Там, где цветет Ситхмой

МУЗЕЙ… ДО ГОРИЗОНТА

— Ньяуну, собственно говоря, уже и есть знаменитый Паган или, вернее, ворота в этот музей под открытым небом, где пагоды, пагоды до самого горизонта. Небольшая прогулка на такси от аэропорта — и вы на месте, — пояснял сотрудник рангунского туристического бюро, оформляя заказ на авиарейс.

Городишко со множеством лавчонок, мастерских, чайных и ресторанчиков действительно словно перевалочный пункт на пути в древнейшую столицу Бирмы. Прижавшись к Пагану, он, как добрый привратник, первым встречает прибывающих воздушным или речным путем туристов и пилигримов-буддистов. В Ньяуну живут торговцы, ремесленники, резчики по дереву и камню, мастера по лаковым изделиям. В Пагане в архитектурных памятниках, скульптурах и настенных росписях покоится история многовековой бирманской культуры.

Паган расположился на берегу реки Иравади в сухой зоне Центральной Бирмы. В 849 году он стал столицей Наганского царства, а во времена правления Анораты (Анируды) — всего бирманского государства, созданного после покорения в 1044 году Монского (Татхоун) и Араканского королевств. Почти 250 лет существовала первая столица Бирмы, пока междоусобные войны не раздробили страну на мелкие княжества.

По свидетельству летописей, Паган в середине IX века представлял собой небольшой, обнесенный кирпичной стеной городок, занимающий площадь один квадратный километр. В XI веке он стал выходить за пределы крепостных стен, и все, что от него осталось до наших дней, находится на территории 50 квадратных километров. В пору расцвета жилые постройки Пагана утопали в зелени садов, многие из них имели искусственные водоемы. Город поднимался к небу макушками четырех миллионов больших и малых пагод. По статистике Археологического управления Бирмы, теперь в нем осталось 2217 культовых сооружений из камня и кирпича. Войны, землетрясения и время уничтожили великолепные деревянные дворцы и жилые строения, высохли водоемы и каналы.

Страшные бедствия принесли Пагану в конце XIII века монгольские орды. Неисчислимый урон нанесло ему землетрясение 8 июля 1975 года. Не многие его памятники XI–XII веков смогли выстоять от подземных толчков силой 6^8 'баллов по шкале Рихтера. В 1981 году правительство Бирмы подписало соглашение с ЮНЕСКО о сохранении и восстановлении древних памятников, и на эти работы было выделено 900 тысяч долларов. Самые искусные бирманские мастера-реставраторы залечивают теперь раны города-музея.

Не выдержали натиска урбанизации тысячелетние Афины, Рим, превратившись в современные города. Паган же законсервировался в зените ранней бирманской цивилизации, оставаясь самим собой, лишь со следами разрушительного прикосновения столетий. Жители некогда покинули город словно для того, чтобы помочь ему сохранить славу вечного города, чтобы люди всегда могли в него возвращаться. Пустынные окрестности Пагана придают его сооружениям и руинам особенно величественный вид. Эта самая обширная в Бирме резервация архитектурных памятников древности включает в себя пагоды, храмы и гражданские строения, Условно пагоды и храмы подразделяются на большие и малые. Большие возводились государством, считались данью вере от правителя и народа, малые строились как коронованными особами, так и богатыми торговцами в честь какого-то события или в качестве личного дара буддийской общине.

Над памятниками Пагана возвышается крупнейший храм Татбиннью, символизирующий, как говорят, всеведение Будды. Построенный в середине XII века семидесятиметровый двухъярусный монумент представляется в виде двух огромных кубов с многочисленными шпилями. Все грандиозное сооружение состоит как бы из пяти этажей. В свое время первые два этажа занимали монахи, на третьем установлена статуя Будды, на четвертом располагалась библиотека, на пятом хранились буддийские реликвии.

Наиболее знаменитым считается несколько меньший по размерам (60 метров) храм Ананда, возведенный в последние годы правления короля Тилуин Мана (1084–1113) и призванный олицетворять бессмертие Будды и его учения. Центральная часть храма, окруженная коническими башнями, открыла на все четыре части света. Внутри помещения — десятиметровая позолоченная статуя Будды, история жития которого записана на колоннадах. Сооружение поражает совершенством форм, легкостью, пропорциональностью конструктивных элементов, свидетельствует о высоком мастерстве паганских зодчих. Одновременно с храмом Ананда был построен храм Манухи (царя монов), плененного Аноратой. Он прост, состоит как бы из трех кубов. Внутри все пространство занимает десятиметровая статуя сидящего Будды.

К числу наиболее древних пагод относится Бупая, построенная не позже X века и отличающаяся простотой своей конструкции: яйцеобразную ступу венчает вытянутый тонкий: конус.

В городе сохранилось несколько зданий общественного назначения: зал для религиозных церемоний Упалитейн, библиотека для хранения рукописей Питакатайк. Каждый наганский памятник знаменит чем-то своим, особым — великолепием архитектурного ансамбля, изящной резьбой или настенными фресками, а иногда обилием разного рода священных реликвий.

Археологическая сокровищница Бирмы стала действующим научно-исследовательским центром. Многие годы внимание бирманских ученых привлекает храм редкой пятиугольной конфигурации — Дхаммараика, воздвигнутый примерно в пяти километрах от Пагана. Не так давно на восточной стороне сакрального комплекса была обнаружена расколовшаяся от времени каменная плита с высеченным на двух ее сторонах текстом. Ветры и дожди сточили края трещины, стерли несколько фраз из древнего каменного «манускрипта», содержащего 34 строчки на лицевой стороне и 27 — на обратной. Некоторые слова и фразы оттуда повторяются на настенных росписях храма, что облегчило ученым прочтение текста. Как выяснилось, находка оказалась первым известным и дошедшим до нашего времени письменным документом на бирманском языке. Его автором явился король Нарапатиситу, правивший в 1174–1211 годах и вошедший в бирманскую историю как деятельный государственный муж, соорудивший множество водосборников, дамб, оросительных каналов, пагод.

Другие венценосцы также стремились увековечить свое имя и деяния в письменах, но прибегали к иным языкам. Основатель первого бирманского государства король Анората оставил свои послания на санскрите, пали и монском языке. Есть тексты, в которых встречаются одновременно отдельные монские слова, пью и пали, к которым прибегали правители. Королю Нарапатиситу суждено было стать основоположником бирманской национальной письменности.

О чем же поведал первый памятник бирманской письменности? В первых четырех строчках на пали король воздал должное Будде, затем уже на бирманском языке проставил дату своего письма (осень 1196 года), перечислил все свои титулы и только потом начал повествование. Ученые располагают лишь двумя древними текстами с описанием границ Паганского государства. Нарапатиситу сделал это первым и самым подробнейшим образом. Он рассказал также о мощи своей армии, которая подразделялась на внутренние войска и войска, предназначавшиеся для участия в заграничных военных кампаниях, сообщил о строительстве храма Дхаммараика, произведенных затратах, дарах, административном делении населенных пунктов. Эта каменная плита стала ценным историческим документом, давшим важный материал не только для исследования особенностей развития бирманского языка и письменности, но и для более глубокого изучения древней истории Бирмы.

В числе целого ряда новшеств во времена Паганского государства появились первые судебные органы, уголовное и гражданское право. Древние надписи на каменных плитах свидетельствуют и о том, что в эту эпоху (1044–1287) в Бирме существовали три судебные инстанции. Высший суд функционировал довольно редко и только при непосредственном участии короля. На этом уровне рассматривались сложные дела, требующие окончательного решения, которое выносил сам король. Большинство же судебных дел вершилось в постоянно действующей низшей инстанции. Приговор этого суда можно было при необходимости обжаловать в апелляционном суде, а в опорных случаях обратиться в высший суд, за которым всегда оставалось последнее слово. В те далекие времена бирманская юридическая практика сводилась главным образом к тому, чтобы утвердить мир и спокойствие путем возможного примирения сторон, сглаживания остроты конфликта. Поиски истины не сопровождались какими-то длительными, судебными дознаниями, так как не было и специальных актов, регламентирующих сам ход судебного процесса. Судебные заседания проходили с участием двух-трех судей, которые порой вступали в переговоры с конфликтующими сторонами, уговаривая пойти на примирение. Если это удавалось, то в знак подтверждения согласия и истец и ответчик публично жевали зеленые листочки чая и полюбовно расходились.

Потерпевший, обвиняемый и свидетели давали устные показания. Свидетели делились на тех, кто внушал доверие, и тех, чьи показания нуждались в дополнительной проверке. Свидетель должен был говорить только правду, в чем он клялся, взгромоздив на голову для убедительности статую Будды. При отсутствии свидетелей свершался мировой суд, как считалось, на весьма справедливых и демократических началах — посредством ряда физических испытаний. Так, соперников погружали с головой в воду, и тот, кто дольше находился там, выигрывал судебное дело. Или же, например, побеждал тот, кто быстрее съедал данную порцию риса. При равных способностях заставляли полоскать рот, и, если у кого выполаскивалась хоть рисинка, тот и считался виновным. Иногда истину добывали, что называется, каленым железом. Правым оказывался тот, у кого фиксировали наименьшие ожоги на руках после погружения их в растопленный свинец. Спор решался и еще одним способом. Устанавливались и зажигались две одинаковые свечи. Враждующие стороны набирали полный рот воды и ждали, чья свеча сгорит быстрее, что означало поражение. Если кто-то не в состоянии был удержать воду до окончания испытания, то, естественно, оказывался виновным, и не надо было ждать, пока догорит свеча.

Несмотря на всю несовершенность подобной практики судебного дознания, которая, конечно, не могла привести к установлению истины, древние бирманцы, возможно, в силу своей религиозности никогда не ставили под сомнение правоту судей. Проще было избежать мирового суда, пойти на попятную, на всепрощение, дабы не подвергать себя унизительным и страшным испытаниям.

Период наивысшего расцвета Наганского государства был и временем расцвета многих художественных ремесел и живописи.* Фрески храмов и монастырей Пагана издавна привлекали к себе внимание живописцев не только Бирмы, но и других стран. В сюжетах настенной росписи вначале преобладала религиозная тематика: прославление Будды и его деяний, почитание духов-натов, сцены из джатак. Поскольку жизнь и странствия Будды были связаны в основном с Индией, то индийская манера в его изображении доминировала у художников Бирмы, которые, впрочем, иногда придавали Будде и черты простых смертных. Со временем работы наганских художников стали приобретать бирманский национальный колорит, а религиозные сюжеты перемежаться с житейскими, бытовыми.

Мастера кисти создали целую изобразительную систему построения рисунка с помощью линий. Почти контурными' штрихами передаются мужество и сила героя, красота и грациозность женщины, величие короля и важность придворных вельмож. Гроза, ветер, дождь, морская стихия — все изображалось линиями. При этом художники, используя яркие и сочные краски, не прибегали к созданию световых эффектов и перспективы, в чем самобытность и уникальность бирманского искусства Паганского периода. Оно следовало как бы законам умозрительного восприятия окружающего мира. Картина должна была отражать личные ощущения мастера, его чувства, его понимание окружающего мира. Ключом к разгадке рисунка служило знание символики. Например, сцена заседания высшего суда, уместившаяся на совсем маленькой фреске, передавалась лишь посредством изображения одного-двух человек, облаченных в строгие судейские одежды. Одинокое дерево могло символизировать джунгли; холм горы, а озерцо — целое море. Но иногда художник показывал и развернутую панораму с сотнями действующих лиц, пейзажем и множеством всякого рода ритуальных предметов.

Живопись древних бирманцев имела как бы три целевые направленности: религиозную, моральную и эстетическую. Религиозные сюжеты, выполненные с большим вкусом и мастерством, должны были пробуждать возвышенные чувства и вызывать ощущение прекрасного. Фрески утверждали буддийскую веру и одновременно житейские принципы благопристойности. Взирая на них, каждый не только понимал рассудком, но и образно представлял себе, что нарушение норм человеческого общежития, проявлявшееся то в обмане, то в воровстве или в других отклонениях, — серьезное преступление, которое сурово карается как сильными мира сего, так и «потустороннего». Эстетизм же выражался в создании ярких, красочных, затейливых орнаментов. Декоративные узоры с листьями лотоса и цветами, особенно розами, всегда считались мерилом художественного вкуса и богатой фантазии художника. Пропорциональность и геометричность линий определяли точность и твердость руки мастера, в том числе и в рисунках по лаку.

Производство лаковых изделий — ценнейшее художественное наследие Паганского периода. Некогда вблизи Пагана образовались целые поселения мастерового люда, и их потомки из поколения в поколение донесли до наших дней тайну росписи по лаку. Просматриваешь легкие бамбуковые дощечки, покрытые черным лаком и расписанные по вороненому глянцу золотом или суриком, и словно идешь по древним паганским храмам, заглядывая в глубь истории парадной жизни королевского двора. Лица правителей и лики святых, чудеса буддийских легенд, ритуальные обряды, фрагменты сражений, быта, танца — типичные сюжеты лаковых картин, выполненных в стиле старых мастеров.

Время уберегло древнее искусство лаковой живописи, технику росписи на дощечках, сплетенных из расщепленного бамбука или ротанга, которые обильно пропитывались клейким древесным соком и покрывались многократно слоями лака. Бирманский лак всегда считался на Востоке лучшим. Добывают его из ствола и ветвей лакового дерева, а для придания ему разных оттенков добавляют различные масла и другие вещества, иногда, чтобы получить черный цвет, сажу.

Вековые традиции в Пагане продолжает Государственная школа лаковых ремесел недалеко от Ньяуну, которую мне удалось однажды посетить. Непритязательное на вид деревянное строение как бы светится изнутри от золотого блеска экспонатов пришкольного музея. Однако самое большое богатство школы — это золотые руки ее питомцев, потомков древних паганских умельцев.

Сидя на полу, поджав под себя ноги, юные мастера часами кропотливо процарапывают на чернолаковом фоне контуры сюжета, узорчатые пояски окантовки. На поверхность накладывается затем тончайшая золотая фольга, которая накрепко пристает только на контурах рисунка, а лишняя легко удаляется. И вот уже смотрит на вас на фоне черного глянца грациозная золотая фея в окружении изящных служанок.

Экспедиции бирманских археологов нередко возвращаются с мест раскопок стоянок древних поселенцев с богатыми трофеями. Изящные кольца, браслеты, ожерелья, украшенные изображениями животных и птиц, свидетельствуют о мастерстве народных умельцев глубокой старины. Специалисты полагают, что первые самобытные украшения из золота, серебра и бронзы появились в Бирме на заре становления бирманской нации, а своего наивысшего расцвета ювелирное дело достигло при правителях Авы (1364–1555), когда все королевские регалии чеканились из чистого золота.

Издавна наиболее уважаемой работой золотых дел мастеров считалось изготовление тончайшего сусального золота, которое как раз и используется в чернолаковом искусстве. Умение исключительно вручную превращать кусочки золота в почти невесомые и даже просвечивающие листочки требует колоссальных усилий, большого терпения и высоких профессиональных навыков.

…Глухие ритмичные удары, доносившиеся из ветхого строения под соломенной крышей в предместьях Пагана, привели меня однажды в мастерскую золотых дел мастера У Тейн Ауна. Он только что закончил начальный этап обработки золота и, положив молоток на тугую кожаную подушку, очевидно, намеревался передохнуть на циновке.

— Трудоемкая ли работа? — переспросил хозяин маленькой мастерской, вытирая вспотевшее от работы и жары лицо. — Нет, не очень. Впрочем, судите сами, расскажу по порядку, — пообещал мастер и действительно не поскупился на подробности.

Исходным материалом служит золото самой высокой пробы, ибо от примеси иных металлов тончайшие золотые пластинки трескаются. Вначале кусочки золота плавятся и вытягиваются в тонкую проволоку до двух метров длиной; которая разрезается на две равные части и расплющивается молотком. Эта операция занимает не менее пяти часов. Затем каждая из частей делится на двести равных кусочков, которые аккуратно раскладываются между бумажными прокладками, заворачиваются в сумку из оленьей кожи и подвергаются обработке ударами молотка, который весит чуть более килограмма. Число ударов строго определено: 240–300. В результате получаются небольшие пластинки. Каждая из них делится на шесть равных частей, и всего получается теперь 1200 золотых кусочков.

И снова ритмичные удары по кожаному мешку. После 3–3,5 тысячи ударов заготовки перекладываются в другой мешок, несколько больших размеров, и процесс продолжается. Через каждые 300 ударов мешок с содержимым переворачивается для равномерного расплющивания пластинок.

На последнем этапе содержимое мешка получает еще 1200 ударов, после чего благородный металл становится тоньше человеческого волоса. Осталось из расплющенных 8–10-сантиметровых листиков нарезать стандартные квадратики, чаще всего размером по пять сантиметров, которые бирманцы называют «паяджн» по имени одной из знаменитых пагод в Мандалае.

— Золото надо понимать и чувствовать, — продолжал свой рассказ У Тейн Аун. — Большое значение имеет сила удара. Благородный металл послушен не каждому, и, может быть, поэтому в Бирме не так уж много теперь мастеров по золоту. Но я вам еще не все рассказал, слушайте. Оказалось, что изготовление тончайшей фольги невозможно без специальной бумаги, которая служит прокладкой для золотых листочков. Бумага должна быть достаточно прочной, с шероховатой поверхностью, чтобы удерживать пластинку на одном месте и в то же время не прилипать к ней под тяжестью постоянных ударов. В большинстве случаев такую бумагу изготавливают из побегов бамбука, срезанного в ноябре — декабре или январе, и зависимости от количества осадков, что считается очень важным.

Процесс не из легких. Бамбук надо очистить, расщепить на тонкие пластинки необходимой длины и варить три дня в котле с закрытой крышкой. После этого сырье перекладывают в глиняный сосуд, перемешивают с известью и оставляют «дозревать» на год, а то, случается, и на два-три года. Когда бамбуковая щепа дойдет до нужной кондиции, с нее смывают известь и варят 36 часов, пока бамбук не превратится в тонкую соломку. Еще долго колдуют над ним, мнут и трут, чтобы получить плотную, хорошего качества бумагу.

На такую же бумагу укладываются уже готовые листочки сусального золота и распределяются затем по сто штук в пакеты. Этой работой занимаются исключительно девушки, прошедшие специальные трехгодичные курсы упаковщиц. На курсы посылают не каждую девушку, тщательно отбирают кандидаток. Да это и понятно. Тонкая работа требует нежных, чувствительных рук, легкого дыхания, мягкого тембра голоса и даже серьезного характера. Возникни в мастерской веселый смех — и вспорхнут в воздух золотыми бабочками тонкие листочки.

В готовом виде золотая фольга расходится массовым «тиражом» по бирманским городам и распродается населению. Старые обычаи увековечили благотворительную заботу прихожан-буддистов о многочисленных пагодах, которые периодически обновляются свежим золотым покрытием. Партии фольги поступают и к мастерам чернолакового прикладного искусства.

Разрисовка лаковых изделий в Ньяуну производится и без золотого наслоения, если того требует замысел художника. На чернолаковом глянце тогда процарапываются игольчатыми стальными перьями контуры сюжета, который раскрашивается трехцветным лаком — красно-оранжевым, зеленым и желтым. Те же тончайшие линии, строгие и прямые, изогнутые и овальные, дают представление о быте древних или о жизни современного бирманца. Иногда красочные рисунки наносятся настолько густо, что черный фон почти не виден.

Из бамбука, покрытого черным или цветным лаком, бирманские умельцы создают множество изделий: лег- кие черные чаши, похожие на старинные русские братины, с которыми монахи ежедневно ходят по — домам единоверцев, собирая в них подношения, сосуды для воды, целые обеденные сервизы, вазы для цветов, сигаретницы, пудреницы, браслеты, подносы и другие изящные и прочные вещи. Покрытому лаком большому круглому бамбуковому подносу на подставке, «даунлану», за которым и в наши дни иногда усаживается на циновках обедать вся многочисленная бирманская семья, суждено было стать родоначальником прикладного лакового искусства. Более 340 лет назад бирманский поэт Падейтаяза написал поэму, в которой отмечал, что когда ставится даунлан, то вокруг него трудно разместиться из-за расталкивающих друг друга детей, но все потом едят дружно. Именно по упоминанию даунлана в летописях считается, что изготовление в Бирме лаковых изделий началось в XIV–XV веках в Пагане. Одни утверждают, что ремесло было заимствовано у народов соседнего Таиланда, другие полагают, что пришло оно в Паган из центральных районов Монокого государства, которое поддерживало, в свою очередь, связи с Таиландом. Иные находят, что этимология слова «даунлан» восходит к слову «дунлин» (того же значения), а это еще раз свидетельствует о том, что именно народам Бирмы в очень отдаленные времена было известно производство лаковых изделий.

Главными хранителями древнего ремесла считаются 300 жителей деревни Северный Чауккар, близ Пагана, и 250 из Южного Чауккара, которые специализируются исключительно на лаке. Согласно сложившемуся разделению труда, в Южном Чауккаре делают всю черновую работу, а заготовки приобретает затем Северный Чауккар и доводит их до совершенства. Процесс производства длительный и сложный, и изделия получаются легкими, прочными, долговечными, радующими глаз цветом и тонкой профессиональной росписью.

Используемый в работе бамбук сплавом доставляется по реке, разрезается на части требуемой величины, подгоняется под нужные формы заготовки, обильно проклеивается, обволакивается клейкой, заранее приготовленной специальной смесью, покрывается лаком. После просушивания заготовки проходят грубую шлифовку каменными плитками, полируются, снова многократно покрываются лаком и три-четыре дня выдерживаются до полного затвердевания лака. И только потом опытная рука мастера наносит на готовое изделие золотое покрытие или расписывает трехцветным лаком. Самобытную продукцию из предместий Пагана можно встретить во многих странах, так как ее популярность давно перешагнула пределы Бирмы.

Жители окрестностей Пагана сохраняют вековые традиции в быту, во внешнем облике, в одежде. Длинные волосы у мужчин, стянутые в узелок на макушке, короткие куртки из натурального коричневатого хлопка — лишь немногие внешние приметы старины. Девушки и женщины современным косметическим средствам по-прежнему предпочитают древесную шудру «танаку», которая распространена по всей Бирме. В праздничные дни и в будни желтоватый порошок, смоченный чуть-чуть в воде, щедрыми мазками наносится на лицо, плечи и руки. Напудренные танакой дети ходят в школу, бегают по улицам. На это никто не обращает внимания. Мода есть мода. Из поколения в поколение живет вера в якобы чудодейственные свойства танаки, будто она омолаживает кожу, придает ей особую белизну, предохраняя от загара и от солнечных ожогов, вообще помогает при жаре, даже спасает от дурного глаза. Но популярность пудры в не меньшей степени определяют ее дешевизна и возможность изготовлять в домашних условиях по древнему рецепту. Стоит растереть В порошок кусочек пахучего дерева на специальном круге или даже натереть на терке, смочить водой — и танака в виде густой пасты готова к употреблению. Круг для производства танаки делается, как и прежде, из куска песчаника, который сначала на сутки замачивается в воде, затем камнерезами придается форма довольно толстого диска с ровным желобком для воды по краю. Плоскость центрального пятачка, на котором растирается брусочек дерева, должна непременно выступать над всей остальной поверхностью. Такой точильный круг называется «чаупин». Танака известна по крайней мере со времен Авской династии, то есть со второй половины XIV века. Тогда, очевидно, и появились первые чаупины. В начале XVII века один из бирманских королей передал пагоде Шуэмодо в качестве ценного дара специально изготовленный чаупин. В посвященной этому событию поэме неизвестный автор сравнивает середину чаупина с «окруженным водой песчаным островом прекрасных женщин».

С годами и роль чаупина, и его цена значительно понизились. Однако он и сейчас пользуется спросом, ибо бирманки не отказались еще от танаки. Монопольное право основного поставщика чаупинов исторически принадлежит деревне Чаукар, удобно разместившейся и долине между Шуэминуином и Сагаином. Окрестные холмы и горы, изрезанные глубокими расщелинами, со множеством пещер испокон веков привлекали мастеровой люд. В каменоломни добытчики отправлялись не за драгоценными самоцветами, а за простыми плитами серого песчаника для чаупина. Отбить нужный кусок камня — тоже нелегкая работа. Да и спускаться за ним иной раз приходится на многие метры в глубину, а потом идти длинными коридорами пещер и работать там при свечке: В жизни промысловиков бывали и трагические случаи. То свалится неудачно закрепленная глыба, то обрушатся своды пещер и погребут под собой людей. На глубине приходится бороться и с водой. Не каждый кусок песчаника пригоден для чаупина. Камень должен быть не очень твердым, но и не очень мягким, а его поверхность — достаточно ровной и гладкой, чтобы но ней легко скользил брусок танаки, оставляя желтоватую дорожку древесной пудры, которая помимо косметических целей применяется также и в медицине. Бирманские модницы и не представляют, как долог путь превращения камня в станок для производства косметического средства. Идешь по прилегающим к Пагану селениям и видишь, как в распахнутых на все стороны домах женщины старательно «колдуют» над чаупинами, приготовляя свою повседневную традиционную косметику, в которой, как полагают, скрыт секрет вечной молодости.

Так уж повелось, что при каждом посещении Пагана я неизменно заходил-в дом теперь уже знакомого чеканщика по меди У Тейн Хла приобрести какой-нибудь сувенир, а иногда ради простого любопытства. На развешанных по всем стенам медных блюдах запечатлены, кажется, все дни из жизни Будды.

Поздоровавшись, У Тейн Хла как-то странно засуетился и исчез в соседней темной каморке. Возвратился с серебряной коробочкой в руках, которую протянул мне со словами:

— Ты спрашивал, что такое бетель. Это символ радушия и гостеприимства. Попробуй, будет не так жарко.

«Чтобы хорошо говорить по-бирмански, надо уметь жевать бетель» — пришла на ум поговорка. Убежденный в своей полной беспомощности освоить и то и другое, я между тем спрятал за щеку начиненный кусочками арековой пальмы с небольшим количеством негашеной извести свернутый свежий листок растения бетель (Piper betle), хранившийся в специальной серебряной коробочке, и начал медленно пережевывать.

Говорят, что обычай жевать бетель завезли в Бирму индийцы, верившие в то, что богиня здоровья и удачи Лакшми, поселившаяся в некоторых растениях, непременно должна жить и в плотных листьях бетеля. А кто мог устоять перед соблазном получить хотя бы крупицу здоровья богини?

Вначале в листья бетеля заворачивались орешки, плоды арековой пальмы, затем кусочки кардамона, гвоздики, корицы, сухих корок апельсина, табака. Этот гастрономический букет немыслим без основного связующего компонента, негашеной нейтрализованной съедобной извести. В коробочке для хранения бетеля бирманцы держат обычно все компоненты этой жвачки, располагая их там по небольшим отделеньицам. Такие шкатулки, часто из золота, серебра, меди или дорогих пород деревьев, занимали почетное место среди королевских сокровищ, а в свите всегда был человек, отвечавший за свежесть угощения. Рассказывают, что один такой слуга однажды стал даже королем и правил в Пагане двадцать лет.

В древности существовал особый церемониал подношения королю бетеля. А употребляли его все члены королевской семьи, министры и простые чиновники. Это средство считалось тонизирующим и во время особенно бурных заседаний (например, высшего суда) было незаменимым. В юридической практике даже существовала специальная пошлина, которая так и называлась «мзда за листья бетеля и орешки».

Привычка жевать бетель укоренилась во всех слоях бирманского общества — от вельмож до простолюдинов. В качестве особых пожертвований его получали монахи. Дедушки и бабушки, преисполненные лучших побуждений, баловали бетелем внуков и внучек. Уходящему в военный поход солдату жена всегда передавала коробочку с бетелем как символ любви и чистоты, как талисман, приносивший удачу. А если уж погибал солдат, то с ним хоронили и заветную шкатулку. Девушки дарили бетель приглянувшимся парням в знак признания его своим избранником. И сами жевали, чтобы подкрасить выделявшимся красным соком губы, И теперь в Бирме не обходятся без бетеля, которым заканчивается праздничное угощение, да и так жуют, прямо на улицах, выплевывая красную смесь прямо под ноги. Да, обычай употребления бетеля упростился, исчезают из домов коробочки для хранения его составных частей, которые раньше в соответствии с положением хозяина были различных размеров, многообразными по форме и украшениям. И тем не менее традиция живуча. С полным набором ходят по улицам и базарам торговцы. Бетель жуют якобы для укрепления десен и поднятия тонуса, от голода и от жажды. Некоторые пристрастились к нему- как к легкому наркотику. Нередко даже в солидном учреждении встретишь собеседника с красными от бетеля губами и зубами.

Может быть, лет через двадцать он и исчезнет в Рангуне, но в Пагане, этом вечно древнем городе Бирмы, вряд ли.

Днем жизнь в Пагане кипит как в муравейнике. Толпы туристов осаждают его старинные памятники, нарасхват покупают прекрасные лаковые изделия. Некоторые храмы и пагоды окружены строительными лесами. Седой Паган потребовал от человека срочной помощи, и она пришла. В 1978 году бирманцы пожертвовали на реставрацию города четыре миллиона кьят, и с тех пор общественная касса продолжает пополняться. Встречаются такие, кто называет Паган мертвым городом. Но разве он мертв? Скорее, он уснул когда-то, в глубине веков, чтобы потом поражать своим великолепием.

Взглянешь с высоты какого-нибудь храма — и на тебя повеет живой стариной от бесчисленных пагод, раскинувшихся до самого горизонта…