озера, чтобы завершить традиционный ритуал поклонения. Возвращение в пагоду статуй Будды открывает новый этап фестиваля — народное гулянье, раздольное, мирское, свободное от религиозных условностей. Над озером звучат музыка, песни. Устраивается соревнования по оригинальному, распространенному лишь в здешних местах виду спорта — ножной гребле. Впрочем, состязания проводятся не только в дни фестивалей. Достаточно одной деревне бросить спортивный вызов соседям, и тут же набираются команды, собираются болельщики.

К месту гонок приходят и стар и млад. На длинных узких лодках с опорными перекладинами во всю длину на уровне пояса выстраиваются команды из 22 человек, плотно стоящих друг за другом в две шеренги. Одной рукой они опираются на планку, другой удерживают ручку весла, которое обхватывается в его нижней части ногой. Стартовый взмах платком — и лодки под ритмичное гиканье участников срываются с места и устремляются к финишной жерди, торчащей из воды километров за восемь от старта. Судна как лезвия рассекают с молниеносной быстротой зеркальную поверхность. В воздухе синхронно мелькают голые пятки, продолговатые лопасти весел, напружинившиеся смуглые спины. Победителей бурно чествуют, отмечают подарками. А на старте ожидает сигнала новая пара лодок. Команда из 12 замужних женщин и 12 девушек. Умению и опыту противопоставляются сама молодость и задор. Гляди, мол, болельщик, в оба! Может быть, на стремительной ладье летит и твое счастье. Юное, ловкое, сильное и миловидное создание, которому повезло в этот день показать свое искусство вот так, на людях, на чистой глади Инле.

Солнце клонится к закату. Еще несколько часов, и оно провалится за горизонт так поспешно, как, пожалуй, бывает только в здешних краях. По воде скользят лодки с только что собранным урожаем. Кто-то пришвартовался к пагоде, чтобы побыть в храме наедине со своими сокровенными думами. На высокой платформе, на спущенных в воду ступеньках плещется неугомонная детвора. Над домашними очагами колдуют женщины. Размеренная, неторопливая, как воды зеленоглазого озера Инле, жизнь.